Василий Ворон
Две столицы России. Сборник эссе и рассказов
– Летят! – ахнула тетя Капа, задирая голову к квадрату неба.
– Аарон Моисеевич! – позвала мама старика и он появился из двери, запыхавшийся и бледный от страха. Все двинулись на улицу, смешиваясь с ручейками жильцов из других квартир. Кто-то причитал, кто-то плакал, звал маму малыш на руках у подростка.
Когда вышли на Герцена, в небе уже реяли черные тени фашистских самолетов. Люди торопливо стекались в арку дома, на котором была намалевана белой краской стрелка и надпись «Бомбоубежище».
В убежище было сумрачно и пахло свежей известкой. Не успели Женя с бабушкой и мамой найти себе место, как глухо раздались удары бомб.
– Где это? – спросил испуганно кто-то и ему тут же ответил из противоположного угла убежища молодой голос:
– У Московского вокзала. Известное дело, сначала по вокзалам бьют, чтоб отрезать пути…
– Тихо ты, специалист! – оборвал его седоволосый дедок. – Опосля поговоришь, коли захочется.
После этого все сидели тихо, с ужасом прислушиваясь к тяжким ударам. Среди них были слышны высокие голоса наших зениток.
Нашли три места, бабушка и мама сели, а Женя пошептала на ухо маме, что хочет в уборную. Мама забрала у нее Ваську, обежала глазами подвал и кивнула в сторону:
– Вон дежурная, подойди к ней.
Женя подошла к женщине в милицейской форме и вполголоса объяснила, что ей нужно. Та показала рукой в отгороженный угол, где стыдно и просто стояло обыкновенное ведро. Женя с сомнением посмотрела на него и обернулась на дежурную. Женщина пожала плечами и добавила:
– Не стесняйся, я покараулю.
Женя посмотрела на низкий потолок, в надежде, что бомбежка скоро закончится, но звуки разрывов так же мерно и жутко грохотали, и она поняла, что переждать не получится.
Кое-как закончив со своим невеликим делом, Женя как можно тише стала пробираться к своим. Ей было ужасно неловко и казалось, что на нее все смотрят. Не глядя по сторонам, она добралась до мамы с бабушкой, села на скамью и взяла у мамы Ваську. Кот волновался и время от времени порывался сбежать, но Женя крепко держала его, поглаживая по спинке и за ушами. И если в обычное время это ему очень нравилось, то сейчас он всё никак не мог успокоится, вздрагивал, вертел головой и коротко мявкал. Женю сморило от усталости и волнения, она задремала и проснулась от непонятных звуков. Это звучали фанфары отбоя. Женя вдруг поняла, что Васьки у нее на руках нет, сердце у нее упало, но она тут же увидела его на руках у мамы. Та покачала головой:
– Так бы и убежал он от тебя, соня.
Женя приняла кота, зарывшись лицом в его шерстку, и за все эти дни после гибели Нины слабо улыбнулась.
Когда выбрались из убежища и вышли на улицу Герцена, сразу увидели в просвете домов дымы от пожаров. В городе выли сирены пожарных машин и ветер доносил тяжкий запах гари. И небо полыхало жутким оскалом огромного зарева: горели Бадаевские склады.
Огонь с неба
Сегодня было как-то особенно зябко и даже первые снежинки кружились в стылом воздухе, а кирпичные обломки разбомбленного два дня назад дома были припорошены, будто торт, на который насыпали сахарной пудры. Женя аккуратно обогнула разбросанные кирпичи, поравнялась со своим домом и вошла в арку, ведущую во двор. Навстречу, выдвинувшись из полумрака, кто-то шел. Женя испуганно шарахнулась в сторону, но тут же узнала Саньку из квартиры выше.
– Не бойся, Женька, свои! – сказал он насмешливо.
– А я не боюсь, – ответила Женя, поправляя платок и чтобы упредить дальнейшие насмешки Саньки, спросила: – А ты куда идешь?
– В школу, куда же еще, – по Саньке это и так было видно: из распахнутого пальто было видно форму, и еще он нес портфель. – Я во вторую смену.
– А, – кивнула Женя, собираясь идти дальше, но Санька добавил еще:
– А вечером дежурить на крышу пойду.
– А тебе не страшно? – спросила Женя: дежурить на крыше ходили все мальчишки.
