Виктор Анатольевич Тарасов-Слишин
Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый
Глава 2. Малые Арбаты. 1950 год
Ёлки-палки! Ведь хорошо известно, что любой мальчишка, за погожий день, способен набегать не один десяток километров! Я не был исключением, расхаживая босиком и крутя пидали велосипеда, загрубевшими ступнями. В погожий день, я успевал порыбачить, искупаться в речке и проведать Виктора Полторацкого, моего двоюродного брата. Который проживал в соседних Абатах. Или попить чая, в гостях у дяди Коли Зубрицкого, двоюродного брата, моего отца.
Помимо прочего, вместе с друзьями, я часто бегал в лес, в поисках саранок, щавеля и прочих, таёжных вкусностей. Пока Николай Гурьевич руководил леспромхозом, а Роза Адамовна столовой, назначенная заведующей, в доме верховодила, строгая тётя Слава. В семейном альбоме, сохранились фотокарточки, на которых запечатлены кухарки и рабочие леспромхоза, отдыхающие после обеда. На первом снимке, Роза Адамовна запечатлена в шляпке. Тогда как на втором, она заметна в конце столовой, рядом с женщиной в белом платье.
На новом месте жительства, я заскучал. Кроме того, мне не понравилось, что Валерка беспрекосовно слушается тётю Славу, да на правах старожила, покровительствует мне. Правда когда мы пошли рыбачить, я повеселел. Попутно выяснив, что наша речушка Арбатка, возле соседского села Арбаты, впадает в глубокий Абакан. Расставив удочки, мы начали купаться. Пока я плавал, переплывая узкое русло, Валерка нырял и учился плавать. Потом мы разлеглись на тёплом песке, загорая под солнцем и сделали «татуировки».
Мы приложили на мокрые плечи, ольховые листки. Чтобы их клейкий фермент, остался на коже, а затем посыпали липкие места, дорожной пылью. После чего, на наших плечах, появились контуры светлых листьев, с мелкими прожилками. Которые к огорчению, смылись водой, во время дальнейшего купания. Толи дело, наш отец! Который до пояса, был разукрашен настоящими, армейскими татуировками.
Правда из-за нательных художеств, он теперь редко показывался с голым торсом на людях, а на мои недавние расспросы, откровенно ответил: «Мои татуировки сынок, это грехи молодости! Ещё в начале службы на флоте, будучи тщеславным матросом-салагой, я познакомился во Владивостоке, с известным татуировщиком. Который со знанием дела, отработал полученный гонорар…».
Если оставить без внимания, нравственную подоплёку содеянного, то посмотреть на видные художества, имело смысл… На груди Николая Гурьевича, красовалась выплывающая на гребень волны, подводная лодка. На спине, раскинув крылья, парил гордый орёл, а на широких плечах, в овальных рамках, были запечатлены лики Вождей Мирового Пролетариата. Владимира Ильича Ленина и Иосифа Виссарионовича Сталина. Которые с разных сторон, взирали на любопытных обывателей. На руках отца, были выколоты морские вымпела. Причём все наколки, выглядели изящно.
Чаще всего, мы купались на протоке возле моста, ниже по течению, где меня скрывало с головой. Потому что там, было ровное, песчаное дно. При ширине русла, меньше десяти метров. В других же местах, речка была мелкой и каменистой. Мне нравилось там нырять и разглядвать проплывающих рыб. Хотя потом, невзирая на чистоту воды, глаза сильно щипало. Причину чего, я выяснил позднее. Многие ребята постарше, включая меня, переплывали протоку.
Играя в речные салки, мы ныряли вслепую и извернувшись под водой, отплывали в случайном направлении. Намеренно сбивая с толку, догоняющего голящего. После очередной игры, я стоял на мосту и разговаривал с друзьями. Как вдруг, раздался громкий крик: «Утонул! Тарас Валерка, утонул!». Ребята кричали с берега и показывали на середину протоки. Где белокурая голова брата, колебалась у поверхности воды.
