Валентин Никора
Для кого закон не писан. Хроника четвертая
© Валентин Никора, 2024
ISBN 978-5-0064-6814-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Четвертая хроника Эйроланда
Валентин Никора
Для кого закон не писан
или
необычайно правдивая повесть
о настоящем идальго, рыцаре Слова и Чести;
а так же: о колдунах и драконах,
о странных странах, и о дворцовых интригах
авантюрно – саркастическая фэнтези
Каникулы и приключения начинаются одновременно!
Двенадцатилетний сын графа, Херо дон Педро, рыцарь Костоломии и Радикулии, похищен угрином Уркесюком и Черным Принцем Эдвардом. Он нужен, чтобы детскими руками изъять из мира мертвецов могущественный артефакт, который позволит злодеям завоевать мир.
При помощи маленькой хитрости доблестный Херо побеждает Папуаса, получает в качестве приза Чашу Гадаля и проносит ее прямо через посты укравших его самого злодеев.
Но темный артефакт разбивает душу Херо на две части, одна из которых проваливается в ад.
Кто же поможет Херо дон Педро обрести единство?
Пролог
Как известно, у каждого мага есть страшная темная комната, в которой живут всяческие твари и мутанты: пауки, крысы и тараканы. А сами волшебники запираются в этих стенах, дабы предаваться там ужасным и просто-таки непристойным занятиям: смешиванию трав и эликсиров, варению золота, мыла, шампуня и прочих, очень нужных в хозяйстве, вещей.
А лабораториями эти чуланы чародеи назвали не случайно. Это было малопонятное слово, именно потому его и использовали, чтобы нагнать страху на разбойников, дабы хулиганы не лазили бы воровать волшебные нескончаемые чипсы… А то всякого жулья развелось!
Нилрем – самый известный волшебник всего Соединенного Королевства Эйроланд – сидел в такой своей тайной лаборатории и задумчиво чесал фиолетовый нос.
Вообще-то, враги прозвали Нилрема – Мерлином, они думали, что имя, произнесенное наоборот, отнимает у волшебника силу. Но Нилрему новое имя даже понравилось, и под ним он был более известен по всему миру.
Растрепанный маг качался на табуретке и думал о том, почему сорвался такой интересный химический опыт.
Секунду назад сам по себе взорвался огромный чан с волшебной горькой настойкой с жутким, леденящим кровь названием «Кагор» или «Когорта», или «Легион». Что-то в этом духе.
Сам Нилрем толком не помнил названия из-за обострения старческого склероза. Но сейчас волшебнику было грустно: над этой настойкой пришлось основательно повозиться, и вот результат: дым, чад, вонь, шишка на лбу и дырявый чан…
А еще говорят, что маги – все сплошные лентяи и тунеядцы, которые обманывают простых тружеников. Ничего подобного! Даже колдунам – это те, кто не доучился до магов и стал использовать черное (правильнее: не качественное) волшебство; даже третьекурсникам Гэдориэльского Университета Слова приходится вставать вместе с солнцем, и трудиться в поте лица своего.
Ну, конечно, встречаются маги и похитрее, которые трудятся в поте лица чужого. Но Нилрем был очень благородный чародей, очень умный, только бедный и немного рассеянный. А так, у него, у Нилрема, замечалась склонность к иронии и легкому юмору; иногда случались даже приступы волшебного веселья по пятницам, в полнолуние или в ночь с 12 на 13 число.
И, конечно же, «Кагор» или «Когорта» разнес лабораторию именно в пятницу 13 мая, в полнолуние, только днем, а не ночью.
– Черт, черт, черт, черт!!! – взорвался негодованием Нилрем и запустил в единственную не рухнувшую от взрыва стену толстой амбарной тетрадью.
Волшебник не помнил, что чертей, как таковых, в Эйроланде никогда не водилось. Не были занесены черти и в «Красную книгу». Не было этих бесов-балбесов ни в «Алом томе», ни в «Словаре Одина Обжегова». Их, рогатых шалунов, не существовало вовсе, но зато процветали их ближайшие родственники: лешие, баенники, водяные.
