Виктория Денисова
Русалка. Сборник страшных рассказов
Позже мы снова сидели у камина и писали письма поверенному и некоторым из дальних родственников Горбовских. Впрочем, все они были связаны узами родства лишь с покойным князем и вряд ли стоило ожидать их на похоронах у Александры Михайловны, которую семья так и не приняла за равную.
Как я и предполагал, погребение усопшей было весьма мрачным и малолюдным. Кроме нас с Лизой, прислуги и поверенного никто так и не явился. Все, кого мы уведомили о кончине княгини, удостоили нас лишь сочувственными письмами, где выражали притворную скорбь и сокрушались о судьбе сиротки. Впрочем, судьба Лизаветы, как выяснилось из завещания ее прабабки, была вовсе не так уж печальна, как все мы предполагали.
Оказалось Горбовская оставила правнучке множество ценных облигаций и весьма внушительную коллекцию старинных драгоценностей, хранящихся в банке. Стоит ли говорить, как я обрадовался, когда услышал обо всем от поверенного. Да и сама Лиза, хоть и хранила траур, а все ж улыбка коснулась уголков ее нежных губ. Все не напрасны были ее труды.
Сами похороны прошли в гнетущей тишине. Гроб опустили в подмерзшую уже землю и все мы озябшими руками бросили в зияющую могилу по горсти земли. Кроме того, в завещании Александра Михайловна настрого запретила себя отпевать, читать по себе какие-либо молитвы, жечь лампады или просить святых заступников и Господа об упокоении ее души. Просьба это, признаться весьма удивила меня. Однако Лиза, несмотря на свою набожность, отнеслась к прабабушкиному велению с чуткостью и пониманием и в точности все соблюла.
Когда мы возвращались с кладбища домой зарядил дождь. Несильный, однако достаточный что промочить одежду. К несчастью, никто из нас не захватил с собою зонт, и я снял с себя пальто и накрыл им Лизу. Она протянула свою руку, чтобы помочь мне держать наш импровизированный тент, но вдруг испуганно ойкнула.
– Мое кольцо!
– Кольцо? – удивился я.
– Память о матушке. Я хранила его все эти годы, а недавно стала носить на указательном пальце, с других оно попросту спадало. Но его нет теперь на мне. Неужто я потеряла когда бросала землю в могилу? Ах, какое несчастье!
Лиза была готова расплакаться. Я обнял ее крепко- крепко, не беспокоясь уже о том, что подумает прислуга и поверенный. В тот момент я наконец признался себе, что люблю и сердце мое всецело и без остатка принадлежит ей.
В эту же ночь я никак не мог заснуть и виной тому была не одна лишь непогода. Хотя признаться дождь и ветер неистовствовали как никогда прежде. Однако я почти не замечал отчаянно хлещущих в окно ветвей и барабанящего ливня. Мысли мои вертелись исключительно вокруг Лизаветы. Я понял, что завтра же, непременно должен просить ее руки. Так как опекуна у бедняжки не было, то слово было лишь за самой Лизой. Но как же я волновался. Нравлюсь ли я ей? Мне казалось, что в робких, брошенных на меня взглядах я часто угадывал симпатию, но не придумал ли я ее сам, не играло ли со мной возбужденное чувствами воображение? Ах, такая красавица и с неплохим наследством без труда сыщет себе партию получше. – подобные размышления повергали меня в отчаяние. Однако я обязан был попытать счастья. И пусть меня отвергнут, пусть я покажусь ей жалким и ничтожным, но лучше уж так чем просто отпустить Лизу, так и не открыв ей своего сердца.
До трех часов я ходил по промозглой комнате туда-сюда и мучил себя сомненьями и надеждами. Когда наконец разум мой совершенно устал от безумного круговорота мыслей, я ощутил, что страшно вымотан. Тело окутала усталость, и, не взирая на жуткие звуки ненастья и царящий холод, я завернулся в одеяло и довольно быстро уснул.
