Виктор Емский
Паштет из соловьиных язычков
– Сегодня праздник. Потому отведай роскоши.
– Какой праздник? – с живостью спросил Марк.
– Какой надо, такой и праздник, – грубо ответил ангел. – Жри и скажи спасибо.
– И это роскошь? – Марк пренебрежительно указал пальцем на блюдо. – А где же соль?
– По сравнению с вареной ботвой это райский ужин, – заявил ангел. – А если тебе не хватает соли – лизни свою подмышку.
– Как тебя зовут? – Марк неожиданно сменил тему.
– Зачем тебе это знать? – удивился ангел.
Марк понял, что перед ним находится индивидуум, относящийся к категории существ, именуемых в простонародье «тупыми тормозами». И потому следующий его вопрос прозвучал по-другому.
– Когда спрашивают, нужно отвечать четко! – рявкнул Марк.
Ангел тут же замер на месте, сложив руки вдоль бедер.
– Имя! – потребовал Марк таким же строевым голосом.
– Генрих Новицкий! – отрапортовал ангел.
– Какой сегодня праздник?! – продолжил Марк.
– Нам не сообщают, а календаря мы не имеем! – доложил ангел.
– Когда я увижу Израиля Кноппера?! – был следующий вопрос.
– Изю? – удивленно спросил Генрих Новицкий.
Видимо, образ Изи выступил неким катализатором, потому что ангел сразу же очнулся, резко посуровел и заявил:
– Значит так! Нечего разговаривать со мной в приказном тоне! Я ангел! А ты – говно! Понятно?
– Так точно! – вскричал Марк, вскакивая на ноги и шутовски отдавая честь. – Разрешите дать вам в рыло?!
Генрих Новицкий задумался. Видимо, ранее таких вопросов никто и никогда ему не задавал. Марк, усмехнувшись, прервал мыслительную работу Генриха следующим вопросом:
– Так когда я увижу Изю?
– Я думаю, завтра утром, – Новицкий никак не мог привыкнуть к манере общения, предложенной Марком, и потому предпочел ответить на прямо поставленный вопрос. – Если оклемается от воздействия.
– Что с ним случилось?! – опять рявкнул Марк.
Генрих, реагируя на приказной тон, тут же подтянулся и четко ответил:
– За нарушение регламента, выразившееся в якшании с очищаемым, а также за недосмотр во время казни Изя был подвергнут дубинации, то есть получил двести ударов дубиналом по мягким частям тела. Плюс – лишение пайка на время прихода в себя после экзекуции. Приступит к своим обязанностям завтра.
– Ага! – произнес Марк задумчиво и уселся на нары.
Генрих Новицкий, встряхнув головой, освободился от наваждения командного голоса Марка и пришел в себя.
– Не понял, – сказал он. – Что это было?
– Да ничего особенного, – махнул рукой в его сторону Марк. – Сделал дело – гуляй смело. В смысле – проваливай.
Генрих, встрепенувшись, заявил:
– Что за отношение к слуге божьему? Ну-ка, встать!
– Иди-иди отсюда, – сказал Марк умиротворенно, – пока рожу тебе не набил.
На площадке тем временем соратники Новицкого принялись его звать. Генрих, оглянувшись на вход в пещеру, произнес:
– Эх, всегда не хватает времени! А то бы я тебе показал!
– Что бы ты показал? – спросил Марк насмешливо, потирая кулаки.
– Вот увидимся еще, тогда узнаешь! – ответил Новицкий и устремился к выходу.
– Ну-ну, – сказал ему вдогонку Марк.
Он, сидя на нарах, разглядывал принесенные яйца. Есть ему хотелось сильно. И он с удовольствием съел бы десяток куриных яиц даже без хлеба и соли. Но лежавшие на блюде яйца на куриные совсем не походили! Были они какими-то длинными и синеватыми по бокам.
Марк вспомнил, что на протяжении тех жизней, которые он мог держать в памяти, яйца ему попадались всякие: куриные, утиные, гусиные, и даже страусиные. Все они годились в пищу. Но те, что сейчас лежали перед ним, существенно отличались от перечисленных.