Вообще, если смотреть в корень, то «черт» – это вовсе не нечисть, как принято думать, а некий злыдень, который переступает черту запрета, то бишь проникает из одного мира в другой с одной целью: хорошенько повеселиться. Само это слово «черт» пришло из хордорского языка, да так и осталось. Им хорошо было ругаться.
К слову сказать, на Хордоре одни только преступники позорные и жили. Хордорцы даже изобрели свой особый тайный истерический язык, который использовали для вызова злых духов, ветров, а также всяческих страшных демонов. Назывался этот чудесный сленг «матом».
Хотели, правда, сначала обозвать язык «батутом», чтобы никто не догадался, но нашелся один умник, который доказал, что именно мат, и только он, облегчает повседневную жизнь. И лучше один раз сказать: «Говно!», и плюнуть соседу на ботинок, чем двести раз повторить, что комнатные собачки не имеют права оставлять свои экскременты именно на вашей дороге.
Но все это было в глубокой древности, когда деревья были маленькими, моря – пресными, люди – умными. Наверное, лет сто назад. А, может быть, и – двести…
Поднявшись с табуретки, Нилрем грустно оглядел руины лаборатории, и вздохнул. Жизнь, похоже, вступила в черную полосу. Короче: дело – дрянь.
Впрочем, если честно, то три года назад из Министерства Внешних Сношений пришло официальное приглашение, подписанное королем Сведенрегом, в котором Нилрема торжественно звали на заслуженный отдых в Белолесье, в лучшие королевские угодья, что раскинулись под самой столицей.
Обещали пенсию офигенную положить в конверт, да чего-то позабыли. Или, может быть, деньги по дороге затерялись. Дороги-то в Эйроланде – по ним только за смертью ходить, а не гонцов рассылать. У каждого перекрестка ведь столбовой камень стоит: «Сюда не ходи, туда ходи, а то конь нога сломает – совсем мертвым будет». Так ведь не верят. Думают: в Департаменте Путей Сообщения шутники собрались, а вовсе не серьезные люди.
Гербовая бумага с предложением короля Сведенрега и сейчас хранилась в погребе, в пустой винной бочке, чтобы приглашение это, не дай бог, мыши бы не подпортили. Все-таки – документ. Ну, и про запас: пергамент как никак. На случай мора там какого, войны или просто несчастного случая. Слаб Нилрем был желудком, и потому несчастья подстерегали его на каждом шагу. Оттого волшебник так любил свои леса. Здесь под каждым кустом он мог найти облегчение.
Нет, не поехал волшебник в столицу. Чего там делать-то? В городе ведь всюду: каменные мостовые, набережные, дома пятиэтажные купеческие, трущобы шестнадцатиэтажные, в которых люди, точно муравьи. Страсть!
А вода в те хоромины бежит по ржавым трубам, прямо из реки Семицвел вместе с головастиками и прочими микробами.
И дворяне по ночам, вместо того, чтобы книжки умные читать, все больше по балам шастают: ищут, кого бы шпажонкой во имя Прыщавой Дамы проткнуть.
Жутко жить в городе. У них же там наркоманы на каждом шагу. Берут куриный помет, заворачивают его козьей ножкой в туалетную бумагу и курят. И приключается от этого у модников куриная слепота. То бишь наркоманы начинают видеть как куры: одних червячков. И это так смешно, что потом даже уважаемые люди не могут жить, не покурив куриного помета на ночь.
А еще они жуют ножки Буша. Ей богу! Говорят, в Гэдориэле, сразу после войны привезли из Хордора страшную траву. Похожа она на болотную кочку, но если ровно в полночь ее полить девическими слезами, то в мгновение ока вырастает из травы Буша четыре свежих окорока.