Мне привиделся странный сон. Будто бы я сижу в каком-то скверном трактире, где ошиваются лишь пьяницы да беглые каторжники, а меж столов с пустыми кружками ходит Лизонька и взгляд у нее вовсе не кроткий и девичий, а словно бы как у распутной куртизанки. Она поглядывает в мою сторону и разнузданно хохочет, манит меня пальцем куда-то кладовую, где хранятся бутылки и бочки с капустой. Я отчего-то безвольно следую за ней и попадаю в темную комнату, в которой не видно не зги и лишь два страшных желтых змеиных глаза светятся из угла. В ужасе я проснулся и обнаружил что за окном уже брезжил тусклый ноябрьский рассвет, а дождь и ветер наконец то стихли.
Не стану описывать как на дрожащих ногах шел я на встречу к той, что должна была решить мою судьбу, как срывающимся голосом произнес заветные слова, как от радости едва не лишился чувств, получив согласие. Все это уже не имеет значения. Важно лишь что ровно через месяц, когда солнце серебрило сгибающиеся от снежной ноши ветви деревьев, мы с Лизаветой стояли у алтаря. Бедняжке тогда сделалось дурно, и я списал недомогание на обычное в такой ситуации волнение и духоту от свечей и ладана.
Следующие несколько месяцев были самым чудным отрезком моей жизни. Никогда ранее я не был так счастлив, а теперь уж более и не буду.
Лиза казалась мне сущим ангелом – кроткая, добрая, чуткая, всегда готовая прийти на помощь и дать на удивление мудрый для столь юного существа совет. Она живо интересовалась всем – читала книги по анатомии, знакомилась с трудами австрийских психиатров, внимательно изучала статьи об открытиях в области химии. Редко встретишь женщину с таким пытливым умом и страстью к естественным наукам.
Правда здоровье Лизаветы делалось слабее, она стала весьма часто мучиться мигренью днем и бессонницей ночами. Вскоре выяснилось, что моя супруга страдает сомнамбулизмом – я нашел ее блуждающей во сне по дому, и, если бы не моей вмешательство, она вполне вероятно вышла бы в ночной рубашке прямо на улицу. Я заметил, что недомогание ее особенно обострялось в полнолуние. В такие дни она до сумерек лежала в постели, мучась головной болью, а заснув с наступлением темноты, начинала бродить по дому. Я был крайне обеспокоен подобным недугом, тщательно обследовал ее сам и даже показал ее нескольким знакомым докторам. Все они пришли к выводу, что это просто расшалившиеся после перенесённых невзгод нервы и рекомендовали сменить климат. Оттого мы решили весной непременно съездить на воды.
В конце апреля мы отправились в лечебницу одного живописного городка, притаившегося в горах. И я и Лиза рассчитывали, что свежий горный воздух и нарзанные ванны повлияют на ее здоровье самым наилучшим образом. Так оно сперва и оказалось. Мы наслаждались теплыми лучами весеннего солнца, гуляли по извилистым тропам, как и рекомендовал тамошний врач, и даже ездили верхом по ущельям. Лизавета сияла от счастья и радовалась каждой травинке и букашке, встреченной нами на пути. Однажды она заприметила ярко-зеленую ящерицу и умудрилась ее изловить. Рептилия прожила у нас в номере пару дней, пока испуганная горничная не выбросила ее в окно. Лиза тогда весьма опечалилась, однако я утешил ее уверениями в том, что ящерице на природе куда лучше, чем в гостиничном номере.
Мы познакомились с весьма приятной супружеской четой из Симбирска и, бывало, что вечерами играли с ними в лото на интерес.
Я даже, признаюсь, черт знает зачем украл тогда билетик. На память. Отчего то мне казалось, что в этом билетике сохранится все прелесть нашего путешествия, все чудные памятные моменты. Вот я достану его, погляжу на эти циферки и вспомнится это время. Однако сейчас, после всего что произошло я до жути боюсь на него смотреть. Знаю, что он лежит где-то на одной из последних страниц моего ежедневника, да вот только достать и поглядеть боюсь.
Незнакомец прервал свой монолог и задумчиво уставился куда-то вдаль через оконное стекло. В вагоне-ресторане было уже почти пусто, лишь какой-то маленький пожилой господин с жидкими седыми усами важно пил чай, внимательно изучая газету.
