Виктор Михайлович Брусницин
На ты с Америкой, или Только секс, ничего личного
– Русские вообще революционеры, – вставляет еще одна дама.
– Так есть результат? – Это обратно Джеф.– Я к тому, что Америка подобное уже прошла. И пришла к прочной семье.
Пытаюсь держать непринужденный тон:
– Результат, конечно, есть. У нас отдых называют сексуальным часом, дескать, мы работу, извиняюсь, имеем. Так вот в России сексуальная революция привела не к сексуальным часам, а к эпохе.
Я это все так дотошно, чтоб подчеркнуть – о сексе и этих штучках разговоры заводятся непременно. Дальше снова следуют разговоры, и Фрэнк произносит чреватую фразу:
– Русские знамениты революциями, водкой, мафией и вообще они нам покажут.
Здесь-то «еще одна дама» и выражается крайне замысловато:
– Кстати, насчет покажут. Вит, когда же и мы посмотрим? Джени была в восторге. Это несправедливо, что вы показали только некоторым.
Как прикажете себя держать при подобных запросах? Джени в машине лепетала относительно «еще хочу увидеть» и какого-то обещания, эти требуют что-то показать. Таки чтоб рассекретить предыдущие абзацы, я и спрашиваю впритык:
– Какой образ вы желаете рассмотреть?
И чувствую, что сердце мое вкрадчиво перемещается в правую половину, явно намереваясь окончательно упасть. Чтоб подтвердить справедливость таких действий, мадам порхает бровью и удивленно возражает:
– Как что, член.
Каково!!
Какой бы я дурак не был, но давать такие обещания – это чересчур. Самый-то облом, что и мужики на меня вопросительно воззрились, содержа на лице гнусные улыбочки и тем подтверждая наличие обещания. Как, интересуюсь я, прикажете соответствовать моменту?
– О чем базар! – поощряю, тем самым, обрадовано. – Я с нетерпением ждал этого… – Тут, уняв добропорядочную улыбку, хмурю бровь. – Однако, момент. Для полноты сочувствия зритель должен сосредоточится. Знаете, были случаи с летальными исходами. Нервных и девственниц вообще прошу удалиться.
О, господи… Вы знаете, исполняю, а в башке пустота – каким местом слова отыскиваются, сам не понимаю. Притом мельтешит в закоулке мозга махонькая закорючка и тревожит насущный организм. Конфигурация ее понятна: бежать. Предпочтительно наметом. Поскольку не прописано в инструкции таких мероприятий. Произношу в связи с этим очередную фразу:
– Синьоры, поскольку грядущее представление обычно сопровождается чреватостями у зрителей, то я придаю экспонату адаптирующий имидж. За сим вынужден на некоторое время скрыться, дабы соорудить вид. Предлагаю пока урегулировать биение сердец.
И устремляюсь в дом. Мысль, разумеется, одна – исчезнуть, раствориться, сгинуть. И смылся бы я, да видно богу чем-то не угодил.
Захожу в дом. Пожалуйста тебе – тут дверь, там другая – шуруй. Вся Америка твоя, что там – мир. Нет же, только я присмотрел один очень черный выход, как прислоняется из соседнего пространства к моей близости женская фигура. Да этак интимно кулачком меня пих в печень. Джени. При этом говорит словами:
– Вит, ты сегодня немного нерасторопен. А не хочешь ли для соблюдения обстоятельств употребить?
Поскольку я уже и не понимаю, что вообще такое я есть, то и совершаю из себя полного прелюбодея, говоря:
– Я хочу все и всегда.
Тут она разворачивается и следует недалеко, размахивая бедрами с амплитудой метра в четыре. Далее наливает мензурку, имеющую объем, и подает сия, скаля зубы. Я ахаю сия, изображая осанкой Казанову, Дон-Жуана и остальных вместе взятых персонажей. Водка. Поступив в желудок, она тут же разворачивается и бросается на меня туманом, жаром и прочими каверзами. Отсюда я начинаю нести уже полный бред, на что Джени совершенно прямо заявляет:
– Не забывай, что ты и остальным обещал показать член. И помни, что ты обещал рассказать секрет.
