Виктор Емский
Паштет из соловьиных язычков
– Чтобы завтра – никаких фокусов! – заявил архангел. – Красс-старший должен вернуться к тому, что ему положено получить. А вы контролируйте!
Генрих Новицкий, легкий умом как чугунная свая, поинтересовался:
– Как же нам контролировать, если запрещается присутствовать при казни? Что мы можем сделать?
Архангел резко повернул голову к Новицкому. Хламида колыхнулась, и Марк понял, что никакая это не хламида, а просто сложенные за спиной огромные крылья.
– Мне плевать! – жестко произнес крылатый толстяк. – Но если Красс-старший снова соскочит с моциона, отдубинированы будете оба: – и он ткнул пальцем сначала в Генриха, а затем в Изю.
Посмотрев на Марка, архангел добавил:
– А ты, ублюдок, рожденный не от Красса, запомни: незачем принимать на себя наказание другого, тем более – не родного тебе человека. Чтоб завтра к секире даже не прикасался!
Марк, туго дыша сквозь раздувшиеся от гнева ноздри, медленно пошел на архангела.
– Стой! – страдальческим голосом крикнул Изя, пытаясь схватить его за руку.
Но Марк отмахнулся от ангела, продолжая приближаться к обидчику. Архангел посмотрел на Марка с любопытством, а Генрих с непониманием.
– Ах ты, гнида иерусалимская, – ласково произнес Марк, останавливаясь в шаге от архангела и отводя назад правую ногу. – Знаешь, что такое футбол?
Архангел кивнул головой утвердительно.
– Так вот: в футболе происхождение форварда не имеет значения. Лишь бы он по воротам не мазал.
И с этими словами Марк врезал архангелу ногой в пах.
Толстяк, выкатив глаза, с хриплым вздохом сложился пополам и, покачнувшись, завалился на бок. Изя с Генрихом, остолбенев, молча смотрели на тушу, распластавшуюся в пыли.
– Один-ноль в пользу ублюдков, – спокойно констатировал Марк.
Он зашел в пещеру и растянулся на нарах.
На площадке тем временем стало оживленно. До ушей Марка долетали всякие звуки: рев, визг, ругань и звонкие шлепки, как будто кто-то упражнялся в развешивании оплеух. Но Марку это было совсем не интересно. Он просто лежал и улыбался своим мыслям.
Спустя некоторое время звуки затихли, и в пещере появился Изя. Он был растрепан и краснолиц. Остановившись у стола, ангел с грустью посмотрел на довольного Марка и воскликнул горестно:
– Что ты наделал, Марк!
– А что я наделал? – весело спросил недавний футболист.
– Это же был сам Элеазар! – воскликнул Изя. – Он же относился к тебе с безразличием! Теперь нет. А худшего врага нажить трудно.
– Плевать, – махнул рукой Марк. – Завтра казнь.
– Да нет же! – голос Изи стал страдальческим. – Во-первых, порядок казни будет изменен. А во-вторых, Элеазар теперь совсем не против, чтобы ты остался вместо Красса-старшего!
– Как изменен?! – Марк рывком занял сидячее положение.
– Так. Секиры и колоды не будет. А что будет вместо них – я не знаю! Ну зачем ты его ударил?
– Нечего было обзывать меня ублюдком.
– Но это же правда! Нужно было совсем немного потерпеть…
– Это неправда, – сказал Марк сквозь зубы. – Рим был жесток. Во время сулланских проскрипций трупы убирали возами. Красс-старший мог взять меня за маленькую ножку, грохнуть головой о косяк и никто бы об этом не узнал. А если б и узнал, сам бы был грохнут. Но я жив. Потому он мой отец. И еще к этому: я никогда не слышал от него плохого слова. Я всегда ощущал его заботу и любовь. Он папа. Был, есть и будет. А на вас всех мне чихать! Даже на тебя. Ишь ты – работяга какой! Дрессирует он меня, оказывается… Брысь отсюда!
Изя, обиженно сопя, сказал:
– Я к тебе как к человеку, а ты – вон как!
– Уйди прочь! – крикнул раздраженно Марк.
Изя вышел из пещеры, и стало тихо.
– Эх! – воскликнул Марк. – Наконец-то я отсюда выберусь. И вообще. Семейство Крассов всегда было дружным. Если дело обстоит таким образом, каковым оно обстоит, надо оставаться здесь по очереди. Вот и устрою сюда Публия. Пусть будет его черед.
Марк опять растянулся на нарах.
– И что значат слова «порядок казни изменен»? – спустя минуту поинтересовался он у самого себя. – Нет. Все равно будет какая-то лазейка. Я уверен в этом. И потому нечего беспокоиться. Эта жирная туша, Элеазар, не может быть умнее нашего семейства. Ну, Публий, готовься к встрече с сусликом!
Марк повернулся на правый бок и быстро уснул. Снился ему матерый сусляра. В этот раз он был в мотошлеме и кожаных крагах, натянутых на передние лапы.
Зайдя в пещеру, сусляра заявил человеческим голосом:
– А никуда ты отсюда не денешься.
– Тебя забыли спросить! – ответил ему Марк.
– Забыли – не забыли, все равно, – ответил сусляра и сплюнул на стол. – Маловато отсидел.
– Я тебе сейчас как плюну! – разозлился Марк. – Ну-ка, брысь отсюда!
И суслик исчез. Но вместо него у стола тут же нарисовался Элеазар.
– Спи-спи, – с ненавистью произнес он. – Это твоя последняя спокойная ночь в жизни!
– Врезать по воротам еще разок? – предложил ему Марк.
Элеазар моментально растворился в воздухе, но вместо него на столе уже сидела Шейла Уайльдхукер. Она мотала длинными ногами и водила по столу пальчиком.
– Иди ко мне! – позвал ее Марк.
Изящный пальчик Шейлы вляпался в плевок суслика. Она брезгливо вытерла его об юбку и, показав Марку неприличный жест, сказала:
– Я теперь с ублюдками не сплю.
Марк, опустив руку вниз, нащупал на полу один из вьетнамских шлепанцев. Он схватил его, размахнулся, но Шейлы уже не было в пещере. Выпустив из пальцев шлепанец, Марк повернулся на другой бок.
Странное дело, но желание полежать с Шейлой в постели совсем не пропало! Он выругался, заснул еще крепче, и окунулся в мир эротических фантазий, в котором кроме него самого присутствовали: прелестная Шейла, а также Изя с Элеазаром, стоявшие у стола с горящими свечками, зажатыми в потных ладонях. Их сальные рожи выглядели несколько необычно при столь интимных обстоятельствах, но почему-то совсем не мешали ни Марку, ни Шейле.
Так очищаемый узник и метался во сне по нарам всю ночь перед казнью, нисколько не жалея свой организм.
ПОРЦИЯ СЕДЬМАЯ
Утро вошло в пещеру обычным солнечным лучом. Марк проснулся с ощущением праздника на душе.
Он сел на нарах, потянулся и заметил вслух:
– Надо же, вроде бы спал, а устал, будто вагон картошки разгрузил.
Он вдруг вспомнил сны, которые посетили его в эту ночь, и встряхнул головой.
– Приснится же такое! – проворчал Марк. – Не иначе Элеазар и компания трудится, насылая похабщину всякую.
Он встал, подошел к столу и увидел на нем миску с паштетом. Значит, Изя уже был здесь, но почему-то не разбудил своего подопечного. Этот факт показался Марку странным и он, раздумывая над ним, левой рукой оперся о стол, а правой взял миску и перелил ее содержимое себе в рот. Но пища не доставила удовольствия, так как вокруг что-то было не так.
Марк аккуратно поставил на стол посуду, проглотил последнюю порцию пищи, прислушался к ощущениям и мгновенно вспотел. Левая рука вляпалась во что-то мерзкое и липкое!
Он поднес ладонь к лицу и увидел, что с пальцев свисают бесцветные капли слизи. В памяти Марка тут же появились: сусляра в мотошлеме, хамски плюющий на стол, и следом за ним Шейла, вытирающая испачканный пальчик. Но неужели все это происходило наяву?! Марк зачем-то нюхнул руку и вдруг почувствовал непреодолимое желание исторгнуть из себя только что проглоченный завтрак.
Он выскочил из пещеры и понесся к обрыву. В процессе движения им было обнаружено необычное сооружение, стоявшее на площадке. Мозг Марка успел отметить, что раньше сооружения там не было, но желудок не дал рассмотреть конструкцию более детально.
Марк упал на колени и принялся исторгать из себя пищу в пропасть, пугая ее нижних обитателей зверскими звуками различных тонов и тембров. Закончив дело, он устало приплелся к нише с водой, где быстро отмыл левую руку и напился холодной влаги. Затем Марк вернулся к обрыву, нагнулся и посмотрел вниз.
– Сволочь фашистская! – прохрипел он туда. – Кто тебя воспитывал? Кто учил плевать в помещениях? Вот теперь вместо паштета жри мою блевотину. Приятного аппетита!
Марк плюнул в пропасть и направился к сооружению, ранее виденному им мельком. Но в пути ему в голову вдруг пришла мысль, что паштет, исторгнутый им в бездну, пробыл в его желудке не больше минуты и потому не успел перевариться. А раз так – эта сусличья морда получит к завтраку относительно свежий продукт. Но уж такой несправедливости Марк снести не мог!
Он развернулся, подбежал к месту, где ранее облегчил желудок, и мстительно справил в обрыв сначала малую нужду, а затем, немного подумав, и большую, после чего с чувством выполненного долга приступил к осмотру появившегося за ночь объекта.
Это был фрагмент обычной кирпичной стены не более трех метров длиной и двух высотой. Марк обошел стенку по кругу и заметил, что красный кирпич, из которого она сложена, имеет весьма плачевный вид, поскольку сплошь покрыт трещинами и вмятинами округлой формы. Создавалось впечатление, будто стена эта не раз использовалась для расстрела, и под ней народа полегло – будь здоров!
Марк, повернувшись задом, пнул ее пяткой. Стенка, спружинив, оттолкнула его ногу так резко, что она улетела вперед с дикой силой и чуть не вынудила ее хозяина сесть на продольный шпагат. Пробежав для сохранения равновесия несколько шагов, он увидел, как вьетнамские шлепанцы разлетелись в разные стороны, и стали похожи на воробьев, которых вспугнул кот.
– Черт! – выругался Марк вслух. – Резиновая она, что ли? Но если стена расстрельная, где же то, из чего положено стрелять?
Он подобрал шлепанцы, обулся и услышал шорох крыльев.
На площадке стоял Изя. Лицо его было печально и серьезно. Он держал в руках револьвер.
– На, – сказал Изя, протягивая пистолет Марку рукояткой вперед.
Марк взял.
– Там два патрона, – продолжил Изя. – Советую не делать глупостей. Патроны в барабане заряжены подряд, и первый из них уже стоит как надо. Отдашь пистолет отцу. Или можешь сам застрелить Публия, а потом себя. Отведешь курок назад для мягкости спуска и два выстрела обеспечены. А можешь не отводить… Ты ведь знаешь, как с ним обращаться?
– Разберусь, – ответил Марк, пряча оружие за спину. – Почему не секира?
Изя пожал плечами и ничего не ответил. Он смотрел на Марка с неподдельной грустью и молчал. Марку стало неловко. Ему вдруг захотелось что-нибудь сделать для Изи. Что-то такое, отчего бы ангелу непременно похорошело. И здесь шальная мысль ударила ему в голову.
– Слушай, Изя, – тихо заговорил Марк, зачем-то оглядываясь по сторонам. – Хочешь, я шлепну тебя, а потом себя?
Глаза Изи налились изумлением.
– Да-да! – горячечно шептал Марк. – Ну неужели ты не понял, что ад здесь устроен не только для нас, но и для вас? Разве это жизнь? Давай!
Изя затряс головой.
– Ты что, совсем рехнулся? – спросил он. – А как же твои отец и брат?
– А-а-а! – судорожно взмахнул свободной рукой Марк. – Нашли два патрона – найдут еще!
– Спасибо за предложение, – печально улыбнулся Изя. – Но от Господа никуда не скроешься. Меня все равно вернут. А вот сюда же или нет – другой вопрос.
– Но ты хоть двадцать – тридцать лет поживешь нормально!
– Ты уверен в этом?
– В чем?
– В том, что я поживу нормально?
– Н-ну, – запнулся Марк. – Во всяком случае – все равно лучше, чем здесь.
Он поднял револьвер к виску и почесал стволом ухо. Изю передернуло. Марк опустил пистолет.
