Валентина Михайловна Ильянкова
Праздничный Коридор
– Подожди, ты что, же в деревню собралась пешком отправиться?
– Ну да. Денег у меня на автобусный билет нет, и на ноги есть только зимние ботинки. А сейчас лето. Что люди обо мне подумают, когда увидят такое огородное пугало в летний день. Еще и в милицию могут сдать.
– А сколько километров от Горевска до твоей деревни?
– Я точно не знаю, но до райцентра километров сорок, а там до Чертовщины еще километров двадцать будет. Но я быстро дойду, ноги у меня крепкие.
– Подожди, девочка, это абсурд какой-то. Пешком шестьдесят километров, летом, в зимних ботинках! Ох, горе ты мое! Это уже проблема и она требует решения. Ладно, ты спи, мы что-нибудь придумаем.
Анютка, убаюканная ласковым голосом, вскоре снова заснула, а во сне видела васильки на ржаном поле, по которому она шла, взявшись за руки со своей мамкой. И мамка не ругалась, а гладила рукой Анюткины волосы и что-то тихонечко ей шептала.
На следующий день наведать Тамару пришла дочь-школьница. Тамара увидела девочку и засияла глазами:
– Доча, ты прямо из школы и ко мне? А когда уроки будешь делать, домой-то, когда доберешься?
– Не волнуйся, мамочка, я часть заданий на завтра уже в школе подготовила. По тебе соскучилась и может, ты мне сестренку покажешь? Все в школе спрашивают, какая у меня сестричка, а я ее еще не видела.
– Пока смотреть на нее нельзя, она совсем маленькая, а сейчас тем более спит. Вот приедем мы с ней домой, тогда и наглядишься. А у меня к тебе дело есть, давай выйдем в фойе, посекретничаем. Тамара обняла дочь за плечи и увела из палаты.
Через три дня в послеродовую палату, где лежала Анюта, зашла медсестра и сказала:
– Ромашова, тебя главврач больницы вызывает. Его кабинет в другом корпусе. Дорогу сама найдешь или тебя проводить?
– А ты не знаешь, зачем я ему понадобилась?
– Наверное, выписывать будут. Да ты не бойся, он у нас добрый человек и тебя не обидит. Так тебе дорогу показать?
– Лучше показать, в ваших коридорах можно заблудиться.
Медсестра довела Анюту до кабинета главврача, тихонько постучала в дверь и пропустила Анютку в тесный кабинетик.
Главврач был не один.
– Ну, здравствуйте, Анна Семеновна, – сказал он, – вот врачи говорят, что Вы совершенно здоровы, и мы можем выписать Вас из больницы домой. Ваш ребенок тоже здоров и готов к выписке. Я правильно говорю, Зоя Николаевна? – Обратился он к миловидной женщине в белоснежном халате.
– Да, Егор Анатольевич, Вы совершенно правы. Девочка Ромашова прекрасно набирает вес, никаких противопоказаний к выписке нет. Анна Семеновна, Вы забираете ребенка домой? Мы сообщим в райздравотдел, что ребенок выписан по месту жительства несовершеннолетней мамы и попросим закрепить за вами врача и медсестру из района.
– Нет, – прошептала Анюта,– я уже говорила, что не могу ребенка забрать. Меня даже одну мамка может домой не пустить. А еще и ребенок, он же не может жить на сеновале? – Привела веский довод Анюта.
– Ну, что ж, мы это предвидели, – сказал главврач, – и пока выпишем Вас, Ромашова, без ребенка. Вы поедете домой, поговорите со своей мамой и возвращайтесь за ребенком. Но учтите, мы долго в больнице ребенка держать не сможем. В течение двух лет Вы, Анна Семеновна, должны забрать ребенка, иначе ребенок будет передан в детский дом. Отказную от ребенка, мы требовать пока не будем. Взрослейте, Ромашова, и приезжайте за дочкой.
– Ромашова, – в разговор вмешалась Зоя Николаевна, – Вы не дали имя ребенку. В отделении девочку называют Зосей, у вас есть другое имя или Вы согласны с этим?
– Зося? Я не знаю такого имени, но мне оно нравится.
