Виктор Михайлович Брусницин
Аля-улю или Странствия примерного крановщика
Итак, принимаю участие в общественной жизни. А она кипит, бутылки только хлопают. Шкодник мне доказывает:
– Атаман Шкуро был мой внучатый дед по тетиной линии. А живу в Австрии. Жизнью доволен и за коврижку на смерть не поменяю.
Мадлен и жена Скучного работают в организации и тоже от коврижки отказываются. Скучный сам себе содержатель фирмы. Я, понятно, крановщик. Полный тандем.
Спешу уведомить, что дело происходило после обеда и солнце с небосклона сместилось. Тут еще пару раз ветер дунул и рандеву стало заканчиваться. Я, было, затеял восвояси отступить и вдруг изо рта Мадлен вылетает предложение проводить ее в определенном направлении. Сквозь испуг я согласился… Еще выскажусь, что при тщательном осмотре Мадлен выявляется вполне употребимой особой лет тридцати с довеском и вытекающими отсюда выводами.
– Штаны бы, – говорю, – с собой взять на всякий случай.
Дело-то, понятно, в плавках обстоит.
– Возьми на всякий случай, – говорит Мадлен, – я терпеливая, подожду.
Иду за реквизитом и думаю – как объяснить задачу? Если напрямик выразиться, не только водяного газу лишишься, но и внешний облик могут попортить. Без виража не обойтись. Проштудировал несколько околесиц и решил просто сказать: угорел-де. Тамарка-то, знаю, прихотливая до солнца – пока последний лучик на себя не намажет, не шелохнется. Подхожу к бивуаку, а там презент – нет Тамары, в море окунулась. Передаю радостно через наших устную записку и сматываюсь стремглав.
Подхожу обратно. Мадлен уж кой-чем припорошилась, ждет сердешная. Пошли мы с ней нравственно. Кругом флора: тут дерево воткнуто, там куст. Человеческие натуры прохаживаются в количествах, асфальт себе лежит. Мы на него наступили, никто не орет. Славно. И вздумала вдруг меня Мадлен пытать:
– Расскажите о своей жизни. Очень я любопытная.
Приуныл я от постановки вопроса. Сами посудите, что я расскажу? Жизнь – сплошной будень. Романтизм только между концом работы и приходом домой. Начал я ковырять всякие абстрактности – нету замечательного.
И вот от этого цейтнота, от невыраженной моей потребности, от шампанского вина, должно быть, лежащего в желудке, для международной солидарности, наконец, навалился на меня стих:
– Ну что ж, – излагаю я проникновенным голосом, – послушайте тогда мою историю…
Родился я очень музыкальным молодым человеком – по преданию еще в люльке в ответ на разные звуковые происки засыпал кромешным сном. Так обозначилась стезя… Шести лет отроду был отдан в музыкальную школу по классу русских народных инструментов. Может, слышали, балалайка такая есть? Собственно, весь духовный репертуар располагал к фортепьяно, но на содержание этого инструмента не хватало средств. Да, я получился отроком бедных родителей!.. Четыре года провел за балалайкой – хрустальное время – но внезапно зигзаг удачи повернулся тылом…
По натуре я был стрекулистом, и в детских шалостях однажды проявил несдержанность к некой девочке, причинив нечаянное неудобство. В ответ на проступок пришел ее папа и дернул меня за ухо. Да так неудачно, что надорвал какую-то жилу. В результате произошло размежевание слуха: правым ухом я слышал одно, левым совсем обратное… Понятно, что о музыке исчезли речи – канули светлые деньки. И в чувствительном детском сердце родилась недоверчивость к жизни… Однако врожденная способность к разным обстоятельствам подсказала еще одну тропу – я очень прилежно принялся играть в футбол, и за четыре года взаимоотношений с поприщем дослужился до форварда в лучшей команде города. И как-то раз, когда мне полагалось забить заветный гол, на меня нарочно науськали непринципиального мальчика. В результате искреннего подвоха я был травмирован и надолго выбыл из строя. Недоверчивость к жизни усугубилась.
Следуя ей, поступил в кружок умелые руки – иначе, бокс – и там меня снабдили разными методами дискуссий с отдельными оппонентами… Так захотела жизнь, что именно ко времени овладения аргументами, мне назначили первую любовь, – предмет был потрясающе красив, неимоверно коварен и безусловно имел обыкновение устраивать прочие банальные интриги. Однажды ко мне подошел другой парень и немилостиво спросил: «А не чересчур ли ты внимателен к предмету?» Я рассказал ему аргумент.
Следует дополнить, что в связи с ракурсом мировоззрения я взял и затеял плохо учиться. Присоединенное к физическому недомоганию другого парня это послужило поводом отвода меня из учебного процесса. Жизненные подробности, выражаясь фигурально, начали приобретать зловещие очертания… По совместительству стал курить и запивать это дело вином. В общем… первый раз попал в тюрьму восемнадцати лет отроду. Но возвратился в строительство светлого будущего довольно скоро… Не стану передавать, какие несимпатичные минуты пережил за этот отрезок, потому что грядущее уже готовило очередные закоулки… Воочию довелось мне ощутить на своем плече тяжелую десницу рока!..
Итак, приложив к обстоятельству порядочный кусок воли, я все-таки совместил работу с учебой в вечерней школе, и, таская за собой на плечах тщедушных родителей, перегрыз таки гранит науки в размере среднего образования. Однако охваченному летаргией сердцу нужно было пробуждение – и утро наступило. Я, что называется, встретил девушку. Она не была сногсшибательна, но имела в наличии обширную душу. И я испытал сердечную привязанность… Трудно говорить в этом месте – кху, кху… Еще и потому, что доклад не подготовлен – собственно, вы первая, кому так всецело выпрастываю я душу…
В общем, поведаю, что, одолев курсы, я принялся водить грузовые автомобили. И в один прекрасный день, когда мы с девушкой, взявшись за руки, ехали на автомобиле ЗИЛ 130, госномер 54-36 СНЕ свершилась авария. Она погибла, я получил жестокие повреждения.
Нет в мире языка, на котором можно изобразить степень отчаянья. Добросовестно мечтал наложить на себя руки, но они были сломаны. Впрочем, как и ноги – меня собирали буквально по молекулам… А впереди ждало очередное огорчение – тюрьма. Оказалось, что в момент аварии я был несколько нетрезв.
Мне присвоили шесть лет. Что это были за годы, лучше не вспоминать, в натуре, век воли не видать… Впрочем, вышел по половине, через три года… На зоне, по причине средней образованности, затеял переписку с одной гражданкой. Девичью фамилию этой гражданки вы знаете… И не успев сойти с порога, женился. Только никакие гражданки не заслонят в глазах тот светлый образ настоящей любви!
Там же в зоне дал зарок никогда не садиться за руль автомобиля. Но тяга к перевозкам грузов жила, и в результате компромисса я стал крановщиком… Такова моя очень печальная история. Как говорится, не обессудьте за прямоту речи…
Здесь я шмыгнул носом и надежно замолчал. И такая грусть подступила, что горло рвет и в носу щиплет. Мадлен, та и вовсе ссохлась и сердце рукой поддерживает.
Говоря целесообразно, путешествие начало подходить к концу, поскольку очутились мы на пороге помещения. И в эту минуту Мадлен задает мне вопрос:
– Может быть, вы зайдете ко мне и выпьете одну или больше чашек кофе? И я зайду вместе с вами.
Вы чувствуете, какой подкрадывается невразумительный момент? Признаюсь, кинулся я тотчас в размышления. С одной стороны, в бумажке о правилах поведения, что нам перед заграницей выдали, о данном мероприятии ни запятой. С другой, если что получись, меня ж сразу из крановщиков в начальники переведут. И с третьей, шампанское по трубам ходит прямо турбулентным движением. Словом, поступаю самым решительным образом.
В апартаментах беседа продолжается. Например, Мадлен спрашивает:
– А дети у вас есть?
– Как не быть, – поясняю игриво, – если мужчина я обаятельный.
Ну вот, выпили все кофе, что было в доме, я размышляю, как поступать дальше? Голова распухла и никакого озарения. Уж чувствую, в поджилках трясется и заикание изо рта происходит. И одна меня мысль терзает – без бутылки нету моего обаяния, а денег ни копья. Еще от кофе прояснел окончательно. Да и что там было с шампанского. Спросить Мадлен насчет флакона? – это уж совсем не в международных кондициях. Стало быть, сидим молча, смотрим друг на друга. Ситуация – вставай и беги.