Он встал, подошел к столу и взял в руку одно из яиц. Было оно большим и продолговатым. Марк разломил его и увидел, как белок ушел вверх, и в руке осталась половина яйца, из которого торчала голова крокодильчика!
Сдерживая рвотный позыв, Марк очистил вторую половину и в ладони его оказался самый натуральный крокодил. Только маленький. И, естественно, вареный. Взяв крокодильчика в руки, Марк попробовал небольшим усилием пальцев сломать его пополам, но из этого ничего не вышло. Скользкая вареная тварь была упругой, как соленый огурец!
Марк, взревев дурным голосом, выбросил вареного крокодильчика из пещеры, вытер руки о брюки и улегся на нары голодным. Есть такие яйца он не собирался.
Укрывшись шкурами, он закрыл глаза и попытался заснуть. Но сон не шел. Дело было в голодном желудке, который урчал и тем самым давал о себе знать. Перевернувшись на другой бок, Марк вспомнил Изю и слова Генриха Новицкого. Очищаемый? Кто это? Конечно, Марк! А до него Красс-старший. Интересное дело!
Выходило, что никакая чистка Крассу-старшему не помогла, хоть и продолжалась две тысячи лет. А сколько будет длиться чистка для Марка-младшего? Столько же? Дудки!
– Я сам себя почищу! – сказал вслух Марк.
Ему опять вспомнились слова Генриха. Двести ударов по мягкому месту? Мягкое место, наверное, задница. Какой она будет после такого воздействия? Понятно – отбитой и синей. Бедный Изя! Да еще и голодный…
Марк, поворочавшись на жестких досках, подумал о суслике. Вот кому жить хорошо. Что ни прилетит сверху, все жрать можно! Ведь суслики и понятия не имеют об этике, эстетике, кулинарной культуре и прочих таких же совершенно лишних для сытости вещах. Сволочи необразованные!
Мысли Марка вдруг приняли другое направление.
Дубинация? Нехорошее слово. От него так и прет синей задницей. Но за ним топчется какое-то другое. Тяжелое и страшное! Оно подталкивает дубинацию и желает занять ее место в мозгу Марка. И это слово настолько ужасно, что мозг не хочет воскрешать его. Но слову плевать на любые желания кого бы то ни было. Оно толкает несчастную дубинацию и делает твердый шаг вперед. Память Марка взрывается болью, он рывком садится на нарах, отбросив шкуры в сторону, и видит на стене перед собой кровавые буквы. Они горят алым огнем и пульсируют, как зубная боль.
– Децимация! – хрипло читает Марк вслух.
Слово тут же исчезает со стены, но остается в памяти, впечатавшись в корку мозга своим шипастым телом.
– К черту! – произносит Марк-младший. – Я никогда не участвовал в этом варварстве!
Он трясет головой, но шипы крепки и длинны. Слово остается на месте.
– Это делал мой отец! – кричит он в стену, зачем-то оправдываясь перед ней. – Его легионы не хотели идти в бой против Спартака! Кто-то боялся, а кто-то сочувствовал. А я тогда был еще совсем маленьким!
Но нет, нет и еще раз нет! Память диктует другое. Губы Марка шевелятся, и в мозгу его всплывают картины давно прошедших лет. Одна за другой…
В самый разгар сражения трибун и центурионы четвертой когорты были убиты, и вся она бежала с поля боя, подставив тем самым третью когорту под атаку с фланга. Третья и так захлебывалась кровью, потому что главный удар варваров пришелся именно на нее. Но она выдержала! И варвары были в итоге разбиты.
Солдаты четвертой когорты к вечеру вернулись в легионный лагерь. А куда им было деваться? По лесам рыскали недобитые отряды варваров, и они не давали пощады ни одному захватчику, в роли которых в очередной раз выступали римляне.
У бойцов позорной когорты отобрали доспехи и оружие (у кого оно было, так как часть легионеров во время бегства бросила его, тем самым облегчив себе ношу). А потом вывели из строя каждого десятого. Ох, как хотели легионеры третьей когорты поквитаться с трусами! Но суть децимации совсем не в этом. Суть децимации в том, что расправиться с частью мерзавцев предстояло другой части мерзавцев!
Им дали пилумы и прозвучал приказ. Каждая девятка, образовав круг, принялась забивать древками копий десятого. Почему именно древками? Потому что половина пилума деревянная, а вторая половина железная. Если дубасить железной частью копья, жертва умрет слишком быстро. А этого-то как раз и не нужно!
Марк, с ужасом окунувшись в действо, развернувшееся у него в мозгу, вглядывался в лица участников.
Половина легионеров работала древками пилумов с необычайной веселостью! Они смеялись и радостно ха́кали. В каждом их уверенном движении сквозила радость, что не они сейчас забиваемы насмерть, что не им достался этот тяжкий жребий.
Зато вторая половина колотила жертв с дикой злобой на лицах, пытаясь поскорее закончить эту страшную бойню. Они испытывали злость к себе самим. Так как убивали своих товарищей, не раз спасавших им жизнь; стоявших с ними плечом к плечу под натиском врага; делившими с ними последний кусок хлеба в трудных походах – да просто друзей, наконец!
И сейчас, работая пилумами, они кляли себя за свою скотскую трусость, проявившуюся сегодня во второй раз, ибо можно было отказаться от этой участи и погибнуть вместе с казнимыми. Но никто не отказался, даже Авл Тораний, забивавший насмерть своего родного брата Квинта, выкликнутого десятым. Слезы катились из глаз Авла, он ревел как зверь и бил, бил, бил в кровавое месиво, которое еще несколько минут назад было для него самым родным на свете человеком в этой варварской лесной глуши…
Марк, вскочив на ноги, заметался по тесной пещере, постоянно натыкаясь на стол и нары.
– Но при чем здесь я?! – вскричал он.
И тут же понял, что смотрит на казнь с самого удобного места, где все видно, и никто ему не мешает. Получается – он главный распорядитель?
– Я был легатом! – заорал он. – А легат не обладал полномочиями назначать децимацию!
Остановившись посреди пещеры, Марк задрал вверх руку с оттопыренным указательным пальцем и, грозя ей неизвестно кому, продолжил:
– Это мог сделать командующий армией! Консул, например, или наместник провинции…
И здесь он вспомнил, что какое-то время сам был наместником Цизальпинской Галлии.
– Я не мог этого сделать! – крикнул он в пустоту как-то совсем уж неуверенно.
Ему вспомнилась его последняя жизнь, где он был преуспевающим промышленником. Эта жизнь никак не вязалась с только что просмотренным сюжетом.
Он вдруг захотел представить себе ужин в ресторане с Шейлой Уайльдхукер, но вместо официанта увидел лишь какого-то окровавленного центуриона, который доложил:
– Децимация окончена. Лопаты для укрепления валов приготовлены. Разрешите задействовать четвертую когорту ночью?
– Да пошли вы все к черту с вашими децимациями, дубинациями и дегазациями! – проорал Марк в сторону выхода из пещеры.
И случилось чудо!
Децимация, отвалившись, упала навзничь, а ее место тут же заняла дубинация.
– Интересно, – облегченно вздохнув, сказал Марк. – Двести ударов дубиналом по заднице – это много или мало?
Он улегся на нары, укрылся шкурами и продолжил размышления.
– Если для легионера – явная смерть. А если для ангела? По-моему, ничего страшного. Ведь ангелы бессмертны…
Он зевнул и провалился в сон.
И что бы ему ни снилось, он спал как младенец, потому что сильно устал после децимации. Даже отряд двуногих и двуруких сусликов, десятым членом которого почему-то оказался Марк, не произвел на него никакого особого впечатления. И когда его выводили из строя, чтобы забить насмерть мисками из-под паштета, Марк только рассмеялся и геройски плюнул прямо в морду главному сусляре.
*
Проснулся Марк от хруста. Кто-то в пещере был и, соответственно, чем-то хрустел.
Марк снял с головы шкуру и открыл глаза.
Солнце уже встало, и потому в помещении было светло как днем. Возле стола спиной к нарам стоял ангел и ел крокодильи яйца. Хотя цилиндр с головы он не снял, конфигурация узкой спины выдала в нем Израиля Кноппера.
– Доброе утро, Изя, – сказал Марк, принимая на нарах сидячее положение.
