Василий Гонзалес
Вторая мировая война. Три смерти
Примерно в ту же пору, когда тетка Марья выхаживала полумертвого немца, ранним ноябрьским утром пара самолетов вынырнула из туч в небе над лесом. Один из самолетов, маленький и верткий, догонял другой, большой и неуклюжий, со звездами на двух хвостах. Воздушный бой был короток: маленький истребитель легко поджог тяжело уклонявшуюся жертву. Испуская черный дым, визжа все громче и громче, машина со звездами полетела к земле. За секунду до того, как обреченный самолет скрылся за горизонтом и разбился о землю, из него выпрыгнул летчик и раскрыл купол парашюта. Как потом узнали в деревне, сбитый советский летчик, майор Коновалов, приземлился всего в паре сотен метров от лагеря, в котором жили мужчины деревни. Приземлился, точнее, приводнился майор неудачно, в болото, увяз сразу выше пояса, и не выбраться бы ему, но мужчины, наблюдавшие за его воздушной дуэлью, поражением и спуском, немало рискуя, вытащили летчика из трясины. Майор оказался невысоким, мощного телосложения человеком, с большим открытым лицом, длинным носом и глубоко посаженными, карими глазами. Говорил он по-русски правильно, всегда тихо. Рассказал, что его звено дальних истребителей пе-3 сопровождало особо важный транспортный борт и случайно столкнулось с парой «мессеров». Отводя «мессеры» от охраняемого борта, истребители охранения приняли заведомо проигрышный бой. Самолет Коновалова сбили, но им со вторым пилотом удалось увлечь одного из нападавших далеко от транспортника. Что случилось с напарником, с остальными самолетами, майор, конечно, не знал, предполагал, что ничего хорошего. Рассказал также, что сам родом из-под Смоленска, что фронт уже под Москвой. На вопросы о семье отмалчивался, хмурился, мол, нет у него семьи. С появлением майора Коновалова мужчины, скрывавшиеся в лесу от немцев, стали называться партизанским отрядом, а их лагерь – местом дислокации партизанского отряда. Коновалов ввел армейские порядки, назначив себя командиром отряда. Сказал, что нужно наладить связь с соседними отрядами, с командованием Красной армии, что нужно готовить полезные фронту боевые операции. Мужчины подчинялись безоговорочно, но за своего не приняли, почитали за присланное «ад рускiх» начальство: «Начальства i ёсць начальства… Кажа – трэба рабiць.»
В деревне майора Коновалова тоже приняли, как начальство: накрывали отдельно стол, в бане майор парился первым и всегда один, с ним не заговаривали, прекращали веселые разговоры при его появлении, одергивали детишек, если они, заигравшись, могли как-то помешать майору. Даже одинокая Зося, всегда с особым чувством относившаяся к незнакомым одиноким мужчинам, не проявила к Коновалову никакого интереса, начальство все-таки, не ровня. Его пожелания и приказания исполнялись без обсуждений, впрочем, майор и сам принимал свое положение как должное, он был настоящий красный командир и вообразить себе не мог, что могло быть иначе. Иногда он представлял, что если бы на его месте был враг, немецкий офицер, эти люди точно так же безропотно подчинялись бы немецкому офицеру, такая уж порода, думал он, люди сильные, но безвольные какие-то. Старый подслеповатый дед Вацлав на старости лет оказался «двойным агентом»: Коновалов назначил немецкого коменданта деревни председателем, но не придумал, председателем чего, одним словом, главным в отсутствие начальства.
Была пора, когда зима уже ушла, унесла с собой морозы и метели, сняла студеные оковы с леса, домов и людей, оставила чернеть когда-то пушистый скрипучий снег, забыла остановленную льдом реку, а весна где-то задерживалась, не торопилась отогревать теплым своим дыханием и запускать древний механизм жизни. На рассвете, когда Марья ушла доить корову, Гюнтер сидел на корточках, босиком на зябком полу, и растапливал печь. Огонь уже уверенно занялся в щепках, и Гюнтер аккуратно подкладывал пахучие сосновые поленья. Взбрехнул цепной пес, краем глаза немец заметил какое-то движение за окошком, мелочь, мелькнувший силуэт, подумал, что Марья куда-то пошла, но почему-то слишком быстро. Это была не Марья, это пришла беда. В хату с треском вломились люди, один из них быстро подскочил к Гюнтеру и сильно, наотмашь, ударил немца кулаком в лицо.
– Вот ты где, сволочь фашистская! Правду дети сказали, детей не обманешь… Что, не нравится? – и ударил уже лежавшего, с окровавленным ртом, Гюнтера сапогом в тощий бок. – А Марья-то хороша курва! Жена врага народа, сскуа, фашиста прячет. Одного семени… Где она? – еще пинок сапогом. – Найдите ее и приведите сюда.
– У хляву павiнна быць… – просипел один из мужчин, пришедших с майором Коноваловым.
– У хляву! – передразнил майор, – Мне не нужны твои предположения! Мне нужна здесь эта курва! Бегом!
– Schlagt mich nicht… Ich bin kein Faschist… Bitte, bitte… – сквозь выбитые зубы, полушепотом заговорил немец.
– Что?! Молчать, скотина! – майор вошел в какой-то животный раж, и те полминуты, пока сиплый мужик бегал в хлев, молча, брызжа слюной, избивал ногами лежащего на земле Гюнтера. Второй мужчина, пришедший с майором, не вмешивался, оглушенный неожиданной яростью всегда спокойного и медлительного командира. Мужчина болезненно скалился при каждом ударе, словно это в его ребра, в его голову, его живот глухо ударялся тяжелый сапог Коновалова. Немец слабо стонал, пытался прикрыться, но уже почти терял сознание.
– За што ты яго б’еш? За што ты яго б’еш?! – заголосила вбежавшая Марья и вцепилась майору в шинель. – Што ён табе зрабiу, злодзей ты! – Марья попыталась влезть между Гюнтером и майором, закрыть собой тело немца, но Коновалов так сильно отшвырнул ее, что она отлетела спиной к печке и осела на пол.
– Молчать! – заорал он на тетку Марью. – Фашиста защищаешь, падла! – и тяжело, звонко ударил Марью ладонью по лицу. – Мужик твой был враг народа, и ты с ним семени одного паскудного! Обоих расстреляем, как собак!
– Ты сабака и ёсць… – уже тихо сказала Марья. – Што ён табе зрабiу, гэты чалавек? Сабака ты…