В отчаянном порыве, я сбежал с моста и не успев вдохнуть воздуха, занырнул с берега. Глядя под водой, я заметил, как вяло шевельнув конечностями, Валера пошёл на дно. Попутно теряя изо рта, пузырьки воздуха. Мне пришлось встать, чтобы обхватив его под мышки, приподнять над водой. После чего, превозмогая сопротивление воды, я вынес брата на берег. Он был спасён, но мы оба, ещё долго отлёживались на пляже, нахватавшись воды.
В той истории, мне не понравилось поведение, компании парней. Которые года на три, были старше меня. Поскольку один из них, прекрасно зная, что Валерка не умеет плавать, поймал его на «слабо»! Вот почему, мой братец был вынужден, дабы не прослыть болтуном, нырнуть в реку и выйти из воды, на другой стороне. Однако он, переоценил свои силы и начал тонуть… Так почему же зачинщики спора, прекрасно умея плавать, не поспешили на помощь, а остались на берегу?!
Мы утаили от родителей, этот нелепый случай. Так как знали, что за такой проступок, отец накажет ремнём… Первого за участие в споре, а второго за ротозейский недогляд. Так происходило всегда, после безрассудств Валерия. Который в отличие от меня, словно заговоренный чертёнок, ничего не боялся! Да, мы были разными. Как внешне, так и по характерам…
В раннем детстве, я сильно походил на Николая Гурьевича. Тогда как в Валеркином лице, угадывались черты, бабушки Антониды, а потому отец, прощал ему многое. Причём мама, по обыкновению меня наказывала, вместе с братцем, вопреки невиновности. Кроме того, искренне отвечая на вопросы родителей, я часто получал нагоняй, за недовольный взгляд изподлобья. Именно поэтому, я считал, что отец любит брата, сильнее меня.
В последующие годы, я перестал доверять, высказываниям шаловливого братца и начал их, по возможности проверять. Только понять, когда с невинным видом, Валерка о чём-то недоговаривает или намеренно врёт, было непросто… Когда по его вине, меня били ремнём, он не заступался, а просто молчал, глядя в пол. Почему? Неужели решил, что раз не пойман, значит не вор?! Мол, брат не выдаст, а значит не стоит подставлять тылы…
В последующие годы, Валерий научился плавать и его непреходящей страстью, стала нырковая рыбалка. Так как тот, Кубанский способ, ловли речной фарели на Лабинке, он не забыл… Теперь всё чаще, он заныривал в реку и пошарив под камнями, доставал рыб. Мне хорошо запомнилась, одна из наших поздних, Копьёвских встреч. Когда прилетев на материк, из Заполярной Дудинки в отпуск, я заехал к нему в гости, вместе с женой Антониной и младшим сыном Витей.
При встрече, Валерка оказался в сильном подпитии. Вот почему, на правах старшего брата, я начал ворчать… Тот отмолчался, но чтобы прийти в себя, захотел искупаться. Мы пришли на Чулым. Глядя с берега, я засёк по часам, когда брат нырнул и начал плавать возле дна, перебирая руками. Сперва я беззаботно улыбался, но когда пошла третья минута, я решил раздеться, чтобы успеть на помощь, если что-то, пойдёт не так…
Когда я скинул пиджак, а затем прыгая на одной ноге, начал развязывал шнурок, на правой туфле, он вынырнул! Удерживая в руках килограммового, извивающегося налима. В этот момент, рядом рыбачивший мужчина, даже сплюнул от досады и пробормотал: «Ему что, водяной помогает?! Торчу здесь, битых два часа, а клёва нет!». После третьей рыбины, пойманной голыми руками, брат пожаловался: «Наверно ты прав! Мне не нужно было, нырять по пьяни. Что-то голова разболелась, Толян…».
Вот почему однажды, его излюбленная рыбалка на ощупь, обернулась трагедией. В выходной день, двадцать четвёртого июля, тысяча девятьсот восемдесят второго года, Валерий привычно нырнул за рыбой, но из-за резкого сужения сосудов, произошёл дыхательный спазм… Из речной протоки, его поспешно вытащили друзья, которые в честь Дня коммунальщика, выпивали на берегу. Во время исскуственного дыхания, брат рефлекторно сжал челюсти, но в себя не пришёл.