– Нет, Марк, – сказал Изя. – Ад можно создать везде. Даже там, куда ты меня зовешь. Но все равно спасибо. С тобой мне было интересней, чем с твоим отцом. Прощай!
Он взмахнул крыльями и взлетел.
Марк долго провожал его взглядом, почесывая дулом пистолета свой нос. Наконец черная птица, в которую постепенно превратился Изя, нырнула в стаю таких же точек и Марк, присев в тень, которую давала стена, прислонился к ней спиной.
Задумчиво посмотрев на револьвер, он лениво крутнул рукой барабан, который тут же провернулся, издав несколько негромких щелчков. Чертыхнувшись, Марк вернул барабан патронами вверх, убедился, что первый патрон встал как раз перед стволом, сунул пистолет за спину и принялся ждать.
*
Первым появился Публий. Он возник на краю площадки с солнечной стороны стены и Марку был не виден. Последний прекрасно слышал шаги брата, но даже не пошевелился, продолжая сидеть в тени.
Публий обошел стену, заметил Марка и уселся перед ним на корточки. На теле его болталась мешком привычная камуфляжная форма, вот только была эта форма вся в дырках и каких-то неряшливых потеках. Зато высокие армейские ботинки сверкали глянцем как новенькие.
– Не получилось? – бытовым тоном поинтересовался Публий.
– Угу, – утвердительно кивнул головой Марк.
– Видишь, я же говорил, что самоубийство не такая простая штука… А я, главное, попал в плен, ну, думаю, опять-двадцать пять та же история! Значит – не сработал твой план. Все, думаю, сейчас голову оттяпают. И вдруг вижу – на расстрел меня тащат. Ух, ты! Получилось! Но они давай в меня стрелять постепенно…
– Что значит «постепенно»?
– Привязали к дереву и позвали расстреливать какую-то пьяную снайпершу. Она, дура, думала, что это будет так же просто, как через оптический прицел. А здесь тебе ни расстояния, ни киноэффекта нет. Есть глаза в глаза и пистолет в руке. Вот ее и затрусило. Как ни выстрелит – то в ногу попадет, то в руку. Я уже и радоваться перестал.
– Почему?
– Потому что топором по шее больно только один раз. А тут все больнее и больнее.
Когда же она попала мне в пах, я вообще захотел все назад вернуть!
– Может, она садистка и ее трясло не от страха, а от наслаждения?
– Не, по ней же видно – впервые в этом деле участвовала! А может, не впервые?..
Публий резко замолчал, и задумался.
– Ну да, – сказал он через несколько минут. – Раз твой план не сработал, а умирать стало больнее, значит – так оно и есть.
Он пересел с корточек на задницу и поинтересовался:
– А ты все это время был здесь вместо отца?
– Да, – ответил Марк.
– Нельзя было в пропасть выпрыгнуть?
– Нельзя.
– Но почему? Сделал шаг и все!
– Вот сам и сделаешь шаг.
И здесь Публий, окинув взглядом Марка, сильно удивился.
– Что это за одежда на тебе? Кусок тряпки? И обувь…
– Тебе не нравится? Обувь называется вьетнамками. Классная штука.
– А где твой костюм?
– Суслики съели.
– Какие суслики?
– Фашистские. В шлемах и крагах.
Публий опять огляделся. Он ничего не понимал. Но обстановку разрядил Красс-старший, который появился на краю обрыва с той стороны стены, где сидели братья. Он уверенной походкой направился к ним и по мере его приближения у обоих сыновей от удивления все более вытягивались лица.
Мало того, что отец был одет в странный костюм-трико вылинявшего синего цвета со вздувшимися на коленях пузырями; мало того, что ноги его были обуты на босую ногу в странную резиновую обувь, напоминавшую обрезанные под форму ступни автомобильные камеры, он был молод. Да-да, именно молод! И на вид ему можно было дать не более двадцати пяти – тридцати лет.
У Марка-младшего и Публия сработала родовая память, и сознание каждого из них наполнилось детскими воспоминаниями, в которых отец был молодым, красивым и любимым. Ну, а походка? Походку же годы почти не меняют. К ним подходил отец, получивший благодаря Марку-младшему вторую молодость. Они оба встали на ноги.