– Вот еще! – презрительно фыркнул Санька. – Я тертый калач. Сам товарищ Семенов меня отметил.
Жене стало стыдно, что она ни разу не ходила дежурить и она неожиданно для себя самой вдруг спросила:
– Можно с тобой пойти?
– Куда тебе, – рассмеялся Санька. – Забоишься, небось!
– А вот и нет! – разозлилась Женя. – У меня папа на фронте.
Санька перестал смеяться и кивнул:
– Знаю. – Потом подумал немного и сказал: – Ладно, приходи в шесть вечера к конторе управхоза. Придешь?
– Приду, – ответила Женя решительно и тут в арке появилась мама. Она тащила за собой санки, в которых возили Женю, когда она была совсем маленькой, а на санках громоздилось нечто.
– Здрасте, тетя Мила, – сказал Санька. – Это у вас буржуйка?
Мама устало кивнула, а Санька тут же предложил:
– Давайте помогу.
И они вдвоем с мамой затащили печку в квартиру, а Женя несла секции трубы, а после принесла снизу и санки.
А в комнате уже вовсю хозяйничал Санька, сказал, где лучше поставить печку, объяснил, что надо подложить под днище кирпичей и показал, как лучше приладить трубу к форточке. А потом вспомнил, что надо идти в школу. Прихватил портфель, надел кепку:
– Ладно, мне пора. Если что, зовите, помогу.
– Спасибо, Саня, – мама виновато улыбнулась. – Ты извини, нам тебя даже угостить нечем.
– Я не за угощение, – махнул рукой по-взрослому Санька и шагнул к двери в коридор. Женя спохватилась: надо было предупредить маму о дежурстве.
– Мама, я вечером с Санькой решила пойти. Дежурить на крышу.
Женя боялась, что мама не позволила бы ей это сделать, но пока здесь еще был Санька, который так им помог с буржуйкой, то была надежда, что она согласится. А мама как-то даже равнодушно сняла с головы платок и просто кивнула:
– Ступай. – И сказала вдогонку Саньке: – Ты присмотри за ней там, ладно, Саня?
– Конечно, присмотрю, – серьезно и просто, как взрослый мужчина, сказал он и вышел. И тут же запричитала бабушка:
– Это куда же дитя? Неужто зажигалки ловить?
– Перестаньте, Антонина Ивановна, – отозвалась мама. – Все воюют так, как могут и умеют. Что уж тут поделаешь. – И повернулась к Жене: – Кормили тебя в школе?
– Дуранду давали. С пшеном, немного.
Мама сидела на стуле усталая, постаревшая. Закрыла глаза, покивала:
– Ну, хоть что-то. А то ведь совсем паек урезали…
Когда время близилось к шести вечера, Женя вошла в парадную, подошла к дверям квартиры на первом этаже, где была контора. Потянула ручку, вошла.
Она уже как-то была здесь с мамой и потому уверенно прошла по пустому коридору до первой комнаты. Здесь стоял массивный стол, с зеленым сукном на столешнице, висели на стене карты Ленинского и Октябрьского районов. За столом сидел управхоз товарищ Семенов, ветеран гражданской и финской войн, за ним на окне скрестились белые полосы бумаги. На стульях под картой сидело несколько мальчишек, среди них был и Санька. Женя поздоровалась.
– Ага, это и есть твоя напарница? – добродушно кивнул на Женю товарищ Семенов и с трудом поднялся из-за стола. Санька вскочил со стула, сдернул кепку:
– Так Славка Новиков поранился намедни, а она и вызвалась.
Товарищ управхоз обошел стол, скрипя своим протезом, встал напротив Жени. Серьезно оглядел, покивал. Спросил:
– Не заробеешь?
Женя отчаянно покрутила головой: нет, мол.
– Хорошо, – просто согласился Семенов. – Только чур Саньку слушать и вперед него в пекло не лезть. Ясно, Бугрова?
Женя горячо кивнула и даже осмелилась добавить:
– Ясно, товарищ Семенов.
По лестнице следовало подняться на последний этаж. Когда миновали площадку второго этажа, одна из дверей распахнулась и из нее вышел Женин сосед Веня. Его семья занимала в их квартире целых две комнаты и имела выход на парадную лестницу. Веня жевал кусок хлеба и собирался куда-то идти. Увидев Женю и Саньку, спросил:
– Куда это вы?
– На кудыкину гору, – отозвался Санька. – А ты куда?