Затем подоспели врачи скорой помощи, в инструментарии которых, не нашлось трахеостомической трубки и сердце Валерия остановилось. Вскрытие показало, что он просто задохнулся, из-за спазма гортани. Правда в окончательном заключении, паталогоанатом написал, что капля воды, всё же попала в трахею… Из-за которой, произошло роковое сокращение, легочной мускулатуры. Таким образом, он обезопасил халатных врачей, от справедливого негодования друзей и родственников усопшего. Рассудив по-свойски, что никчёмной руганью, Тарасова Валерия не воскресишь.
Анна Адамовна Адамёнок, мамина старшая сестра, тоже поселилась в Малых Арбатах, вместе с детьми Тоней и Лёней, выйдя замуж второй раз, за рыжеволосого Григория Ткаченко. С которым она познакомилась, после войны. В те годы, Ткаченко проживал в Тупике, возле железнодорожного разъезда и трудился на нижнем складе, Туимского леспромхоза.
Когда он узнал, что муж тёти Нюры – Устин Антонович Адамёнок погиб, то преисполнился к ней, искреннего сочувствия. Так что в последствии, участвуя в воспитании сирот, он вёл себя предупредительно. Есть семейная фотокарточка, на которой дядя Гриша, запечатлён в центре. Справа стоит его мать, а слева находится Анна Адамовна Адамёнок, которая стала его женой. Внизу справа, запечатлён отец Григория, а слева сидит, его младший брат.
После нескольких лет совместной жизни, Григорий понял, что народить совместных детей, тётя Нюра не сможет, а потому регестрироваться, они не стали. Ещё мне известно, что первый муж Анны Адамовны, отец Тони и Лёни – Адамёнок Устин Антонович, 1903 года рождения, уроженец Конка, воевал на Ленинградском фронте и пал смертью храбрых, 20 января 1944 года. Во время освобождения Старой Руссы. Имел правительственные награды СССР.
Двухквартирный дом, тёти Нюры и дяди Гриши, был недалеко от нас. Тем не менее, со своим двоюродным братом Леонидом, я виделся нечасто. Поскольку он, будучи на четыре года меня старше, имел взрослые интересы. В подтверждение чего, однажды выглянув из окна, мама воскликнула: «Поглядите-ка дети, как вышагивает повзрослевший Лёнька! Нынче заметно, что не только вздёрнутый нос, он уноследовал от отца, но и выдержанный характер, в придачу к гордой походке…».
В четырнадцатилетнем возрасте, ещё по-детски светловолосый Леонид, начал прилюдно курить. Правда тогда, когда его не видит Анна Адамовна, его мама или отчим Григорий. В следствие чего, он начал разживаться табаком там, где придётся… Иногда с ним делились куревом взрослые, но чащё всего, он отсыпал махорки, из мешочка дядя Гриши или таскал папиросы, из ящика моего отца.
В середине июля, Роза Адамовна задумчиво посчитала пачки папирос, которые начали быстро исчезать из коробки, стоящей в прихожей нашего дома, а затем напоила чаем племянника, зачастившего в гости. Когда тот ушёл, она вновь пересчитала папиросы и выяснила, что одной пачки Прибоя, теперь не хватает! Понятное дело, что о воровстве Леонида, она решила рассказать Анне, своей старшей сестре. К которой она отправилась, невзирая на палящее солнце… Прихватив сантиметр, картон и ножницы, для снятия мерок с её фигуры и нарезки выкроек, ввиду обещанного пошива, летнего платья.
Тем временем Леонид, раздевшись до трусов в огороде, начал прополку, молодого картофеля. Правда вскоре, расслышав требовательный стук в ворота, он отставил тяпку и удивлённо отпёр, входную дверь. На пороге возникла, его грозная тётка! Которой втайне испугавшись, он правдиво сообщил о том, что родителей дома нет…
Возвращаясь домой ни с чем, недовольная Роза Адамовна, обратила внимание на свисающие с забора, штаны племянника. Подозрительно заинтересовавшись содержимым, их оттопыренных карманов. Только ворованных папирос, после скурпулёзного досмотра, в них не оказалось, в отличие от приличного запаса, мелкой махорки. Вот когда, решив пристыдить Лёню, она высыпала махорку на землю, а карманы отрезала! Так что вечером, на удивлённые расспросы Анны Адамовны, мол, а кудаже сынок, исчезли твои карманы?! Он был вынужден, расстерянно ответить: «Я не знаю, мама… Вы лучше, у тёти Розы спросите!».