Спустя неделю нашего пребывания в том месте поведение моей супруги начало стремительно меняться. Как-то я проснулся от того, что она бредила во сне. Лиза металась по кровати и шептала какие-то странные слова на неизвестном мне языке. Когда я разбудил ее она так и не смогла вспомнить свой сон, а все следующее утро вплоть до обеда провела в постели, ссылаясь на недомогание и разбитость. Вид у нее и впрямь был болезненный – румянец исчез с Лизиного лица, как и легкий загар, полученный на здешнем солнце. Мертвенно бледная она лежала и глядела куда-то прямо перед собой. На секунду мне даже показалось, что ее глаза из ярко-синих вдруг стали угольно черными.
К обеду же Лизавете сделалось лучше. За столом она вовсю улыбалась, а отварная говядина и несколько глотков каберне вернули краски ее лицу.
Вечером мы отправились на прогулку с Астафьевыми (там самая чета из Симбирска). Стоит ли описывать как прекрасны в таких местах весенние вечера? Вокруг цвело решительно все – вишни, черемуха, сливы и яблони, груши и кажется даже магнолии. На небе, едва поменявшем цвет от заката, вовсю обрисовывался месяц. Глядя на него, я с досадой обнаружил, что луна почти полная и тут же в уме связал сей факт с недомоганием супруги. Стало быть, снова следует ждать приступов сомнамбулизма. Я не раз слышал о том, что именно полная луна является причиной хождения во сне и решил, что моя супруга из тех, кто лишний раз подтверждает эту не лишенную логики теорию. Заметила серебристый диск и сама Лизавета. Она несколько мгновений завороженно глядела на небо, а после внезапно спросила есть ли в здешних горах волки.
В тот же миг мы увидели на возвышенности черный силуэт, неясный в вечерних сумерках, но два светящихся глаза явно давали понять, что это зверь. Вряд ли он мог бы нас настигнуть, ибо находился весьма далеко, однако всем стало не по себе, особенно дамам.
Когда наша компания возвращалась в гостиницу, явственно послышался вой – протяжный, скорбный. И даже я, никогда не уличавший себя в трусости, признаюсь весь пошел мурашками от ужаса.
Мне в голову пришла мысль, что раз места эти таят в себе угрозу в виде хищников, лучше бы нам с Лизаветой ближайшие пару ночей бодрствовать, а спать с рассвета и до обеда. Ведь если с бедняжкой случится приступ сомнамбулизма, и она сможет выйти во сне из гостиницы, то кто знает, не повстречается ли ей на пути волк или быть может разбойник.
Лиза охотно согласилась с моей идеей, и мы решили по очереди читать друг другу вслух, однако едва лишь перевалило за полночь я стал замечать, что бороться со сном моей супруге становится все труднее и труднее. Я уложил жену спать и решил, что лучше буду бдеть один. Увлекшись сперва чтением трудов одного именитого зоолога, я увы, не заметил, как задремал сам, а очнулся лишь когда мой собственный нос ударился о раскрытую книгу. Бросив беглый взгляд на кровать, ваш покорный слуга пришел в неописуемый ужас. Кровать была совершенно пуста. Наспех накинув халат, я бросился вон из номера. В коридорах не было ни души и лишь, когда мои босые ноги коснулись ледяного мрамора парадной лестницы, я увидел Лизин силуэт, медленно бредущий в сторону гор. В голубом лунном свете она казалась внезапно ожившим каменным изваянием. А между тем с покрытых густыми деревьями склонов отчетливо послышался волчий вой. Я что есть мочи рванул к супруге и, настигнув ее смог со спокойным сердцем отвести обратно в номер.
Весь следующий день мы провели в тревогах и волнении. Лиза даже попросила, что бы сегодня я привязал ее к кровати, если вдруг снова выйдет что оба мы заснем. Однако я решил, что лучше скреплю на ночь веревкой наши руки и если она попытается высвободиться, то я непременно проснусь и остановлю ее. На том и условились.
Спустившись к обеду, мы обнаружили что Астафьевы, всегда сидевшие рядом с нашим столиком, отчего-то отсутствовали, а их место занимала пожилая дама, весьма эксцентрично одетая. На голове ее был восточный тюрбан со страусовым пером и камнем навроде сапфира. Пальцы морщинистых рук сплошь усеяны кольцами и перстнями.
