Виктор Гурченко
Последний полёт
Гитлер молча покивал в ответ и, не отрывая взгляда от стола с разбросанными по его поверхности бумагами, пробормотал:
– Выполняйте, Вальтер, хороший план.
– Позволите, мой Фюрер? – вдруг подал голос молчавший до сих пор Гейдрих. Гитлер поднял на него уставшие, набрякшие тяжёлыми мешками красноватые глаза и жестом предложил задать свой вопрос.
– Что со Швабией? – продолжил Гейдрих, – пути связи так быстро не перережут.
– Да! – вдруг приосанился Адольф и внезапно стал бодрым и энергичным, – немедленно свяжетесь с адмиралом Дёницем! Пусть кригсмарине бросят все силы на доставку сырья, пока британцы не перекусили нам снабжение.
Гейдрих кивнул и что-то пометил у себя в блокноте, а Гитлер, тем временем, вышел из-за стола и сжал кулаки. Глаза его теперь пылали огнём, а речь стала раскатистая и громкая.
– Друзья мои! – воодушевлённо воскликнул он, – с нами высшие силы! Как всегда, я пытался мирным путём добиться пересмотра, изменения этого невыносимого положения для нашей Германии. Это – ложь, когда мир говорит, что мы хотим добиться перемен силой. Мы хотим только одного – мира! Но мира на равных условиях! И своим походом на восток мы восстановим мир и новый порядок! Новая Швабия будет снова нашей, и над новым Берлином будет развиваться наше знамя, знамя нацизма, знамя справедливого мира! За дело, друзья, нас ждут великие свершения!
* * *
16 августа 1987г. Берлин. Тюрьма Шпандау.
Владлен Юсупов смотрел на две массивные башни из красного кирпича, между которыми теснились грузные ворота, затворяющие своими тяжёлыми створками средневековую арку. Тупые обветренные зубцы крепостной стены молча смотрели в небо, провожая медленно плывущие копны кучевых облаков. Амбразуры на башнях делали их похожими на шахматные ладьи. Кирпич был побит временем, ветром и дождями, но выглядел всë ещё крепким и надёжным. «Да, умели же раньше строить», – подумалось журналисту, – «на века. Удивительно, как этот замок не разбомбили? Ведь Берлин посыпали бомбами, как салат солью». На так некстати всплывшую в голове аналогию, желудок тут же отреагировал и жалобно застонал. Путешествие из восточного Берлина в его западную часть, несмотря на близость расстояния, заняло несколько часов, и время обеда уже миновало, но думать об этом было некогда. Впереди молодого журналиста ждала встреча с единственным узником этой цитадели, последним заключённым нацистом – загадочным Рудольфом Гессом. Владлен посмотрел на циферблат новеньких электронных часов на запястье и мысленно отсчитал минуты до назначенной встречи. Ещё семь минут оставалось ждать перед закрытыми воротами. Ох уж эти немцы, не люди, а ходячие хронометры, ну почему не открыть раньше, ведь наверняка уже увидели его у ворот, но вот нет, не откроют, стой и жди условленного часа. Ещё раз бегло проверив свой инвентарь – несколько ручек, пара карандашей, блокнот и кассетный магнитофон в планшете на поясе, Юсупов вставил руки в карманы приобретённых недавно джинсов и праздно уставился на архитектуру тюрьмы. Спустя ровно семь минут (Владлен специально бросил взгляд на часы) Небольшая дверца в массивных воротах со скрипом отворилась, и навстречу журналисту шагнул сухопарый человек в военной форме. На вид ему было около шестидесяти, но военная выправка и подтянутое поджарое тело изрядно его молодили. На левой стороне его кителя теснились плотными рядами разноцветные колодки всевозможных наград, а на правой красовалась золоченая табличка с фамилией владельца. «Роджерс», – прочитал Юсупов. «Генерал Роджерс», – тут же поправил он себя, окинув взглядом две большие звезды на погонах военного.
– Мистер Юсупов, – то ли спросил, то ли констатировал факт генерал и протянул Владлену ладонь.
– Генерал Роджерс, – в тон ему ответил журналист, переходя на английский, и пожал протянутую руку. Тот с лёгкой ухмылкой нахмурился и напряжённо наклонил голову. Потом бросил взгляд на табличку с собственной фамилией и белозубо улыбнулся.
– А вы наблюдательный! – расхохотался он, – а я уж подумал, что мы знакомы, да я вас забыл.
– Это моя работа, – скромно улыбнулся Владлен, – журналисту без наблюдательности никуда.
– Вы проходите, – встрепенулся генерал, – что ж это я вас в дверях держу, – он жестом предложил Владлену войти и закрыл за ним дверь. Лязгнул засов, щëлкнул ключ, и Роджерс пригласил журналиста следовать за ним. Пройдя через небольшой квадратный дворик они вошли в мрачное кирпичное здание и зашагали по тёмному коридору. Звук шагов гулко разносился по длинному петляющему то вправо, то влево тоннелю, смешиваясь с негромкими голосами спутников.
– А у вас хороший английский, – заметил Роджерс, – я думал – вы только на немецком специализируетесь.
– Немецкий, английский, испанский, – небрежно, с плохо скрываемым бахвальством ответил Юсупов, – немного китайский.
– Да вы настоящий полиглот, – присвистнул генерал, – а я вот едва с немецким справляюсь, и то, только в пределах профессии.
– Ну так и меня профессия заставляет, – усмехнулся в ответ Владлен, – не только в Германию приходится ездить, где только не работал.
– Да… – задумчиво протянул собеседник и философски добавил: – жизнь, она такая…
На минуту они замолчали, и Владлен сосредоточенно вгляделся в дрожащее отражение света из далёкого окна на натëртом до блеска мраморном полу. Освещения в этой части тюрьмы не было, и вечером здесь, наверное, без фонаря и вовсе можно нос расшибить.
– Слушайте, Владлен, – будто сомневаясь произнёс генерал, – ваше имя… Оно ведь означает…
– Владимир Ленин, – закончил за Роджерса журналист.
– Да, я так и подумал, – генерал снова будто застеснялся в раздумьях – продолжать ли мысль, – мне показалось, вы уж не обижайтесь, немного странным сочетание вашего имени и фамилии. Она же дворянская, верно?
– Верно, – легко согласился Владлен, – да не совсем. Мой дедушка до революции жил в деревне Юсуповка, так там почти все Юсуповыми были, так что, происхождения я самого, что ни на есть крестьянского, – а мысленно он отметил цепкий ум генерала, ведь действительно, родители дали ему такое имя, чтобы оно служило противовесом не самой «правильной» фамилии, – да и не страшно это теперь, – продолжил он, – вон, в Верховном Совете вообще Романов состоит, и ничего.
– Да, – согласился Роджерс, – ваш мистер Горбачёв сейчас проводит правильную политику, вот и здесь, в Германии положительные тенденции наблюдаются. Вы, собственно, и находитесь здесь сегодня, благодаря сближению Горбачёва с Западом. Первое интервью с Гессом советского журналиста – большое дело. Станете, небось, звездой журналистики? – генерал хохотнул и по-дружески хлопнул Владлена по спине.
– Будем надеяться, – скромно улыбнулся Юсупов, – а вы меня не в подземелье, случайно, ведёте? Мне кажется, что мы уже на второй круг пошли.
– Не беспокойтесь, это часть системы безопасности тюрьмы. В случае побега пришлось бы пробежать сначала все эти коридоры. А вот мы и пришли, – он снял с пояса кольцо с несколькими массивными ключами, и, быстро перебрав их в руках, вставил нужный в замочную скважину. Дважды щëлкнул механизм, и из открывшейся двери по глазам резанул яркий дневной свет, – наш сад для прогулок, – мотнул головой в сторону проёма генерал, – я вас провожу до места встречи.
Взору Владлена открылся просторный сад, огороженный высокими стенами с колючей проволокой, спиралью вьющейся по их верху. На зелёной ухоженной лужайке располагались несколько одинаковых беседок, даже, скорее, летних домиков.