– Помилуйте, – возмущаюсь, совершенно понимая, что я есть последняя сволочь, и соблюдая номинал, – показать член – это дело святое. Уж тут вы от меня не отвертитесь. Собственно, я и вознамерился…
Теперь давайте рассудим. Вообразите диспозицию, – тебя нагло, настойчиво, со всех сторон просят… заставляют, можно сказать, если учитывать, что ты в гостях, показать член. И не какой-нибудь, а родимый. Можно представить такое у нас?.. Но ведь ты в Америке. Тут тебе и демократия, и свобода, и бес его знает, какие еще достопримечательности. Видно, у них так принято.
Да, я болван – дернул меня сатана на разговор о муравье и члене, да, ободрил на вакханалию со спиртом. И дальше, ночью не иначе дьявол шельмовал надо мной. А сейчас я один, надо выкручиваться… Бежать? Куда, даже машины нет. Демонстрировать натуральность? Еще больший позор – предъявить-то нечего: как известно, на соседский лучше б не смотрел… Но что-то делать надо – все-таки со спиртом я граждан умыл, все-таки с Гриней из одной деревни. Да и вообще за державу обидно.
И мне приходит в голову идея… Муляж. Не буду показывать сокровище в первозданности, а предъявлю прикрытое.
Представлял себе перформанс, как сейчас вспоминаю, я следующим порядком. Срочно напихиваю в плавки какой-нибудь дряни, придав оному надлежащую форму. Далее прусь на сцену. Соблюдая пылающую улыбку и прочие ужимки и жесты, сопроводив клоунаду каким-нибудь «але оп» и прочая, скидаю брюки. Руки вздымаются вверх, поваживаю плечиками. Отвожу резинку трусов и опускаю взгляд к причине. Вот тут изменяюсь в роже и вопию в ужасе какую-либо глупость, призывающую прервать действие.
Идиотизм? Очень тоще сказано, хотелось бы соорудить более язвительные определения. Но напомню, психологический цейтнот. Известное дело ― идиотская, практически безвыходная ситуация. Вдруг бьет идея, спасительная щель. Шмыг туда, ибо нет условий для трезвой оценки. Так и я, не раздумывая, выполняю проект. С этой целью говорю сопроводительной Джени следующую речь:
– Погоди, подруга, минутку. Я на секунду скроюсь из твоего глаза, дабы приобрести полный анфас.
Юркаю в рядом расположенную дверь, как мне показалось, туалета, с намерением употребить в качестве достоинства туалетную бумагу.
Ан, дулю. Не щадит меня Высокий. Попадаю совсем даже не в туалет, а, напротив, в обжитое помещение, смахивающее на кабинет. Здесь у меня уже совершенно мозг расшелушился – ненавижу все. Себя в первую очередь, ибо просто не знаю, что делать. И вот наблюдаю, на столе лежат какие-то бумаги. Прикидываю – чем дергаться из двери в дверь, применю, что под руку лезет. Хватаю бумаги. Соорудил пристойную форму и пих в чресла. К слову сказать, получилось очень даже натурально и наглядно.
Далее следуем с пассией к месту демонстрации.
Как, читатель дорогой, вы все это усвоили?.. Короче сказать, подхожу с подругой к толпе. Сообщество зрит на меня в предвкушении. Дамы совершенно покрылись нервной дрожью и меня, таки, осязают. Самое дикое, что и детвора в наличии. Америка, одно слово.
А я уже не возражаю – употребляйте, потешайтесь. И соответственно произношу, улыбаясь чрезмерно и радуясь жизни:
– Итак, прошу внимания мистеры и леди. Показываю первый и последний раз. Рекомендую взяться за спинку стульев.
Далее великолепным движением, не забывая «але оп», роняю с себя штаны. Затем следует взмах руками, синкопа торжества, прелюдия экстаза. Перехожу к предпоследней запланированной процедуре. Руки медленно, напряженно, чаруя мир, опускаются к трусам. Лица зрителей раскалены, рты открыты, глаза не умещаются в глазницах…
И тут происходит нечто. Видимо, бог тоже человек – таки не выдержал, вмешался.
