Виктор Иванович Калитвянский
Собственная жена
Когда она поднялась уходить, у меня вдруг вырвались слова, которые я не собирался произносить.
«Я не хотел её убивать…».
Дочка оглянулась и впервые посмотрела мне прямо в глаза.
«Что ты сказал?»
Она подошла ко мне вплотную, и я не выдержал. Я рассказал ей то, что постеснялся открыть следователю.
Это случилось за день до несчастья.
Ночью я вышел из своей комнаты – в туалет. И надо же было такому случиться – столкнулся с женой. Она выходила из ванной, в халатике, с неубранными волосами. Посмотрела на меня с каким-то любопытством, без того тяжёлого выражения в глазах, к которому я привык за последние годы.
Я вернулся к себе, но не мог уснуть. Я пролежал без сна до самого утра, а потом сел за компьютер и отправил сообщение для человека, который решал мою проблему. Я написал ему, что отменяю заказ. Что деньги заплачу – а заказ исполнять не надо.
Я ушёл на работу, но сидеть взаперти не мог. Помню, я отправился гулять. Меня распирало какое-то необычное чувство. Словно камень отвалился от души. Как будто бы я освободился от какой-то тяжкой обязанности и теперь, свободный, могу отдыхать и резвиться на воле, словно ребенок…
Я даже не помню, как очутился в кегельбане, как ввязался в состязание на деньги. Я так увлёкся, что даже не сразу врубился, когда мне сказали по телефону про жену. Что она попала в катастрофу и лежит в морге. Что нужно приехать и всё такое прочее. Я слушал, как в трубке раздаются какие-то голоса-звуки, я видел, как шар, пущенный моим соперником, летит по жёлобу. Мне хотелось спросить, крикнуть: как же так, произошла ошибка, ведь я отменил заказ?..
Дочка слушала меня, смотрела в упор – таким же взглядом, как у жены в ту ночь перед несчастьем.
«Несчастный папка», – сказала дочка, схватила мою голову, прижала к своей груди.
Я чувствовал, как её слёзы скатываются мне на щёку. Я чувствовал дочкин запах, я ощущал её живое бьющееся сердце.
Затем она оттолкнула меня, посмотрела, уже другим взглядом – и ушла.
И вот теперь я жду суда.
Собственно говоря, суд мне не интересен. Наш суд. Наш самый справедливый советский, то есть российский суд.
Я сужу себя другим судом.
Каждый вечер ко мне прилетают эринии, богини судьбы с глазами, как у моей дочки или жены, и я с ними веду беседу. О том, о сём. Вы не поверите, они убеждают меня в том, что я не виноват. Сначала я этому очень удивлялся, а потом понял, что так и должно быть.
Сегодня надзиратель принёс мне записку.
Знакомою рукой на бумажке написано:
«Теперь мы в расчёте».
Это рука моего бывшего шефа, финдиректора, мне ли её не знать.
Когда дочка спросила меня, не я ли убил её маму, я даже не задумался, от кого она всё узнала, кто её просветил, подсказал.
Конечно, это был он, мой бывший шеф. Такие люди не прощают обид. Я ждал пули, он отмстил по-другому.
Там, на бумажке, есть ещё приписка. Её смысл в том, – что я вряд ли доживу до конца срока. Сам-то он меня простил, а вот другие – нет. Он, конечно, намекал на президента и безопасника.
Это даже благородно с его стороны, такая забота обо мне. Чудак, он не понимает, что мне теперь ничего не страшно.
Ведь я сделал самое главное в своей жизни: позаботился о своей дочери. Ей не придётся отвечать на самом страшном суде – суде крови.
В конце концов, мы, родители, для того ведь и существуем на белом свете, чтоб вовремя защитить своего ребёнка.
Это – самое главное.
А всё остальное – деньги, женщины, мужчины, жизнь и смерть, в сущности, – пустяки.