– Вон та, – показал Роджерс на дальнюю беседку, – они то сейчас все свободные, Гесс единственный и последний узник Шпандау, но вот, как ходил все эти годы в свою хижину, так и до сих пор таскается туда. Упрямый старик. Они все упрямые были. Нацисты, одно слово. А вот там, кстати, – генерал кивнул куда-то в сторону дальней стены, – были грядки Карла Дёница. Как думаете, мистер Юсупов, что выращивал у себя на огороде последний фюрер Германии?
– Даже предположений нет, – пожал плечами журналист.
– Бобы, – улыбнулся Роджерс, – он выращивал бобы на грядках. Как причудлива порою жизнь, не правда ли? А вот там был участок Вальтера Функа. Этот помидоры растил.
– А там? – спросил Владлен, глядя на густые кусты роз, разросшиеся вокруг одного из домиков.
– Это Альберт Шпеер, – с каким-то легким сквозящим уважением протянул провожатый, – главный архитектор Рейха, сразу видно было – человек творческий. Хоть, конечно, и нацист, – цикнул уголком рта генерал, будто сожалея о неправильной судьбе арестанта.
– А Гесс что выращивал? – вращая головой спросил Владлен.
– Кто? – расхохотался генерал, – Гесс? Вы серьёзно? Да это самый ленивый тип, которого я видел. Он отказывался от любой работы! Считал это ниже своего достоинства! Его долгое время называли «ваша арестантская светлость». Обижался, – комично потянул Роджерс, – а ещё симулирует постоянно. То язва у него, то радикулит. И самое главное – уколют ему дистиллированную воду, и всë, спит как младенец, хоть из пушки стреляй! Мы ему до сих пор имитацию лечебных процедур делаем, хотя здоров, как бык, в свои то девяносто три. Ну вот, – хлопнул он по широким перилам возле крыльца из трёх широких ступеней, – мы и на месте. Заходите, располагайтесь, скоро приведут ваш билет в большую журналистику, – Роджерс подмигнул Владлену и ободряюще похлопал его по плечу, – удачи вам, мистер Юсупов!
– Спасибо, генерал, – кивнул в ответ журналист и шагнул в открытую дверь летнего домика.
Мягкая, выбеленная солнцем кожа скамейки взволнованно ухнула под опустившимся на неё Юсуповым. Гость выложил на деревянный столик перед собой блокнот и магнитофон. Внимательно посмотрев на свой журналистский инвентарь он задумался и поменял предметы местами. Лёгкое волнение не отпускало его. Уже скоро он встретится с самим Рудольфом Гессом, наци номер три, а по некоторым данным, даже номер два. Это же почти как у Гитлера интервью взять. Просто фантастика!
Солнце, как ему и положено, упрямо выкатились в свой законный полуденный зенит, и в домике, покрытом черепицей, не смотря на продуваемые невесомые перекрестья деревянных реек в оконных проëмах, стало более чем тепло, а, скорее, уже жарко. Владлен встал со скамейки и сбросил с плеч куртку из светло-коричневой кожи. В углу нашлись пару крючков, на них он и решил повесить одежду. Перегнувшись через столик он застыл с курткой в руках, глядя на три фигуры, шагающие в направлении домика по зелёному, коротко постриженному газону сада. Гесса вели двое охранников, точнее не вели, а просто сопровождали, так как узник шёл немного впереди своего конвоя, энергично вышагивая в направлении беседки. Владлен с удивлением смотрел на строгую осанку старика, который в свои девяносто три выглядел максимум на семьдесят. Он шагал с гордо поднятой головой, перекинув старенький потёртый пиджак через правую руку. Левая же рука словно маятник отмеряла ритм его парадной походки, рассекая воздух, точно невидимым маршальским жезлом.
– Здравствуйте, – Владлен подскочил с места и протянул руку вошедшему Гессу, сходу перейдя на немецкий.
– Рудольф Гесс, – представился бывший рейхсминистр и наградил журналиста крепким рукопожатием.
– Владлен Юсупов, – ответил Владлен и жестом предложил Гессу занять кресло напротив, – вы не выглядите на свой возраст, – сказал он, глядя на приосанившегося в кресле арестанта.
– Наследственность, – кивнул в ответ старик, – мой отец всего год не дотянул до векового юбилея, а матушка и вовсе перешагнула через столетний возраст.
– Вы позволите? – Владлен подвинул к краю стола магнитофон и вопрошающим взглядом обратился к Гессу.
– Да, конечно, – кивнул немец, – вы же здесь для этого, это ваша работа.
– Спасибо, – учтиво кивнул журналист и нажал красную кнопку записи. Краем глаза он стрельнул вслед удаляющимся фигурам конвоиров, – и так, приступим. Главный вопрос, будоражащий умы общественности вот уже сорок шесть лет. Ваш знаменитый полёт. С какой целью вы улетели тогда в Британию?
– Хе-хе, – скрипучим голосом усмехнулся Гесс, – столько лет меня об этом спрашивают… – он замолчал и улыбнулся краем рта, – с чего вы взяли, что я вам об этом сегодня расскажу?
– Почему-то так показалось, – обезоруживающе улыбнулся Юсупов и взглянул на цифровое табло электронных часов. Цифры на нём моргнули и вдруг все превратились в нули, а потом на экране появился обратный отсчёт, – может быть потому, – задумчиво сказал он, – что нас сейчас никто не слышит?
– Так уж и никто? – криво улыбнулся старик и скрестил руки на груди.
– Вот это, – Владлен положил руку на магнитофон, – радио ретранслятор. Он сейчас передаёт на все прослушивающие устройства в радиусе десяти метров наш с вами разговор, записанный заранее. А мы с вами в течение… – он вскинул запястье и взглянул на часы, – в течение двадцати двух минут можем беседовать без прослушки.
– Какой ещё записанный заранее разговор? – нахмурился Гесс.
– Голос мы взяли из вашей речи на Нюрнбергском процессе, а там дело техники – у нас в конторе каких только талантов нет.
– Это где – у вас? В КГБ? – хмыкнул немец, – сейчас проверим, – он огляделся по сторонам и взволнованно произнёс: – что это? Пистолет? Как вы его сюда пронесли? – после чего пристально впился взглядом в дверь входа а административное крыло тюрьмы. Через десяток секунд он удивлённо изогнул одну из своих густых бровей и задумчиво произнёс: – хм, не бегут, кажись.
– И не прибегут, – покивал Владлен, – ещё… – он снова взглянул на часы, – двадцать одну минуту не прибегут, так что насчёт интервью, Рудольф?
– Я полетел тогда в Британию, – внезапно начал свой рассказ Гесс, – чтобы спасти мир, – он приосанился в кресле и встретился прямым буравящим взглядом с журналистом. Несколько секунд он молчал, потом, поиграв желваками на своей квадратной челюсти, добавил: – и не сумел. И сейчас я расскажу тебе всë с той же целью. Это бремя ляжет на тебя, Владлен. Слушай же! Я ждал этой возможности полвека.
Немец наклонился в сторону журналиста и быстро, словно кобра, выдернул вперёд свою длинную руку, накрыв ею ладонь собеседника. Юсупова будто ударило током, по телу пробежала волна жара, а в глазах мгновенно потемнело. Спустя несколько ударов отяжелевшего вмиг сердца перед его взором забегали белые точки, заполнили собой всë пространство, собрались в плотную рябую пелену и превратились в густую снежную завесу. Метель мела подвывая и беснуясь, дробная ледяная крупа яростно царапала борта почтового лайнера «Швабия», специально переоборудованного для экспедиции к суровым берегам южного материка, берегам далёкой Антарктиды. На капитанском мостике он увидел человека, закутанного в шарф по самые глаза, у которых он обеими руками сжимал большой армейский бинокль. Судно шло по проторенному среди скованных вечными льдами вод фарватеру. На сколько хватало помноженному линзами оптики взгляду простиралась белое безмолвие ледяной пустыни. Человек опустил бинокль и сощурил глаза. По густым чёрным бровям, ныне уже седым, Владлен сразу узнал в нём Рудольфа Гесса, и будто сам стал им. Он окинул взглядом мистическую всеохватывающую стихию и поëжился от громадности и необъятности сплошного окружающего корабль льда.
