ГлавнаяБиографии и мемуарыВиктор Анатольевич Тарасов-СлишинВоспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

полная версия Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый

Виктор Анатольевич Тарасов-Слишин
Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый

Время шло, поколение тридцатых годов выросло и начало ходить на танцы. Причём вопрос о том, где повальсировать влюблённым, никого не занимал… Так как в субботний вечер, клубы Трансконторы и Лесобазы, были открыты. Кроме того, детских площадок, где можно было поиграть и потренироваться, в Копьёво хватало, а вместительных стадионов, для занятий лёгкой атлетикой, волейболом и футболом, было тоже два!

Несколько слов, важно сказать о Копьёвском автотранспортном предприятии, которое осуществляло грузоперевозки не только в Орджоникидзевском районе Хакассии, но и по всей области. В первую чередь, оно обслуживало Саралинские золотые прииски, управляющим которых в 1920-х годах, был мой дедушка Гурий Иванович. Кроме того, Копьёвское АТП обслуживало рудничный посёлок Главстан и вывозило строевой лес, из Саралинского участка. Завозило продукты питания на лесной участок, под названием Хутор, а также в посёлок Устинкино.

По приезду в Копьёво, мы подселились к семье Токаревых, у которых был большой дом, размером десять на десять метров, с прилегающим огородом. Вместе с ними, мы прожили половину 1951 года, в ожидании дня, когда предшественник отца, освободит ведомственный дом. В семье дяди Миши и тёти Лены Токаревых, было четверо детей. Их старший сын Владимир, тогда сидел, а с нами быстро подружился Генка, который вместе с весёлой сестрицей Тамарой, приглядывал за своим младшим братом, моим тёзкой Анатолием.

Нервная Елена Токарева, была худой женщиной, полной противоположностью кряжистого мужа, который отработав пятидневку на запани, пропадал в выходные, на любимой рыбалке. Поэтому вскоре, мы с Валеркой привыкли к тому, что краснолицый дядя Миша, возвращается домой не только с приличным уловом, но и в лёгком подпитии, а тётя Лена неудержимо язвит, за что бывает бита…

Дети Токаревых взрослели и учились в школе, без контроля взрослых, так как их работающие родители, всегда были заняты. Тем не менее, целеустремлённый и изобретательный Генка, приобрёл слесарные навыки самостоятельно. Мастеря лучшие на улице луки, стрелы и рогатки. Кроме того, его самопальные поджиги, походя на старинные шомполки, заряжались порохом и дробью, через сделанные из куска трубы, короткие дула…

Геннадий мастерил надёжные поджиги, трубки которых в задней части, по известным дворовым правилам, были залиты свинцом и прочно прикреплены, к деревянной изложнице приклада гвоздями и толстой проволокой, поэтому на зависть другим ребятам округи, они отменно били по воробьям. Благодаря Генкиным стараниям, наши поджиги не взрывались и не травмировали глаз, а служили долго.

Под его руководством, мы однажды целых два дня, терпеливо шили парашют из матрасовок, который затем испытывали, прыгая с высокого сарая. Кроме того, мы часто видели, как из изогнутых стволов, найденых в берёзовых колках, Генка выстругивает цельные, хоккейные клюшки.

Время от времени, огород Токаревых, превращался в испытательный полигон. Надев защитный тулуп и подняв воротник, один из нас, в качестве мишени, вставал спиной к другим в конце огорода. После этого ребята-стрельцы, с учётом поправок на ветер, стреляли из новых луков, тупыми стрелами. Испытания оружия считались успешными, только в том случае, если выпущеные стрелы, кучно и сильно, били в тулуп.

Невысокая Тамара Токарева, ничем особенным не выделялась, в отличие от своего младшего братца Толика, который хитрил с благочестивым выражением лица, за что тётей Славой, переехавшей вместе с нами в Копьёво, он был прозван Исусиком. Мы с Валеркой, да с тёзкой Толиком, иногда устраивали шутливые потасовки. На которые Генка, будучи всего на год старше меня, взирал с удовольствием, но сам участия, опасливо не принимал. Так как год назад, он нечаянно убил, своего товарища на охоте.