В конце июля, наши ребята из Малых Арбатов, затеяли бороться. Мне в партнёры попался мальчик, одного роста со мной, правда постарше. Во время схватки, я отчаянно сопротивлялся, но начал проигрывать… В какой-то миг, от чрезмерного напряжения, у меня в паху, что-то тихо хруснуло, а потом возникла, сильная боль. В последующие три дня, неприятная ломота отступила, но паховая область опухла. Вот почему Николай Гурьевич, запряг лошадей в ходок и повёз меня на осмотр к врачам, в районный центр.
В посёлок Таштып, мы поехали по короткой дороге, через гору «Матрос». На верх которой, наши лошади уверенно поднялись, а вот крутой спуск, был необычайно опасен. Поэтому Николай Гурьевич, заклинил колёса телеги… Пропустив вдоль задней оси, запасную оглоблю, концы которой, он надёжно привязал к обрешётке ходка. Во время спуска, хомут едва не налез, коренному жеребцу на уши, а прочная шлея, удерживаемая репицей его хвоста, натянулась струной.
Вскоре, мы заехали в поселение Абаканского железоделательного завода, которое после Гражданской войны, стало называться Абазой. Где добывающих шахт, теперь не осталось. В местном магазине, моё внимание привлёк перочинный нож, со множеством складных лезвий и дополнительных приспособлений. Который стоил, всего четырнадцать рублей! Только отец, вопреки моим уговорам, его не купил.
В родовой Абазе, родился и вырос, не только мой дед Гурий Иванович, но и мой отец Николай. В этом посёлке, и по сей день, живут наши родственники. Причём рассказ дяди Архипа, брата моей бабушки Антониды Прокопьевны, в девичестве Изотовой, мне даже запомнился… Из-за того, что в детстве, он едва не утопил в реке, своего будущего зятя! Когда прыгнув с крутого берега, в Абаканский затон, он неожиданно свалился, на выныривающего Гурия…
Когда мы прибыли в Таштып, посёлок районного центра, я начал разглядывать срубы домов и вскоре понял, что они похожи на абазинские. Причём Ширинская Районная Больница, располагалась в обычном, потемневшем от времени, одноэтажном бараке. Врачи в которой, сразу же определили, что у меня вылезла, паховая грыжа и назначили операцию. Так что, после разговора с хирургом, отец уехал домой.
Под местным наркозом, мою грыжу вырезали… Я запомнил яркий свет, белые халаты и марлевые повязки, на лицах медицинских сестёр и врачей. Моё тело, было беспомощно распластано на холодном, обернутом клиёнкой, хирургическом столе и надёжно привязано брезентовыми ремнями, за руки и за ноги, к его поверхности. Я слышал указания врачей, хруст разрезаемых тканей и металлическое позвякание, возвращаемого на лотки, операционного инструмента.
Ай-яй-яй! Мне было страшно и временами, несмотря на обезбаливающие уколы, действительно больно… Вследствие чего, главный врач спокойно, но требовательно сказал: «Ты что Толя, боишься?! Расслабь мышцы, ведь работать мешаешь…». В следующий миг, анестезия подействовала полностью, так что моё сердечко перестало трепетать и я расслабился. Только мои ноги, необычно выгнулись и иллюзорно удлинившись, коснулись потолка.
На четвёртый день, после операции, я самостоятельно поднялся, а на седьмой день, приехал отец и отвёз меня домой. Первое время, я не делал резких движений и ходил медленно, боясь потревожить зарастающий шов. Хотя случалось, что забывчиво рванувшись вперёд или подпрыгнув, я всё же испытывал, досадную боль.