Красс-старший остановился, оглядел сыновей и, обращаясь к Марку-младшему, произнес:
– Спасибо тебе, сынок.
– Я хотел как лучше, – виновато ответил Марк, неловко дернув руками.
Неловкость эта была вызвана тем, что в правой руке его был пистолет. Красс-старший и Публий с интересом уставились на оружие.
– Интересно, – кивнул головой Красс-старший. – То-то мне показалось странным, что меня застрелили. Правда, не из пистолета, но это не важно.
– А из чего? – с любопытством спросил Публий.
– Да какая разница! – нетерпеливо отмахнулся от него Красс-старший. – Хоть из гранатомета…
– С первого раза или со второго? – деловито осведомился Публий.
Красс-старший удивленно взглянул на младшего сына и переспросил:
– Ты считаешь: для того чтобы убить человека из гранатомета нужно в него попасть более одного раза?
– Нет, – ответил Публий. – Я имел в виду, что…
– Да хватит тебе! – прикрикнул на него Марк-младший. – Какая разница, кого как убили? Главное, что мы все опять оказались здесь. А я так вообще никуда отсюда не отправлялся.
Красс-старший с тревогой взглянул на старшего сына.
– Вот оно что! – воскликнул он. – Получилось – моя роль перешла к тебе! Ну что ж, больше так делать не надо. Пусть все идет таким чередом, как было раньше. Жаль только, что я не закончил одно дельце там. Ну и черт с ним. Вы не должны страдать из-за меня. Дай пистолет.
– Подожди, – Марк-младший спрятал револьвер за спину. – Что это за дельце? И вообще, расскажи, чем ты занимался и как тебе понравилась новая жизнь? Ведь ты до этого кроме древнего мира ничего не видел.
Глаза Красса-старшего возбужденно заблестели.
– Это чудесное время! – воскликнул он. – Мне довелось узнать, что такое капитализм. И не просто капитализм, а дикий капитализм! Потрясающая штука! Я просто вовремя не понял его некоторых законов, и поплатился за это, будучи в паре шагов от сказочного богатства. Но если бы у меня появился еще один шанс, поверьте, я б его не упустил!
– И ты в таком виде зарабатывал деньги? – спросил Публий, скептически рассматривая трико отца.
– Да, – ничуть не смутившись, ответил Красс-старший.
– Каким же образом?
– Стоял на проходных заводов и скупал ваучеры.
– Ваучеры? – удивился Марк-младший.
– Да там одну большую страну пустили с молотка, – нетерпеливо пояснил ему Публий. – Поделили ее богатства и обозначили их бумажками.
– А что это за обувь? – Марк смотрел на ноги отца.
– Галоши, – пояснил Публий. – Народная российская обувь. Такая же резина, как твои вьетнамки, но лучше, потому что ноги не промокают.
– Вьетнамки тоже российская народная обувь, – сказал Красс-старший, с пониманием глядя на ноги старшего сына. – Только летний вариант… Короче, я сумел взять большое количество кредитов под липовые обязательства, купил кучу ваучеров и, как человек предусмотрительный, разместил их в надежных местах, выжидая момент для кидалова. Но конкуренты жахнули в мою машину из гранатомета. Я не учел того факта, что дикость русского капитализма заключается не только в скоростном сверхнаваре, но и в методах реализации последнего. Но ничего страшного! Бо́льшая часть ваучеров распихана по таким местам, где их не найдет никто кроме меня. Если, конечно, удастся снова отсюда сбежать.
– «Сверхнавар», «жахнули», «кидалово» какое-то! – схватился свободной рукой за голову Марк-младший. – В твое время, отец, даже понятий таких не было! Да и слов тоже.
– Были, сынок, – улыбнулся ему Красс-старший. – Вы их не знали, потому что не занимались финансовой деятельностью и коммерцией.
– Погоди, отец, – вмешался Публий. – Ну, предположим, сбежишь ты отсюда. Как узнать, где находятся спрятанные тобой бумаги? Ведь мы обретаем прошлую память только тогда, когда попадаем сюда! Там мы рождаемся заново. А какая у младенца может быть память? Никакой!