Я уже говорил, что в те годы, строгостей с приобретением, ношением и хранением огнестрельного оружия, не было. Поэтому в доме рыбака и охотника, дяди Миши Токарева, его было предостаточно. Позапрошлой осенью, родные братья Владимир и Геннадий, вместе с другом Султановым, отправились на охоту, чтобы взять утки…

Владимир пошёл окольным путём, а Генка затеял спор с другом, желая выстрелить из тозовки первым. Тем не менее, Султанов не хотел уступать и начал вырывать винтовку из Генкиных рук, ухватившись за ствол. В какой-то миг, тозовка выстрелила и Султанов упал, сражённый мелкокалиберной пулей.

Заслышав Генкины крики о помощи, из леса прибежал Владимир, но убедившись в том, что товарищ мёртв, он горестно запаниковал. Дурманящий ужас, не лучший советчик. Поэтому братья, под впечатлением дворовых небылиц о том, что в милиции умеют переснимать образ убийцы, запечатлённый в глазах мертвеца, совершили аффективное непотребство…

На третий день, Султанова обнаружили в лесу, с прострелянным сердцем. Следователь быстро установил причину его смерти, но несмотря на то, что невольным убийцей стал Геннадий, посадили Владимира, выколовшего трупу глаза. Когда мы переехали в Копьёво, Владимир сидел второй год, а когда вышел на свободу, то психически не восстановился.

В тысяча девятьсот пятдесят первом году, на улицах Копьёво вспыхнули сабельные сражения. Мы бились деревянным оружием, но без всякого травматизма. Потому что наши тупые сабли, по установленным правилам старших, верховодящих ребят, изготавливались только из тальникового прута, одинаковой длины, а колющие удары в бою, были строго запрещены. Тем не менее, в первый же тренировочный день, я ударом сабли, набил незащитившемуся Валерке, огромную шишку.

Бои продолжались два года! Сперва мы собирались возле наших домов и бились с противниками, объединившимися на другой стороне улицы, затем мы начали воевать, всей улицей против другой улицы и в итоге, устроили массовое побоище, нашего района Лесной базы, против района Трансконторы. После чего, начались многодневные противостояния, наших двух армий, в битвах на заливных лугах за Чулымской протокой, под названием Тополево.

Многие из бойцов прославились, побеждая в боях, с помощью придуманного арсенала, защитных движений и обманных ударов, а потому заслужили почёт, в Копьёвской округе. В перерывах между сражениями, мы играли в футбол, а с наступлением зимы, устраивали хоккейные матчи. Так одажды, мы прошлись по дворам, выпрашивая копеечные и пятикопеечные медяки у взрослых, чтобы собрать деньги на мяч и купили его! После чего играть в футбол, пиная босыми ногами не по загрубевшей резине, а по кожаной поверхности мяча, нам стало куда проще.

Кстати о нашем мяче и цыганах… Мяч мы купили у дяди Ильи Сандуленко, главы многодетной, цыганской семьи. Который в отличие от скитающихся соплеменников, работал в леспромозе, а жену с детьми, не посылал ворожить и попрошайничать, на поселковой площади.

Смуглый до черноты, вислогубый и горбоносый Илья, не был красавцем, но на удивление всей округи, работал грузчиком и отменно плясал! Иногда в бригаде на перекуре, его просили: «Илья, спляши!». На что тот, смахнув пот, недовольно отвечал: «Устал я братцы! Ведь не молоденький!». Однако грузчики не успокаивались и дружно обещали: «Мы отработаем за тебя остаток смены, ты только спляши, дядя Илья!». В тот день он согласился…

Я был там и всё видел, однако не мог понять, куда подевалась его сутулость?! Пожилой человек, начал легко вышагивать, гордо вскинув голову и раскинув руки, словно птица. После чего, выбрасывая ноги в присядке, он стал подскакивать выше и выше, как будто взлетающий в небеса, вольный орёл.