Из дома раздался чрезвычайно нервный возглас. Все с прискорбием переводят взгляды туда. От дома к толпе спешит хозяин, звали его Фред. Очки сбиты на нос, грудь ходит ходуном. Ясно, что грядет приключение. Оно не заставляет ждать.
– Товарищи, – быстро и пыхтя подойдя к кагалу, раскалённо произносит Фред, – у меня со стола кабинета пропали ценные научные бумаги. Еще час назад они были на месте. Я предполагаю, пошутил кто-то из детей.
Здесь нужно упомянуть один скользкий момент. После вышеуказанной тирады он вперился в меня и, уверяю вас, взгляд его задержался на моих достоинствах. Дальше там еще прозвучали некоторые слова, которые он обратил уже всем присутствующим.
А теперь давайте вернемся ко мне. Данная тварь стоит со спущенными штанами и с самой мерзкой улыбкой на самой отвратительной харе. И данная скотина не права, потому что ей бы надо упасть и биться башкой о землю. А лучше сдохнуть. Но эта мразь поступает иначе. Она натягивает брюки и делает безмерно сочувствующее лицо.
А как, скажите, я должен был поступить? Полезть в плавки и, достав скомканную ценность, с целомудренной улыбкой протянуть хозяину? Ну, уж извините, такой поступок и смерть не искупит.
Не стану отвлекать вас мелкими эпизодами нейтрального значения, тем более что впереди еще ждали казусы, и сразу оговорюсь – довольно скоро после этих мероприятий мы с Фрэнком уехали восвояси. В общежитии после жутких мучений я постановил, что самым верным выходом будет по приезде Вовки все рассказать ему и отдать бумаги. Пусть уж он сам после моего отъезда вернет их. Право, я даже успокоился хоть отчасти и дальше валялся на кровати, упершись в телевизор.
Да недолго торжествовал. Происходит телефонный звонок. Дома я присутствовал один, так как сосед отчалил по своим молодым делам. Видит бог, не хотел я снимать трубку, да, знать, не накуражился еще нечистый. Некая внешняя сила дернула мою руку и слышу в телефоне знакомый голос. Фред. Поначалу я обрадовался. И слава богу, думаю, объясню прямо сейчас все начистоту, извинюсь. Пусть полным дураком предстану, да привыкать ли. В конце концов, не детей вместе крестить. Итак, только он представился, я и объявляю:
– Слава богу, что вы позвонили. Ваши бумаги у меня. Я все объясню.
Только рано радовался, потому что ничего он толком мне сказать не дал, а начал на мерзком русском языке нести некую галиматью. Вот примерный пересказ:
– Я все понял. Я вспомнил о муравье. Вы – распутник. Я вспомнил о философе и экзамене. Я сопоставил, я уяснил, это предварительный подход. Я приеду. Это не телефонный разговор. Ждите.– И вешает трубку.
Я – в полнейшей растерянности. О чем он? Ну ладно, муравей, но какой, к черту, философ, какой экзамен, причем здесь распутник, какой предварительный подход, что за бред! Принялся извилины теребить, мучился, мучился и, мать моя, сверкнуло. Из тумана вчерашнего вечера медленно и клочковато выполз образ. Точно, плел я.
Там возникла одна тема – был перерыв в плясках и ублажались разными историями – и, уже будучи в изрядном состоянии, затеял я некое повествование из собственной практики. Вынужден сообщить.
Дело было в начале моей производственной карьеры. Отслужив пару лет в НИИ после окончания верхнего учебного заведения, пустился я в тяжкие – именно, угодил в аспирантуру. А присутствует при таких поступках правило – надобно сдать так называемый кандидатский минимум: экзамен по иностранному языку, общественным предметам (философия и прочая мура) и спецпредмету. Иностранный и спецпредмет я успешно миновал, а с философией – грех. Так отродясь расположился мой умственный агрегат, что эту науку одолевал с напругой, а нынче в прочем довел тётю профессора до того, что предложила она мне выйти через дверь и в обратном направлении более не входить. Ситуация – «быть или не быть». С таким же резюме оказались еще двое моих соратников. Один и предложил альтернативу:
