Виктор Сапов
Ростовская рождественская история
– Ну точно, стервец, опять напился и оставил дом на распашку.
В проём открытой двери я успел увидеть кусочек улицы и высокие сугробы. Меня осенило.
– Простите, мне дурно, можно подышать воздухом, – кивнул я в сторону двери.
Мужчина усмехнулся и освободил мне дорогу. Он видимо решил, что я намерен удрать.
Я выглянул на улицу. Эта была та самая улица, без сомнений. Но не как в реальности, а как на картине упомянутого художника. Вся в снегу. И собор стоял на месте. И не одной машины. И не одного силуэта многоэтажек. И воздух – он был другим. Свежим и морозным. Порыв ветра швырнул мне в лицо снежинки. Я попятился назад. В голове произошло окончательное крушение «рацио». Только оно и могло сказать: «так не бывает, или – ты сошёл с ума». Но оно молчало.
– Да, в исподнем-то куда пойдёшь? Замёрзнешь.
– Да… Вы простите, пожалуйста, за беспокойство. Я… не знаю, что мне делать. Никогда в такой переделке не бывал.
Я стоял, разведя руками и глупо улыбаясь.
– Ладно, вот что, ночной гость! Скоро шесть утра, я и так встаю рано, так что пойдём наверх, напою тебя чаем. Как звать то тебя?
– Виктором…
– А по батюшке?
– Юрьич…
– А меня – Пётр Николаич. Канин. Купец второй гильдии. Слыхал?
– Эээ…да нет, я ведь не местный, командированный. Меня из Ставрополя прислали, динамо-машину в депо чинить… – как-то очень легко сочинил я себе «легенду».
– Ааа, понятно. А квартируешь у кого? – продолжал расспросы Пётр Николаевич, рассматривая меня своими льдистыми, глубоко посаженными глазами.
– У рабочего одного. Максима Ивановича. На Верхне-Луговой, – тут я назвал дореволюционный адрес своего прадеда, который недавно отыскал на краеведческом сайте.
– Рассадник социалистов, – буркнул Пётр Николаевич.
За этим занимательным диалогом мы поднялись на второй этаж. Здесь было тепло. Где-то топилась печь. Пётр Николаевич кивнул мне на стул, а сам ушёл в смежную комнату.
Обстановка комнаты не вызывала сомнений, что я нахожусь в Ростове столетней давности. Именно такую мебель я видел недавно в музее. Простая, аскетичная обстановка – круглый стол с белоснежной скатертью, деревянные с резьбой стулья, комод на изогнутых ножках. Иконостас в углу, лампадка освещает суровый лик Спасителя. Судя по характеру иконописи, Пётр Николаевич был из старообрядцев, только у них иконописцы сохранили древний русский стиль. Или просто иконы были старинные?
Пётр Николаевич вернулся и протянул мне тёплый махровый халат.
– Благодарю вас, Пётр Николаевич. Что поверили мне. А то ведь правда, времена сейчас неспокойные…
Словно в подтверждение моих слов где-то громко бахнуло. «Салют?» – пришла на ум дурацкая мысль, но я тут же её отверг. «Бахать» начало серьёзно. В доме мелко задрожали стёкла. Потом внезапно всё стихло.
Что это? – вырвалось у меня и я увидел, что мой вопрос удивил Петра Николаевича.
– Товарищи….
– Уже так близко? – поспешил я исправится.
– Да третий день уже как на подступах. Добровольцы еле отбиваются. А Сидорин, говорят, вчера отступил от Новочеркасска…
«Ну и угораздило же меня! Это же двадцатый год, январь. Или ещё декабрь по старому стилю. Красные рвутся к Ростову. Эх, лучше бы лет на десять раньше…»
Пётр Николаевич вновь куда-то ушёл, и вернулся с подносом, на нём были чайник и две фарфоровые чашечки, а также вазочка с баранками. Он бережно поставил всё это на стол и повернулся к киоту.
«За моли́тв святы́х оте́ц на́ших, Го́споди, Ису́се Христе́, Сы́не Бо́жии, поми́луй нас. Ами́нь …»
Из всей прочитанной купцом молитвы я знал только «Отче наш», которую я и пробормотал, вторя ему и стоя позади. Крестился он двумя перстами.
