Виктория Огурцова
Битое зеркало
Покойся с миром
Она плакала тихо, слёзы молча катились по щекам, сидя в каком-то маленьком помещении, и она боялась даже пискнуть. Настя не знала этих людей, они пришли к ней почти сразу, после того как ушёл Павлик, наверное, думали, что она ему дорога. Не для кого этого не было секретом, что Козелков неровно дышал к этой девчонке, но это было пока он не сошёл с ума, или чёрт знает, кого он там призвал.
В отличии от ученицы средней школы, компания маргиналов испытывала куда меньше тревоги и даже какого-то предвкушения, но где-то внутри признавали, что девчонку просто так пощупать не удастся.
Лекс был не из тех, кто бросал слова на ветер, и уважали его за то, что он всегда отвечал за базар. Этот мужик славился очень суровым нравом, но пустой бойни не любил, особенно с посторонними людьми. Он прекрасно знал, что Анастасия не имеет никакого отношения к случившемуся с его сестрой, но просто так спустить то, что родственницу едва не вынесли ногами вперёд, этот мужик не мог. Он был готов нести ответственность за похищение и угрозы, но этого гада он сегодня достанет любыми методами и мало ему не покажется!
И вот, долгожданные часики, сначала пробили нужное время, а после десять минут вперёд. У Лекса внутри неприятно потянуло, но ещё неприятнее потянуло у Настеньки, которая вдруг стала ловить на себе неоднозначные взгляды. Паша не мог её бросить, а вот на счёт его Отражения она была не уверена.
– Он не придёт. – ехидно выдал один из прихвостней. – Ну что делать будем, Лекс?
Парень ничего не ответил, а лишь вновь набрал проклятого донжуана и стиснул зубы. Трубку не брали довольно долго, но где-то после восьмого гудка, на том конце послышался задорный и довольный голос:
– У аппарата!
– Ты где?
– Я лежу. – довольно выдал Козелков, по голосу которого можно было прям увидеть эту гаденькую улыбочку от уха до уха. – И тебе, кстати, тоже советую. Время недетское, да и режим сна – залог здоровья. А ты зачем спросил?
– Ты явно не дорожишь этой девкой.
– Баба ценность представляет исключительно до первого применения, а после это уже предмет общего пользования. Твоя сеструха – не исключение.
– Я тебя услышал. Ну что ж, это был твой выбор.
– Да, Лекс, бабы часто несут ответственность за не самые умные решения мужиков… Особенно родственников.
И даже не столько слова, сколько эта интонация заставила местного братка на миг задуматься, а после прислушаться. Он не заметил этого раньше, но лишь сейчас, в наступившей тишине, он услышал, как на заднем фоне телефонного звонка что-то монотонно пикает. Сначала он даже не понял, что это за звук… А потом как понял…
– Ты где?! – надрывный голос предательски надломился, а на вечно спокойном лице промелькнул неподдельный страх.
– Лекс, а ты знаешь, что такое Феназепам? Это такое рецептурное снотворное, очень крутое. Тут написано, что смертельная доза двадцать миллиграмм за раз, или сорок в сутки. Ты знаешь, я не силён в математике, но нашёл их в палате целую коробку.
– Если ты сейчас…
– Лекс. – томный голос парня раздался в трубку с таким придыханием, что мужчине показалось, оно обожгло ему лицо. – Ты со мной хочешь в «милосердного бога» поиграть? Поверь, ты выбрал очень плохого противника. Твоя сестра была дурой, которая напридумывала себе кучу всего, а после на меня повесила всю ответственность. Мне наплевать, какие у вас там устои семейства и прочая лабуда, но я тебе клянусь, что, если сейчас с головы моей Настеньки упадёт хотя бы один волос… Я вколю твоей сестре всё, что находится в этой больнице. И заметь, это ты решил привязать в это дело людей, никак с ним не связанных. Ну что ж, я принимаю твои правила.
– Паша. – вот такого поворота Лекс точно не ожидал и что-то ему подсказывало, что этот упырь не блефует. – Так, давай мы сейчас всё тихо и мирно…
– Тихо и мирно было до того, как мне позвонила напуганная Настенька, а теперь будет так, как я скажу. Ты сейчас берёшь эту гордость школы, целуешь в лобик, накидываешь на эту мерзлячку свою курточку, сажаешь на переднее сидение своей тачки, и вы едите в больницу. По дороге ты заезжаешь на заправку, покупаешь ей конфетку, а мне – бутер и кофеёк, и не приведите боги хоть что-то в этом замечательном алгоритме не соответствует моим ожиданиям. У тебя час.