Эти ножки такие славные! Откусишь: и сразу начинаются видения шестируких серафимов и семиногих писсуаров – очень страшных зверей.
А еще, говорят, многим грезится страшный Курий Бог. Сальмонез называется. Или майонез – имен у него много, а суть его одна: ловит он людей и ест их!
В общем, пусть в городе умники всякие живут, а старым чародеям, ветеранам всех последних войн, Стрелок и Разборок соваться в подобное гнездо разврата совершенно не зачем: годы не те, да и возможности тоже.
К тому же, на кого бросить насиженные места: огород, хозяйство? Корова вот, купленная сразу после войны, куры волшебные, которые несутся сразу и яйцами, и копчеными куриными тушками. Очень удобно, знаете ли: никого резать не надо, а мяса всегда вдоволь. Да еще благодарные крестьяне из всех соседних селений несут: кто бочонок меда, кто пуд пшеницы, кто сельди копченной пару ведер, кто воблы сушенной возок, кто грибков соленых тонны три… С каждого по нитке, магу – мантия.
Так Нилрем и жил.
Но когда бывало слишком уж голодно, старый волшебник не чурался и сам наколдовать себе еду. Так, без особых затей. Любил чародей сладости: торты «Ври-Давай», «9 и ¾ островов», «Хачу-и-Пудрю», «Белые Розы на морозе» и тому подобное.
А еще чародей не мог устоять перед пирожными, морожеными, плюшками, ватрушками, и всяческими булочками со сгущенным молоком и шоколадом, а также пирожками с капустой и со шкварками.
Нет, Нилрем вовсе не был толстым обжорой.
Всю сознательную, да и бессознательную жизнь, волшебник оставался тощим, точно жердь, седым, как грязный лунь, строгим, как аббат. Правда, иногда чародей забывал, что он очень правильный и справедливый. Вот в такие несчастные для всего Соединенного Королевства Эйроланд дни обычно и совершались разные гадости. А Нилрем по обыкновению в такое время и ухом не вел.
Именно за эту его особенность враги и друзья, из вредности, стали звать его по имени, перевернув это имя наоборот, чтобы досадить магу. Но Нилрему новое имя очень даже понравилось. И магических сил у старика, как это ни странно, прибавилось. В историю Соединенных Королевств старый чудак так и вошел под именем чародея Мерлина.
Это ведь только глухой не слышал жуткую и правдивую легенду о том, как полчища коварного и подлого Смегоарла вторглись в Соединенное Королевство, а великий маг в это время в карты играл. Причем, это вовсе не поэты и писатели всякие выдумали. Так все на самом деле и было. Даже свидетели имеются. Не всех их еще перерезали.
Опять же, когда демон по кличке Жругр решил устроить сходняк, создать Единый Преступный Синдикат Всего Соединенного Эйроланда, когда воры в законе, дилеры и киллеры, типа солдат Хордора, перешли границу у реки и начали Великую Омерзительную Мочиловку, Мерлин гонялся по пустыне за одним из угринов… А когда же маг спохватился, было слишком поздно… И так всегда. На протяжении всей истории архипелага. Ну, по крайней мере, если верить летописям…
– Ух! – сказал Нилрем.
Это волшебник так злился, а заодно подзывал своего ученого филина Стагирита.
Но у Стагирита была жена и трое маленьких пернатых сыновей. А в этот день, 13 мая, в пятницу, знаменитому филину вообще было не до магии. Он, Стагирит, пил девяностоградусную плайтонскую водку и читал третий том великого Ариола с леденящим кровь названием «Физиогномическая химия нестоической софистической органики». Филин постигал глубины философской мысли. Семья же неясыти мирно спала после трудовой ночи.
Мерлин почесал в затылке, и тут его вдруг мигом посетило озарение, то бишь, говоря высокопарным почти научным языком летописей: «цепкие пальцы склероза ослабили хватку», и Нилрем отчетливо представил себе, чем может заниматься Стагирит на воле.
Не красиво получалось, не по справедливости. Старый человек один в лесах парится, и некому ему приятной ночи пожелать. Волшебник даже всхлипнул от жалости к самому себе, поморгал глазами, и вспомнил, как он трагически одинок на этом свете.
Сразу захотелось прилечь на кровать и уснуть. А то ведь некому даже стакан воды с цианистым калием подать! Даже жена Мерлина (а у чародеев иногда, как и у филинов, бывают и жены) уехала гостить к родне в далекую Плайтонию, и пребывала там второй месяц. В общем, все было плохо: шишка болела, кушать было нечего, колдовать – лень…
И вдруг небеса потемнели. Надо сказать, в Эйроланде такое случается сплошь и рядом. Этим никого уже и не удивишь. В Соединенном Королевстве темных сил, простите, Светлые Боги, как собак нерезаных, куда ни плюнь, – в злодея попадешь…
Ну, стало быть, небо потемнело, и началась гроза. Ветвистая гигантская молния яростно сверкнула над опушкой Шероиданского леса, как раз над огородом Нилрема.
«Кажется, дождь собирается». – подумал волшебник.
Но это был не ливень. Это летел злой и ужасный дракон. По крайней мере, так показалось вначале.
На самом деле дракон был мелковат, толстоват и не в меру болтлив. А молния оказалась огнем, изрыгаемым этим жутким чудовищем.
Тучи же, эти вечные странники, сами по себе набежали. Захотелось им, тучам, набежать над лесом и поморосить противным таким, мелким и слепым дождиком.
Само собой разумеется, как всякий порядочный змий, дракон этот летел не просто так, а по делу, да еще и добычу тащил. Правда, не принцессу.
Ну, сами посудите: на кой ему визгливая и тощая дура с прыщами по всему лицу? Нет, родственник вивернов оказался умнее, он волок несколько тяжеленных талмудов. То ли дракон умел читать, то ли был преподавателем изящной болтологии, то ли хотел заложить все эти фолианты в ломбард, – вот так сразу, с кондачка, было не понять.
В общем, туча пробежала, дождь скоропостижно кончился, а ящер удалился. И вроде все ничего, да одна из книг, конечно же, совершенно случайно, выскользнула из цепких когтей дракона и шмякнулась Нилрему прямо на остроконечный и в меру засаленный чародейский колпак.
От удара волшебник шлепнулся на землю и подумал, что пора бы вывести закон всемирного притяжения, а то фолианты и яблоки совершенно беззаконно падают всем на головы, да только пользы от этого никакой. Но от научного открытия старца отвлек сам вид книги.
Кто хоть раз листал «Хроники Эйроланда», тот знает, какую власть имели над этими землями поэмы всяких разных рифмоплетов. Слава богам, в Соединенном Королевстве пока не народилось ни единого писателя: ни критического реалиста, ни космополита-фантаста. Этим только и спасались…
Неудивительно, что, завидев пухлый томик, Мерлин резво вскочил на ноги, поднял книгу, полистал её и задумчиво прочитал: «В Костоломии, в стране мельниц и рыцарей, вороги опять гремели костями. И встал тогда благородный идальго Херо дон Педро, поклонился образу Дурьсинеи, поднял меч Охринею, и поклялся, что не вернется домой, покуда зло гуляет по дорогам родной Костоломии и Радикулии».
Нилрем крякнул и многозначительно почесал поясницу. После подобного «чтива» чародею почему-то припомнилось детство. Старые, заросшие лопухом и крапивой дворики и рыжая девчонка Лолиа с разбитыми коленками; та самая непоседа, что вечно дразнила Мерлина сивым мерином. И это было вдвойне обидно, потому что сивым бывал отец, как раз по выходным дням, когда принимал внутрь сивухи, для «сугреву»…
«Эх, навыдумывают дурацких имен, а потом ходят, как павлины: мы, де, дворянская кровь с молоком, нас, де, уважать надо за одну лишь древность фамилии. Тьфу!» – подумал Мерлин.
Но самое интересное было то, что величайший волшебник Соединенного Королевства Эйроланд слыхом не слыхивал ни про Костоломию, ни про Радикулию. И это наводило на философские раздумья. То ли в Эйроланде появились запретные книги из иных миров, то ли народился, жабу ему в печень, фантаст-прозаик.
Так и эдак, – скверно.
Что ж, видно наступило то самое время «ИКС», о котором пророчил Зеродар. Кончилась эпоха раннего феодализма, и теперь-то уж можно было не бояться, что орды нечисти двинутся на благословленные земли Эйроланда со всех сторон. Так подумал Нилрем.
Вообще, чародей был очень умным и даже ученым, но, как всем давно известно: мудрость порождает скорбь, от многой мудрости – одна дурь, а если этой самой мудрости вагон и маленькая тележка, то, как следствие, дело всегда венчает маразм.
Нилрем же находился на самой высшей точке познания абсолюта Истины, а потому у него время от времени появлялись неадекватные, то есть немного странные и совершенно неуместные мысли. Например, о том, «как нам лучше обустроить Эйроланд» или о «десяти днях, которые потрясли Архипелаг», или о «силе аффирмаций в религиозном самосознании свидетелей чертовых». Вот и сейчас горестные раздумья навалились на чародея, словно снежный ком, несущийся с горы.
Мерлин повертел томик в руках и обратил внимание на заголовок. «Прёт Магкефери „Всадники со станции Перна“, том восьмой» – это было выведено красивой алой вязью на черном бархате. Серебряные застежки изображали львиную пасть, и это казалось диковинным. По крайней мере, в Эйроланде никто пока не додумался делать фигурные чеканные застежки.
«Так, – подумал Нилрем, и гневно сверкнул очами, – Смегоарла мы победили, Уицраору на полдник не достались, Дыя перехитрили. Казалось бы: живи и радуйся. Ан нет! Опять со всех сторон тянется к нам неведомый враг! И чего тянется: не понятно. Королевская казна пуста. Взять-то со Сведенрега нечего».
И все же книга откуда-то появилась. Или её похитили из иных миров, или это пролетал чужой дракон, пробравшийся в священные гробницы Йехесода, или это был просто подлый лазутчик, случайно попавший в небо Соединенного Королевства.
Да, прямо на глазах, падение с неба самой заурядной книжонки грозило обернуться детективной историей с жуткими подробностями, как из этой самой Костоломии некий дон Педро со товарищи пробирается в Эйроланд тайными тропами.
Мерлина бросило в жар. Ох, как ему не хотелось снова вести за собою то стадо болванов, которое опять навешает на себя кучу жестянок, выжрет всю сивуху, и будет горланить день и ночь: де они – цвет рыцарства.
Может быть, кому-то и смешно, а ему, Нилрему, в случае нашествия этих самых пернцев, еще придется трястись, как наседке над цыплятами, над так называемыми Хранителями Мудрости, которые на деле умеют беречь лишь ту трудовую мозоль, что перевешивается через ремень, да и то – со скрипом и скрежетом зубовным.
Вот если бы эта дурацкая книга свалилась на голову нормальному человеку, он бы употребил её с пользой для себя и окружающих: селедочку бы завернул, с пергаментными листами по большой нужде сходил… Да мало ли как можно использовать такое сокровище?
Вон, бархат с серебром оторвать и в ломбард снести – опять же, деньга. Это вам не по помойкам пустые кувшины собирать. Тут сразу – вжик, и – пей, не хочу; ешь, не могу.
А с волшебниками все иначе. Трудный они народ. Нет, не брезгливый, но туповатый немного: во всем они хотят дойти до самой сути. До той, которой и нет вовсе. И все у них сплошные знамения и пророчества. Вот, оттого, что мозги набекрень, так и живут: по уши в приключениях и в войнах.
Со стороны посмотришь: здорово! Сплошной романтизм, единение с природой и постижение абсолюта. А сам с полгодика эдак промучишься, и сразу домой потянет, в тепло семейного очага, в бочку с теплой водой, подкрашенной лепестками роз, да с морскою солью.
В общем, Нилрем очень глубоко задумался. Сам факт, что некий всезнайка специально перевел книгу, леший знает, с какого языка, и переправил её в Соединенное Королевство, мог не встревожить разве что глупца.
Это означало, что пришло время слияния разных культур. А это, как известно, никогда ни к чему хорошему не приводит.
Может быть, в загадочной Радикулии поклоняются Божественной пятке Не-Хоччу-и-Не-Будду. Или, не дай боги, они закоренелые язычники и прыгают через горящие терновники да молятся на всякие непотребные места.
«Нечисть мы победили, а теперь, похоже, уже сами люди из разных миров кинутся делить между собой земли, титулы, власть. Вот и сходил на пенсию, вкусил заслуженного покоя». – плюнул Мерлин, направляясь в избу.
Зашвырнув злополучный томик на кровать, старик одним махом выпил кувшинчик целебного козьего молока, утер бороду и склонился над хрустальным магическим шаром, что лежал на рабочем столе, на массивной подставке, среди бумаг, рассыпанных порошков нитрата натрия, марганцовки, мышьяка и прочих волшебных вещей первой необходимости.
Внутри шара появилось лицо, знакомое до боли. Это был угрин Уркесюк.
– Привет! – хихикнуло видение.
– Какого хрена?! – взревел Нилрем, точно лось во время гона, в том смысле, мол, чего это здесь делает один из самых мерзких, но известных графоманов и колдунов страны?
– А мы тут плюшками балуемся. – радостно сообщил Уркесюк.
Если бы Мерлин не так сильно обиделся, то он заметил бы, как сильно постарел Уркесюк, как запали его безумные глаза, как стала седой голова, как лицо покрылось сетью морщин.
Да когда ему, Нилрему, было разглядывать этого наглого безработного прохвоста?
– Так это ты? – маг и Уркесюк поняли друг друга с полуслова. Уже не приходилось объяснять, что это именно угрин вынес из иных миров запретные книги.
Но Уркесюк решил слегка позабавиться:
– Я? – усмехнулся угрин. – Не может быть! Это – точно не я.
– Прекрати катать лешего! – Нилрема аж затрясло от гнева.
– Ладно. – улыбка угрина стала шире. – Буду катать лешачку. Это, по крайней мере, интереснее!
– Ты ещё повыеживайся здесь! – Мерлин занес над хрусталем кулак, но вовремя опомнился.
– Дурачина ты, простофиля! – захохотал в шаре Уркесюк. – Давай, стукни меня, ну же!
Нилрем плюнул и плюхнулся на кровать:
– Зачем ты это сделал?
– А что такое? – притворно заволновался угрин. – Кто тебя обидел, уважаемый?
– Так значит, мы ничего не знаем?
– Откуда? – лицо угрина выражало собачью преданность. – Да разве ж я могу себе такое позволить: знать то, о чем ведает лишь сам великий Нилрем?
– Дурак ты. – буркнул старый чародей. – И шутки у тебя дурацкие.
– Зато с ума не сойду. – засмеялся Уркесюк. – Не с чего сходить-то.
«Странно. – неожиданно подумал Мерлин. – Что это с Уркесюком? Как-то он переменился. Всегда был таким злобным, а тут вдруг шутить изволит. Неужели, он все же, призвал из этой Радикулии всадников на нашу голову?»
– Ты научился быть проницательным, старый осел! – лицо угрина исказила застаревшая ненависть. – Это тебе мой подарок. Вот и поломай голову, откуда придут эти пернцы. Ну, все, счастливо оставаться. Меня, поди, заждался благородный идальго дон Педро.
И магический хрусталь погас.