– Знаете ли вы какая сегодня ночь? – скрипучим полушепотом поинтересовалась старушка.
– Полнолуние, – хором ответили мы с супругой.
– Не просто полнолуние! – дама грозно подняла указательный палец. – Вальпургиева ночь! Очень волнующее время для тех, кто верит в оккультные науки. Вы верите в оккультные науки? – она испытующе посмотрела мне прямо в глаза.
– Госпожа, я верю исключительно в естественные науки, к которым имею непосредственное отношение. Я врач.
Она снисходительно ухмыльнулась.
– Вы еще совсем молоды, но наверняка не знаете, что не все в этой жизни можно объяснить вашими естественными науками.
– Конечно нет. Мир полон тайн и загадок. Но я отношусь к натурам, свято верящим в то, что лет эдак через сто наука найдет ответы на все волнующие человечество вопросы.
Дама неприятно засмеялась и полностью утратив к нам интерес принялась жевать телятину.
Ни я ни жена не придали тогда этому разговору ни малейшего значения, полностью поглощенные мыслью о грядущих нынешней ночью событиях.
Вечером, как и было уговорено мы с Лизой связали свои запястья веревками и легли в постель. Я долго не мог заснуть и глядя на полный диск луны, призрачно светивший прямо в окно, размышлял о странном воздействии этого небесного тела на человеческий организм. Очевидно, что сомнамбулы подвержены влиянию луны, однако, чего ради природой задумано чтобы люди ходили во сне? Мистический аспект подобных явлений я решительно отметал. За раздумьями ваш покорный слуга и сам не заметил, как впал в дрему. Когда я открыл глаза, мне казалось – прошла минута. Я повернулся поглядеть спит ли жена и с ужасом обнаружил что постель снова пуста, а веревка которой мы были связаны, одиноко лежит на Лизиной подушке. Сложно описать всю гамму кошмарных чувств, испытанных мною в то мгновение. Как сумасшедший, в одной лишь ночной рубахе я помчался прочь из гостиницы. Я обежал аллею и прилегающий к ней сад – Лизы нигде не было видно.
Сам не зная почему, ведомый каким-то инстинктом я помчался в сторону гор. В лунном свете голубые деревья неприветливо качали ветвями, казалось, они хотели прогнать меня. Где-то ухал филин. Сухие ветви и камни кололи мои ноги, но до того ли мне было. Остановившись на мгновение отдышаться, я бросил взгляд наверх и какого же было мое удивление, когда на одной из возвышенностей, там, где мы видели волка, я усмотрел хрупкую знакомую фигуру. Это была Лиза. Внимательно вглядевшись, я понял, что она совершенно обнажена. Голая, с распущенными волосами моя жена решительно поднималась все выше и выше по горной тропе. Я хотел бы окликнуть ее, однако Лиза была весьма далеко. Да и обрыв по левую сторону от тропы был крут. Кто знает – проснись она внезапно в таком месте, не оступится ли бедняжка. Я что есть мочи кинулся ей вслед. Пока тело мое гналось в неистовом беге, в голове крутились ободряющие мысли о том, что сомнамбулы, как я наслышан и впрямь часто оказываются в опасных местах – будь то крыша или утес, однако никогда оттуда не падают, что является еще одной загадкой для науки.
Вскоре я потерял ее из виду, однако тропа в этом месте вела лишь одна, без развилок. А потому маршрут был как нельзя ясен. Наконец, после изнурительного бега передо мной открылась залитая лунным светом поляна, на которой собралось множество женщин, среди которых была и моя супруга. Сперва я не мог поверить своим глазам – настолько безумным мне показалось это зрелище. Дамы – рыжие, седые, с черными как смоль волосами, полные, пожилые и юные – и все как одна обнажены. Что за невиданное действо? Я притаился за раскидистым кустом и уселся так что б видеть происходящее, не рискуя быть замеченным. Неужели свет полнолуния привлек сюда всех местных сомнамбул?