– А нас эвакуируют, – старательно и гордо выговорил Веня новое слово. Санька равнодушно дернул плечом:
– Скатертью дорога. А мы на крышу дежурить идем. Зажигалки будем тушить.
– Ну да? – у Вени загорелись глаза. – А мне с вами можно?
– Тех, кто в эвакуацию, брать не велено. Товарищ Семенов лично запретил, – соврал Санька и они с Женей стали подниматься дальше по лестнице.
На площадке последнего этажа в углу лежали набитые песком женские чулки: Женя помнила, как мама и бабушка сдавали свои старые чулки именно для такого дела. И ей даже стало немного обидно, что ее чулок здесь нет, обе ее пары были новые, ни разу не штопанные. Здесь они взяли двое длинных щипцов, брезентовые рукавицы и стали у последнего пролета, который вел дальше, на чердак. Тут только Женя заметила у Саньки на ремне висевшие железки, похожие на шестеренки.
– А что это у тебя за звездочки? – спросила она – железки были круглые, числом три и были они нанизаны на Санькин ремень как баранки на бечеву. Санька фыркнул:
– Скажешь тоже, звездочки! Это стабилизаторы зажигалок. Чтобы они падали точнее.
На крыше до этого Женя никогда не была – этим занимались и были тем горды мальчишки. Но теперь это была не забава и не пустое бахвальство: здесь, чувствовала Женя, и был в числе прочих, рубеж обороны города. И этим, казалось ей, она вставала рядом с папой, и вместе с ним защищала родной Ленинград.
Город лежал под ними черный, без единого огонька, будто мертвый. Но Женя знала, что это не так, что выглядеть таковым ему было необходимо, чтобы не открыться фашистским летчикам. На фоне светлой полоски неба лишь высился Исаакий, с выкрашенным в защитный цвет куполом. Женя обернулась и увидела две бесформенные фигуры: одну, ближе и крупнее, на Александровской колонне, другую, маленькую – на шпиле Петропавловского собора. Это были ангелы, укрытые для маскировки мешковиной. Понять, что это именно ангелы, человеку стороннему, не знакомому с Ленинградом, было бы сложно, но Женя сразу узнала их, и это придало ей уверенности, будто она встретила здесь старых знакомых. Теперь следовало осмотреть крышу внимательнее.
Она была хоть и поката, но не крута́ и по ней свободно можно было ходить, не боясь соскользнуть вниз, к жуткому краю. Торчали трубы старого печного отопления, засиженные и загаженные голубями. Ветер посвистывал в проводах, то тут, то там перечеркивающих небо.
– Осторожнее, – как раз указал на них и Санька, стоявший поодаль. – Головой не зацепи. – И позвал: – Иди-ка сюда.
Женя осторожно подошла. У ног Саньки стояло два ящика, наполненных песком. Рядом лежала лопата.
– Зажигалки будем тушить в песке, – он поднял щипцы и клацнул ими возле Жениного лица: – Вот ими схватишь ее и потащишь сюда, в ящик. Можно в любой. Здесь такие ящики по всей крыше стоят.
– А почему здесь воды нет? – спросила Женя. Ей казалось, что тушить что-либо горящее удобнее водой.
– Зима на носу, Бугрова, – сказал Санька. – Замерзнет здесь вода. На чердаке есть кадки с водой, да и там уже льдом покрываются.
Санька шагнул за ближайшую трубу и вышел оттуда, держа в руках что-то продолговатое.
– Это и есть зажигалка, – пояснил Санька. – Только стабилизатор скручен, – он похлопал ладонью по поясу, на котором болтались давешние «звездочки». – Я ее песком набил, для весу.
Он бросил зажигалку дальше по крыше, она упала, грузно громыхнув, покатилась по жестяному скату и остановилась у мачты, от которой уходили через улицу провода.
– Ну, что стоишь? – сказал Санька строго. – Вон твоя первая зажигалка упала.
Женя натянула рукавицы: в них было шершаво и неуютно. Взяла поудобнее клещи и побежала было вперед, но Санька окликнул:
– Не спеши! Здесь крыша, а не Летний сад.
Женя перешла на шаг, добралась до Санькиной болванки, раскрыла клещи.
– Стой не слишком близко, она искрами сыплет! – предупредил Санька из-за спины. Женя кивнула, сделала шаг назад и теперь только прихватила болванку.