На этом звонок отключился, а любящий брат едва не осел на пол. Вот это действительно последнее, чего он ожидал, но проверять на выдержку этого отморозка он не собирался, а потому велел всем тут же лететь в сторону больницы. Настя боялась так, как никогда, телефон от неё отняли, а состояние главаря этих отморозков её пугало даже больше её собственного.
Лекса трясло. Если этот маньяк действительно в больнице в палате его сестры, даже если у него нет этого снотворного, то чёрт его знает, что он может с ней сделать! Вот это был реальный просчёт, он так был уверен, что этот псих либо спасует, либо кинется во все тяжкие, что даже не подумал о том, что у него самого есть люди, которых он не защитил.
А пока мужчина гнал через весь город, Павлик вальяжно ходил по палате, где лежала несостоявшаяся самоубийца. Глядя на горы трубок и ампулу Феназепама, Максимус не мучался совестью, а лишь тоскливо смерил девушку весьма жалким взглядом. Ну вот зачем весь этот сыр-бор? Сразу же сказал, ничего не обещал, прямо заявил: аренда на ночь. На что надеялась?
– Малыш. – тоскливо выдал парень, глядя на девицу в коме. – Твой браток обижает девчонку одного неудачника. Ты бы следила за ним, а то глядишь, реально сдохнуть получится.
Он не ждал ответа, а лишь подошёл к зеркалу и уставился в отражение. Не соврал, Максимус видел себя, Павел ушёл, но что-то на душе было не так. У него впереди ещё вся жизнь, которая ему не принадлежит, но которую ему просто подарили, если он выполнит последнюю волю… Он её выполнит.
До клиники, где лежала его сестра, ехать было не меньше пятидесяти минут, а потому ни о каких бутерах и конфетах речи быть не могло. Гнали на красный, не сшибли никого только из-за пустых улиц, каждая секунда была на счету, и вот, когда несколько внедорожников только въехало во двор клиники, раздались мигалки и серены.
Полиция стояла со всех сторон, эта была облава по наводке, с информацией, что в машине заложник, а бежать было некуда. Копы отрезали путь с главного входа, на объездном уже стояли, и в этот момент Лекс понял, что где-то его братские чувства сыграли не туда.
Медленно потянув руку к пассажирскому сидению, мужчина отстегнул ремень блондинки рядом и тихо выдохнул:
– Выходи из машины. Только медленно. Прямо сейчас.
Настенька проверять выдержку этих ребят не стала, а потому дрожащие ручки осторожно открыли дверь, а полиция тут же вскинула пистолеты. Выходила блондинка на ватных ногах под дулами десятков пистолетов, сердце колотилось, слёзы капали из глаз, но она медленно шла от машины в сторону полиции. Лекс же закусил губу и как-то гаденько усмехнулся:
– Ладно, я признаю… Это было неплохо.
– Ну и что теперь делать? – раздался голос одного из ребят сзади.
– Хороший вопрос. – Лекс лишь вздёрнул бровь и оскалился шире. – Сейчас проверим.
И с этими словами, водитель с пробуксовкой поехал вперёд, тараня полицейские машины. Изрядно побив корпус, парень снёс ещё несколько автомобилей, после чего развернулся и вжал педаль в пол. Проехать через ворота не вариант, но можно снести ограждение, а дальше по газону. Времени думать не было, а место для манёвра ещё меньше, а потому Лекс вывернул руль и лишь в последний момент заметил замешкавшуюся школьницу прямо на пути. Вместо того, чтобы дать дёру, она оцепенела от страха, и сейчас смотрела, как огромный внедорожник летит прямо на неё. Водитель бы не успел, даже если бы захотел, перед карими глазами пронеслась вся жизнь, сердце замерло, время остановилось и всё, что почувствовала Настенька – как чья-то грубая ладонь со всей дури ударила её в спину и толкнула в сторону. Это была секунда, где в свете фар она разглядела лишь блеск потухших серых глаз и полную спокойствия улыбку на таком родном лице.
Он сдержал обещание.
***
Солнце ударило по закрытым глазам, от чего Павел поморщился и широко их распахнул. Небо. Огромное голубое небо, без единого облака и солнце в зените, которое светило, но почему-то не грело. Он лежал так минуты две пытаясь просто понять, где он находится, после чего медленно попытался подняться и обомлел в край.
Он лежал посреди пустыни, бескрайний горизонт уходил далеко-далеко, ни ветра, ни птиц, ничего, а прямо перед ним была стена и ворота. Они были толи из камня, толи из глины, в высоту не меньше тридцати метров… И тишина.
– Что это? – только и смог выдохнуть Павел, не в силах даже встать на ноги.
– Город Дит. – усталый мужской голос раздался со стороны, от чего подросток вздрогнул и резко повернулся.
Сказать по правде, он даже не понял, что видит. Перед ним стоял довольно молодой парень, лет двадцати пяти, может чуть старше. Чёрные, слегка отросшие волосы слиплись от жира и пота, карие глаза смотрели куда-то вдаль пустыни, отрешённое лицо украшали несколько заметных шрамов, но кидалось в глаза не это. Он был одет в лёгкий доспех эпохи Древнего Рима, на ногах были затёртые до дыр сандали, а сам парень немного грустно улыбался. Казалось ему было всё равно, но всё же голову в сторону школьника он повернул. Павел же смотрел в совершенно незнакомое ему лицо, но рассудок точно знал, кто перед ним стоит.
– Максимус?
Гладиатор улыбнулся чуть шире и протянул другу руку, дабы помочь подняться.
– Да. Так я выглядел в последний день своей жизни.
Не понравились Козелкову эти слова, но руку он принял и поднялся на ноги:
– Где мы?
– Когда-то я думал, что это Ад. – усмехнулся гладиатор и вновь уставился в сторону горизонта. – Но мне кажется, что это чистилище.
Взгляд серых глаз слегка припустился к земле, а подросток отрешённо глянул по сторонам:
– Я умер?
– Зависит только от тебя.
– В смысле?
– На той стороне тебя очень сильно хотят откачать. Возможно, у них это даже получится, но… Это зависит только от тебя. Увидишь огни – вернёшься.
– Какие ещё огни?
– Хм. – Максимус лишь крепко пожал плечо парня. – Увидишь – не перепутаешь.
Он смотрел на гладиатора, пытаясь вглядеться в каждый миллиметр его лица. Он словно что-то искал, и, решив не тратить больше времени, выдал:
– Зачем ты это сделал?
– Что именно?
– Умер.
– Я умер очень давно, Павел. Настолько давно, что ты себе даже не представляешь.
– И всё же.
Максимус убрал руку с плеча и отвёл грустный взгляд куда-то в сторону уходящего горизонта. Наверное, он хотел собрать тысячу лет воспоминаний в одну кучу, но именно в этот момент в голове ничего не осталось:
– Когда я жил, мне пророчили адские муки. Я ожидал увидеть в царстве Аида тысячи грешных душ и всепожирающее пламя. Мне казалось, что хуже этого быть ничего не может… Я ошибся. После смерти я не увидел адских псов, мук грешников и прочего. Я ничего не увидел. Совершенно пустой и безликий город, в котором никого нет. Я думал, я тут один, а нас тут – тысячи. Тысячи душ ходят бок о бок друг с другом, но не видят никого. Иногда мы натыкаемся на тех, кого нам посчастливиться «увидеть», и каждый из них несёт в себе что-то, что должно нас успокоить. И только тогда, когда душа очищается, она может уйти.
– Куда?
– Я не знаю. – Максимус указал куда-то в сторону, и Павел увидел неспешно бредущую фигуру, что шла прямо в пустыню медленным, но очень уверенным шагом. – Они говорят об «Огнях». Когда душа находит покой, она видит «Огонь» на горизонте. Это значит, что она может уйти. Если просто пойти к горизонту, ты упрёшься в ворота Дита, этот мир не так велик, как ты думаешь, и все дороги ведут в Дит… Кроме «Огней». – гладиатор медленно повернулся к школьнику лицом и как-то несвойственно тоскливо улыбнулся. – За больше, чем тысячу лет, единственный огонь, который я видел, Павел… Это – ты. Ты вытащил меня из этого чистилища, и я думал, что у меня есть шанс начать жизнь сначала, прожить её заново.
– Почему ты спас её?
– Потому что я не бессмертен. – и столько боли было в этих словах, но и какого-то смирения на пару с облегчением. Так говорят те, кто согласился на добровольную эвтаназию. – Я всегда… Больше всего на свете… Боялся умереть. Я боялся умереть так сильно, что даже после смерти я не смог с этим смириться. Я так хотел жить, я вгрызался в каждый миг, в каждый день зубами, боролся. Я делал это так долго и рьяно… Что забыл, зачем. Ты был таким слабым, таким ничтожным, мне казалось, что такие, как ты, тупо не способны дожить до зрелости. Ты ничего из себя не представлял, а потом ты спас того урода во дворе школы. Ты вышел на арену против меня, и в твоих глазах была уверенность. Я зауважал тебя в тот момент, но ты так же не представлял для меня ничего, кроме забавной зверюшки. Ты ничего не мог мне сделать, а потом расшиб мне голову о стену и сказал, что убьёшь нас обоих. И именно в этот момент я понял… Насколько я беспомощен перед тобой. Ты мог убить меня, а я бы ничего не смог с этим сделать. Ты заставил меня дрожать от ужаса, ощутить дыхание смерти у себя на шее, а после смог затянуть обратно на ту сторону. И вот, ты запер меня, одолел, стал сильнее, у тебя было всё! Слава, молва, шикарное тело, возможности, ты мог просто сесть и уехать, перед тобой все дороги открыты… Но ты вернулся ко мне… Ради бабы, которой не нужен. – Максимус по-братски хлопнул Павла по плечу и тихо хихикнул. – Видят боги, я подумал, ты – дурак… Но ты не дурак. Ты сделал то, на что я никогда бы не решился: отдать жизнь, чтобы умереть человеком. Я не хотел умирать, ни зверем, ни кем бы то ни было другим, но когда ты сказал, что не знаешь, зачем мне эта жизнь, я понял… Что я тоже не знаю. Я так долго боролся за своё существование, что забыл, зачем это делаю.
Павел молчал, глядя в потухшие чёрные глаза, пытаясь игнорировать ком в горле, а гладиатор лишь убрал руку и с улыбкой посмотрел на горизонт. Козелков не знал, ни что думать, ни что делать, а потому посмотрел туда, куда так упорно глядел Максимус и тяжело вздохнул:
– Это конец?
– Это начало. – почти с любовью выдохнул бравый воин и прикрыл глаза.
– Какое ещё начало?
– Твоей новой жизни… И моей тоже.
– Не понимаю!
– Ты пойдёшь в Дит, а я – вон туда.
– Зачем?
– Я вижу «Огни», которые ждал почти две тысячи лет. – ещё никогда прежде взгляд Максимуса не был таким добрым и спокойным. – Все люди, которых мы встречаем в Дите, должны очистить нашу душу. Почти две тысячи лет я ждал то, что ты сделал меньше чем за год. А теперь мне пора… И тебе тоже.
С этими словами бравый гладиатор направился в сторону горизонта, а Павел ошалел так, что кинулся вдогонку секунд через десять.
– Погоди! – кричал школьник, только и успев схватить воина за могучую руку. – Ты что, прям так и уйдёшь?!
– Все мы уйдём, Павел.
– А куда приведёт эта дорога?!
– Тебя она приведёт в Дит, а меня туда, куда уходят все упокоенные души.
– А это… Можно я с тобой пройдусь?
Максимус остановился, снисходительно поглядел на школьника и широко улыбнулся.
– Конечно.
Надо признать, Козелков вцепился в эту могучую руку, боясь, что она куда-то денется и шёл, словно мог провалиться под землю в любой момент. Гладиатор же спокойно брёл в сторону видимых только ему ориентиров, тихо усмехаясь реакции юнца.
– Максимус. – осторожно позвал школьник. – А что мне теперь делать?
– Жить, Павел, просто жить, без оков и цепей. Свободным. У тебя для этого теперь есть всё.
– Максимус. – голос слегка дрогнул. – Я наговорил тебе целую кучу всего, но я хочу, чтобы ты знал… Ты – лучшее, что случилось в моей жизни. Ты научил меня быть сильным.
– А ты научил меня быть человеком. – тихо вымолвил воин и искоса глянул на мальчишку. – Спасибо тебе за это.