Не дав товарищам, оправиться от изумления, Илья закружился волчком и потрясая телом, как от порыва встречного ветра, вдруг хищно бросился вниз, да скользнув на колени, вновь подхватился на ноги, чтобы повторить всё сначала. Причем в конце танца, как будто прижав добычу к земле, он встал на правое колено и горделиво застыл.

Родичи дяди Ильи, не оставляли его семью в покое и часто заявлялись табором, чтобы сытно и весело погостить, а отъезжая требовали, чтобы он бросил оседлую жизнь. После таких визитов, в доме Сандуленко, съесных припасов не оставалось и они голодали, в ожидании зарплаты. Тем не менее, дядя Илья не отступился и вместе со старшими детьми, остался работать в леспромхозе.

Когда я стал взрослым, то случайно встретил дядю Илью, возле железнодорожного тупика. Конечно, он постарел ещё больше, но меня признал и торжественно поделился: «Ты знаешь Анатолий, а ведь мне пенсию дали!». Я радостно заулыбался и искренне поздравил доброго, честного цыгана!

По приезду в Копьёво, я больше не мог хамить и безнаказанно покрикивать на старших, как делал это в Туиме. Под приглядом отца, Роза Адамовна начала присекать проявления, моей непотребной спеси, а после нашего переезда в директорский дом, случился мой последний припадок нахальства…

Так однажды, за ради пошива летнего платья, к нам деловито заглянула соседка, которая оговорив важные детали фасона, подалась уходить. Правда залюбовавшись вазоном, стоящим на круглой столешнице, нашего обеденного стола, она вдруг передумала и разговорилась с Розой Адамовной, вновь!

Я нарисовал карандашный рисунок, который торопился показать маме, но теперь снова, был вынужден ждать… Только меня, видать чёрт дёрнул за язык, поэтому я громко выкрикнул: «Мама!». Та не откликнулась. Конечно, я видел, что она занята, но тем не менее, требуя к себе внимания, заголосил снова: «М-а-м-а!». Когда соседка ушла, Роза Адамовна обеспокоенно вошла в детскую комнату и на немой вопрос, получила такой ответ: «Чего вам?! Я не звал!». Из-за моего хамства, мать вспыхнула, но отвесив дежурный подзатыльник, сдержанно вышла.

Вопреки здравому смыслу, я не успокоился и снова недовольно позвал: «Мама!». Та войдя, раздражённо бросила: «Чего тебе, сын?!». На что я, вновь нагло ответил: «Я вас не звал!». После этого, последняя капля терепения Розы Адамовны иссякла и она меня высекла. Наше противостояние длилось недолго, с пол часа…

– Мама!

– Что тебе?

– Я вас не звал!

Раз за разом, я спесиво звал мать, а она войдя в комнату, безжалостно лупила меня ремнём, но какие при этом, душевные муки она испытывала, я как нерадивый отпрыск, не понимал. После очередной порки, я звал её вновь, но всё тише и тише, а потом измученно замолчал… Теперь же, по прошествии многих лет, я вынужден признать, что лечение ремнём, благотворно подействовало на моё поведение.

В директорском доме, мы прожили полтора года, а осенью 1952 года, переехали в свой собственный, шесть с половиной на девять метров, построеный дом. Который был меньше служебного, но имел схожую планировку. В нем были две спальни, наша с Валеркой и родительская, а также небольшой зал и уютная кухня, оборудованная русской печью и плиткой. Вторая же печь, голландского типа, была выложена между спальнями, а к порадному входу с торца, была пристроена летняя веранда, с небольшой кладовой.

Кроме того, во дворе нашего дома, отец построил баню, под нисходящим навесом которой, позднее была сколочена стайка, из широкого горбыля. Мы построились на смежной территории, поэтому помимо владений Токаревых, наш огород граничил с казёным, леспромхозовским домом, в котором мы жили раньше, а таже с запущеным садом, отцовой конторы. Поэтому изредка, запаздывая с обеда, Николай Гурьевич проходил в конец нашего огорода и через перелаз, выходил к зданию конторы.