– Сожми клещи, чтоб она не выскользнула.
Женя так и сделала, потом подошла к ящику, сунула туда железяку, разжала клещи.
– А теперь хватай лопату и сыпь песок из другого ящика прямо на бомбу…
Но учёба была прервана.
Раздался вой множества сирен: начиналась бомбежка. Женя удобнее перехватила щипцы и стала смотреть на небо. Послышался гул моторов.
– Главное не бойся, – услышала она Саньку. – Пусть за нас фашисты боятся.
Сначала ничего особенного не происходило, Женя уже видела такое с земли: немецкие самолеты пролетели где-то далеко сбоку, там забу́хало и засверкало. Ударили наши зенитки. Налетели еще самолеты. Зенитки били не переставая. Эта круговерть продолжалась минут десять.
Глядя в небо, Санька сказал:
– Может и не долетят до нас сегодня.
Но он ошибся. Еще одна группа самолетов приближалась к ним, и вот уже к вою моторов прибавился свист падающих бомб. Женя зажмурилась, а Санька схватил ее и поставил вплотную к трубе.
– Здесь стой, да глаза не жмурь! – велел Санька, и тут в крышу ударилось что-то черное и продолговатое. И сейчас же во все стороны от него посыпались искры. И это было очень красиво, но Женя поняла, что это и есть немецкая зажигалка. Искрящаяся железяка прокатилась по жести крыши и уткнулась в невысокое ограждение на краю. Санька тут же, перехватив удобнее клещи, кинулся к ней, а Женя заворожено смотрела на искры. Санька, обернувшись к ней, крикнул:
– Не считай ворон! Там еще одна!
Женя выглянула из-за трубы и увидела еще один фонтанчик искр. Она собралась с духом, подтянула рукавицы и мелкими шажками побежала туда.
Ревели моторы самолетов, била с площади Исаакия зенитная батарея, и ветер трепал выбившуюся из-под платка челку: ничего этого Женя не замечала, лишь одно видела она сейчас, подлый немецкий подкидыш, который она во что бы то ни стало должна была уничтожить.
Он лежал перед ней прямо неподалеку от ящика с песком и горячие, ослепительно белые искры летели во все стороны. Женя раздвинула клещи и постаралась с первого раза ухватить зажигалку, но не смогла: руки ходили ходуном от волнения и страха. Но страх это был не от самой зажигалки, не от ее смертельных искр, а от того, что у Жени может не получиться расправиться с ней. Она перехватила клещи удобнее, примерилась, и прихватила овальное тельце. Получилось! Теперь нужно было дотащить ее до ящика с песком. Женя сжала клещи как можно сильнее и, пятясь, поволокла свою добычу прямо по жести крыши. С учебной чушкой было проще. Стараясь не спешить, она добралась до ящика, поднатужилась, оторвала бомбу от крыши, перевалила через бортик и разжала клещи. Тут подскочил Санька с лопатой и принялся закапывать зажигалку. Женя бросила клещи и тоже кинулась к ящику. Не успела она взять вторую лопату, как сноп искр иссяк, погребенный под песком шустрым Санькой. Они стояли, запыхавшиеся, над поверженной зажигалкой и Санька весело рассмеялся, легко хлопнув Женю по плечу:
– А ты молодец, Бугрова! Не сдрейфила.
Женя, счастливая, улыбнулась ему в ответ.
Когда усталая, но довольная Женя вернулась после дежурства домой, мама встретила ее заплаканная и тут же обняла, даже не дав раздеться.
– Ты что, мама? – испугалась Женя. – С папой что-то?
Мама лишь отрицательно вертела головой и сквозь слезы улыбалась. Бабушка простужено закашлялась, высморкалась в платок и, вытирая глаза, сказала:
– За тебя мы переживали, Женя. Не думали, что такое будет, да еще над нашим домом. Мама уж в контору побежала, искать тебя хотела…
– Да вы что?! – Женя рассердилась. – Я же дежурить пошла! Как папа, с немцами воевать!
– Ну, ну, – успокаивала ее мама, разматывая на ней платок и расстегивая пуговицы пальто. – Всё ты правильно говоришь. Ты лучше угадай, что Васька принес.
– Мышь, да?
Мама кивнула, но сказала другое:
– Крыску.