Помолившись, сели за стол. Пётр Николаевич молча разлил ароматный чай с травами и словно чего-то ждал.
– Благословите покушать, – ляпнул я наобум.
– Бог благословит, – обронил купец и как-то тяжело выдохнул. Было заметно, что на душе его стало неспокойно.
Отхлебнув несколько глотков чаю в гробовом молчании, нарушаемом стуком настенных часов, я не выдержал:
– Пётр Николаевич, а где ваша семья? Спят ещё?
Купец снова тяжело вздохнул. Я понял, что угодил прямо в сердце его тревоги.
– Семья моя, слава Богу, за двести вёрст отсюда, под Екатеринодаром. Кроме старшего сына, который там, – тут он кивнул головой в окно, – на позициях, в Дроздовском полку.
– Думаете, не удержат? (легко задавать вопрос, когда уже знаешь ответ).
– Нет, не удержат. Сын недавно гостил. Устал страшно, исхудал. Шинель на нём потрёпанная, а сапоги…бог ты мой! Я ему сразу же пару валенок отдал из старых запасов. Обмороженных полно. Тиф косит. Испанка. В верхах растерянность. Говорят, Кубань изменила. Раду опять свою собрала. Самостийники, тьфу!
Я смолчал. Из истории я знал, что Ростову осталось совсем недолго быть «белым». Сегодня или завтра будённовцы ворвутся в город.
– Вот, вы, милейший, Виктор Юрьевич, говорите, что аполитичный?
Я кивнул.
– А ведь таких, таких как вы, «хатаскрайников» большинство. Все ждут – чья возьмёт, да?
– Пётр Николаевич, оставим эту тему. Я тоже вижу, к чему всё идёт, и хорошего от большевиков не жду. Но всё что я умею, я делаю, на своём месте. А там будь, что будет….
– Вы фаталист?
– Не знаю… лучше скажите, Пётр Николаевич, за что ваш сын сражается?
– За что… за Единую и неделимую, как написано… Насчёт Неделимой не знаю, а вот против антихриста он точно стоит! Большевики поругают веру христианскую, гонят и убивают священников, храмы превращают в хлев. Звёзды их красные, вожди их… жиды бессовестные. Не чета нашим, с нашими-то мы – душа в душу живём. Они только в синагогу, а мы в свой храм. А те, красные – они ни в какого бога не верят, никаких заповедей для них нет. Хозяйничали они уже тут в восемнадцатом, память недобрую оставили. А беженцы из России-Матушки, те и вовсе ужасы рассказывают… Никакой торговли нету, голод, холод, террор, ЧК…
– Эвакуироваться вам надо, Пётр Николаевич. Уходить. К семье, на Кубань. А потом садитесь на пароход из Новороссийска и прямо до Константинополя. А сын ваш превратностям войны подвержен, но дай Бог, ещё встретитесь.
Пётр Николаевич посмотрел на меня пристально.
– Странный вы человек, Виктор Юрьевич. Не пойму, чем, но странный. Словно знаете что-то, но молчите.
– Добра желаю я вам, Пётр Николаевич.
– Добра… Всё моё добро здесь, в городе. Есть конечно капиталец, но… кому я там буду нужен, в Константинополе? Побираться мне что ли? Я лучше к сыну уйду. Вот сегодня же пойду запишусь кем-нибудь, хоть бы за лошадьми ходить, или в обоз…
Я постарался незаметно перевести разговор в другое русло. Расспросил о семье, о предках. Оказалось, что род Каниных аж с Белого моря, но живут они в Ростове чуть ли не с основания Крепости2. Коренные ростовцы3. Всех предков своих Пётр Николаевич знает наперечёт от XVII века. Суровые поморы, потом матросы были, мастеровые по корабельному делу, потом дед Петра Николаевича торговать стал, зерном. Разбогатели немного. Все старообрядцы, набожные, жертвователи для церкви, для детей-сирот, для иных богоугодных дел. Жили – не тужили, и вот….