Спина ангела вздрогнула, хруст сначала усилился, а затем прекратился. У Марка создалось впечатление, что Изя, застигнутый за пожиранием еды узника, вынужден был срочно доесть то, что было у него во рту. Так оно и оказалось.
Сделав несколько судорожных движений руками, которые успели вытереть рот, Израиль Кноппер развернулся к Марку и тихо поинтересовался:
– С каких это пор мы стали так дружны, что позволяем себе общаться по-простому?
– Начать никогда не поздно, – сказал Марк и хлопнул рукой по нарам. – Садись!
– Не могу, – искренне ответил Изя, но, спохватившись, добавил, – точнее – незачем. Я лишь доставил тебе еду.
Он указал на глиняную миску, стоявшую на столе рядом с блюдом, в котором вчера вечером принесли яйца. Марк догадался, что в миске находится обычный паштет. А вот яиц на блюде явно поубавилось.
Утреннее солнце прекрасно освещало Изю, и Марк заметил, что перед ним стоит человек средних лет приятной наружности. Лицо Изи было овальным, большеглазым и горбоносым. Вот только цвет лица совсем не радовал глаз наблюдателя, поскольку был откровенно серым, как будто его посыпали цементной пудрой. И даже темные волосы и карие глаза не скрашивали этой серости. Изя казался смертельно больным человеком.
– Да сними ты свой цилиндр! – сказал Марк, вставая с нар.
Он подошел к столу (Изя предусмотрительно отодвинулся, но на нары садиться не стал), взял в руки миску с паштетом и опрокинул ее себе в рот. Густая теплая каша потекла по пищеводу Марка, и в желудке его стало сразу же сытно и жарко.
– Хорошая вещь! – сказал он, ставя миску на стол.
Ему вдруг захотелось вылизать миску языком, но он вовремя вспомнил о суслике и потому не стал отбирать остатки еды у бедного грызуна.
– Эта тоже неплохая, – вяло ответил ему Изя, показав яйцо, зажатое в руке. – В Латинской Америке устраивают фестивали по поеданию крокодильих яиц. Но там они варятся свежими. Наши повара варят яйца с уже развившимися в них зародышами. Пусть это не кошерная пища, но архангелы разрешают ее есть.
Он был сам не свой. Марк, усевшись на нары, еще раз внимательно взглянул на Израиля Кноппера. Глаза последнего смотрели в одну точку, выбранную на стене. Губы шевелились, подчиненные движению рта, жующего крокодилов, а язык отвечал Марку только по командам мозга, поданным в нужный момент.
– Так и будешь жрать в цилиндре? – спросил Марк.
Изя молча снял цилиндр с головы, поставил его на стол и продолжить жевать, глядя при этом в стену пещеры.
– Очнись! – Марк щелкнул пальцами.
Изя не очнулся. Тогда Марк вставил в рот два пальца, зажал ими язык способом, обретенным в детстве, и оглушительно свистнул!
Цилиндр на столе покачнулся, а Изя поперхнулся и пришел в себя.
– Где я? – поинтересовался он.
– В тюряге, где воруешь пищу у заключенных, – просветил его Марк.
Изя посмотрел на яйцо, зажатое в руке, потом на Марка, положил яйцо в тарелку и сказал:
– Прости. Видишь ли, твой отец не ел эти яйца и потому они доставались мне. Я всегда на праздники отъедался за счет него.
Он тоскливо посмотрел на выход из пещеры.
– И сегодня я просто по привычке…
Он опустил руки.
– Да ешь, сколько хочешь! – воскликнул Марк.
– Я так и думал, – кивнул головой Изя, снова схватив рукой яйцо.
Он сжевал его в два счета и заметил:
– Остальные я заберу с собой и потом доем.
Он взял с блюда оставшиеся четыре яйца и аккуратно засунул их в карманы брюк. Затем поднял со стола само блюдо и произнес:
– Ладно. Спасибо за яйца. До вечера.
Изя сделал шаг в сторону выхода, но Марк быстро перекрыл ему путь своим телом и заявил:
– Не так быстро! Не торопись. Давай поболтаем.
– Не сейчас, – устало мотнул головой Израиль Кноппер. – Я не один. Меня ждут.
– Изя! – долетел с площадки чей-то требовательный возглас.