Внезапно я заметил, что женщины вовсе не вели себя как лунатики. Они смеялись, обсуждали что-то, таинственно перешептывались. Все это длилось до тех пор, пока где-то рядом явственно не послышался тяжелый размеренный топот копыт. Дамы тут же затихли и лица их приняли благоговейные выражения, будто бы они готовились к помазанию елеем. Все они глядели в одну сторону, явно ожидая кого-то. Из-за ветвей мне было сложно разглядеть, что происходит – с северной стороны нагорья поднималось нечто похожее на огромные рога. Сперва я решил, что мне померещилось, но, когда над краем поляны возникла гигантская козлиная голова с желтыми глазами, я чуть было не выдал себя криком ужаса. И лишь зажав дрожащей рукой рот, мне удалось сохранить молчание. Спустя мгновение перед склонившимися женщинами предстало нечто с жутким мохнатым торсом, когтистыми лапами, едва напоминавшими человеческие руки и кривыми ногами с копытами вместо ступней. Ростом она превышало любого самого крупного мужчину и даже находясь на весьма внушительном расстоянии я чувствовал, как от него разило мерзкой животной вонью. От ужаса я едва не лишился чувств.
Я не буду в подробностях описывать происходившее далее, ибо никто из живущих ныне не заслуживает видеть, хоть бы и в воображение то омерзительное непотребство, что развернулось перед моими глазами. Скажу лишь что самым невинным из жуткого шабаша были отвратительные разнузданные пляски голых женщин. Движения их были настолько безумными и непристойными, что дамы, хоть в тот момент никто бы не отважился их так назвать, совершенно утратили не только достоинство и человеческий облик. Лица их превратились в уродливые гримасы, спутанные волосы делали танцующих похожими на лешего, потные, грязные с кровожадным взглядом и звериным оскалом, они содрогались в жуткой сатанинской пляске. Можно ли описать как больно и отвратительно мне было видеть среди них свою жену? Мою Лизу, мои милую кроткую Лизавету с ангельским лицом и застенчивым взглядом.
Когда дело дошло до вещей настолько гадких и похабных, что даже бывалые завсегдатаи домов терпимости сочли бы творящееся недопустимым, я что есть мочи кинулся прочь и бежал, не останавливаясь до самой гостиницы.
Обессилевший я плюхнулся на ступеньки у входа, и обхватив руками голову пытался осмыслить что видел. Уж не сошел ли я с ума? А может все это сон? Может мы сейчас с Лизой спим там в номере, в теплой кровати, руки наши связаны лентой и никакой горы, шабаша и рогатого существа не было и в помине? Внезапно совсем рядом послышалось ржание коня. Я поднял голову и обомлел – передо мною, восседая верхом на черном жеребце задорно хохотала та самая пожилая дама, что сидела с нами за обедом. Она была совершенно голой, как и те, кого я видел на горе.
– Я, кажется, все пропустила. Вечно опаздываю, вперед, Голиаф, вперед! – Она хлестнула коня хлыстом и тот стрелою помчался в сторону темнеющих холмов.
Я бросился в номер и собрав все свои вещи решил пешком идти к вокзалу и с первым же поездом покинуть это место. Вы можете меня осудить и будете, наверное, правы. Я знал, что негоже бросать молодую жену вот так одну, но знал я и то, что женщина, которую я видел сегодня это уже не моя жена. Одному Богу да Дьяволу известно, что на самом приключилось с Лизаветой.
Прошел почти год и с той поры я ничего не знаю о своей супруге. Мне думается, что все эти нелепые слухи об ведьмовской сущности Александры Михайловны оказались правдой. Она и впрямь была колдуньей и, будучи при смерти передала свой жуткий дар правнучке. Я даже вернулся в деревню близ усадьбы Горбовских и порасспрашивал крестьян, однако мало кто из ныне живущих помнил княгиню. Лишь старики, да и от тех было мало толку.
Вы, вероятно считаете меня сумасшедшим, однако, поверьте в истории, которую я вам поведал, нет ни слова лжи. Я и сам был бы рад, если бы оказалось, что все это выдумка моего воображения. Но, увы. Жизнь моя кончена совершенно. Никогда более я не смогу быть счастлив ни с женщиной, ни наедине с собой. То жуткое чудище, в которое превратилась моя супруга на злосчастной горе в первую майскую ночь, преследует меня во снах. А бывает, я вижу ее в зеркалах и блестящих предметах. Весь год я провел в бессмысленных разъездах, боясь отчего-то оставаться подолгу в одном месте. Вот и теперь, как видите еду.
…
На том мой попутчик замолк, а я признаться честно, не находил что ему ответить. Мне с трудом верилось в эту странную историю, однако же было вполне очевидно, что незнакомец если и лгун, то вовсе не намеренный – сам он твердо убежден в своих словах.
Мы разошлись по своим купе и лежа уже в постели я долго размышлял о том, что же на самом деле случилось с этим человеком – на сумасшедшего он все же не был похож. Но ж и допустить мысль о ведьмах и шабаше я все же не мог. За подобными рассуждениями на меня навалился сон, и под убаюкивающий стук колес я сладко задремал. Однако вскоре проснулся, ибо из коридора доносился шум и испуганные голоса. Кто-то взволнованно бегал, а сам поезд при этом стоял на какой-то захудалой станции.
Я выглянул из купе и поинтересовался у господина в форме, что же произошло. Оказалось, что некий пассажир выбрался через окно и бросился прямо под поезд. Отчего то я сразу решил, что это мой недавний собеседник. И не ошибся. На станции, под белой простыней, по которой вовсю расползалось кровавое пятно, лежало тело. В видневшийся из-под савана руке была зажата какая-то бумажка. Присмотревшись, я различил цифры и квадраты. Билетик лото.
ВЕРОЧКА
I. ПОЛЬ И МОЛЬ
– До чего же странная у Плаксиных девочка. Развита не по годам и смотрит так по-взрослому. Но как мало в ней детской живости. – Размышляла о своей двоюродной племяннице Александра Николаевна Леман. – Решительно, Верочка Плаксина – самый серьезный ребенок на свете.
А сама Верочка тем временем монотонно раскачивалась в саду на старых, противно скрипящих качелях. Лицо ее сейчас, как и всегда имело выражение необычайного презрения ко всему сущему. И одновременно с этим в нем сквозила ядовитая проницательность. Казалось, эти большие темные глаза на крошечном, почти кукольном личике смотрят вам прямо в душу. Мало кто мог выдержать на себе долгий испытующий Верочкин взгляд.
Вот и вчера за ужином, когда обсуждали жуткую историю, приключившуюся с молодым художником Н., в которого по уверениям молвы вселился некий дух, Верочка, буравя Александру Николаевну своими насмешливо пронзительными глазами, уверенно заявила:
– Это же очевидная выдумка, ma chère tante! Духи не могут вселяться в людей. У них своя совершенно особая жизнь.
Все с удивлением уставились на девочку, а старший брат Верочки Поль прыснул от смеха.
– Откуда же тебе это известно? – с улыбкой поинтересовалась Верочкина мать Ольга Михайловна.
– Известно и все! – Верочка ледяным взглядом обвела собравшихся и больше не проронила за ужином ни слова, однако в воздухе повисло какое-то мрачное напряжение. И ни веселое щебетание недавно купленной канарейки, ни шутки Поля, ни ласковые вопросы бабушки не смогли это напряжение развеять.
После ужина Верочка сидела в детской и аккуратно раскладывала игрушки. Они уже давно не были ей интересны, она переросла всех этих мишек с пуговичными глазками и тряпичных кукол, однако здесь Верочка ощущала покой и уединение. А кроме прочего, именно в детской, в старом шкафу, пропахшем нафталином и канифолью обитал закадычный Верочкин друг. Сам он не имел имени, а потому девочка прозвала его Молью, ибо кто же еще может жить в шкафу? К тому же слово "Моль" прекрасно рифмовалось с именем ее старшего брата – Поля, что весьма забавляло Верочку.
Сложно сказать, что именно представлял из себя Моль. Может – домовой, о котором частенько толкуют кухарки, а может и привидение. Верочка подозревала в нем неупокоенный дух безвременно усопшего ребенка, а потому относилась к Молю с некоей долей жалости. Да и выглядел он тоже жалко, хотя многие нашли бы его скорее жутким. Маленький, скрюченный с бледно-синюшной кожей, он перемещался по комнате короткими, почти беззвучными перебежками, словно всегда боялся, что его увидят нежелательные лица. Страх этот был напрасен, ибо кроме Верочки, никто их домашних или прислуги Моля не видел. Именно близкое знакомство со столь необычным существом и породило в девочке уверенность в том, что мир потустороннего ей отлично известен. И раз уж Моль, будучи неупокоенным духом живет в себе в шкафу, а не таскается по дурацким спиритическим сеансам, стало быть, и история с художником Н. – сплошная выдумка.
– Отчего то мне кажется, что ты умер от кори, – с важным видом сообщила Верочка, когда Моль когтистой рукой приоткрыл скрипучую дверь своего обиталища.
– Может и так, а может и нет, – загадочно прошипело в ответ существо. Иногда Верочке казалось, что Моль и впрямь сам не знает, что он такое и как здесь оказался, однако чаще она подозревала, что тот скрывает какой-то страшный секрет и она всей душой жаждала его выпытать.
– А чем же ты тут занимался, пока меня не было?
– Когда тебя здесь нет меня тоже нет. – Моль перебежал комнату и притаился за тяжелым сливового цвета креслом.
– До чего же дурная птица, – Верочка подошла к клетке, в которой назойливо щебетала канарейка. – Для чего только их заводят? Мне совершенно не нравится это ее пение.
Моль мгновенно переместился в то же место и начал сверлить канарейку ледяным злобным взглядом. Не прошло и пары минут, как бедная птичка плюхнулась с жердочки на дно, и, запрокинув вверх когтистые лапки, испустила дух.
– Это ты сделал? – даже не удивившись спросила Верочка странного друга. И получила в ответ лишь загадочную и жуткую улыбку. – Как жаль, что ты не можешь пойти со мной в сад. Но где ты …
– Верочка! – за дверью раздавались шаги Ольги Михайловны, а вскоре и она сама появилась в проеме двери. Когда мать вошла, Моль беззвучно ретировался в шкаф, а девочка продолжала равнодушно смотреть на мертвую птицу. – Уже очень поздно. Ой, а что же это с ней – Ольга Михайловна заметила канарейку и решив, что Верочка расстроена гибелью пернатой питомицы, принялась ее утешать. – Ах, не переживай. Наверное, она была чем-то больна, с птицами часто такое случается. Дядя Воланд купит тебе другую.
– Я не хочу другую. – спокойно ответила девочка. – Мне не нравятся канарейки. Они невероятно назойливы.
– Что ж.. – только и смогла озадаченно произнести мать, – Однако все же уже поздно. Тебе пора спать.
И Верочка отправилась в свою комнату с горечью размышляя о том, отчего это Моль поселился именно в игровой, а не в ее спальне. Живи он под Верочкиной кроватью было б намного веселее.
На следующий день, аккурат в то время, когда Александра Николаевна задумчиво рассуждала о странностях племянницы, сама девочка, раскачиваясь на старых, несмазанных качелях вынашивала план мести. Мстить она собиралась Полю за его наглые насмешки на вчерашнем ужине. Уж я-то найду способ сбить спесь с этого негодника – рассуждала про себя Верочка. Наконец, в ее голову пробралась одна идея, однако, чтобы эту идею воплотить необходимо заручиться поддержкой Моля. Верочка резко затормозила качель левой ногой, и чувствуя на себе чей-то взгляд подняла голову и уставилась прямо на то самое окно, в котором теребя полупрозрачную тюль наблюдала за девочкой ее тетушка. Александра Николаевна в смущении отпрянула от шторы. Верочка же решительно направилась в детскую.
– Можешь ли ты показаться моему брату? – спросила она Моля, когда тот наконец выглянул из темноты шкафа.
– А зачем? – сипло осведомился он.
– Хочу его проучить! Мне очень-очень нужно чтобы ты ему показался.
– А что я получу за это?
– А что ты хочешь?
– Мышь!
– Мышь?! Ты ешь мышей? Вот уж странность! Отродясь не видала призраков, которые едят мышей.