В это время, я зачастил на конный двор. Где начал помогать конюхам, сперва кормить и чистить лошадей, а затем самостоятельно выводить, на речной водопой. Тем не менее, заскакивать на лошадей с разбега, мне было нельзя. Поэтому вскоре, я научился вскарабкиваться на конскую спину, используя низкий забор или речной валун.
Конюх дядя Вася, научил меня относиться к лошадям осторожно, чтобы избежать травм и увечий. Например сухарь или ломоть солёного хлеба, им следовало подавать, только с открытой ладони. Чтобы передними резцами, питомец случайно, не отхватил тебе пальцы. Кроме того, к лошадям нужно подходить слева и ни в коем случае, не приближаться сзади…
Так как среди них, помимо приветливых и спокойных выкормышей, были злобные и коварные! Которые услышав подозрительный шорох, лягали всякого, вне поля зрения. Что с непривычки позабыв, я чуть не схлопотал удар копытом, но к счастью вовремя, отпрыгнул в сторону… Из-за чего мой послеоперационный шов, частично разошёлся, доставив жгучую боль и упрёки родителей. Тем не менее, второй раз в больницу, я не поехал. Вледствие чего, новый рубец, ещё мне долго не позволял, напрягать пресс и выполнять силовые упражнения, на перекладине.
В середине августа, жители Малых Арбатов двинулись в горы, чтобы накопать про запас, бордовых корешков, какого-то сладкого растения. Мы с Валеркой, тоже пошли и помогли маме, накопать полный рюкзак, этих корней. Которые вечером, после возвращения домой, Роза Адамовна разложила на столе в летней кухне, оставив сушиться.
На следующий день, играя во дворе, я неожиданно услышал, мамин крик! Так что, порознь с Валеркой и Лёней, мы ринулись ей на помощь и застали возле кухни-веранды, потирающей на левой руке, осиный укус. Жалостно попричитав и наложив на воспаление, мокрое полотенце, Роза Адамовна потребовала: «Ребята, делайте что хотите! Только ос, к обеду Николая Гурьевича, в кухне быть не должно. Ты Лёня, за старшего!».
Мы с Валеркой, удивлённо переглянулись, а Леонид задорно спросил: «Ну что братки, готовы повоевать с осами?!». На что я, ответил не раздумывая: «Конечно!». Тогда как Валерка, серьёзно поинтересовался: «Это как?». Тот пояснил: «Вначале, мы сделаем факела, которые пропитаем бензином. Затем оденемся, чтобы осы, не могли нас ужалить, а тётя Роза платками, завяжет нам лица… После этого, мы зажгём факела и выжжем гнездо, под потолком летней кухни!».
Сказано – сделано. Мы зажгли факела и вошли на веранду, с бодрящим напутствием Розы Адамовны: «Устроите пожар, высеку и оторву уши!». Войдя на веранду, Лёня обнаружил неправильный, серый шар возле потолка. Причём осы, недавно расстревоженные мамой, уже успокоились. Поэтому он смело поднял, зажжёный факел. Гнездо задымилось и вспыхнуло, а опаленые насекомые, начали падать на пол. На котором, мы с Валеркой, их дожигали…
Ещё два гнезда, Леонид обнаружил в кладовке и на чердаке, которые мы так же, выжгли без поисшествий. Когда остатки ос, ещё злобно кружили в воздухе, скрипнула входная калитка и во двор вошёл Николай Гурьевич. Как вдруг, он резко остановился и смахивая с переносицы осу, громко закричал: «Ёшь в… вашу мать! Вот же гадина, ужалила!». Его глаза в миг заплыли, а мама ахнув, торопливо схватила влажное полотенце и наложила компресс. Присев на веранде, отец беспомощно пожаловался: «Ну и как теперь, я покажусь в конторе?!».
На этом, наши приключения не закончились. Леонид вспомнил, что он видел большое гнездо, на старой мельнице и мы поспешили туда… Только под стропилами, гнездились не осы, а шершни! После уничтожения их гнезда, один разозлённый шершень, влепил жало Валерке в лоб. Настолько болезненно, что тот упал на задницу. Пришлось нам, вести раненого домой.
Только перед калиткой, Леонид благоразумно исчез и все громы и молнии, за ужаленного, разревевшегося братца, достались мне. Под вечер, наш дом превратился в лазарет. В котором мама, став внимательным доктором, лечила пострадавших, тогда как я, в качестве дежурного санитара, выполнял её поручения.
Глава 3. Туимская Новостройка. Переезд в Копьёво. 1950-1951 годы
Первого сентября, я пошёл учиться в пятый класс, семилетней Арбатской школы и запомнил первый урок, иностранного языка. Когда учительница продекламировала выражение, обучающее германским атиклям: "Дер айне, дер афе, даз кинд".Что означает: та самая, ещё маленькая обезьянка…
В середине сентября, получив новое назначение, мой отец выехал в Орджоникидзевский район Хакассии… Чтобы в посёлке Копьёво, приступить к обязанностям директора Копьёвского леспромхоза и как можно скорее, получить служебное жильё. Поэтому в Арбаты, пожаловал дедушка Гурий и забрал меня в Туим, дожидаться переезда родителей.
После приезда в Туим, я начал учиться с третьей смены, в переполненной центральной школе. Поскольку в Новостройке, была только четырёхлетняя школа, а средняя школа в районе Городка, ещё была не достроена. По этой причине, вместе с прочими школьниками Новостройки, старше двеннадцати лет, я начал по хлипкой лежнёвке, минуя болото и ельник, ходить на занятия в центр.
Первый урок в школе, начинался в пять часов вечера, ещё засветло, а вот последний урок, заканчивался почти в десять часов, когда на улице была, уже кромешная темнота. Из-за чего многие ребята, обзавелись ночными фанарями, в которых использовалась восковая свеча.
В воскресный день, вместе с бабушкой Антонидой, я тоже отправился в промтоварный магазин, чтобы выбрать себе желанный фонарь. Только продавщица, нам буднично сообщила, что все светильники раскупили школьники, ещё на прошлой неделе…
Успокаивая меня дома, дедушка Гурий пообещал, что закажет самодельный фонарь в рудничной мастерской. Так что, через три оговоренных дня, я получил в пользование, сделанный из листовой жести, квадратный ночник. Который на угловых стыках, был искусно пропаян и плотно закрывался дверцей с фигурной защёлкой. Из-за стального блеска, он выглядел изумительно, в отличие от невзрачного большинства, своих крашеных собратьев.
Следующим вечером, я прихватил светильник с собой и по примеру других учеников, спрятал его перед школой, в полесье. Каково же было моё удивление, когда после школьных занятий, его в нычке не оказалось! Я заметался по округе, расспрашивая ребят о пропаже, но вопреки настойчивым поискам, ночник безвозвратно исчез…
Мои слёзы не помогли. Гурий Иванович наотрез отказался, заказывать новый фонарь! Правда наши вечерние хождения через лес, вскоре закончились. Поскольку начальство рудника, выделило просторный дом в Новостройке, под временные классы. В которых помимо школьных парт, ещё не оказалось учителя немецкого языка. Что в последствии, негативно отразилось на моей успеваемости.
В конце сентября, произошло ещё одно, неоднозначное событие. Многие заметили, что за болотом на косогоре, недалеко от электростанции, возник забор с колючей проволокой, появились деревянные вышки и засновали люди… Которые к концу отября, завершили возведение деревянных бараков. После чего, махнув рукой в направлении тамошнего строительства, Гурий Иванович обронил: «Под зэков построили! Это лагерь…».
По ночам, с вышек охранников, начали взлетать осветительные ракеты, а интенсивность строительства возросла… Так что вскоре, по краю заболченой, речной низины, начинаясь от разъезда и далее в лагерь, взвилась узкоколейная, железная дорога! По которой перевозя вагоны и платформы, поехали словно игрушечные, маленькие паровозики.
Возле железнодорожных путей, пролегла наспех сооружённая, а потому лишь местами подсыпанная, гравийная дорога. По которой вооружённые солдаты, начали водить людей в чёрной и коричневой робе. Кроме того, на вершине горы, правее электростанции, зеки начали возводить кирпичное здание, медной обогатительной фабрики.