– Открою вам маленький секрет, – усмехнулся Красс-старший. – Там, среди людей, я всегда знал, кто я такой. Точнее – кем был. И помнил свою прежнюю жизнь. По мере взросления все больше и больше воспоминаний пробуждалось во мне. Видимо, Марк своей выходкой порвал какое-то сухожилие установленного для меня порядка, и благодаря этому сбою память осталась со мной. Эх! Если б вы позволили мне еще разок спуститься к людям! Я бы тогда сумел распорядиться спрятанными активами! Да и за гранатомет надо бы кое-кому ответить. Но я не смею вас просить об этом…
– Да уж, – кивнул согласно Публий. – Кому предъявлять? Пока ты вырастешь, те, кто тебя убил, уже либо помрут, либо будут стариками.
– Такие не помирают, – усмехнулся Красс-старший. – По крайней мере, сами. Они одного со мной поля ягоды. Пока я вырасту, под ними уже будет лежать вся страна. Это называется приватизацией.
– Может быть, – пожал плечами Публий. – Но все равно ничего не получится.
– Получится! – твердо сказал Марк-младший.
Отец с надеждой взглянул в глаза старшему сыну.
– Я понял одно, – продолжил Марк-младший, – троих отсюда не выпустят. Но двоих – пожалуйста. У меня в револьвере всего два патрона. И поскольку отец жил в этой дыре черт знает сколько лет, ему можно будет прогуляться еще. Я здесь тоже побывал. Так что теперь очередь Публия.
– К-как это? – заикаясь от испуга, спросил Публий. – Я не могу! Раз ты, Марк, не смог себя убить, так я и подавно не сумею! Я же говорил тебе о моих принципах!
– Здесь не нужно себя убивать, – ответил ему Красс-старший. – Не получится.
– Тем более! – вскричал Публий. – У меня тоже остались там дела!
– Не ври! – прикрикнул на него Марк-младший. – Ты мужчина. Будь достойным Крассов!
Пристыженный Публий затих.
– Ну что ж, не будем задерживаться, – сказал Марк-младший, выводя руку с револьвером из-за спины.
– Смелей, сынок! – воскликнул Красс-старший, улыбаясь.
Публий, хмурясь, промолчал.
Марк приставил пистолет ко лбу отца и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Красс-старший, отброшенный силой вонзившейся в лоб пули, рухнул спиной на площадку. Марк даже не посмотрел на него.
– Теперь моя очередь, – сказал он.
– Давай пистолет, – протянул руку Публий. – Я застрелю тебя.
– Ну уж нет, – покачал головой Марк.
– Ты мне не веришь? – удивился Публий.
– Верю, – ответил Марк. – Просто не хочу травмировать твою психику. Убийство родственников, знаешь ли, нелегкая вещь. Передавай привет Изе.
– Кто это?
– Скоро узнаешь. Ладно. Прощай.
Публий не ответил. Он, насупившись, разглядывал носки своих блестящих ботинок. Марк приставил пистолет к виску и нажал спуск. Прозвучал резкий щелчок и Публий моментально вскинул голову вверх. Глаза его широко раскрылись.
Выстрела не было!
Марк нажал еще раз. Щелчок! Еще. Щелчок!! Выстрела не было!!!
Марк трясущимися руками отнял дуло от виска и заглянул в него.
– Да не нервничай ты так, – ласково сказал Публий.
Он уже был рядом. Умелыми руками Публий мягко забрал у Марка пистолет.
– Как же так! – прохрипел Марк. – Он сказал, что в барабане два патрона… Там и было два… Я сам видел… Один из них холостой? Неужели надули?.. Гады!
– Тихо-тихо, – сказал Публий. – Сейчас разберемся.
Он открыл барабан.
– Так, это у нас самый обычный кольт тридцать восьмого калибра, – продолжил Публий. – Ага, патрона действительно было два. Один уже выстрелил, а второй еще целый.
– Правда? – с надеждой в голосе спросил Марк.
– Да, братец, – нежно ответил Публий. – Сейчас все будет в порядке. Так, убираем стреляную гильзу и ставим целый патрон за шаг до ударника.
Барабан револьвера щелкнул, заняв положенное место.
– Ох, как хорошо! – Марк с облегчением рассмеялся.