Женя привычно уже приготовилась нести добычу кота прочь, но мама неожиданно добавила:
– Мы ее решили… оставить. Бульон же можно сварить. Хоть какое-то мясо.
Освобожденная от пальто, Женя подбежала к сидевшему на коленях бабушки Ваське и обняла, и погладила:
– Вот и Васька работает, как все. Здорово, да?
Вода
Теперь, когда занятия в школе отменили, обязанностью Жени стало ходить за водой. Она даже не вспоминала то время, когда вода шла из умывальника в ванной комнате: настолько это теперь казалось небывалым счастьем, лучше которого была только еда и тепло.
Женя продела через ремень, опоясанный вокруг пальто кухонный черпак, подхватила ведерко, предназначенное для воды, взяла санки и пошла к выходу.
Теперь они не ходили через черную лестницу. Теперь, когда семью Чижовых эвакуировали, а профессор и его старенькая мама умерли, стало возможным ходить через их пустые комнаты и спускаться через парадную лестницу. Так хоть и было идти дальше, но эта лестница из-за ширины не вся была загажена, и можно было спуститься по относительно чистой от ледяных нечистот тропинке ближе к стене.
Женя привязала ведерко к санкам, пустила их перед собой и они съехали на площадку ниже, ударившись о стену. Потом, не спеша и придерживаясь за стену, двинулась Женя. Так она спустилась на первый этаж, миновала дверь в давно опустевшую дворницкую, мимо старинной печи и вышла на улицу, с трудом отворив тяжелую дверь.
На улице падал снег и развалины еще одного дома были густо припорошены им. Снег заметал следы бомбежек быстрее, чем они успевали окончиться. По тропинке между огромных сугробов Женя пошла посередине улицы. Расталкивая тишину, мерно стучал метроном из ближайшего радиорупора. Спустя несколько метров налево, к парадной, уходила еще одна тропинка и Женя свернула на нее. Здесь пройти дворами можно было, лишь пройдя через дом и выйдя черным ходом. Теперь предстояло пересечь двор, чтобы выйти к Мойке.
Женя дошла до середины двора и вздрогнула от неожиданности. На тропинке, ведущей к двери, лежала черная фигура человека. Он лежал навзничь и из его рта, похожего на черный провал, слабо шел пар от дыхания. Рядом стояли санки с бидоном и ведерком, в которых уже смерзлась вода. Жене предстояло пройти совсем рядом с человеком. Она неуверенно шагнула вперед. Человек даже не пошевелился. На его пальто, шапку и валенки уже изрядно нападал снег. Женя подошла ближе и остановилась.
– Простите, пожалуйста, – сказала она негромко. – Я не смогу помочь вам подняться, вы очень большой.
Человек лежал неподвижно, никак не дав понять, услышал он Женю или нет. Женя пошла по тропинке дальше, таща за собой санки с ведерком. Пройдя еще через один дом, Женя вышла на набережную Мойки. Так же через бежавшую сквозь сугробы тропку, она двинулась направо, потому что ближе к Синему мосту был спуск к реке.
Конечно, спуском, каким он был прежде, его назвать было трудно. Ни гранита набережных, ни ступеней под снегом видно не было, но тропинка все же вела именно туда. Здесь была наледь из-за постоянно плещущейся из ведер и бидонов воды. И это было самое трудное и опасное место. Женя немного постояла у начала спуска, собираясь с духом и пошла.
Ей удалось не упасть и она вышла на лед Мойки, так же густо заваленный снегом. Лишь посередине чернел провал проруби, сделанный когда-то немецкой бомбой, и теперь ему просто не давали заледенеть. У воды копошилось с десяток человек: обступив полынью, люди, кто чем мог, черпали воду. Женя пробралась ближе, найдя свободный краешек, примостила рядом санки, опустилась на коленки. Достала из-за ремня черпак и принялась не спеша наполнять ведерко. Черпак был у Жени неспроста. Тем из людей у проруби, кто запасся для этого дела, например, кружкой, приходилось сильно наклоняться, рискуя свалиться в воду. С черпаком на длинной ручке Жене было гораздо проще. Ведерко у Жени тоже было не таким как у всех. Как-то давно, еще когда за водой ходила мама, она поскользнулась здесь же, у выхода с набережной и упала прямо на ведро, помяв его. Выпрямлять она его тогда не стала и поняла его удобство лишь тогда, когда пришлось взбираться обратно на набережную по ледяной тропке. Мама зацепила наполненное ведро за дужку к ремню, перекинутому через плечо и так, почти не расплескав воду, доставила ее домой. Теперь точно так поступала и Женя.