Потому что шеелит, или вольфрамовая руда, которая интенсивно добывалась в местной шахте, во время Великой отечественной войны, уже заканчивалась и начальство области, через создание новых рабочих мест, решило задействовать полностью, высвобождающийся трудовой ресурс. Невзирая на отсутствие строительной техники, возведение здания и монтаж оборудования, там закончили быстро. Видимо потому, что у Вождя страны, небыло затруднений с набором арестантов.
В этот приезд к прародителям, я окончательно обнаглел… Так как, наворовав махорки у деда, я начал прятаться в старой закопушке, на склоне горы и курить! Копируя Валентина, племянника наших соседей Вотиновых. Который будучи на два года меня старше, метко стрелял из двустволки, двадцать четвёртого калибра, аккуратно крутил цибарки и всегда заходил в гости, приглашая меня, поохотиться вместе.
Поэтому задыхаясь и кашляя, я курил до позеленения! После чего шатаясь, спускался вниз… Боже мой, какая это была мука! Меня тошнило и рвало, но я хотел научиться, непринуждённо курить вместе с братом Леонидом и соседом Валентином… Мне до сих пор непонятно, ну почему страдая тогда, я не отказался от этого пагубного занятия?! Чёрт знает что…
В глазах взрослых, детские хитрости прозрачны, как родниковая вода, поэтому Гурий Иванович легко догадался, что я начал курить. Конечно, он меня очень любил! Поэтому никогда не рукоприкладствовал, однако строго предупредил: «Анатолий, поступай как хочешь… Только знай, если ты не прекратишь курить, я напишу Николаю!». Дело приняло нешуточный оборот… Мне было хорошо известно, что если отец узнает об этом, то беспощадно выпорет! Вот почему, я дал честное слово деду, что перестану курить и выполнил обещание.
Третьего декабря, мне исполнилось десять лет… Кроме того, началась возрастная перестройка моего организма. Поэтому в спорах с бабушкой, я стал дерзок и несговорчив. Требуя во время еды, вместо супов и борщей, исключительно свежей сметаны, перемешанной со смородиновым вареньем! Потому что видел, что наша корова доится хорошо и электрический сепаратор, крутится ежедневно.
Терпение бабушки Антониды иссякло и после нового года, к нам приехала мама, чтобы увезти меня в Копьёво, где начал работать отец. Не желая уезжать из Туима, я начал сопротивляться и попытался ударить мать, громко закричав: «Вы за один день, хотите из тигра, сделать человека!». Правда Роза Адамовна не растерялась и влепив мне затрещину, дополнительно прошлась по тылам, а Антонида Прокопьевна тяжело вздохнув, посетовала: «Вот оно как… Выходит внучек, ты у меня в тигра превратился…». В итоге, мне пришлось бесславно капитулировать и ехать в неизвестный Копьёво.
В подростковой напористости, неуёмной импульсивности и стремлении настоять, есть нечто наивное, неконтролируемое разумом, привнесённое из детства… Тем не менее, я уже начал понимать взаимную связь, предметных явлений. Конечно, не принимая в расчёт, такие отвлечённые понятия, как социально-политические явления или ценность денежных единиц.
Подростковый разум, формирует мозг. Который в период активного роста, гормонально и эмоционально перегружен, а потому ещё не готов, к логическому мышлению. Именно поэтому, об отроках, требующих к себе незаслуженного уважения, взрослые говорят: «Упрям, потому что полноцветной жизни не видит… Только белое или чёрное!». Или так: «В моём глазу соринку видит, а в своём бревна не замечает!».
В самоуверенном тщеславии, я походил на естествоиспытателя-учёного, который в семнадцатом веке, уверился в том, что картина мира определена и понятна. Только потом, последовала череда новых открытий, а преданные широкой огласке, работы Рентгена, Резенфорда, Максвелла и Планка, перевернули научный мир!
Копьёво, четырёхтысячный посёлок городского типа, распологался возле железной дороги, на берегу Чулымской протоки. В нём работало четыре предприятия. Леспромхоз, с нижним складом древисины. Железнодрожная станция со стареньким вокзалом, ещё царской постройки. Автотранспортное предприятие и Отдел Рабочего Снабжения, со своими складами, конторой и магазином.