– Видишь ли, брат, – сказал Публий, – у револьверов барабан крутится, подставляя патроны по очереди. Это происходит при нажатии на спусковой крючок, который одновременно взводит курок и вращает барабан. По всей видимости, первый патрон уже стоял под ударником. А нужно было, чтобы он стоял перед стволом. Твое первое нажатие на спусковой крючок подставило под ударник сразу второй патрон, а первый проехал мимо.
– Да-да! – Марк хлопнул себя рукой по лбу. – Я нечаянно крутнул барабан, а потом выставил его неправильно.
– Ну, теперь все в порядке, – Публий свободной рукой взвел курок.
– Слава богу! – Марк выдохнул полной грудью воздух и перекрестился.
– Ты стал верующим? – удивился Публий.
– Нет, – смутился Марк. – В нескольких прошлых жизнях я был христианином и… ну, просто рефлексивно получилось.
– Нет, братец, – покачал головой Публий. – Твоя истинная натура говорит сама за себя. Ты так и остался христианином в душе. Вот и будь им. Потому что в христианстве самоубийство – страшнейший грех!
И он нагло приставил пистолет к своему виску.
– Нет, – Марк неверящими глазами смотрел на брата. – Ты не сделаешь такой подлости! Мне нельзя здесь оставаться…
– Подлость, это когда вы двое решили без меня, кто останется, а кто нет. А по-честному было бы просто бросить жребий.
– Нет!!! – яростно взревел Марк, бросаясь вперед.
Но он не успел. Прогремел выстрел, и Публий рухнул на площадку. Ноги его в процессе падения проделали в воздухе замысловатую параболу, сверкнув блестящими ботинками прямо перед носом одураченного брата, отчего создалось впечатление, будто Публий намеренно попрощался столь издевательским кульбитом.
Марк устало опустился на колени и замер. Но в ступоре он был недолго. Вывели его из этого состояния звуки хлопающих крыльев. С каждой секундой они становились громче и громче.
Марк, очнувшись, не стал глядеть вверх. Он на коленях подполз к трупу Публия, вытащил из судорожно сжатых пальцев брата револьвер и взял его в правую руку. Выставив рукоять вперед, он размахнулся и сильно ударил ею себя в висок. Голова взорвалась болью, мысли закончились, и Марк упал, распластавшись рядом с телами своих родственников.
*
Голова болела жутко. Казалось, будто к правому виску приставлен острый железнодорожный костыль, в который кто-то равномерно лупит молотком, отчего боль толчками врывается в мозг. Марк открыл глаза и увидел перед носом только ровную гладкую поверхность. Он застонал.
– О! – раздался откуда-то сзади возглас, произнесенный смутно знакомым голосом. – Очнулся, монстр футбола!
Марк узнал голос Элеазара.
Он рванулся изо всех сил, но тут же понял, что не может даже пошевелиться, поскольку руки и ноги его накрепко привязаны к той поверхности, в которую упирался нос. Он слегка приподнял голову и увидел, что поверхность эта обрывается через десять сантиметров, а за ней прекрасно виден вход в пещеру.
Повертев головой по сторонам, Марк пришел к выводу, что находится в прежнем месте и лежит на колоде, которая ранее использовалась для рубки голов. Он опять рванулся. И снова безрезультатно. Но тишина вдруг взорвалась дружным хохотом нескольких десятков глоток. Марк заскрежетал зубами от бессилия.
Из-за левого века плавно выплыла громоздкая фигура Элеазара и замерла в нескольких метрах впереди, закрыв вид на скалу с пещерой. Рот архангела растянулся в мерзкой улыбочке, разделившей его бороду на куски желто-серой водопроводной пакли.
– Футбол я люблю, – сказал он. – Но не играю в него из-за комплекции.
Он показал пальцем на свой громадный живот.
– А вот циновки выколачивать от пыли – большой мастер, – продолжил архангел.
Сзади опять загоготали.
– Это у нас здесь вид спорта такой, – пояснил Элеазар, когда гогот затих. – Ты будешь циновкой для тренировки ангелов.
Сзади снова заржали и Марк понял, что там находится весь ангельский отряд, а сам он полностью обнажен и лежит на животе, приготовленный к дубинации. Он рванулся всем телом. Освободиться не получилось.
– Для начала выхватишь обычную норму, – просветил его Элеазар. – Плюс мастер-класс от меня.