В тысяча девятьсот пятьдесят первом году, к нам с Кубани, приехал дядя Витя Слишин, вместе с женой Розой Степановной и четырёхлетней дочкой Ларисой. Которая росла невзрачной, носатой девочкой, однако весьма смышлённой и предприимчивой. В подтверждение чего, после очередной каверзы неугомонного Валерки, она заявила нам, что пожалуется отцу…

Тогда недовольный братец, начал её поддразнивать: «Ты ябеда, Лорка! Я-беда!». На что двоюродная сестрица, невозмутимо ответила: «Ты говоришь правильно, Валера… Ты беда, настоящая беда, для всех!». Оценив каламбур, взаимного обвинения, я примирительно засмеялся, а Валерка смутившись, почесал затылок.

После двухнедельного отдыха в Копьёво, при содействии отца, Виктор Адамович устроился в леспромхоз механиком. В тоже время, его жена Роза Степановна, трудоустроилась в детский сад, а всего через пол года, стала его заведующей. Казалось бы, жизнь Слишиных удалась, но получив служебное жильё, дядя Витя стал выпивать… Поэтому Николай Гурьевич, начал захаживать к шурину в гости и на правах начальствующего зятя, откровенно ругать.

Не обращая внимания на разговоры мужчин, Роза Степановна продолжала пудриться, вглядываясь в зерцало и пользуясь многочисленными притираниями, расставленными на тёмно-рыжей столешнице, лакированного трюмо. Из-за привычки краситься, тётя Роза кругом опаздывала и сорвала поездку в Туим…

В тот день, не взирая на поторапливания золовки, дяди Витина жена, долго наряжалась и отговаривалась: «Роза Адамовна, подожди! Мне осталось подкрасить брови, ну совсем чуть-чуть!». На что мама, отвечала с укором: «Мне то что?! Поезд не будет ждать!».

В итоге, собравшись и прибежав на станцию, мы увидели, что поезд уже тронулся, а дядя Витя нерывно вышагивает, возле вокзальной кассы. Немного отдышавшись, мама обречённо спросила: «Брат, ты билеты купил?». Тот: «Нет, а зачем?! Я ведь знал, что жена опаздает…». Той же осенью, тысяча девятьсот пятьдесят второго года, дядя Витя уехал работать в Заполярный город Норильск. Где прожил с семьёй, до заслуженной пенсии.

Глава 4. Посёлок Копьёво. 1951-1953 годы

В нашем четырёхтысячном посёлке, было две школы. Новая, четырёхлетняя школа в районе Лесной базы и средняя школа, в районе Трансконторы. Во второй класс, новой школы, выстроенной из золотистого кругляка, да окружённой белёным забором, пошёл Валерка, тогда как мне, пришлось учится в старой, холодной школе.

В отличие от братца, который припаздывая на занятия, мог быстро обойти дом Токаревых наискосок и войти в класс, с наспех придуманными извенениями, мне приходилось выходить из дома, за двадцать пять минут, до начала занятий. Чтобы пройдя по дороге и миновав железнодорожные пути, заблаговременно появляться в школе. Мой класс, располагался в короткой, парадной части Г-образного здания, которое ветхими тылами, выходило к хозяйственным постройкам, примыкающей улицы.

Обе школы, были оборудованны уличными туалетами и печным отоплением. Только в моей саманной школе, было всегда холодно… Тем более, что во время топки печи, расположенной при входе, тепло уходило в более высокий, длинный коридор. Поэтому в морозы, мы занимались одетыми.

Мне хорошо запомнился, первый учебный день, в Копьёвской школе, поскольку на входе, нас встретила полная, усатая женщина… Которая представившись завучем, вежливо затребовала, после чего получила, от раскланявшейся Розы Адамовны, мой самодельный, сделанный из общей тетради, помятый дневник! Поэтому испугавшись, я мысленно запричитал: «Ой-ей-ей, мне не сдобравать! Какая грозная начальница…». Ведь кроме пятёрок, в моём дневнике были жирные двойки, которые перед зимними каникулами, я нахватал в Туимской школе.