– Иду! – крикнул в ответ Изя и добавил, – мне перестали доверять после того, как ты всех обманул и освободил своего отца.
– Ну, уж ты-то в этом точно не виноват, – усмехнулся Марк.
– У нас считают по-другому, – сказал Изя. – Раньше я был командиром отряда. Теперь командует Генрих Новицкий, а я нахожусь на испытательном сроке. Поэтому надо лететь.
– И когда мы сможем поговорить?
– Не знаю. Может быть, вечером. Если меня отпустят одного.
Он вышел из пещеры.
Марк, последовав за ним, увидел в небе привычную картину: группа ангелов летит вверх, а точнее – черт знает куда. Он постоял немного, провожая взглядом ангельскую банду, потом вышел на площадку и напился воды из ниши в скале.
Самый простой путь к смерти находился как раз здесь. Если не пить, можно умереть через пять-семь дней. Но Марку такой путь показался слишком изуверским. А если не есть? Марк знал себя слишком хорошо.
Он был человеком, берущим от жизни все, что она может дать. Он никогда не думал о самоубийстве как о способе уйти от проблем. Марк всегда решал проблемы сам и потому держался за жизнь до последнего вздоха, справедливо полагая, что жизнь дается не для того, чтобы ее кончать по первой же придурочной прихоти, посетившей человека в период его бедствий.
Но ситуация, в которой он сейчас оказался, требовала разрешения, ибо совсем не соответствовала желаниям Марка. И единственным разрешением такой ситуации была смерть! Но смерть от жажды слишком тяжела, потому что хоть и быстра, но не мгновенна. А от голода? Легче, но ненамного. Первые неделю-две ты готов сожрать что и кого угодно, а потом чувство голода притупляется, и оставшиеся дни ты проживаешь в тихой тоске, постепенно теряя силы и желание жить.
Оба варианта Марка совсем не устраивали. Если нет иного выхода, кроме как убить себя – кончать с жизнью надо сразу. Но как это сделать?
– Надо же было так ошибиться! – воскликнул Марк вслух. – Если б я не рубанул отца секирой, то уже давно бы родился сам и снова начал жить как человек! Ну, убил бы он нас очередной раз. И что? Двадцать-тридцать лет человеческой жизни! Натуральный рай по сравнению с этой дырой. А теперь? Придется искать способ. Да не смогу я находиться здесь не то что две тысячи, даже двадцать лет!
Он задрал руки вверх и потряс кулаками.
– Я сдохну не от жажды! – крикнул он в небо. – Я перегрызу себе вены на руках!
Он опять представил, как подносит ко рту правую руку, поворачивает ее запястьем к губам, хватает зубами белую кожу, скрывающую под собой синие жилки вен, и сдавливает челюсти!
– Бр-р-р! – вскричал Марк, понимая, что никогда не решится на такой поступок ввиду его откровенной мерзости.
– Остается только помереть от голода, – констатировал Марк.
И с этим твердым намерением он сиганул с обрыва и понесся вниз.
Но уже в пути Марка посетила мысль о своем отце. Неужели он не пробовал такого способа? И как ясный день пришел ответ: конечно пробовал!
Марк, привычно повисев над норой суслика, вознесся вверх и присел на краешек обрыва. Он взглянул на солнце и увидел его в три четверти пути. Следовательно – скоро станет темно и захочется есть.
Марк зашел в пещеру, разлегся на нарах и почесал некоторые места своего тела, желавшие этой процедуры. Костюм, в котором он появился здесь, уже превратился в рухлядь, не имевшую никакого отношения к приличной одежде. Он подумал, что в такой ситуации не стоит напрягаться, но вдруг вспомнил отца, появлявшегося перед ним в обшарпанных туниках. Цвета туник всегда были разными. Значит, ангелы поставляют одежду. Короче – не нужно зацикливаться на этом вопросе.
Тело чесалось и просило душа. Можно было раздеться и помыться водой из ниши, но пришлось бы потом надевать на себя старую потную одежду, поскольку другой не имелось, а ночью было холодно. Сопоставив эти доводы, Марк решил не мыться вообще. Все равно помирать. Какая разница – чистым или грязным? И пусть этот процесс затянется на некоторое время, зато потом все будет в порядке. Правда, возникал ряд справедливых вопросов: когда потом и где? И что именно в порядке?
