Виктор Анатольевич Тарасов-Слишин
Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый
Раздел 2. Отрочество
Глава 1. Туимская Новостройка. 1949-1950 годы
За многолетний труд, помимо похвальных грамот и имевшегося, с тысяча девятьсот сорок второго года, наградного значка «Отличник Социалистического Соревнования Цветной Металлургии», в начале июля, деда наградили Орденом Ленина, с порядковым номером 109314. В том числе, ему присвоили звание инженера, второго ранга.
Вскоре, рудник перешёл в ведомство Оборонной промышленности СССР, а в коридорах конторы, появились кадровые офицеры, при капитанских и майорских погонах, потеснив гражданских. Тем не менее, Гурий Иванович остался главным механиком и на радостях, щедро угостил шампанским, конторских служащих.
В конце июля, утром выходного дня, Гурий Иванович вышел в цветущее поле и привычно взмахнув литовкой, начал покос… Под вечер, я с удивлением глазел, на ровно выкошенный луг. В какой-то миг, мне даже показалось, что душистое разнотравье, срезано механической косилкой, а не кованой косой. Которая была проклёпана у пятки, по изжившей себя, старой технологии. Тем не менее, дедушка очень дорожил, этой дореволюционной косой. Так как она, была сделана из особого, нынче не выплавляемого железа.
Накануне покоса, я с любопытством наблюдал, за её традиционной правкой… Которая началась, после того, как Гурий Иванович водрузил очки, на свой крупный нос и уселся на стул, перед берёзовым чурбаком. В паз которого, была намеренно вбита, плоская бабка. Придерживая косовище, он приложил режущий край литовки, заподлицо к деревянной бабке и начал его, неспешно отбивать, зауженным молотком. За треть часа, простучав кромку несколько раз, он её заострил, подготовив к работе.
После отбивки косы, дед переключился на меня… Прочитав инструктаж, по технике безопасности, для работ с электрическим точилом, он научил меня протачивать штампованное лезвие, современной косы, а потом на собственном примере, показал как под свой рост, правильно выставлять косовище. «Смотри и запоминай, внук! – начал он, комментировать свои выверенные действия. – Вначале поставь косовище, рядом с собой, а затем ослабив ремешок державки, опусти её вниз, до уровня пупка…».
– Клин ослабь, который крепит пятку косы, к косовищу, а затем к основанию держака, подвяжи измерительный шпагат. Который свободным концом, должен одинаково доставать, как до пятки, так и до носка косы. После этого, забей клин на место. Ясно?
– Ясно, деда. Только непонятно, зачем косу выставлять, под мой рост?
– Для того, чтобы хват был правильным и коса шла, под верным углом! Подрезая водянистый низ, мягких стеблей, а не врезалась в жёстские бадылины, разрывая плотное волокно. Причём косовищем, во время скашивания, к лугу нужно поджимать пятку косы, а не носок! Дабы обеспечить правильный срез, на вершок от земли.
– Понятно.
– Вот что ещё, внучек… Перед полевой заточкой косы, деревянное косовище в землю, втыкай плотно! Чтобы избежать, его случайного падения. Косу придерживай ладонью сверху, а оселком по лезвию, води правой рукой. Точи не спеша, дабы не порезаться. Только пока, ты ещё маленький. Поэтому не вздумай, править лезвие сам!
Впоследствии не раз, поблагодарив мудрого деда, за наглядный урок, я уверенно брался за косовище, начиная покос. Впрочем, в восьмилетнем возрасте, я уже попробовал косить маленькой косой, сделаной его заботливыми руками… Которой выкашивал кустарник, на обочинах лугов. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я нашёл её, правда без косовища. Какой же маленькой, не больше сорока сантиметров, она была!
В начале августа, из мальчишеского любопытства, я залез на чердак и нашёл свёрток, с изящным ружьём! Которое взяв в руки, да разглядев стальной затвор и тёмно-красный цвет приклада, я не захотел выпускать… Восторженно закричав, я слез вниз и в поисках ответов, подбежал к Антониде Прокопьевне. Та, взглянув на мою находку, поведала о том, что это дореволюционная винтовка Бердана, рассверленная до двадцать восьмого калибра. Которая некогда, была подарена дяде Лёне, но давно сломалась и хранится на чердаке, за ненадобностью.