В моём Копьёвском классе, помимо сверстников, учились дебоширы-переростки. Например верзила Селиверстов, был аж на целых пять лет, старше меня! Поэтому мой новоявленный класс, мог вывести из себя, любого учителя. Кроме бывшего фронтовика, Скорогобогатова Павла Александровича.

Так как Павел Александрович, наш классный руководитель, обладал не только закалённым в боях, непоколебимы характером, но и собственной методикой, юношеского перевоспитания. Поэтому отъявленных хулиганов, вопреки рекомендациям Советского педагога Макаренко, он хватал за шкварник и бил об стены! В таких случаях, расслышав приглушённый стук, в смежных классах смекали, что Скоробогатов реализует свои новаторские приёмы, ускоренного воспитания. Вследствие чего, взрослые дебоширы его боялись, правда не настолько сильно, чтобы перестать засовывать нас – школьных малолеток, под парты или не изводить тычками, в перемешку с ненавистными подзатыльниками.

Иной раз, давая выход молодецкой силе, верзилы-переростки врывались в кабинет и стремительно взгромоздив парты в угол, подавались вон… Так что мы – их одиннадцатилетние одноклассники, войдя в кабинет после звонка, под окрики очередной, разозлённой учительницей, были вынуждены молчаливо, расставлять всё на место! Ведь позорно жаловаться, никто не хотел. Именно поэтому, в отличие от других помещений школы, в нашем классе внезапно, срывая контрольные и диктанты, пропадал электрический свет.

Когда великовозрастные оболтусы, что-то подстраивали со светом, то всех выгоняли из класса. Тем не менее, спрятавшись под партой, я однажды увидел, как воровато оглянувшись, Селиверстов положил комочек промокашки, смоченной в солёной воде, на центральный контакт, выкрученной лампочки и затем осторожно, ввернул её обратно, в свисавший патрон.

В начале следующего урока, лампочка светила исправно, но через пять минут, когда патрон нагрелся и просушил промокашку, свет погас. Впрочем, я уже не был этому рад… Ведь после звонка на урок, Селиверстов увидел меня, вылазящего из под парты и пригрозил кулаком, а после уроков, в качестве наказания за обман, надрал мне уши.

В Туимской школе, за редкими дисциплинарными двойками, я учился достаточно хорошо. По крайней мере, в аттестате за четвёртый класс, было всего две четвёрки. Тогда как в Копьёвской школе, после окончания первой четверти, в моём табеле появилась, постыдная тройка!.. Выставленная Антонидой Тимофеевной, учительницей немецкого языка.

Николай Гурьевич встревожился и пригласил позаниматься со мной, в качестве репититора, леспромхозовского инженера. Только его задания, направленные на заучивание немецких слов, не принесли должного результата, а Антонида Тимофеевна, даже за старательные ответы, ставила мне, лишь тройки. Поэтому, я невзлюбил немецкий язык и окончательно отстал, от школьной программы.

В седьмом классе, у меня случился рецедив высокомерного, безответсвенного поведения. После обрызглых занятий в школе, я спешил на улицу, где ни о чём ни думая, вольготно бегал. Так что в табеле успеваемости, в конце третьей четверти, у меня оказались сплошные тройки, а среди текущих оценок, появились двойки.

Благо, что рецидив был вовремя вылечен отцом, отхлеставшим меня широким, офицерским ремнём. Порка была шумной, но физически терпимой, о чём впоследствии, я благоразумно помалкивал. Тем не менее, терапевтический эффект был достигнут… Я начал учиться на четыре и пять, за исключением нелюбимого и давно запущенного, немецкого языка.