Марк, встряхнув головой, решил мысленно не углубляться в эти философские коллизии, а просто приступить к своему плану самоубийства через голодание. Но желудок, урча, требовал пищи, и потому голоданием решено было заняться завтра. А сейчас Марк ждал ужина, испытывая справедливое нетерпение. И ужин наступил!
Раздалось хлопанье крыльев, и в пещеру шагнул Израиль Кноппер. Он был один. Это обстоятельство сильно обрадовало Марка. В руке ангел божий держал длинную капустную кочерыжку, умело очищенную поварами.
– Твой ужин, – сказал Изя мрачно, кладя кочерыжку на стол.
– Спасибо на этом, – сказал Марк, жалея, что перенес начало голодовки на завтра.
Он схватил кочерыжку и откусил от нее. Какой ужас! Она оказалась вареной! И потому вместо ожидаемого смачного хруста Марк набил себе рот сладкой капустной размазней.
Выплюнув изо рта кашу, Марк взревел:
– Смерти моей хотите?!
– Пожалуй, все что угодно кроме этого, – спокойно ответил Изя.
Марк зашвырнул кочерыжку под стол, вытер ладони о штанины брюк и, указав рукой на нары, произнес:
– Присаживайся.
– Я постою, – ответил Израиль Кноппер.
– Как хочешь, – буркнул Марк, сам усаживаясь на доски. – Что, простили тебя, раз прилетел без сопровождения?
– Частично, – коротко ответил Израиль Кноппер.
– Что такое дубинал?
– Длинная резиновая палка, – просветил Марка Изя. – Архангелы носят их пристегнутыми к поясам.
– И часто они вас лупят?
– Никто никого не лупит! – было видно, что разговор Изе крайне неприятен. – Дубинации подвергают только за страшные проступки. В том, что случилось с тобой – виноват я, потому что проглядел. И получил по заслугам. В следующий раз буду внимательней.
– Га-га, двести ударов палкой по заднице? – Марк весело гоготнул. – Рука не отвалилась у архангела?
– Архангелы этим не занимаются, – терпеливо пояснил Изя. – Они передают дубинал ангелам и последние сами наказывают провинившегося товарища.
– Ага, – кивнул головой Марк, – коллективный метод воспитания. Знаю-знаю. Все замараны в дерьме, и потому лупят своего товарища от души. А если поставлен раком господин начальник, так это двойное удовольствие! Сколько в вашем отряде ангелов?
– Двадцать вместе со мной.
– Двести ударов – это по десятку на каждого. А последний десяток? Ты что, сам себя по заду лупил?
– Последний десяток сделал Генрих Новицкий. Теперь он начальник отряда. А я его считал своим лучшим другом…
Голова Изи поникла, и он страдальчески уставился глазами в пол.
– Ха! – хохотнул Марк. – Люди везде одинаковы. Что там, что здесь. И ваша ангельская банда находится совсем не в раю. Можешь мне поверить! Ни в одном раю праведники не получают дубиналом по заднице!
– А это место и не является раем, – сказал Изя. – Я же тебе говорил, что это чистилище. А мы – слуги божьи. Вот выполним свою работу и получим награду.
– Какую?
– Не знаю, – Изя пожал плечами. – Во всяком случае, награда будет хорошей. Господь умеет награждать!
– Конечно-конечно! – ехидно воскликнул Марк. – Для этого он и снабдил дубиналом архангелов… Кстати, хочу тебе сообщить: еду мне больше не таскай. Я объявляю голодовку! Не буду жрать, пока не помру.
– Не стоит, – покачал головой Изя. – Твой отец тоже пытался, но у него не получилось. И у тебя не получится.
– Почему?
– Утром расскажу. А сейчас мне пора.
– Иди-иди, – пробурчал Марк. – А то опять тебя премируют тем же самым и по тому же месту.
Изя вышел, а Марк, ругаясь черными словами, слазил под стол и достал вареную капустную кочерыжку.
– Ну, слуги божьи, – проворчал он, разглядывая кочан, – я вам еще покажу!
С этими словами он набил себе рот вареной капустой и принялся с отвращением ее пережевывать.