– Зося – это Зоя. Если Вы согласны, то мы и в дальнейшем будем называть девочку Зосей, только Вы потом не передумайте.
– Не передумаю, красивое имя, пусть будет Зосей, – Анюта откровенно радовалась, что ее выписывают из этой больницы, да еще и без ребенка, – спасибо Вам, что меня вылечили, и за Зосей будете приглядывать. А я мамку попрошу, чтобы разрешила Зоську домой в деревню забрать. Может и разрешит. Тогда я за ней и приеду. А пока пусть здесь поживет.
Анюта торопливо шагала по больничным коридорам в палату – скорее – скорее забрать свои вещи и бегом – бегом в родную Чертовщину. Только бы врачи не передумали и оставили Зоську здесь, в больнице.
В палате Анюту ожидал еще один сюрприз – на ее кровати лежал огромный, пузатый пакет.
– Это что? – спросила Анютка улыбающуюся Тамару, – ко мне мамка приехала? Где она?
– Нет, мама твоя не приехала. Это тебе подарок от моих дочерей. Смотри и примеряй. Я думаю, что все должно быть впору. Вы с моей старшенькой почти однолетки, а она у меня девушка со вкусом.
– Это все мне? – Анюта выложила содержимое пакета на кровать.
– Ну да. Здесь слух прошел, что тебя завтра выписывают. И что дочку ты скоро заберешь. Люди правду говорят?
– Может, и заберу попозже, так главврач разрешил. А сейчас куда я с ней пешком, хоть и босоножки теперь есть, а тащить ребенка будет тяжело. Да и мамка может в дом не пустить, придется жить на сеновале.
– Глупая, никуда ты пешком не пойдешь. Завтра, когда будут готовы твои документы, приедет мой муж на машине и отвезет тебя прямо в твою деревню. Только о дочке не забывай. Поняла? Ну, а если ты сейчас не поняла, то повзрослеешь и обязательно поймешь. Девочка не должна остаться сиротой при живой матери. Анютка, тебе можно верить?
– Да, я буду стараться. Пойду на ферму работать дояркой. Мамка председателя колхоза попросит, и он меня возьмет. А деньги заработаю и приеду за Зоськой. Зоська маленько здесь поживет, а потом можно и в деревню ее забрать.
– Так, что, ты уже назвала дочку Зоськой? Красивое и правильное имя ты выбрала для дочери. Зоя в переводе с греческого языка означает жизнь. А что может быть важнее жизни – только сама жизнь. Умница, Анюта.
– Имя придумали в детском отделении, – решила быть честной и правдивой Анюта, – а я только дала согласие, чтобы девочку так называли.
«Мне ведь никакой разницы нет, как ее будут называть» – подумала Анюта, но свою мысль вслух не осмелилась произнести.
На следующий день Анюта заплела в косу свои дивные волосы, принарядилась в летний сарафанчик и босоножечки, обняла и поцеловала Тамару, и ушла из больницы. На ребенка взглянуть она не захотела.
Внизу возле приемного отделения, ее ожидала красная машина.
«Вот такую красную машину мне подарит тот человек с золотым зубом. Приеду домой и попрошу Кольку, чтобы отвел меня в лагерь с ним повидаться. Пусть долги отдает – обещал ведь Колька, что, если никому не расскажу, что он со мной делает, то мне подарят дом в городе и машину. И имя его узнать надо, врачи спрашивали про отчество для Зоськи»– подумала Анюта и осторожно уселась на переднее сиденье.
– Ну, хозяйка, рассказывай куда едем, и почему из роддома одна возвращаешься? А где же твой малыш?
– Домой меня отвезите, деревня Чертовщиной называется. Там мы с мамкой живем. А ребенок мой нездоров, врачи пока его в больнице оставили. Потом приеду и заберу.
Анюта облегченно вздохнула: значит, ничего своему мужу Тамара о ней не рассказала. И снова подумала: «Мне бы такую мамку».
Тамарин муж был неразговорчив, довез ее до поворота с указателем «Чертовщина» и высадил: дальше дороги не было. До деревни оставалось метров пятьсот и пешком недалеко.