Хотя ты и сам бы мог ее поймать. Наверняка по ночам они здесь бегают. Впрочем ладно, – Верочка с деланной обреченностью вздохнула, – мышь так мышь. – И немного подумав, уже с радостным воодушевлением повторила – Мыышь. А знаешь, Моль, ты просто молодец! Мышь – это прекрасная идея. Замечательная идея эта твоя мышь. Я найду тебе мышь, принесу ее сюда. Только ты ее сперва не ешь. Дождись, когда я приведу Поля. Я сообщу ему что видела в детской грызуна и умираю от страха. – Верочка ходила по комнате и с хитрым видом теребила свой черный локон, – Он конечно же, посмеется над моей трусостью и бросится сюда доказывать, что уж он то у нас храбрец. И когда он войдет, ты выберешься из шкафа и заберешь свою мышь. Только не спеши как обычно, пусть он тебя хорошенечко рассмотрит.
– Я не люблю, когда меня рассматривают, – прохрипел Моль, – но за мышь я согласен.
– Вот и отлично, – Верочка хлопнула в ладоши, радостно развернулась на каблучках и выбежала из детской.
О том что мыши часто живут в норках Верочка читала в энциклопедии про животных. Оттуда же знала она, что мышь бывает полевая, домовая и лесная. Начать поиски девочка решила с последней. На счастье, рядом с усадьбой Плаксиных был небольшой лесок, в котором Верочка и надеялась поймать грызуна. Лесок этот Верочка очень любила. В знойные летние дни здесь всегда было прохладно и немного влажно. Пахло мхом и опавшими листьями. От палящих солнечных лучей защищали пушистой кроной могучие старые дубы. Была в этом лесу какая-то мрачная сказочность. Казалось, что где-то за мшистой корой деревьев или в заросшем тиной пруду живет кто-то древний. Верочка любила взбираться на самый большой, самый старый дуб и, сидя на толстой ветке слушать птиц или читать книгу. Однако сейчас была поздняя осень. Деревья уже стояли беспомощно голыми и лишь на некоторых, как рваное тряпье на нищих, трепались на ветру редкие листья.
-Где же мне найти здесь мышь? – вслух озадаченно размышляла Верочка, разгребая гнилую траву носком ботиночка. – В спячку они совершенно точно не впадают.
Внезапно, краем глаза девочка увидела какое-то странное шевеление в куче палой листвы. Она подошла поближе и увидела большого черного ворона с переломанным крылом. Тот безуспешно пытался взлететь, отчаянно прыгая.
– Какой красивый! – восхитилась Верочка и наклонилась над раненой птицей. Ворон и впрямь был красив. Черные с синим отливом перья, могучий клюв и агатовые умные глаза. Верочка сняла свой бежевый шарфик и осторожно укутала им беднягу. Ворон не сопротивлялся, он позволил девочке укутать себя и отнести в дом. Там Верочка посадила птицу в освободившуюся от канарейки клетку, насыпала свежих зерен, налила воды и погладив по иссиня-черной головке ласково сказала:
– Не бойся, Фауст. Я тебя обязательно вылечу.
Однако мышь необходимо было все же найти. И как можно скорее.
– Будь я мышью, где бы я обитала – Верочка ходила по комнате и озадаченно чесала подбородок. Но наконец ее осенило – Кладовка! Темный закуток с крупами и съестными припасами – нет места прекрасней для маленького грызуна.
Верочка прокралась на кухню и увидела, что старая кухарка Апполинария сидит у окна подперев рукой голову и похрапывает в унисон старым рассохшимся часам. Девочка как можно тише, стараясь не разбудить Апполинарию прошмыгнула в кладовую. В кладовой было темно и скверно пахло. Сперва Верочка слышала лишь свое дыхание да мерное посапывание кухарки. Однако в скором времени откуда-то справа донеслось осторожное шуршание. Верочка чиркнула припасенной заранее спичкой и пока та горела стала внимательно осматривать углы и полки. Чего тут только не было – огромные мешки с мукой и крупами, банки с соленьями, кадки с кислой капустой, берестяные туески с сушеными травами. Снова зашелестело. Кто-то царапал коготками твердое. Верочка зажгла вторую спичку и увидела, как на маленьком мешке с пшеном сидит крупная серая крыса с огромным хвостом.