Помимо великовозрастных парней, в нашем классе учились девочки, на три года старше меня. На уроках, они вели себя прилично, но на большой перемене в школьном дворе, тоже озорничали… Так однажды, Верка Воронина сорвала с меня шапку и не возвращая, начала ей перекидываться, вместе с подружками. Я же метался между ними и недовольно кричал: «Отдай! Ну отдай, Верка… Дай!..». На что та, наморщив носик, презрительно отвечала: «Дала бы, да только не здесь… Не на школьном дворе. Может пойдём за сарай?!». Чем застыдила меня, до пунцового цвета.

Мама с раннего детства, воспитывала во мне, вместе с Валеркой, уважительное отношение к девочкам и добилась успеха. Я не дразнили одноклассниц, не приставал к ним с глупостями и не таскал за косички. Именно поэтому, обнаглев от безнаказанности в шестом классе, Люся Следовская и Катя Мокшанская, начали выкрадывать мой дневник и без зазрения совести, ставить в нём красными чернилами, колы и двойки. Приписывая ехидные замечания. Прекрасно зная, что я не пожалуюсь.

Потом они стали плеваться! Я несколько дней терпел, пока выдержка не покинула меня… Горбунью, болезненную Катю Мокшанскую, я тронуть не мог, поэтому мне достало выдержки, подкараулить Люську и вдарить ей коленом, под дых… Та вскрикнув, залетела под школьную парту! Где всхлипывая, просидела до звонка.

Не долго думая, вошедшая в класс учительница, отвела нас к директору. Который начал допрос: «Что ты сделал, Тарасов?!». Я долго сопел не отвечая, а потом испуганно выдавил: «Спросите у неё, у Мокшановой… Пущай она скажет!». Тогда тот, обратился к болезненно вхлипывающей девочке: «Люся, что между вами произошло?». Та молчала… Ничего не выяснив, директор отправил нас в класс.

Наши увлечения, вспыхивали неожиданно и распостранялись по школе, словно пожар! Играя в футбол, мы разбивались на две комманды и выкладываясь по полной, гоняли по снегу, задубевший мяч или всей школой, вдруг начинали конструировать бумажные самолётики. Забрасывая широкий двор, причудливыми моделями.

Кроме того, все мальчишки соревновались, набивая лохматую «зоску»! Причём было не важно, как именно её набивать… Коленом, щёчкой или носком туфли. Ведь главное, что бы она выше взлетала и как можно дольше, не опускалась на землю. Натренированные ребята, приловчились делать больше сотни повторений, за один подход.

Почему зоска, называлась именно так, мне неизвестно, а вот делать её, из длинных клочков шерсти, соединённых кожаным шнурком, со свинцовым шариком, мне случалось не раз… Для этих целей, я использовал небольшие отливки, выплавленные из аккумуляторного свинца, а также овчиный мех, вырезанный из отцовского тулупа. За порчу которого, я был выпорот по осени. Когда подготовив санный выезд, Николай Гурьевич заметил в коробе, распущеный на полосы, старый ремень и незаменимый в поездках тулуп, с выстреженной шерстью в районе спины.

Прячась за школьными сараями, мы начали играть в чику, проигрывая монеты на переменах. Ведь копейки, у нас водились… Разве что вскоре, разобравшись в том, что тяжёлый биток, при ударе деформирует медяки, мы стали играть в пристенок. В ходу была любая мелочь, поэтому многие ребята, растащив захоронки предков, играли потемневшими серебрянными или золотыми, причудливыми царскими монетами.

В те дни, я начал теребить распухший сосок. Что заметил Валька Фролов, который на год, был меня старше. Поэтому зная причину, он осклабившись разъяснил: «Готовься Тарас! Скоро вокруг уда, вырастут волосы, а во снах, начнут сниться одноклассницы в интересных позах. Так начинается половое созревание!». Валька оказался прав. В своих дрёмах, я действительно начал видеть девочек, да не абы как, а при таких делах, что меня бросало в жар! После чего проснувшись, однако перепутав сон с явью, я боялся того, что они теперь забеременеют. Ай-яй-яй…

Когда в Хакасси начался разгар ранней, весенней оттепели, умер Великий Вождь Советского Народа – Иосиф Виссарионович Сталин. В тот роковой день, пятого марта, в нашем посёлке уже было тепло, поэтому детвора вышла гулять, в одних портах и рубахах, а некоторые парни, скинув зимнюю обувь, прохаживались босиком. При этом, вечерней кончины Вождя, ещё не случилось…

Утром шестого числа, когда я досматривал в кинотеатре, вторую серию фильма «Тарзан в западне», с улицы донеслись гудки Копьёвских котельных. Взрослые повставали, с ужасом вопрошая: «Неужто беда, снова война?!». Кино остановили. Когда загорелся свет, на сцену вышел директор клуба и трагически сообщил: «Сегодня умер, товарищ Сталин!». После чего в зале, раздались вопли и стенания женщин. Которые между прочим, вспоминали его достижения… Индустриализацию, победу в войне и ежегодное, мартовское снижение цен, на продукты питания.

Ведь Советский Народ, искренне любил, сердечно благодарил и боготворил Иосифа Виссарионовича! Разве что, он делал это не самостоятельно, а под воздействием информационных, воспитательных и запретительных мер. Причём важные новости, сперва передавались по радио, Советским Информационным Бюро.

Ежедневно, в ожидании новых сообщений, пенсионеры собирались на центральной площади Копьёво, возле репродуктора и обменивались местными новостями, а после выступления Московского диктора, передавали услышанное остальным жителям.

Кроме того, все Средства Массовой Информации в СССР, в том числе зарождающееся телевидение, тиражировали или вещали новости, под контролем ЦК КПСС. Вследствие чего, разночтений не было и жители родной сибири, безоговорочно верили Советской власти. Не подозревая о массовых репрессиях населения и о существовании мощной сети, карательного ГУЛАГА.

Все достижения Советского Народа, пропоганда приписывала исключительной роли ЦК КПСС и личному гению Иосифа Виссарионовича Сталина. Именно поэтому, после его смерти, люди страшились будущего. Боясь повторения голодомора или кровопролитных войн, а потому горевали.

Тремя днями ранее, когда в Копьёво стало известно, о болезни Иосифа Виссарионовича, меня как главного художника редколлегии, привлекли к написанию информирующих беллютеней, а после его кончины, попросили оформить траурные рамки, для школьных портретов.

В разгар цветущей весны, в Великой Стране Советов, показали четырёхсерийный, трофейный фильм «Тарзан». Восторг Советских граждан был неописуем, а легковерные дети, громко кричали, подражая отважному герою, раздражая старших. Впрочем, неравнодушные взрослые тоже имелись… Например наша мама, которая после просмотра картины сочинила и воодушевленно продекламировала стих, посвящённый красавице Джейн. Рачительно заботящейся, об обезьянке Чите.

Помимо двух кинолент про Тарзана, мне запомнилось множество других, не менее захватывающих, трофейных фильмов. Таких, как «Таинственный знак» о Зорро, «Граф Монтекристо», «Друзья и враги Америки», «Под кардинальской мантией», «Башня смерти», «Остров страданий», «Королевские пираты» и покоривший сердца Копьёвских мальчишек, непобедимый «Робин Гуд».

Иногда оглядываясь назад, я сожалею о том, что пришедший к власти Никита Сергеевич Хрущёв, ради собственной популярности, развенчал культ личности Иосифа Сталина. Нет, я не оспариваю бесчеловечные репрессии и расстрелы, прокатившиеся в 1930-х годах, по Советской земле, которые в том числе, унёсли безвинные жизни, моих близких родственников, но также считаю, изобличительную деятельность Хрущёских комиссий, не менее пагубной для граждан СССР. Потерявших доверие, на примере моего отца, к направляющей деятельности, Центрального Комитета Коммунистической Партии.

Люди вдруг поняли, что на высших должностях государства, могут находиться не умные и честные люди, а безнаказанные убийцы, стяжатели и негодяи. Поэтому вера в Светлое, Коммунистическое будущее, дрогнула в сердцах трудящихся. Во времена Хрущёвской оттепели, появились политические анекдоты и стихи. Например такой анекдот…

– Папа скажи, а дедушка Ленин, был хорошим человеком?

– Конечно хорошим!

– А товарищ Сталин?

– Плохим, сынок. Очень плохим!

– А дедушка Хрущёв, он хороший или плохой?

– Как помрёт, тогда и узнаем.

Или нижепреведённый стих.

Товарищь верь!

Придёт она, на водку старая цена!

И на машины будет скидка!

Когда на пенсию, уйдёт Никита…

Примерно в таком же ключе, читая в прямом или обратном порядке, мы шутливо расшифровывали аббревиатуру Высшего Совета Народного Хозяйства СССР – СНХ: «Стране Нужен Хозяин. Хозяин Нашёлся Сам. Самый Настоящий Хам. Хрущёв Никита Сергеевич». Или анекдот о том, как председатель Совета министров СССР, крестьянина жить научил…

Как-то раз, надеясь на дельный совет, написал кубанский колхозник Панас, письмо Никите Сергеевичу… Посетовав на то, что пришла старость, а жизнь у него бедная. Почта отработала споро и через две недели, пришёл немногословный ответ. В котором Московский властитель, пожелав крестьянину здравия, посоветовал меньше спать.

Как же так, задумался Паснас, мы встаём с бабкой, вместе с первыми петухами, да ложимся затемно… Выходит, что часов до двух ночи, спать не положено?! Сидит он на табуретке, да через окно, в кромешную темноту пялиться. Глядь-поглядь, а возле колхозного амбара, чей-то ночник замерцал. Удивился Панас: «Кому же это, в нашей деревне не спиться?».

Не долго думая, выскочил дед из своей хатынки, да незаметно приткнувшиськ амбарной завалинке, узрел некий исход… Первым из склада, с мешком зерна на плече, показался председатель, а следом за ним, вышел главный зоотехник и агроном. Панас не сплоховал, а метнувшись в склад за прибытком, пристроился в хвост, исчезающей колонны.

Через пол года, дед зажил привеваючи, а потому с чувством благодарности, отписался в Московский кремль: «Дорогой Никита Сергеевич! Послушался ять, вашего совета и теперича достойно живу… Можно сказать, как сыр в масле катаюсь! Меньше сплю, зато зарабатываю.

Теперича с бабкой, мы едим не только щи, но колбасы копчёные, да прикупили на выход, городской гардероб. Поскольку в следующем месяце, мы едем в столицу, чтобы увидеть Царь-колокол, Красную площадь и мавзолей. Только не ведаем, можно ли Вас навестить, со своими гостинцами? Благодарю Вас, за дельный совет! Колхозник Панас.

Получив благодарственное письмо, Хрущёв очень удивился и ответно телеграфировал: «Приезжай!». После приезд в Москву, довольный дед заявился в секретариат ЦК КПСС, треся перед чиновниками, пригласительной телеграммой и домашними склянками, с варениями и солениями. Тогда как секретарша, позвонив в кабинет правителя, настороженно уведомила: «Товарищ проходите! Никита Сергеевич вас ждёт, только авоськи оставьте…».

После приветствия, крестьянин поведал Никите Сергеевичу, о своём житье-бытье, а под конец доброжелательной беседы, посетовал на то, что секретарша не позволила ему, угостить копчёным салом, да зрелым мёдом, такого дальновидного руководителя…

На что в ответ, поперхнувшись слюной, Хрущёв потребовал: «Вертайся в приёмную Панас, тащи сало… И скажи тамошним, чтоб не чинили препятствий!». В приёмной дед огляделся. Только банок с варениями и солениями, как и копчёностей всяких, он не увидел! Поэтому он, расстерянно воскликнул: «Вот так дела! В Москве тоже не спят!».

В пятидесятых годах, я тоже написал политический стих.

Эй вы!

Сломленные годами,

лица теряющие цвет.

Немало общего меж нами,

нам в жизни,

серенький рассвет,

а стекол розовых с очками

давно в помине нет.

За Коммунизм,

и ты и я!

За Родину,