Анюта подошла к своему покосившемуся старенькому домику – мамка должна быть дома, на дойку коров еще рано. Открыла дверь и через сени и кухню прошла в горницу. Странно, прежде чистенькая кухня была заставлена немытыми, закисшими горшками и грязной посудой. Такой же беспорядок был и в горнице. Мамка прямо в испачканных в навозе калошах лежала на измятой неубранной кровати.
– Мам, ты чего, заболела?
Мать зашевелилась, приподняла голову с подушки:
– А, явилась, не запылилась. Конечно, болею. А от дочери никакой помощи нет, залегла там по городским больницам. Нет бы, приехать, подсобить мамке – прибраться или коров колхозных подоить.
– Не могла я, только сейчас из больницы выписали. А ты, похоже, самогону напилась. Вон банка пустая, и стакан.
– Не тебе меня судить. Видишь, учитель выискался. Хочу и пью. А ты вырядилась, что нового хахаля нашла? Давай, мой халат и сапоги надевай, да шагай на ферму, коров подоишь за меня. Давай быстро, мне не подняться, голова раскалывается.
Так для Анюты началась новая жизнь: с пьяной мамкой, колхозными коровами, собственным скотом, огородом. Круговерть с раннего утра и до поздней ночи. Свои мысли о самоубийстве она забыла – мстить было некому, пьяная мамка и не заметит, что Анюта умерла. Новый дом в городе и красную машину ей тоже не купили. А покупать-то было некому. Колька сказал что мужчина, к которому он приводил Анюту, был зэком, сейчас освободился и куда-то уехал. Имени его Колька не знает. В колонии он был учетчиком или бухгалтером, уважаемым и авторитетном человеком среди зэков, которые называли его «Старшой», а имя там большого значения не имеет, его никто и не спрашивал.
Глава 2
Зоя Николаевна, заведующая детским отделением Горевской больницы, шла в палату к своей маленькой пациентке Зоське. Вчера для Зоси были приготовлены подарки, и медперсонал отделения томился в ожидании торжественного момента их вручения. Маленькой воспитаннице детского отделения и всеми любимой Зосе сегодня исполнялось два года. Вообще-то не сегодня, а завтра только исполнится, но февраль в этом году заканчивался двадцать восьмым числом и медицинские сестрички решили, что отсутствие дня рождения – большая несправедливость по отношению к их воспитаннице. Поэтому сами назначили для Зоси еще один день рождения – двадцать восьмое февраля. Девочка очень рано научилась разговаривать и, причем, сразу предложениями. Молоденькие сестрички не уставали отвечать на ее вопросы и часами не спускали ее с рук. В общем, сегодня в отделении был праздник. И только Зоя Николаевна грустно думала о том, что главврач больницы ей уже дважды напоминал о том, что пора девочку передавать в детский дом. Ведь Зосина мамаша как уехала в свою деревню, так больше и не показывалась в больнице.
Зоя Николаевна месяц назад ездила в деревню поговорить с мамой Зоси. По лицу Ромашовой-мамы при виде Зои Николаевны пошли красные пятна, трясущимися руками она под диктовку врача начала было писать отказную от ребенка, но потом бумажку порвала. Да и поговорить то толком они не смогли – пришла пьяная Ромашова – старшая и начала кричать, что понаехали, мол, тут всякие городские, никакой нормальной жизни, давайте быстро освобождайте территорию.
Уже когда Зоя Николаевна отошла от дома, ее догнала Анна и пообещала, что найдет свою тетку, которая живет в райцентре и попросит ее оформить все документы на Зосю, чтобы больница смогла передать девочку в детский дом.
– А Вы сами не хотите посмотреть на девочку? – спросила Зоя Николаевна Анюту.
– Нет, не хочу. Да и времени у меня нет. Я коров на ферме дою, мамкину группу взяла.
– Это Вы напрасно. Девочка Ваша, красавица и умница. Разговаривает, каверзные вопросы задает. На Вас очень похожа. Такого же цвета волосы и глаза. Приезжайте, мы вас устроим переночевать в больнице, с дочкой наиграетесь. Можно у нас пожить пару дней. Ну, что, приедете?
– Нет, – ответила Анюта. Резко повернулась и ушла.
И вот прошел месяц, а в больницу никто так и не приехал.
– Зоя Николаевна, – окликнула догонявшая ее медсестра,– тут к Вам пришла женщина. Говорит, что родственница малышки Зоси.
– А где она сейчас?
– Вы уж меня простите, я ее в палату к Зоське провела.
– Правильно сделала. Пойдем знакомиться. Неужели нашлась хоть одна живая душа, которой интересен этот ребенок? Или это простой курьер по доставке документов? Что ж, сейчас разберемся.
В палате у Зоси действительно была красивая, ухоженная женщина лет сорока. Зоська спрыгнула с ее колен, подбежала к Зое Николаевне и сказала:
– Вот, ко мне мама приехала.
– Зосенька, это не мама. Ты давай к сестричкам сходи, проверь, правильно ли они пирог твой именинный разрезали, а мы с тетей скоро придем. Будем чай пить.
– Хорошо, только это мама.
Когда Зося ушла, Зоя Николаевна сказала:
– Давайте знакомиться. Я предполагаю, что вы тетя Ромашовой и привезли нам документы на передачу ребенка в детский дом.
– Да, я действительно тетя Ромашовой. Зовут меня Василина. Только приехала я забрать девочку к себе. У нас с мужем нет детей. Семья получилась какая-то скучная, ущербная, нет общих забот, кроме, бытовых. Ребенок нам будет в радость. Мне так уж точно.
– А почему же Вы раньше не приехали?
– Почему раньше не приехала? Не знала, что у Анюты есть ребенок. Юля, сестра моя, мне, да и всем в деревне сказала, что ребенок родился мертвый, а Анюта устроилась в городе на временную работу, может учиться поступит, так и совсем в деревню не вернется. А когда Анюта возвратилась в деревню, то подтвердила, что ее ребенок умер, сразу после родов.
– А сейчас кто Вам сказал о ребенке?
– Так вот Анюта и сказала, передала письмо с главным бухгалтером колхоза. Он по делам в район приезжал и мне письмо прихватил. Я работаю в райисполкоме в сельхоз отделе, мы с ним знакомы.
– И о чем же Вас просила Ромашова?
– Просила оформить документы на девочку, чтобы Вы смогли передать ее в детский дом. Но сейчас я приехала с другой целью. Мой сегодняшний приезд связан с твердым намерением забрать ребенка в мою семью. Я готовилась к встрече с Вами, даже выстраивала какой-то диалог, искала нужные слова, чтобы Вы смогли меня понять, а вот сейчас где-то их растеряла. Дело в том, что у меня нет детей, и не может их быть. Ранний аборт искалечил меня, мне не дано быть мамой. Я потом, когда вышла замуж, долго лечилась, но, увы, безрезультатно.
– А Ваш муж тоже хочет взять этого ребенка на воспитание?
– В том-то все и дело, что муж с прохладцей отнесся к моему решению удочерить девочку. И не то, чтобы против, но и не за. Он привык, что единственный ребенок в семье – это он, возможно, в девочке видит будущего соперника.
– Но без согласия мужа Вы не сможете удочерить ребенка. Даже и разговора не может быть на эту тему.
– Понимаю. Но я посоветовалась с юристом и мы кое-что придумали.
– Ну, и что же он Вам посоветовал?
– Все очень просто. Анюта, мать ребенка, подпишет все документы по выписке ребенка из больницы по ее местожительству. А малышку я заберу. Девочку все равно в деревню категорически везти нельзя – Юля решила, что у нее жизнь закончена и тоску по богатой жизни в городе топит в самогоне. А Анюта замоталась по хозяйству, и если ей ребенок не нужен был раньше, то теперь она о девочке уж точно никогда не вспомнит.
– Ну, хорошо, а если Ваш муж категорично не захочет дочку и Ваша семья начнет разрушаться, тогда что Вы будете делать с девочкой? Сдадите в детдом или отвезете к нерадивой мамаше?
– Девочку я не оставлю при любых обстоятельствах. Бывает, конечно, форс-мажор, так там мы не можем принимать решения – природа сама решит за нас.
– Конечно, отдать девочку в детский дом мы всегда успеем. А Зосю очень не хочется отдавать в сиротский приют – девочка умница, ласковая, самостоятельная. Даже носочки и трусики свои пытается постирать. Мы ее тут все любим.
– Зоя Николаевна, Зося это ведь Зоя?
– Да, это наши сестрички так малышку назвали, они знают, что когда-то я для своих подружек была тоже Зоськой. Муж и сейчас меня так называет.
– Прекрасно, если Вы не возражаете, то я буду просить мать Зоси оставить ей имя Зоя, а отчество – Николаевна, ну, а фамилия у нее есть – Ромашова.
– Нет, я не возражаю, пусть будет моей тезкой. А если ей суждено будет повторить мою судьбу, то тоже ничего страшного – ошибки бывают в жизни каждого человека, и у меня они есть, но не страшные. Я трудоголик, люблю свою работу и своих маленьких пациентов.
– Я постараюсь быстро управиться с документами. Когда мне можно будет забрать малышку?
– Через недельку приезжайте, подпишите все бумаги у Анны Ромашовой и забирайте. Мне почему-то хочется Вам верить. А сейчас – чай пить с именинным пирогом. У Зои Николаевны Ромашовой сегодня день рождения. Даже два дня рождения – два года назад она родилась, а сегодня наконец-то нашлась для нашей девочки мама.
Через две недели Василина оформила свидетельство о рождении Ромашовой Зои Николаевны. В графе «отец» записали имя Николай. Спасибо помогли подруги сделать все быстро. Но в деревню ей пришлось съездить, попросить Анюту, чтобы подписи свои поставила в нужных местах. Юлия Дмитриевна, когда услышала, что отчество у девочки Николаевна снова разгневалась, раскричалась: – Я ведь догадывалась, что это Колька-приблуда Анютке ребенка приделал. Даже к Ленке ходила, думала, что-нибудь скажет, как-то проговорится. Она-то наверняка знает, с кем Анютка ребенка прижила. Молчит, стерва, как в рот воды набрала.
– Успокойся, Юля. Отчество ничего не решает, можно любое записать. Мы вот записали «Николаевна», чтобы наша Зоенька полной тезкой была Зои Николаевны. Это врач, которая два года была ей вместо папы и мамы. И вообще, какое тебе дело от кого Анюта ребенка родила? Не хочет говорить, ну и не нужно. Главное, что у тебя есть внучка. Ты бы посмотрела, какая чудесная девочка, и на Анютку похожа
– Нужна она мне! Я одну-то чуть на ноги поставила, работала, спину не разгибала. Ты-то не знаешь, как бабе одной в деревне жить без мужика. В городе устроилась, как сыр в масле катаешься, и мужик у тебя золотой – все Линочка да Линочка. Без твоего разрешения и шаг в сторону не сделает.
– Много ты знаешь о моей жизни. И муж у меня не такой золотой, как со стороны кажется. Зачем ему шаг в сторону делать – он привык на диване лежать и на меня покрикивать. А хороший и послушный он только на людях. Так удобнее. А что это я тебе жалуюсь, ты никогда меня не понимала, не поймешь и сейчас. Разные мы с тобой люди, Юля.
– Да куда уж мне, сельской доярке, до тебя городской. Только смотри, надоест девчонка, мы ее к себе не примем. Повезешь сама в детский дом сдавать. Поняла?
– Я, Юля, все давно поняла. Ты Анюту в больнице не навестила, и внучку родившуюся живой похоронила, правда сестрица? Зосю я никогда к Вам не привезу, и сама больше не приеду. А ты, Анюта, если захочешь дочку увидеть – приезжай. Встречу, как дорогого гостя, а ребенку можно не говорить, что ты ее мама.
С тем и уехала Василина из своей родной Чертовщины. А по дороге думала:
«Может название деревни такое негативное влияние оказывает на людей. Юлька раньше была доброй и веселой. Наша кошка Мурка принесет четырех котят, одного можно оставить, а остальных родители прикажут закопать. Так сестра спрячет котят, а потом по деревне ходит и всех упрашивает, чтобы взяли котенка на подворье. Так всех и пристроит. А тут такое выкинула – от родной внучки отказалась.
И Анютку затуркала, ходит в землю смотрит – боится глаза на людей поднять. Надо подсказать председателю райисполкома, чтобы поменяли название деревни.
Чертовщиной деревню еще до революции назвал местный помещик с пьяных глаз. Старики рассказывали, что деревня называлась Солнечной, да вот что-то люди не угодили помещику, он и распорядился поменять название деревне. Уж сколько лет советской власти, а деревня все Чертовщиной зовется».
Василина не стала откладывать, и сразу из деревни поехала в Горевск, за Зосей. Малышку собрали быстро, потом сестрички долго ее тискали и целовали, рассовывали по карманчикам ее шубки конфетки и маленькие игрушки. Проводить Зоську пришла и Зоя Николаевна. Молча, подняла девочку, прижала к себе, сказала:
– Будь умницей, слушайся маму. А Вам, Василина Дмитриевна, много здоровья и терпения. А вообще– то самое главное – любите друг друга и все получится.
В свой районный центр Ивановск Василина с Зосей добрались в густые сумерки. В домах ухе горел свет. Светились окна и в квартире Василины – значит, Олег дома и Василина сейчас обязательно получит выговор за то, что ужин не приготовлен к его приходу.
Василина открыла дверь, в прихожей раздела Зосю и только потом спросила:
– Олег, ты дома?
– Конечно, дома. А почему ты так поздно, уже давно положено мужу на стол накрыть, а у тебя на кухне еще и конь не валялся.
– Олег, выйди сюда. Я не одна. Хочу тебя представить интересной особе.
В комнате послышалась какая-то возня – видимо Олег приводил себя в порядок, прежде чем предстать перед интересной особой. Каково же было его разочарование, когда в прихожей он увидел маленькую девочку.
– Это и есть твоя дочь? – спросил он Василину.
– Почему моя? Она наша дочь. Зося познакомься – это твой папа.
Девочка протянула Олегу крохотную ручку и сказала:
– Меня зовут Зося. Давай, папа, дружить.
– Ну вот, что, – Олег не замечал протянутую к нему ручку, – дружить ты будешь вот с этой дурой, которую зовут Василиной. А меня зовут не папа, а дядя Олег. Ты все поняла?
– Да, – кивнула Зося, – ты совсем плохой дядя.
Прошло почти двенадцать лет.
Зося росла, иногда болела, сначала ходила в детский сад, затем училась в школе. Обычная жизнь, обычной девочки. Училась Зося охотно и легко. Даже четверки редкие гостьи в ее дневнике, в основном по всем предметам «отлично». Олег так и не стал для Зоси папой, жил рядом, своей отдельной жизнью. Зося для него была не больше, чем тень от большого фикуса – цвет он тоже не любил. Зато Василине Олежек выдавал по полной программе: не так поставила стул, суп подала горячий, не ту ложку положила, хлеб не тот купила, котлеты жирные приготовила и … бесконечно. Не стесняясь, девочки, он выговаривал Василине, что она балует Зосю, покупает часто конфеты и дорогие вещи, дает ей деньги сбегать в кино. Что Зося бездельница и лодырь, не стирает белье, в квартире не прибирается, еду не готовит.
Василина не вступала в перебранку, но когда Олег заходил в кухню, из ее рук выскальзывала посуда и разбивалась, она краснела и покрывалась испариной. Уже давно в голову закралась мысль о разводе. Но раньше она надеялась, что Олег одумается и станет для Зоси отцом. Потом разводиться, как бы стало поздновато, не тот возраст – что люди подумают. Так и жила в постоянной тревоге и страхе от невыносимого нытья здоровенного мужика.
И это несмотря на то, что главным добытчиком в семье была Василина. Квартиру она получила от райисполкома, как молодой специалист еще в девичестве. Зарплату приносила в дом в разы больше, чем ее муженек, да и жил он за ней, как за каменной стеной. Василина и продукты купить, и постирать, и на садовом участке поработать.
В райисполкоме Василина заведовала крупным отделом и одновременно исполняла обязанности заместителя председателя райисполкома, была уважаемым и узнаваемым в районе человеком.
А вот Олег – карьера у него не получилась, рядовой снабженец в строительной организации. За нерадивость и отсутствие, какой либо инициативы, его два года назад хотели сократить, без предоставления другой работы, но уговорила Василина начальника строительной организации. Олега оставили на работе, но это не добавило ему доброты.
Постоянное брюзжание и шипение перерастало в паранойю. Однажды Василина приготовила борщ и попросила Зосю приправить его на плите укропчиком. Зося вместо укропа посыпала борщ зеленью кинзы. Тарелку с борщом для Олега на стол поставила Василина. Олег взял ложку борща, принюхался и вдруг злобно плюнул прямо в лицо Зосе, которая сидела напротив его, а тарелку с борщом бросил в Василину – он не любил запах зеленой кинзы. Василина сначала опешила, потом кинулась к плачущей Зосе:
– Зосенька, пойдем, помоем лицо и протрем каким-нибудь кремом. Прекрати плакать, солнышко, глазки завтра будут красные, а тебе в школу идти.
Зося яростно терла лицо намыленной губкой, плакала и шептала:
– Мне кажется, что он в меня ядом плюнул. За что он меня так ненавидит?
– Зосенька, у него просто характер такой несчастный – он всех не любит. Пройдет время и все забудется. Успокойся, доченька.
Но Зося долго еще всхлипывала и смахивала слезинки. Оскорбление было невыносимо тяжким.
Василина тогда пробовала решительно высказать мужу все, что она о нем думает.
Но разговора не получилось.
Олег ходил из комнаты в комнату, как будто что-то потерял, а вот теперь пытался найти. Василина следовала за ним и говорила, говорила, но ее слова отскакивали от него и ссыпались на пол. Он, похоже, ничего не слышал, а вернее не хотел слышать.
– Олег, что ты мотаешься, как маятник в ходиках? Давай поговорим. Наша семья на грани развала. Я не могу и дальше прощать твои выходки и приму кардинальные меры.
– Да принимай ты любые меры, только отстань от меня.
Олег захлопнул дверь их общей спальни, в скважине замка повернулся ключ. Разговор был закончен.
Василина зашла в комнату к дочери: – Как ты, детка, успокоилась? Прости его, не носи обиду в сердце. Обида разрушает человека, изъедает, как ржавчина ест металл.
– Мама, ну как же можно забыть такое? Он ведь даже не извинился.
– Зачем тебе его извинения? Ты просто прости, а он пусть живет со своей злостью наедине. Ну, что договорились?
– Да, мамочка, я постараюсь все забыть. Только ты, пожалуйста, накрывай ему на стол отдельно. Я больше не смогу сидеть с ним за одним столом.
– Вот это, Зосенька, я обязательно исполню. Ты будешь кушать одна или только со мной. Ну, а сейчас спать. Я, с твоего разрешения, сегодня буду спать на твоем диванчике.
– Я только рада, что ты будешь ночью рядом со мной. А может, ты совсем перейдешь в мою комнату – я буду спать на диванчике, а ты на моей кровати?
– Наверное, наверное. Но это будет завтра, а сегодня я занимаю твой диванчик.
На следующий день Василина действительно перенесла свои домашние вещи – тапочки, халатики и ночнушки в комнату к Зосе.
Какое счастливое время наступило для Зоси – вечером они укладывались в свои постели и обсуждали все события уходящего дня. А событий было много: тема сочинения, разговор с подружкой, судьба маленького котенка, который поселился в подъезде. А тут и мальчики стали свою дружбу предлагать – вместе сходить в библиотеку, а то и в кино. Раньше Василине не хватало времени помочь дочери правильно расставить все фигурки на шахматной доске ее девчоночьей жизни – работа, домашние и дачные хлопоты, семейная круговерть. А сейчас, выкроенный перед сном час-полтора, помогал обеим обрести уверенность в завтрашнем дне и забыть проблемы текущего.
Но главная проблема их семьи никуда не исчезла, а продолжала нарастать. Олег готовился к разделу имущества: снял в аренду гараж и начал потихоньку выносить и вывозить из квартиры вещи. Он решил примерно наказать жену – сначала тайно вынести из квартиры все имущество, а потом разделить судом квартиру. Олег понимал, что заработанных им денег едва ли хватало на ту сытую жизнь, что все эти годы обеспечивала ему Василина. Но желание сломать, уничтожить отвернувшуюся от него женщину окончательно разрушило его человеческое достоинство. В его планы не входил бесповоротный разрыв с женой – он только хотел унизить ее, заставить ползать перед ним на коленях, просить прощения, умолять вернуться назад. И он вернется, но она забудет, что у нее есть девчонка. Он заставит Василину сдать Зойку в детский дом или отвезти в деревню к непутевой мамаше. Правильно, лучше всего в деревню, пусть тоже коров доит, это их родовая профессия.
Василина стала терять на своей кухне кастрюльки и сковородки, в шкафу простыни и пододеяльники. Она не задумывалась, куда исчезло постельное белье: вздыхала и сетовала на свою рассеянность – опять растеряла в прачечной.
Прозрение пришло, когда из двери в ванную комнату исчезла недавно установленная ручка – защелка. Пришлось с вопросами обратиться к Олегу:
– Олег, ты не знаешь, кто вынул ручку из двери?
– Не знаю, – ответил Олег и отвел глаза в сторону.
Василина оторопела. Тогда кто же хозяйничает в квартире в их отсутствие?
Может в квартире побывали воры? Она кинулась проверять содержимое шкафов и антресолей. Потихонечку, тайком от мужа она собирала приданое для своей любимой Зосеньки – несколько наборов посуды, комплекты белья, золотые и серебряные безделушки. Там же был спрятан небольшой запас наличных денег и сберегательная книжка.
Все исчезло. Даже, странное дело, пропали крышки для домашнего консервирования и пустые банки с навинчивающимися крышками. Василина решила проверить свои дачные запасы овощей, которые хранились в небольшой подвальной кладовке. Там тоже было пусто. Дверь в кладовку не взломана, замок был закрыт на ключ.
Василина позвонила в дверь соседней квартиры, там жили старички, пенсионеры. Они тоже делают запасы овощей на зиму и пользуются общим подвалом. Бдительные пенсионеры обязательно что-нибудь заметили.
– Татьяна Ивановна, – спросила она открывшую дверь соседку, – у меня из квартиры пропали вещи, а из подвала консервация и овощи. Вы ничего подозрительного не заметили? Вероятно, все было вывезено на машине.
– Да, Линочка, видели. Твой муж, Олег, уже несколько недель выносит вещи из квартиры. Он же и овощи вывез на машине. Мы не стали вмешиваться – думали, вы поссорились, вот и делитесь. А, как известно, муж и жена – одна сатана. Как поссорились, так и помиритесь. Прости, Лина, мы обязательно тебе бы сказали, но думали, что, Олег, забирает свои вещи с твоего согласия.
– Спасибо, что хоть сейчас правду сказали.
Василина на ватных ногах возвратилась в свою квартиру. Олег сидел на кухне и ел приготовленный Василиной для Зоси ужин.
«Вот, урод, – подумала Василина, – денег в семью уже несколько лет вообще никаких не дает, в конечном итоге обокрал нас с Зосей, и сидит, ест чужую пищу, как святой младенец».
– Олег, ты решил уйти от меня?
– Да, я ухожу. А ты оставайся со своим приемышем.
– Хорошо, уходи, а зачем имущество воруешь? Ты ведь прекрасно знаешь, что все покупалось за мои деньги, для Зоси.
– Вот этого я не знаю. Все покупалось в браке, значит, имею право забрать свою долю. Все, что осталось и квартиру разделим судом. Не вздумай что-нибудь спрятать или продать – я опись мебели и техники сделал и подписал в жэке.
Олег забрал уже упакованный чемодан и направился к двери:
– Ты, если захочешь меня вернуть, то Зойку отвези в деревню, своей сестричке-алкоголичке. Подумай, и вспомни, как хорошо мы жили, пока ты девчонку не привезла.
– Ничего хорошего в прошлом я не вижу, и возвращаться туда, даже мысленно, не хочу – мне надо думать о будущем. У меня дочь подрастает. И потому я приложу все усилия, чтобы ты сюда больше никогда не вернулся.
Когда Зося пришла из школы, Василина лежала на диване.
– Ты, что, мамочка, приболела? Опять давление подскочило? Давай таблеточку принесу.
– Спасибо, дочка, ничего не надо. Таблетку я уже выпила. Вот полежу, и все пройдет.
– А где дядя Олег? Это он тебя обидел?
– Дядя Олег ушел. И даст Бог навсегда.