Никто у полыньи не разговаривал. Никогда. Все сосредоточенно черпали воду. Слышно было лишь дыхание и плеск воды. Но вдруг кто-то из женщин охнул. Женя повернула голову и тут все увидели, как в полынье появился утопленник. Это была женщина, она плыла лицом вниз и концы обмотанной вокруг пальто белой шали полоскались, словно водоросли, по течению. Несколько секунд никто не двигался, но потом люди снова стали набирать из полыньи воду, стараясь не трогать утопленницу.
Женя не стала набирать полное ведро – всё равно никогда не удавалось донести его полным до дома. Остановившись на половине, она оставила черпак в ведре и дотащила санки до подъема. Здесь она отвязала ведерко от санок, сняла ремень, продела через дужку, сделала петлю и перекинула ее через голову. Веревку санок она приторочила за хлястик пальто и начала взбираться на набережную. Шаг за шагом, словно альпинист, она преодолевала подъем, ступая в обледенелые следы в снегу. Шаг, еще шаг, еще. Немного передохнув, Женя продолжала идти. Оказавшись на набережной и выйдя на обычную тропу, она вздохнула с облегчением. На этот раз обошлось без падений и потери воды, которую тогда пришлось бы набирать снова. Укрепив ведерко на санках, Женя побрела обратно до дома.
Оказавшись во дворе, Женя с волнением двигалась к упавшему человеку. Он так и лежал, где упал, но теперь ни ведра, ни бидона на санках не было. К тому же человек был теперь бос и без шапки. Приглядевшись к его лицу, Женя вздрогнула: у человека вместо щек не было ничего и сквозь эти невероятные и страшные дыры были видны зубы. Женя отвернулась и как можно быстрее пошла прочь.
Проделав в парадной всё то, что она делала перед подъемом на набережную, Женя начала подниматься по ступеням, на этот раз обеими руками упираясь в изгаженные ледяными потеками ступени – так было больше шансов не упасть и не потерять воду.
Когда Женя уже была дома, а ведро стояло у буржуйки, в дверь комнаты поскребся Васька. Женя открыла и сильно отощавший кот вошел, и положил новую добычу у ног Жени.
– Что это ты принес? – присела она рядом. На паркете лежала синичка. Женя осторожно взяла ее в руки и поняла, что птица замёрзла: тельце было твердое и холодное как лед.
– Бедная… – пожалела Женя синичку и погладила кота: – Умница, Вася. Если она не оживет, когда оттает, мы ее сварим и тебе будет кусочек, и бульона полакать.
Женя подошла к бабушке:
– Бабушка, посмотри, что Васька принес!
Но бабушка была в забытьи, и лишь ее тяжелое, хриплое дыхание доносилось до Жени.
Вечером, когда мама вернулась с почты, уже обмякшую синичку ощипали и тщательно выпотрошили, стараясь сохранить всё мясо, какое имело крошечное тельце. Васька сидел рядом и терпеливо ждал.
– Мама, я боюсь отпускать Васю из квартиры, – сказала Женя. – Вдруг его кто-нибудь поймает? Его же съедят!
Мама вздохнула, колдуя над тушкой синички:
– А как же он будет добывать своих мышек-синичек? Тут нам на него придется надеяться, чтоб он сумел себя защитить. А как же иначе? А на одном хлебе нам вчетвером долго не протянуть…
Хлеб
Вылезать из-под груды одеял наружу очень не хотелось. Хотя и так было холодно, но без всего этого было еще холодней, особенно поначалу. Женя нащупала у себя на животе теплый комок Васьки, сдвинула его в сторону, бабушке под бок и стала выбираться из-под одеял и пальто.
Слушая, как бабушка глухо кашляет, Женя сделала свои невеликие дела у поганого ведра и, пока это всё не замерзло, отнесла через коридор к черной лестнице. Стараясь не забрызгаться, Женя перевалила ведро через перила и вывалила содержимое вниз. Вернулась в комнату, кое-как ополоснула руки и принялась собираться. И тут она вспомнила свой сон. Ей казалось, что сны она давно уже не видела или не могла вспомнить, потому что голова была занята повседневными заботами, но этот почему-то остался в ее памяти.