Вот почему, мечтательно предвкушая радость, от успешной охоты, я задумал её починить… Ведь государственных ограничений, ставящих крест, на моём желании, ещё не было. Новые ружья, свободно продавались в промтоварных магазинах и наряду со старыми, имели свободное хождение в Туимских местах. Их не скрывали в чуланах, а горделиво выставляли напоказ.
Например, у моего друга Виталика Сургутского, на стенах в доме, висело аж целых два, новеньких ствола! Тозовка одиннадцатой модели и одностволка, тридцать второго калибра. Из этих ружей, мы били белок в тайге, растаскивая боезапас Гурия Иванович. Что началось после того, как тот привёз из поездки, увеститый мешочек, с чугунной дробью в свинцовой рубашке, для своей одностволки и снарядил ей, патроны шестнадцатого калибра. Которые мы разбирали и снаряжали гильзы, тридцать второго калибра, для Виталькиного ружья.
Вскоре, имеющийся запас дроби иссяк, а для самостоятельного изготовления новой, нужен свинец. Поэтому Гурий Иванович, приволок во двор старые, автомобильные аккумуляторы. Пока он резал пластины, вытащенные из них, я разжигал костёр. После чего, свинцовое крошево, было заложено в железный ковш и выставлено на огонь. Полученный расплав, дед разлил по канальцам, деревянных форм. Когда заготовки остыли, он нарезал из них свинцовой сечки. Которую затем, мы молчаливо выкатывали между днищами сковородок, невзирая на ворчание бабушки.
К моему огорчению, дед подтвердил, что в берданке сломана, трудоёмкая в изготовлении, пружина затвора. Тем не менее, я начал приставать к нему, с просьбой её починить. Канюча изо дня в день, пока однажды не крякнув, Гурий не пообещал, её заменить… В рудничной мастерской, пожилой инструментальщик внимательно осмотрел обломки пружины и пообещал назавтра завить, да закалить новую. Когда дед установил новую пружину, затвор винтовки защёлкал, как новеньки!
Неизвестно где, но Гурий Иванович купил, полтора десятка новых гильз, для моей берданы. Которые, не доверяя мне, он снарядил самостоятельно. После этого, я снова выслушал лекцию, о безопасном обращении с оружием и поклялся неукоснительно соблюдать, все ключевые правила. Таким образом, я стал единоличным владельцем охотничьего ружья и отправился на промысел.
В первый раз, я охотился в тайге один. Поэтому был предельно внимателен и острожен. Когда начало вечереть, мой охотничий азарт угас, уступив место, тревоге поражения. Более того, раз добычи не попалось, мне даже разок, не пришлось выстрелить! Хотя бы мимо… Грустно повернув домой, я неожиданно расслышал, тихий посвист и разглядел пёстрых птиц, на вершине сосны. После долгожданного выстрела и отдачи в плечо, теряя рыжие перья, вниз упала тушка, неизвестной птицы. Подобрав которую, я начал красться следом, за остальным, перелетевшим выводком…
Уже затемно, я принёс домой трёх птиц и горделиво поинтересовался: «Что это за птицы, деда?». Тот долго разглядывал добычу, а затем авторитетно изрёк: «Каменная куропатка, внук!». После чего, я неуверенно подытожил: «Понятно, а я-то думал, что это рябчики…». По истечении пяти десятков лет, охотясь в тайге не раз, я понял, что тогда, мне действительно посчастливилось, подстрелить недавно оперившихся, но уже окрепших рябчиков!
Просто тот случай, наглядно показывает, каким охотником на самом деле, был Гурий Иванович. Счастливый владелец одностволки, тульской двухкурковки, шикарного кинжала, новенького ягдташа и кожаных, болотных сапог. Всё было у деда, кроме желания охотится и рыбачить… Впрочем, вернувшись однажды, из поездки по малым рудникам, он выложил на кухонный стол, аж целых шесть, крупных уток!
После чего дед, соизволил высказаться: «Вот тебе старая, знатная добыча! Теперь не говори попусту, что я плохой охотник!». Бабушка одобрительно ахнула, а затем несколько дней, им искренне восхищалась. Правда через неделю, в наши ворота постучал старый хакас, который выдал отворившей Антониде, недавний расклад.
– Курий Ифаныч тома?
– Нет, на работе. Тебе он зачем?
– Курий Ифаныч у меня шесть уток фзял, взамен обещал пороха и троби дать..
Когда дед вернулся с работы, Антонида Прокопьевна встретила его, уткнув руки в боки: «Так вот значит какой, ты липовый охотник! Выменял уток за дробь, а должок не отдал!». На что Гурий, крякнув от неожиданности, раздосадовано ответил: «Вот дурень! Я же ему дважды повторил, приходи в контору!».
Годом ранее, весной тысяча девятьсот сорок восьмого года, рудничное начальство, устроило себе отдых выходного дня и всем кагалом, поехало рыбачить. Причём нас, троих ребятишек, они взяли с собой. Видели бы вы, как они выглядели! В болотных сапогах, с двустволками через плечо, да в изумительных патронташах… Настоящие, мужественные добытчики. Мы выехали на озеро Белё, в бортовом ЗиС-5, под передней скамейкой которого, позвякивали ящики с водкой и сумки с провизией… То бишь с закуской!
Через полтора часа езды, мы прибыли на одно из самых крупных, озёр Хакассии и расположились на берегу, возле просторного сарая. Недалеко от барака, в котором жила бригада рыбаков. Начальники позаимствовали у них, весельную лодку, для нашего развлечения, а сами занялись приготовлениями… В то время, я коллекционировал птичьи яйца. Поэтому ребята, неуклюже орудуя большими вёслами, подгребали на лодке к камышам, в которых я выискивал, редкие яйца.
Таким образом, мы обнаружили гнездо кряквы. Из которого, я позаимствовал два, из семи жёлто-зелёных яиц. Которые по размерам, были немного меньше, чем у одомашненных собратий. Потом, одно из двух, незасиженное яйцо, я проткнул иголкой с двух сторон и выдул… Пополнив свою коллекцию. Пока мы плавали по озеру, взрослые разгрузили провизию, выпили и закусили, да занялись охотой. Радостно стреляя по опустевшим, подбрасываемым бутылкам! Дуплетные выстрели и дружный хохот, раздавался всё чаще: «Мазила! Стреляй ещё!».
Мы спали в сарае, укрывшись каким-то рядном, а рано поутру, взрослые нас подняли… Над озером, поднимались космы серого тумана и было зябко. Тем не менее, договорившись накануне с артельщиками, три товарища залезли в лодку и удаляясь от берега, выпустили в воду, огромный невод. Который немного погодя, другие взрослые, затянули на берег, проворачивая специальный ворот, на барабане со спицами. Тянущая лодка, трижды описала круг по озеру, но трижды заведённый и выбранный невод, остался пуст. Тогда взрослые, собравшись в круг, зашуршали хрустящими ассигнациями, которые стопкой, перешли в руки рыбаков…
Работники артели, вынесли две бочки озёрной рыбы, выловленной вечером и поставили, перед нами. После чего, радостные товарищи деда, наварили и нажарили рыбы, которой накормили нас, да за приятной беседой, позавтракали сами, запив оставшейся водкой. Рыбы было много, поэтому Гурий Иванович, принёс две котомки и начал делить, свою долю на двоих, тихо приговаривая: «Это тебе, а это мне…».
Я быстро заметил, что очередной, видный окунь, исчез в сумке деда, а мне снова достался маленький! Вот почему, не желая быть обделённым, я высказался предельно ясно: «Крупных окуней, деда, мне тоже ложи! Ведь ты же не хочешь, чтобы баба Антонида узнала, как ты ловил?!». Гурий на миг, удивлённо замер, с крупной рыбиной в руке, но поняв меня правильно, начал делиться иначе: «Вымогатель, забирай этого! Большой тебе, а этот мне… Этот тебе, а маленький мне!». Поэтому дома, мне пришлось поддакивать дедушке, вопреки пугающим, подозрительным расспросам Антониды Прокопьевны.
В конце августа, тысяча девятьсот сорок девятого года, Гурий Иванович купил мне, новенький велосипед Харьковского завода. Превосходный велосипед! В инструментальной сумочке которого, помимо ключей, были запасные золотники, клей и ниппеля. Причем к подседельной раме, был пристёгнут, ручной насос, а в отдельном пакете, лежало механическое магнето, фара и одометр!
Последний закреплялся на передней вилке, таким образом, чтобы его выступающий стерженёк, цеплялся за спицы колеса и проворачивал звёздчатый диск, на одно деление. Во время езды, достаточно было взглянуть на счётчик, чтобы узнать пройденный километраж, отображаемый в маленьком окошке. После приобретения велосипеда, дед решил пока не ставить магнето, вырабатывающее электричество, от вращения ролика, приводимого набегающим колесом и как оказалось, был прав.
Вначале, мы протянули все болты креплений на велосипеде, смазали цепь и звёздочки, а потом подкачали шины и опустили седло. По готовности аппарата, дед решил прокатиться первым. Взгромоздившись на велосипед, он оттолкнулся ногой и неуверенно завиляв, упал во дворе! Я взвыл: «Деда, ты такой огромный и тяжёлый! Сломаешь велик!». Гурий ворчливо поднялся, отдал велосипед и больше никогда, на него не садился.
Ребятам на зависть, а себе на радость, я выехал кататься, на новеньком велосипеде. Под вечер, я приехал домой в слезах! Потому что у меня, стащили насос… Дед внимательно меня выслушал и пообещал достать, новый насос, но назидательно предупредил: «Раз такие дела внучок, поездишь пока, без магнето и фары!». Где он нашёл, похожий конструктив, я не знаю, но через день, он вручил мне новый, ручной насос.
Первого сентября, я пошёл в третий класс. Моей учительницей стала Морковская Юлия Александровна – жена, школьного друга, моего отца. Которая, проучила меня в Туимской школе, не только третий, но и четвёртый класс. Юлия была крупной, статной женщиной, внятно излагающей, учебный материал. Правда говорила она, с лёгкой хрипотцой, вероятно из-за того, что тайно курила. О чём мы, догадались самостоятельно, чувствуя постоянный, исходящий от неё, табачный запах.
Морковская, учила нас русскому языку и арифметике, но больше всего, мне полюбились её уроки, классного пения. Когда мы разучивали песни, военных лет. Например, мы распевали такие строфы: «Выстрел грянул, ворон кружит. Твой дружок в бурьяне, неживой лежит… Вьётся пыль, под сапогами, лесами и полями, а вокруг бушует пламя, да пули свистят!». Или песни гражданской войны: «Там вдали, у реки засверкали штыки. Это белогвардейские цепи…». Мне часто вспоминается Юлия Александровна, которая в своём излюбленном, синем костюме, дирижирует нашим хором.
В четвёртом классе, я однажды нафантазировал, что могу написать превосходный, патриотический стих! И написал… Что-то о войне и победе, после которой Сталин идёт со Шверником, по Красной площади, а доброжелательная Юлия Александровна, исправила в нём, грамматические ошибки. После этого, наделав новых описок, я переписал стих на чистовик и отправил в газету «Пионерская Правда». Ответ пришёл быстро… Мне вежливо указали на ошибки, в том числе на то, что слово товарищ, пишется без мягкого знака! Так что я, на всю последующую жизнь, излечился от стихоплётных желаний.
В последующие годы, я пристрастился читать сказки, приключения и фантастику. В пятом классе, в мои руки попала иллюстрированная книга «Одиссея и Илиада Гомера». Поначалу, мой разум с трудом одолевал торжественный гекзаметр, в переводах Николая Ивановича Гнедича и Василия Андреевича Жуковского, но я терпеливо вчитывался, постигая ускользающий смысл. Какие же в поэмах, оказались красочные эпитеты – «виноцветное море», «длинотенное копьё» или возвышенные сравнения, как «шлемоблещущий Гектор»!
В отличие от приключенской литературы, которую я «проглатывал залпом», в строфы Гомера, мне пришлось вникать больше полугода. Поэтому книга, запомнились мне, почти наизусть. Более того, я был впечатлён, изумительной чёткостью линий, перьевых рисунков. Их графика, меня просто завораживала! Так что, перерисовывая книжные иллюстрации пером и тушью, я натренировал руку так, что даже кисточкой, научился выводить тонкие линии, красочных рисунков.
Книга «Герои Эллады», потрясла меня, ещё больше! Графические рисунки Ивана Дмитриевича Архипова, в ней были реалистичны, а потому изумительны! Выгодно отличаясь, от его небрежных иллюстраций, к книге Ивана Антоновича Ефремова «На краю ойкумены". Которые разочаровали меня, схематичной беспомощностью.
Как-то раз, в руках соседского мальчика, я заметил детскую книгу «На берегах Севана», армянского автора Вахтанга Степановича Ананяна, в которой были описаны, увлекательные приключения, подростков из села Личк. Выпрашивая которую, мне пришлось пробегать, за несговорчивым владельцем… Зато потом, жизнерадостные герои книжки – Камо, Асмик, Грикор и дед Асатур, поселились в моей памяти.
В четвёртом классе, я по-прежнему дружил с Виталиком Шуюповым, Витькой Белявским и Сашкой Новиковым, а потом влюбился в Валечку Прохоренко и тайно страдал. Причём о желанной, но неведомой близости, мы знали только из рассказов, старших ребят. Которые изредка, говорили об этом, в укромных местах. Тогда как потешные, весёлые анекдоты, знали все! Наиболее популярными, были россказни, про Екатерину Великую. Которая развлекалась с Потёмкиным, или с подневольными солдатами, приговоренными к расстрелу. Ещё в ходу, были байки про умных слуг и глупых попов.
Став пожилым человеком, я по-новому переосмыслил, детские годы и пришёл к выводу, что в нашей послевоенной, уличной среде, от старших ребят к младшим, ещё передавалась издревле устоявшаяся, подростковая культура. В том числе, неизменные правила игры в ножички-свайки. Упоминание о которой, я встретил в документах дела, о расследовании смерти, царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного.
Тоже справедливо, для игры в Казаков и Разбойников. Когда подходя к вожаку противной ватаги, традиционно выкрикиваешь: «Матки, матки! Чей допрос? Огонь или лампа?!». Причём в курени, сбивались ребята, близкие по возрасту и силе. Уважать правила игры, помимо развития глазомера, скорости и ловкости, также требовала лапта. В которой, справедливые требования противника, честно удовлетворялись.
Даже игра выбивала, развивала не только вёрткость и точность броска, но также коллективизм и чувство товарищества. Причём самодельные, тяжёлые мячи, плетёные из пористой резины или гуттаперчи, время от времени, попадая в тела, приучали нас стойко, терпеть боль. Ещё мне запомнились, давняя считалка, которой мы пользовались, для выяснения того, кто должен голить?! «На златом крыльце сидели: Царь, царевич, король, королевич, Сапожник, портной, кто ты будешь такой? Выбирай поскорей, не задерживай добрых и честных людей».
Иногда мы декламировали поговорки. Например для прекращения дождя: «Дождик, дождик перестань! Я поеду на Ристань, богу молиться и Христу поклониться. Ключиком-замочком, шёлковым платочком! Или наоборот: «Дождик, дождик, пуще будь! Дам тебе гущи, дам тебе ложку, хлебай понемножку!».
Господи! Как же много, безвозвратно ушло, да выветрилось из памяти! Досадно, но мои дети, уже выросли не зная преемственного, уличного фольклора… Куда он делся?! Почему прервалась цепочка, передачи древнего, мальчишеского самовоспитания? Канула в небытие, за истекшие десятилетия! Радио и телевидение, заменили всё?! Ведь нынешние дети, про городки и лапту, даже не слышали…
Где вы, мои друзья?! Все те, с кем я был дружен, или враждовал? Да, да, бывшие недруги, теперь мне друзья! Ведь мы бились честно, один на один, по загодя оговоренным правилам: не бить ниже пояса, ничего не прятать в кулак и драться, только до первой крови. Кто первый, расквасил нос, тот и победил!
Драться я не любил, хотя уроки Ваньки Калашникова, на всякий случай, держал про запас. Поскольку доверял высказываниям, своего отца. Который утверждал, что начинать драку первым, однозначно безнравственно… Меня убеждал не драться, хотя загодя, был отъявленным драчуном!
Если мне приходилось драться, то я не махал бездумно руками, как ветряная мельница и не закрывал глаза, пропуская удары, а энергично бил редкими, но меткими тычками, прямо в лицо. Достаточно мне, было проявить себя, таким образом несколько раз, как задиры отстали, обходя стороной.
Правда однажды, мне довелось праздновать труса! Когда за-ради забавы, я начал бороться с поселковым сверстником, которому нечаянно, повредил губу. Закапала кровь. Парнишка злобно закричал, а его друзья – Сашка Новиков и ещё один, неожиданно подскочив, полезли на меня в драку! Тем не менее, отбившись от обоих нападавших, я пошёл в наступление. Как вдруг, Сашка взял меня в оборот…
Он начал кричать, что пойдёт в милицию и меня заберут на исправление. В итоге, я поверил! Прекратил наступление и в страхе перед детской колонией, хмуро остановился. После той потасовки, я долго ждал, что за мной вот-вот, придут из милиции. Через неделю, как бы невзначай, я расспросил деда о том, что может быть с зачинщиком драки, в схожей ситуации. На что Гурий, не придав значения, моим витиеватым расспросам, неубедительно пробурчал о том, что у милиции, своих забот хватает.
Тем временем Сашка, вместе с дружками, наслаждался моей беспомощностью. Прекрасно понимая, что я прекратил драться, поступившись мальчишеской гордостью. Примерно через месяц, я осознал несостоятельность, его угроз и затаил обиду. Правда вскоре, мы переехали в Малые Арбаты, а затем в посёлок Копьёво, где позабылось прошлое и началась другая, подростковая жизнь. Тем не менее, в конце 1950-х годов, мне пришлось ещё раз, столкнуться с повзрослевшим Новиковым, правда на футбольном поле.
Потому что Александр, стал нападающим игроком, в сборной команде Ширинского района, которая приехала в Копьёво на матч, чтобы сыграть против нашей команды, Орджоникидзевского района. Вспомнив давнее унижение, я вперился в него недобрым, волчьим взглядом. Тогда как он, заметив меня, как будто позабыв о давешних обидах, начал приветливо улыбаться.
В отличие от школы, дворовая культура ребят, позволяла весело, но зачастую похабно выражаться. Мне запомнилась пара пародий, на высказывания Русского полководца – Александра Васильевича Суворова. Первая пародия прямолинейна, а потому предельно ясна. ««Вперёд!» – сказал прелат. И тысячи штыков, на солнце заблистали. «Теперь стоять! Мы здесь поссым!» – намаявшись в пути, изрёк прославленный фельдмаршал… И тысячи «портов», на солнце засияли!»». Тогда как вторая, должна восприниматься, в непрерывном словосочетании слов… «Впереди нас рать, позади нас рать, по бокам нас рать… И битвою мать – Россия спасена!».
Причём подавляющее большинство, весёлых анекдотов и историй, рассказывалось матерно. Наверно из-за этого, мальчишки и девчонки, общались редко. Как правило, девочки играли между собой, сторонясь крикливых, вспыльчивых ребят. Притом, что в мальчишеской среде, культивировалось пренебрежительное отношение, к девчонкам. Впрочем, некоторые драчливые сверстницы, были вхожи наши компании. Чаще всего, девочки прыгали по клеткам, расчерченным на земле, играя в малопонятные классики.
Когда я, закончил обучение в четвёртом классе, Гурий Иванович отвёз меня к родителям, в Таштыпский район Хакассии. Так как их, на тот момент, уже перевели работать из Ермаковского, в посёлок Малые Арбаты. На новом месте, Николай Гурьевич начал работать директором леспромхоза. Мне запомнился засыпной дом, в который нас, временно поселили. Вместе с нами, помогая маме по хозяйству, начала жить литовка, Владислава Станиславовны Солтонене.
Весёлая тётя Слава, прожила с нами несколько лет. Невзирая на нелёгкие испытания, выпавшие на долю её семьи, она осталась открытой, добропорядочной женщиной. Говорила она по-русски бегло, но с сильным акцентом. Благодаря кипучей натуре, она нетолько справлялась с домашними заботами, но и приглядевшись ко мне, с братцем, занялась нашим воспитанием. По мере необходимости, выдавая по тылам. Правда, если мы не были виноваты, то она справедливо вступалась за нас, даже перед гневным отцом.
Наша полная, неунывающая домохозяйка, умела артистически передавать еврейский акцент, рассказывая шутки. Например, вот такую… Идут два еврея, как вдруг позади, прогремели выстрелы! В страхе, они упали на землю и лежат. Молчали долго. Потом тот, что испуганно упал первым, заговорил.
– Абрам, ты жив?
– Жив!
– Тогда вставай, я вже воняю…
Невзирая на лёгкий, добродушный характер, во взгляде тёти Славы, иногда читалась тревога. Так как все сидели… Её муж и старшая дочь Гелена. Благо, что младшая дочь Данута, жила у дальней родни, в Латвийской ССР. Несколько позднее, когда мы переехали в Копьёво, Николай Гурьевич принял деятельное участие, в судьбе Гелены. Добившись пересмотра в суде, её политизированного дела. Ведь девушка села, только из-за того, что её жених, ушёл к «Лесным братьям».
После освобождения из трудового лагеря, к нам приехал муж Владиславы Станиславовны, дядя Солтонене. Худой, хмурый мужчина, болезненно постаревший из-за многолетних лишений. Его справка об освобождении, была напечатана, на обратной стороне трофейной, вестовой карты. На которой Германские названия, были зачёркнуты красными росчерками, а затем вручную подписаны, на Великом Русском Языке.
После досрочного освобождения, к нам приехала Гелена, повидать истосковавшихся родителей. В те дни, Николай Гурьевич сдел памятную фотографию, воссоединившихся Солтонене, вместе с Розой Адамовной, сидящей справа. Как же трогательно, они были счастливы! Тем не менее Гелене, которую мы стали называть Хеленой, работы в Копьёво, нигде не нашлось… Государственные организации и учреждения, непреклонно отказывали молодой, дипломированной учительнице в трудоустройстве, из-за недавней судимости.
Вот почему, на свой страх и риск, будучи заведующей столовой, мама взяла Хелену посудомойкой. Правда вышестоящий руководитель, распологая сведениями о Солтонене, порекомендовал уволить Хелен. Роза Адамовна проигнорировала… Тогда задним числом, это сделали без её участия. Оставив девушку без зарплаты, за отработанный месяц. Тем не менее, мама ничего не сказала Хелен и выплатила ей зарплату, из своего оклада. Вскоре семейство Солтонене, узнало об этом и деньги вернули.
Тем временем Николай Гурьевич, устроил мужа тёти Славы, работать в Копьёвский леспромзох. Выдав разрешение, на строительство дома в «Белорусском» районе Копьёво. Который так назвали, из-за расселения политических ссыльных, прибывших из Белоруской ССР. Район расстраивался двумя улицами, на пологом, северо-западном склоне горы. Ближе к окончанию строительства дома, знакомый моей мамы, по настоятельной просьбе Солтонене, привёз из Литвы Дануту, младшую дочь тёти Славы. Которая оказалась спокойной, по-прибалтийски светловолосой и светлолицей девочкой, моих лет.