Железная дорога, делила посёлок на две части. Его западная часть, условно называлась Трансконторой, а восточная Лесобазой. В тысяча девятьсот пятдесят втором году, возле Трансконторы, расстроился Белорусский район. В котором сперва, построили дома ссыльные немцы поволжья, затем калмыки, литовцы и белорусы. Которые в обязательном порядке, еженедельно отмечались в комендатуре.
Самым крупным предприятием посёлка, был Копьёвский леспромхоз. В котором под началом отца, небольшой коллектив конторы, руководил заготовкой леса, обеспечивал всем необходимым, имеющееся производство и оформлял отгрузку продукции. В леспромхозе был механический цех, кузница, электростанция и три шпалорезных цеха, а при нижнем складе, работали пилорамы. В нашем семейном альбоме, есть фотография конторы Копьёвского Лесного Промышленного Хозяйства, а также одного, из его многочисленных цехов.
Предприятие было крупное, поэтому вскоре, его перееименовали в Копьёвский Лесокомбинат. Причём на шпалозаводе, как и на пилорамах, работа велась в три смены. На железнодорожной станции, постоянно велась отгрузка шахтных стоек, бруса и горбыля, а в тупике нижнего склада, в полувагоны закладывали круглый лес.
Кругляк с делян, вырубленный вдоль побережий Белого и Чёрного Июса, сплавляли вниз по течению, до складской запани, которая улавливала брёвна, в районе железнодорожного тупика. Поэтому на реке Чулым, ежегодно сооружались направляющие боны и дамбы. Молевой лес из запани, поднимался на берег, двумя электромеханическими болиндерами-бревнотасками, массивные направляющие которых, поднимались из воды и заходили на территорию склада.
Через равные промежутки, к закольцованным цепям болиндеров, приводимых в движение мощными электроматорами, были прикреплены квадратные траверсы, с колёсиками от шахтных вагонеток, в верхней части которых, были закреплены стальные зубья, зацепляющие брёвна.
На территории склада, возле болиндеров, были сооружены эстакады со скатами и мостками, на которых отцепляя поднявшиеся брёвна, стояли рабочие. После сортировки, брёвна скатывались в разные кучи и складировались сушиться, в высокие штабеля. Чтобы в зимний период, обеспечивать работой пилорамы, шпалозавод и частное строительство.
В нашем леспромхозе, почти не было тракторов и машин, но тем не менее, с помощью лошадей, государственный план выполнялся исправно. В период летних каникул, многие подростки Копьёво, подрабатывали коногонами на сплаве. Причём проворным наездникам, позволяли работать в тягловых двойках, на нижнем складе…
Надев на лошадей хомуты с постромками, да с деревянными вальками, к которым подвязывались цепи, оканчивающиеся штырями-ветлюгами, свободно вращающимися в кольцевых захватах, ребята садились верхом и трогались одновременно, но после того, как складские рабочие, крепко забив кувалдами острые вертлюга в торцы брёвен, отходили в стороны. Таким образом, раз за разом, понужая нерасторопных лошадей плёткой, они затягивали вращающиеся брёвна, по крутым покатам на верх, выстраивая высокие штабеля.
Электролебёдок в леспромхозе не было, а бензопила «Дружба-2», появилась в цехах, только в конце тысяча девятьсот пятдесят пятого года. Мужчин после войны осталось мало, так что на разделочных площадках шпалозавода, хватая брёвна мозолистыми руками, да выражаясь отборным матом, трудились загрубевшие женщины. Которые помимо мужских, тёмно-синих комбинезонов с кирзовыми сапогами, носили зимой валенки с ватными штанами, подпоясанные телогрейки и шапки-ушанки.
Вот когда, Министерство Лесной Промышленности СССР, из-за высокого травматизма на предприятиях Красноярского края, начало механизацию рабочих мест. Чтобы избавить трудящихся, от негативных последствий тяжёлого, неквалифицированного труда.