– Ты не понимаешь. Ты вытащил меня из семнадцати лет Ада.
– А ты вытащил меня из полутора тысяч лет чистилища.
Говорят, что каждый человек в нашей жизни превозносит нам то, что нам необходимо. Именно поэтому очень часто она сводит нас с теми, кто жесток к нам и не разделяет наших взглядов. Вот и сейчас две совершенно разные, но такие похожие души стояли друг напротив друга и пытались понять, по воле случая так всё сложилось, аль быть может всё предрешено.
Решив не дожидаться ответов, Максимус продолжил свой путь к невидимым «Огням», а Павел лишь отрешённо брёл рядом. В голове крутилось столько мыслей, столько гадостей было сказано, надумано, угроз брошено, и только сейчас, когда времени нет, приходит осознание всего. Сталь куётся в огне.
На горизонте стало виднеться какое-то марево, что заставило Павлика вскинуть голову и вглядеться вдаль. Туман рассеивался быстро, но стоило картинке стать чётче, как он просто не поверил своим глазам. Он стоял у тех же самых ворот, напротив которых проснулся, и были они в каких-то нескольких метрах от него. Такие игры зрения были в новинку, от чего подросток охнул и восхищённо усмехнулся:
– Ничего себе! Точно в Дит вернулись! Скажи, а тут есть…
Голос пропал на пару с мыслями, для которых он был нужен, стоило школьнику повернуть голову. Он стоял у ворот Дита, крепко сжимая пальцы в кулак, в которых только что была рука Максимуса. Отрешённо и потерянно Козелков начал озираться по сторонам, после чего посмотрел на пальцы, а в груди что-то защемило. К горлу подкатил ком, глаза защипало, но вместо привычных слёз, молодой мужчина лишь высоко поднял голову, вглядываясь в горизонт, с пару секунд молчал, глубоко вдохнул и благодарно улыбнулся:
– Прощай, Максимус. Я никогда не забуду твоего имени… Покойся с миром.
И в этот момент Павлу показалось, что всё в этом мире и этой жизни – лишь мирская суета. Одна душа нашла покой в мире мёртвых, а второй только предстояло найти его в мире живых.
Отвернувшись от пустыни, Козелков глянул в ворота города и как-то неуверенно пошёл вперёд. Он не знал, что ищет и куда идёт, но, как и сказал гладиатор, перепутать это было сложно. Это не было каким-то огромным маяком, это даже не был фонарик, а больше напоминало блеск от стекла, что привлекало к себе внимание. Павел даже не понял, что это, а потому направился, чтобы разглядеть, как вдруг почувствовал острую боль в груди и ногах. Хотелось рухнуть, но почему-то перед глазами возник образ бравого воина и слова, что всё зависит только от него.
Превозмогая боль и усталость, подросток шёл к блеску, жаждая завыть в голос, но тот пропал. Боль отозвалась в ногах и спине, но он шёл, сам не зная, почему не потерял сознание. Ему было страшно, блеск начал меркнуть, послышался какой-то шёпот и, как ему показалось, голос Насти. Надо встать. Встать, чего бы это не стоило! Он поднялся на ноги, чувствуя, как кости рассыпаются в коленях и когда всё в глазах расплылось в одно марево, его что-то рьяно ударило в грудь, а переломанные рёбра жадно втянули морозный утренний воздух.
– Живой! – закричал мужчина в маске и робе медика. – Грузим срочно!
Павел лежал на холодном асфальте, глядя в алеющее неба, на котором медленно появлялось утреннее зарево. Всё тело болело так, что он не мог даже пошевелиться, медики суетились, полиция кричала что-то про то, что внедорожник вынес ограждение и скрылся, Настенька просто кричала, а Козелков вдруг понял, что это самое доброе утро в его самой поганой жизни, из-за чего лёгкая улыбка растянулась по лицу.
– А ты крепкий! – восхитился медбрат. – По тебе проехался внедорожник, а у тебя пара переломов и сотрясение! Улыбаешься из-за того, что стукнуло?!
– Нет. – чуть слышно шепнул парень. – Я счастлив.
– Что жив остался?
Школьник отрешённо прикрыл глаза и улыбнулся шире:
– Что у моего друга, наконец, всё хорошо.
***
Середина лета ознаменовала не только получение дипломов, но и то, что учебное заведение, наконец, осталось в прошлом. Народ радовался и смеялся, все хотели праздника и насладиться последними деньками молодости, прежде чем им придётся стать частью суровой взрослой жизни. Кто-то кутил, кто-то хвастался оценками, а кого-то освободили от экзаменов.
Переломы зажили быстро, сотрясение прошло без осложнений, но до экзаменов Павла решили не допускать, а то мало ли что. Он провалялся в больничке до самого мая, а когда вышел, плану его были гораздо радикальнее, чем могли только подумать.
Получив соответствующие документы, выпускник собирал чемодан с вещами. Вещей у него было немного, хотя родители предлагали помочь материально, но он отказался. Марина и Артём тоскливо наблюдали, как родное чадо собирает чемодан. Говорить не хотелось, да и не о чём, но было видно, что главе семейства неприятно на это смотреть. Павел же был твёрд, как скала, а потому вышел из комнаты уверенно глядя в глаза своим предкам.
– И куда ты теперь? – мать силилась сдержать эмоции.
– Думаю, в столицу, а дальше посмотрю.
– Может останешься? – робко предложил отец. – В конце концов, раздельно жить можно и недалеко друг от друга.
– Нет.
Артём болезненно закусил губу и немного виновато посмотрел на свой чадо:
– Я бы хотел…
– Папа. – перебил сын. – Я всё решил.
Тут Артём как-то болезненно усмехнулся и утвердительно кивнул:
– Ты всегда можешь вернуться.
– Я знаю. Я пойду.
Сухо попрощавшись с родителями, парень вышел из дома с чемоданом и направился в сторону вокзала. Уехать и начать новую жизнь, вот чего хотел Павел. Развод родителей теперь его не касался, как и то, что они будут делать дальше, хотя, после случившегося, они как-то сблизились. Так или иначе, у него теперь были свои заботы, которые он начнёт воплощать сразу, как приедет на место. В этом городе он попортил слишком много крови людям, да и люди ответили ему тем же, а потому, лучшее, что он мог сделать, это сгинуть из него навсегда, и как же от этого было легко на душе.
– Паша! – голос Насти заставил парня повернулся и улыбнулся бывшей однокласснице. Вид у неё был взволнованный, она так до конца и не поняла, что случилось, а то, что поняла, надо было ещё раз восемь переварить. – Так это правда, что ты уезжаешь?
– Да. Как Феликс?
– Прижился. Лопает рыбу, только за ушами трещит… Ты сюда больше не вернёшься?
– А надо?
– Ну… Мне бы хотелось.
Павел молчал с пару секунд, немного грустно улыбнулся, подошёл к подруге и поцеловал её в губы. Так мягко, нежно, словно украдкой, и пусть она не сопротивлялась, он не рискнул растягивать процесс. Не надо всё усложнять, когда и так всё через одно место.
– Я уезжаю в Москву. Попытаюсь там прижиться, и, если получится, может приеду сюда.
– Это нескоро, правда ведь?
– Очень нескоро. – тут парень тихо выдал. – Ты можешь приехать ко мне в любой момент… Если хочешь.
– Я думаю… Нескоро получится.
– Жаль… Ну что… Я пойду?
И не дожидаясь ответа, теперь уже выпускник покатил свой чемоданчик дальше вдоль улицы в сторону вокзала. Впереди у него ещё много свершений и новая жизнь. Однако стоило Козелкову отойти на пару метров…
– Паша! – окликнула блондинка и робко улыбнулась. – Я обязательно к тебе приеду, как ты обживёшься. Мне же нужно будет вернуть тебе Феликса! Надеюсь, ты не поменяешь номер телефона!
И тут парень широко улыбнулся и громогласно выдал:
– Я сохраню его исключительно для тебя, а всех остальных – забаню!
– Договорились!
И на этом выпускник укатил в закат, оставив Настю одну посреди улицы. С пару минут она стояла с счастливой улыбкой на лице, но стоило чемоданчику скрыться за углом, как по счастливому лицу покатились слёзы, а улыбка стала таять.
– Я буду скучать по тебе, Павлик.
Он не слышал этих слов, но чуял их всем нутром и от этого становилось легче идти на вокзал. Кто знает, может ему повезёт, и он вернётся сюда, а быть может не доедет даже до Москвы. Он больше не загадывал, потому что никогда прежде не был так счастлив. Теперь он кузнец своего счастья.