Он вытащил из-за пояса дубинал и бросил его куда-то назад. Там, по всей видимости, ловко подхватили это орудие возмездия и зашумели голоса. Марк догадался, что ангелы выстраиваются в очередь. Голова болела невыносимо, но он нашел в себе силы произнести, обращаясь к Элеазару:
– Слышишь, гнида? Я тебе этого не прощу!
– Для того чтобы прощать или не прощать – нужно иметь полномочия, – елейным голосом произнес Элеазар. – В этом месте их нет ни у тебя, ни у меня.
– Плевать! Я тебе отомщу! – крикнул Марк.
– Не понимаешь? – спросил архангел и издевательски покачал головой. – Ничего, это пройдет. После середины тренировки. Приступайте!
Первый удар по ягодицам был хлестким и звонким.
– О! – удивленно вырвалось у Марка.
– А? – шутовски задрал Элеазар брови вверх.
Второй удар был более точным и рассчитанно мощным.
– У-у-у! – вышло у Марко само собой.
– Да ну?! – рифмованно издевался Элеазар с наслаждением.
Зато третий шлепок ввел Марка в состояние натурального изумления, и он понял, что процедура дубинации вышла, наконец, на проектную мощность.
– Ага! – торжествующе воскликнул Элеазар. – Прочувствовал?!
И сразу исчез из поля зрения.
Жгучие удары сыпались один за другим, и каждый следующий из них был болезненней предыдущего, так как ягодицы травмировались больше и больше. Марк, сжав зубы, поклялся себе не издавать более никаких звуков и потому терпеливо сносил экзекуцию, костеря мысленно всех на свете ангелов и архангелов, чертей и богов.
Вдруг в какой-то момент он осознал, что головная боль у него прошла, потому что жжение в заднице перебило ее. Это осознание настолько потрясло Марка, что он истерически рассмеялся.
– Ах, ему весело?! – рыкнул сзади Элеазар. – Ну-ка, увеличить старание!
Сила ударов возросла, хотя еще несколько секунд назад казалось, будто это невозможно, что больнее уже не будет, что задница уже отвалилась от костей и размазалась по колоде подобно ливеру.
В череде ударов возникали паузы (ангелы меняли друг друга), но были они коротки и никак положение Марка не улучшали. Наконец он впал в состояние болезненного шока и когда уже подумал, что вот именно сейчас умрет, все неожиданно прекратилось, сменившись долгожданной тишиной.
И в этой тишине перед лицом Марка опять возник Элеазар, державший в руке дубинал.
– Я же говорил, что ты прочувствуешь! – рявкнул он. – А теперь и от меня десяточек. Напоследок, так сказать…
Он взял дубинал обеими руками и поднял его над головой. На секунду Марку показалось, будто в руках архангела застыл двуручный меч вороненой стали. Элеазар мелькнул в сторону, раздался свист опускаемого орудия, и глаза Марка распахнулись так, что мир, увиденный ими, приобрел явную в своей неоспоримости форму сферичности.
Так мощно и больно его не били никогда!
– Мму-ух! – непроизвольно вырвалось у него изо рта.
И сознание покинуло Марка, не став дожидаться окончания ангельского мероприятия, а душа его, рассыпавшись на осколки, вывалилась хламом в самую затхлую часть мусорной корзины мироздания.
*
Марк лежал на нарах животом вниз и смотрел на Изю, сидевшего на табуретке за столом. Ангел был мрачен и пьян. По случаю казни у них состоялся праздник и, судя по степени изиного опьянения, налито им было от души.
После экзекуции Марка положили на нары и оставили мучиться в одиночестве. Он даже не стал смотреть на свой многострадальный зад, боясь увидеть жуткую картину полного разрушения столь важной части тела. Так он и пролежал весь день, пока не появился Изя.
Ужин он не принес, потому что отдубиналенным еда в день процедуры не полагалась. Да и никакой необходимости в этом не было, поскольку Марк, страдающий от дикой боли в ягодицах, все равно ничего не смог бы съесть. Зато стакан водки ангел умудрился украсть, и Марк с благодарностью его высосал маленькими глоточками.
На площадку уже давно пришла ночь, но Изя принес с собой толстую сальную свечу, и потому в пещере было относительно светло. Свеча горела, медленно оплывая, а Марк, радуясь тому, что у него не болит голова, говорил следующее:
