Вадим Зеланд
Жрица Итфат. Тафти жрица. Трансерфинг реальности: Ступени I, II, III, IV, V
Театральное действо
Дива и жрица в растерянности стояли возле зеркала, трогали невидимую поверхность, пробовали пройтись вдоль нее в ту и другую сторону, однако везде было одно и то же, непроходимая стена простиралась до необозримых пределов.
– Матильда, что тебе известно о зеркалах? – спросила Итфат.
– То, что известно всем: зеркало отражает все, что перед ним, – ответила Матильда.
– А еще?
– В отражении левое становится правым, а правое левым.
– А еще?
– Лаха! Еще то, что сквозь зеркало невозможно пройти! И мы здесь застряли!
– Но мы же как-то попали сюда. А что такое лаха?
– То же что и хела, только наоборот, когда все плохо и хочется выругаться.
После этих слов небо затянуло тучами, и на море начался шторм.
– Тили, ты видишь, зеркало реагирует! – воскликнула Итфат.
– Да, но какой нам от этого прок? – отозвалась Матильда.
– А вот такой вот такой! Мы находимся со стороны образов, а там отражения. Похоже, зеркало может воспроизводить наши мысли!
– У меня только одна мысль, как бы нам оказаться с той стороны.
– Вот и представь, что мы там. Давай обнимемся, а ты включай свой бантик, или точнее то ощущение, что у тебя за спиной.
– Ладно, давай. Ух, только бы хуже не стало, чем сейчас.
– Тили-Тили! Не допускай негативных мыслей, сосредоточься на том, что мы там, на той стороне.
Дива и жрица обнялись, чтоб не разделиться в случае чего, и замерли, глядя на зеркало. И тут потусторонний пейзаж начал меняться. Трава и пальмы растворились в воздухе, а морские волны постепенно превратились в песчаные. Они так и накатывали песком на песчаный же берег, пока не разгладились и не утихли. С той стороны, как и с этой, уже лежала бескрайняя пустыня, а вдали проявился все тот же город гламроков. Теперь подруги видели в зеркале свои четкие отражения. Картины по обе стороны полностью совпали.
– Ну вот, что и требовалось доказать, – сказала Матильда. – Мы всего лишь отразились, но никуда не делись.
– Да, мы там, но мы здесь, – сказала Итфат. – Зеркало не проведешь.
– Что заказали, то и получили. Ну нет, я на этом не успокоюсь! Возьмемся за руки и двинемся вперед, представляя, что проходим сквозь зеркало.
– Ладно, попробуем.
Так они и сделали, но, как и следовало ожидать, всего лишь стукнулись лбами в стену.
– Нет, не получается, – сказала Итфат.
– Еще одна попытка, – не унималась Матильда. – Пойдем задом наперед, один раз ведь уже сработало.
Но нет, и это не помогло. Подруги уселись и принялись бесцельно пересыпать песок руками и кидать его в зеркало. Песок отскакивал и отражался как обычно в обычном зеркале.
– Ну, Итфат, жрица-жрица, какие будут идеи? – спросила Матильда.
– С этим зеркалом все не так просто, – ответила жрица. – Это же зеркало мира, с ним надо как-то по-другому. Давай вспомним, как мы здесь оказались.
– Я играла в спектакле, который одновременно снимался, и там еще были зеркала кругом…
– Вот! Помнишь цепочку: жизнь, спектакль, кино. По этой цепочке ты попала в кино.
– А ты? Что ты помнишь?
– Очень смутно, почти ничего. Но судя по тому, что на мне ритуальная раскраска, мы как раз исполняли ритуал, а это почти то же самое, что у вас спектакль.
– Так, значит, и ты была в спектакле. Но ведь вы не занимались киносъемкой? А зеркала у вас были?
– Нет, не снимали, и зеркал не было.
– Тогда почему же ты здесь?
– Мы свои ритуалы посвящаем богам, они на нас смотрят.
– И где же они сидят? В зрительном зале?
– Тили, их нет в нашем мире, они пребывают в метареальности, и смотрят как раз с этой стороны зеркала, где мы сейчас.
– Тогда все сходится: и спектакль был, и зеркало, и эти ваши боги смотрели на вас, как в кино.
– Да, а сейчас нам надо пройти обратную цепочку: из кино попасть в спектакль, а затем в жизнь.
– Но как ты себе это представляешь? Нам что здесь, драму разыграть?
– Нет, интуиция мне подсказывает, что от нас требуется каким-то образом ожить в самой кинокартине.
– Это как если бы герои фильма ожили и сошли с экрана в зрительный зал?
– Что-то вроде того.
– Но ведь мы и так живые!
– Видимо, не совсем так. Что-то надо еще предпринять.
Они снова погрузились в раздумья. А потусторонний пейзаж тем временем начал трансформироваться к прежнему виду. Трава, пальмы и море, как ни в чем не бывало, опять зазывали к себе.
– О боже, да у этого зеркала прямо экранная заставка такая, издевательская, – сказала Матильда. – Ни дать ни взять, турагентство – приходите к нам, прибегайте к нам, приползайте к нам, мы вас в рай отправим!
– Тили, мне пришла идея, – сказала Итфат. – Я не знаю, кто там у вас обещает в рай отправить, но давай попробуем глянуть, что происходит сейчас в нашей реальности. Может, зеркало покажет?
– Фатичка, давай! Нам терять нечего.
– Начнем с тебя.
– Ладно.
– Как обычно, фиксируешь внимание на картине, которую хочешь увидеть, и не забываешь про бантик.
– Я посмотреть хочу, что там делается в нашем театре.
Матильда сосредоточилась, что-то пробормотала, и в тот же миг в зеркале, как на экране, вспыхнула яркая картина. На сцене, залитой светом софитов, вальяжно и медленно двигались пары, одетые по моде эпохи Возрождения. Женщины в роскошных белых платьях с широкими юбками. Мужчины тоже в белых шелковых камзолах и трико в обтяжку. На головах парики, у женщин высокие и светлые, у мужчин темные, завитые в кудри. Лица всех были скрыты масками с золотой росписью.
Звучала клавесинная музыка. По всей видимости, танцевали менуэт. Пары то сходились, то расходились. Мужчины отвешивали грациозные поклоны, женщины приседали в изящных реверансах, с распущенными веерами в руках. Движения танца были просты и сдержанны, с одним лишь нюансом: почему-то никто не поворачивался к залу спиной.
Судя по всему, спектакль не только играли, но и снимали, поскольку повсюду располагались видеокамеры. Подле сцены стоял режиссер и дирижировал всем действом, отдавая какие-то команды актерам, операторам, осветителям. Картина была настолько реалистична и близка, что Матильда инстинктивно принялась стучать в зеркало и кричать:
– Викто-ор! Я вот она, я здесь!
Призрачное отражение дивы металось с той стороны, повторяя ее движения. Но, похоже, никто ничего не видел и не слышал. Матильда, сообразив, что по ту сторону присутствует лишь своим мимолетным отражением, начала двигаться так, чтобы приблизиться к Виктору. Она попыталась посредством своего двойника схватить его и потрясти, но ничего не вышло – там она была лишь никем не замечаемым и неосязаемым призраком.
– Тили, – Итфат положила руку ей на плечо, – ну не расстраивайся ты, ведь следовало ожидать, что так оно и будет.
– Нет, я не могу, я сейчас с ума сойду! Ты себе не представляешь, что со мной творится! – Матильда прижалась к Итфат, готовая расплакаться. Та гладила ее по всклоченной головке и успокаивала, как могла.
Сцена была декорирована как бальный зал, с богатыми стульями по стенам. По бокам ее были оборудованы открытые всеобщему обозрению туалеты, слева женский, справа мужской, без кабинок, но с нескромными зеркалами, вероятно предназначенными для столь же нескромного обзора.
Между тем, на сцене появилась центральная фигура – дива, отличавшаяся от остальной публики великолепным платьем из темно-зеленого бархата, с большим розовым бантом на пояснице, и голубыми волосами. Лицо было без маски, но покрыто густым синим гримом, с нарочито вульгарным макияжем глаз. Дива гордо вышагивала, делая широкие движения руками, будто разгребая толпу, которая почтительно расступалась в две шеренги с поклонами и реверансами.
Матильда, завидев сие явление, не смогла сдержать слез.
– Да, недолго горевали! – сказала она с нескрываемой обидой в голосе. Слезы уже вовсю катились по ее щекам. – И замену быстро нашли! А где такой же бант как у меня выискали?
– Тили, Тили, ну перестань, – успокаивала ее Итфат. – Ты же знаешь, другой такой как ты в целом мире не сыщешь! Это же убогая пародия на тебя!
– Фати, не трудись, я все прекрасно вижу. Ты же и сама видишь, как у них все шикарно! Что там я, со своим плевым комбинезончиком и жалким твистом!
– Тили, Тили, ты не должна так о себе говорить. Я знаю, чего ты стоишь, – Итфат прижала ее к груди. – Ты самая красивая и самая незаменимая! Тебя невозможно заменить. Это тебе говорю я, жрица Итфат! Я много чего и кого повидала, поверь мне.
Матильда уже перестала всхлипывать, но уткнулась в грудь жрицы и не хотела больше смотреть. Итфат обняла ее и принялась легонько покачивать туда-сюда.
– Тили, ну все, успокойся, мы что-нибудь придумаем. Мы обязательно вернемся, я тебе обещаю.
Матильда притихла и не говорила ни слова.
– Смотри, там уже что-то новое начинается.
Вдруг ни с того ни с сего клавесин сменила клубная музыка, и публика начала танцевать техно. Только движения оставались все такими же неторопливыми, в парадоксальном сочетании вальяжной классики и клубной раскрепощенности. Шеренги в танце двинулись навстречу, пока пары не прижались вплотную друг к другу. Мужчины и женщины поменялись масками, затем повернулись спиной к залу и отправились к своим туалетам. Оказалось, что женские платья сзади приоткрыты, а фалды мужских камзолов распахнуты так, что все прелести предстали обнаженными, если не считать стрингов, надетых у обоих полов. Причем мужское достоинство у оного пола как-то неестественно крупно выделялось под обтягивающим трико.
Итфат не могла не обратить на это внимания.
– О-хо-хо, Тили! Какие у вас мужчины, однако!
– Не обольщайся, – ответила уже немного воспрянувшая духом Матильда, – это у них защитные накладки надеты, в любом спортивном магазине найти можно.
Тем временем, представители обоих полов разошлись по своим туалетам, в которых свет стал приглушенным, а музыка заиграла ритм-энд-блюз. На сцене осталась одна лишь дива. Она уже танцевала в нормальном ритме, не забывая показывать и свои прелести, включая обнаженную спину, то ли в распахнутом, то ли попросту и тотально открытом сзади платье.
Матильда не вытерпела:
– Красуля, прикройся бантиком! Тебе там нечем похвастаться!
– Ах-ха-ха, Тили, она тебя не слышит! – развеселилась Итфат.
– Она у меня еще попляшет, вот увидишь. Зеркало, значит, на мысленные установки реагирует? Посмотрим.
Матильда теперь во все глаза следила за происходящим действом. А там творилось нечто такое, чего целомудренному взору лучше бы и не зреть. Хотя бы в целях сохранения этой самой целомудренности.
В полумраке мужского туалета наблюдалось коллективное движение в такт музыке. Тела переплетались, извивались, менялись парами, наклонялись и снова распрямлялись, как в безумном танце. Некоторые срывали с себя камзолы, но полностью не обнажались. Видимо, в спектакле все-таки существовали определенные границы. Хотя, и нужды в раздевании не было, возбужденное воображение зрителя без труда могло дорисовать все, что для глаз оставалось невидимым.
Мужская оргия сопровождалась сдавленными стонами. Однако на женской половине слышались уже поистине жутчайшие крики, от которых в груди холодело, и похоже, темперамент там бушевал, не зная никаких границ и стеснений. Организаторы спектакля, желая оставить хоть какие-то рамки, предусмотрительно включили слабое освещение. Но и в полумраке, благодаря белым одеяниям, многое было видно. Еще недавно такие томные, а теперь совсем обезумевшие дамы терзали друг дружку, валялись по полу, старались забраться руками под платья и в декольте, и в общем вытворяли такое, что описать словами довольно проблематично.
Была ли это постановочная игра, или происходило взаправду, понять было невозможно. Да, впрочем, какая разница. «Вся жизнь – игра», как сказал классик, а от игры до жизни – рукой подать. Матильда смотрела на все это спокойно, словно выжидая чего-то, а Итфат, казалось, не знала, как реагировать, и лишь издавала невнятные звуки типа «хх-мм», прикрывая ладонями рот.
Наконец, прозвучал гонг, и оргия внезапно прекратилась. Теперь уже заиграл медленный блюз, и представители обоих полов начали снова неторопливо и томно выходить с «поля брани» на сцену. Вид у всех был потрепанный. Кто-то потерял парик, у кого-то одежда была разорвана, кто-то оказался полуобнаженным. Только маски на лицах оставались нетронутыми.
Пары выстроились в шеренги друг напротив друга и начали сближаться. Столкнувшись (уже мужчины с женщинами), они отвели руки назад в стороны и принялись тереться телами, совершая качающиеся и поступательные движения, и глядя друг на друга в масках.
Итфат, видимо, не выдержав, спросила:
– Так вот какие у вас спектакли?
– Нет, далеко не всегда и не все. Не подумай ничего такого, мы просто попали. Ну, иногда, показывают, такой вид искусства, своеобразный.
– А это все по-настоящему, или игра?
– Здесь игра. Но в некоторых театрах и не такое увидишь, бывает и в натуре.
– А почему они не снимут маски?
– Потому что в подобные моменты не каждый сможет смотреть друг другу в лицо или в глаза. Там можно ад увидеть.
– Да, я понимаю, о чем речь.
– Что ты имеешь в виду, Фати?
– Потом как-нибудь расскажу.
– Да ладно, в общем-то, все это маргинальный андеграунд. Искусства здесь мало.
– А по мне, так ничего, понравилось, – хихикнула Итфат. – Люблю экспрессию.
– Смотри дальше, что сейчас будет, – Матильда к чему-то приготовилась.
Сине-зеленая дива тем временем продолжала свое дефиле вокруг прижимающихся и качающихся пар, которые двигались в ритме откровенной блюзовой композиции. Вдруг дива банально споткнулась и как-то неловко подкосила ногу на каблуке. В ее платье что-то треснуло, и бант отвалился. Подавшись назад, она запуталась каблуками в лентах и грохнулась на пол, задрав ноги кверху. Весь торжественный пафос действа мгновенно улетучился. Актеры на сцене замерли в растерянности, а режиссер пришел в ярость.
Матильда же прыгала, хлопала в ладоши и хохотала так, как никогда еще наверно. Итфат, с напускной серьезностью, но еле сдерживая смех, сказала ей:
– Эх, Тили-Тили! Нехорошо так поступать. И не стыдно тебе?
– Ну вот ни капельки не стыдно! – кричала довольная Матильда. – Я же обещала, что эта красуля у меня попляшет! Мой бантик при мне! При мне мой бантик! – приговаривала она, продолжая кружиться и скакать.
– Ну ладно-ладно, Тили, хватит уже! Смотри, твой Виктор совсем разбушевался.
Режиссер метался по сцене, размахивая руками, и кричал:
– Пошли вон, дураки! Все пошли вон!
Труппа разбежалась, кто куда, а Виктор уселся на край сцены, обхватив голову, и застонал:
– Где ты, моя Тиличка, моя ляля!
Матильда, заслышав эти слова, от смеха снова перешла к плачу и рыданьям.
– Ну что мне с тобой делать, горе ты мое, радость ты моя, – сказала Итфат. – Вот видишь, о тебе помнят, по тебе тоскуют.
Картина театра постепенно растаяла, а зеркало вернулось к своей обычной морской заставке. Подруги сели на песок, обнявшись, и задумались каждая о своем.
Второе имя
– Ну что, Тили, ты немножечко приуныла? – спросила Итфат.
– Не немножечко. Множечко, – ответила Матильда. – Так странно и ужасно, мой мир так близко, стоит руку протянуть, а не можешь. Теперь там все не со мной и без меня.
– Не грусти. Я же тебе обещала, что мы вернемся?
– Фати, Фатичка, я очень, очень хочу тебе верить, но что ты можешь, если сама едва помнишь, как обращаться с этой реальностью?
– Не забывай, я все-таки жрица, а жрицы не теряют свой дар просто так и безвозвратно. И у тебя тоже кое-что есть.
– Мой бантик?
– Бантик лишь помог тебе почувствовать то, что у тебя всегда было с тобой. Некий рычажочек, движочек за спиной, которым ты можешь двигать реальность.
– Да, но мы пока толком не понимаем, что это такое. Мне и удалось всего-то шлепнуть ту девицу, да и то с той стороны зеркала. А вот на ту сторону рычажочек-движочек пройти не дает.
– Не только это у тебя имеется, – сказала Итфат. – Я еще не знаю, что в тебе есть, но есть точно. Ты и сама заявила, что ты особенная.
– Когда это? – спросила Матильда.
– Разве забыла, ту девочку, с молочным супчиком?
– А, ну, детская бравада…
– Нет, не просто бравада. Ты особенная, так и есть. Вот скажи мне, что ты видишь? Как ты сейчас видишь реальность?
– Ой, Фати, я вижу, что мы рыбки в аквариуме, а за стеклом открытое море, в которое нам никак не перебраться.
– Нет, здесь не аквариум. Море и с той стороны, и с этой, одинаковое, понимаешь?
– Как это одинаковое?
– Не могу объяснить, просто знаю, что и там, и здесь, одинаково. В каком-то зеркальном смысле. А нам требуется отразиться наоборот.
– Ты, как обычно, говоришь загадками, Фати.
– Мне надо кое-что вспомнить.
– А нельзя ли об этом спросить, ну, у того, которого ты называла Преддверием?
– Давай попробуем. Преддверие, где ты? – воскликнула Итфат. – Ты здесь?
В тот же миг поднялся ветер, который будто веял со всех сторон.
– Я везде и повсюду, везде и повсюду… – отозвался чей-то шепот.
– Скажи, как нам пробраться сквозь зеркало? – спросила жрица.
– Вспомни свое имя, жрица-жрица! – ответило Преддверие.
– Но ты же само сказало, как меня зовут! Разве я не Итфат?
– Вспомни свое второе имя, и постепенно Знание вернется к тебе!
– Постепенно…? – только и успела вымолвить Итфат, но ветер внезапно стих, и шепот больше не откликался, как ни старались подруги его призвать.
– Немногословный у тебя советник, – заметила Матильда.
– Да, разъяснений от него не дождешься, – сказала Итфат, – но за его словами всегда что-то кроется, что-то важное.
– А что означает второе имя? Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Нет, понятия не имею. Знаю только, что имя Итфат мне показалось как бы моим, и не моим в то же время.
– Ну вот, опять сплошные загадки.
– Придется как-то самим выкручиваться. Но видишь, если Преддверие что-то пообещало, значит, есть надежда.
– Фати, нам теперь самое время взглянуть на твою реальность, может там что-нибудь прояснится, – предложила Матильда.
– Да, надо-надо.
– Тогда начинай, скорей-скорей!
Жрица сосредоточилась и устремила пристальный взгляд в сторону зеркала. Глаза ее, казалось, смотрели в никуда, зато на лице проявились демонические черты, выдававшие незаурядную и сильную натуру, скрывавшуюся под хрупкой внешностью.
Зеркало превратилось в черный экран. Через несколько мгновений на нем стали возникать всполохи всех цветов радуги, а затем постепенно начала вырисовываться картина необычайно красивой местности. Судя по всему, был теплый летний вечер. Солнце уже зашло, но небо озарялось сиянием с переливами зеленого и синего света. Центральную часть пейзажа занимала широкая аллея, вымощенная гладкой брусчаткой. По бокам ее в разные стороны тянулись небольшие дорожки, устланные коврами из нежного мха. Как сама аллея, так и дорожки были обрамлены ухоженными насаждениями цветущих кустарников и деревьев. Повсюду, непонятно из каких источников, струилось мягкое свечение, так что весь ландшафт был виден, и в то же время укутан уютным полумраком, особенно в укромных уголочках. Все это великолепие игры теней и света довершалось флуоресцентным излучением, исходящим от цветов с беззастенчиво широко раскрытыми бутонами. Но и те не нарушали интим полумрака, а словно старались лишь показать себя во всей красе.
Вдоль аллеи и по лабиринтам дорожек прогуливались люди, парами, небольшими группами и поодиночке. Все были в одеяниях совершенно разного покроя, но одинаково бежевого цвета. Одни шли молча, другие тихо меж собой переговаривались. Встречаясь, они касались кончиками пальцев щеки друг друга, улыбались, не говоря ни слова, и шли дальше. Умиротворенную тишину летнего вечера приятно дополнял оркестр неугомонных кузнечиков.
– Боже, какая красота! – не удержалась Матильда. – Никогда не видала красоты такой!
– А слышишь, кузнечики, как стараются! – сказала Итфат. – Они у нас такие старательные! А запах, чувствуешь?
Зеркало, похоже, вовсе не препятствовало проникновению с той стороны чудесного воздуха, напоенного ароматом цветов и трав.
– Фати, ты что, в раю живешь? Я уже хочу туда нестерпимо! Долго еще будешь меня истязать?
– Погоди, все только начинается.
Основная масса людей двигалась по аллее в сторону небольшой площади. Над площадью возвышался классического вида храм, отделанный малахитом, с колоннами глубокого синего оттенка и золочеными фресками. Все сооружение было так же со всех сторон подсвечено невидимым источником.
Когда на площади собралось достаточное количество народа, на ступенях храма появился седовласый старец в белом балахоне. Он простер руки, призывая всех к тишине. Площадь замерла в ожидании.
– Это мой Наставник, – прошептала Итфат, будто опасаясь быть услышанной.
– Вот, уже помнишь, уже теплее, – вторя ей, прошептала Матильда.
Старец свел ладони вместе, затем развел их, и между ладонями у него засветился золотистый полупрозрачный шар. Потом он протянул руки вперед, развел их в стороны, и шар, увеличиваясь в размерах, взлетел над площадью и осыпался золотым дождем. Люди с восторженными криками принялись ловить золотые дождинки, бережно укладывая их в свои ладошки. Затем каждый стал раздувать свои дождинки, как искорки, и вскоре у всех между ладоней засветились золотистые шарики. По команде Наставника, все подняли руки, шарики взмыли ввысь и растворились в сиянии, которое, как и прежде переливалось на небе.
– Что это за шарики, Фати? – спросила Матильда.
– Это энергии любви, – ответила Итфат.
– А откуда весь этот свет? У вас там какая-то скрытая иллюминация?
– Нет, это боги смотрят на нас. Мы посылаем им свою любовь, а они освещают наш ритуал.
– И в чем он заключается?
– Сейчас ты увидишь, как люди находят свои пары, свои половинки.
Народ расступился по краям, а в центре площади осталось два десятка мужчин и женщин разного возраста. Они построились в круг и замкнули его, прижавшись ладонь в ладонь с рядом стоящими. Зазвучала музыка, но не мелодия, а серия трелей и аккордов, напоминавших звуки арфы и органа. Люди принялись плавно и свободно кружиться в такт этим звукам, с каждым поворотом делая шаг вдоль окружности, так что весь хоровод превратился в грациозный вальс.
По мере вращения, у всех постепенно начали проявляться ауры разных цветов: красные, белые, синие, желтые, зеленые, фиолетовые, оранжевые и прочие оттенки. И тут стало видно, что цвета у некоторых пар совпадают. Заметив друг друга, эти пары выходили из хоровода и, взявшись за руки, поднимались на ступеньки храма. Остальные продолжали кружиться, пока не остались лишь те, у которых цвета не совпали. Музыка стихла, танцующие остановились, повернулись в центр, коснулись друг друга кончиками пальцев, и ауры их погасли. Ничуть не смутившись, они развернулись, и с улыбками разошлись в разные стороны.
– Потрясающе, Фати, я все поняла! – воскликнула Матильда.
– Красиво, правда же? – сказала Итфат.
– Просто обалденно! А как же с теми, кто не нашел свою половинку?
– В следующий раз найдут, или еще в следующий. Обязательно найдут.
– А бывает так, что цвета совпадают более чем у двоих?
– Такое возможно, но очень редко встречается.
– И как же они тогда разбираются между собой, если окажется трое, например?
– Не волнуйся, разберутся. Еще не факт, что избранные пары будут вместе. Ты вот, как думаешь, что для этого требуется?
– Любовь?
– Правильно. Совместимость еще не гарантирует рождения любви. Вообще, половинки нередко и сами друг друга находят, безо всяких ритуалов. Ритуал лишь помогает сделать правильный выбор.
– А ты сама участвовала в таких ритуалах?
– Нет, меня готовили к особому статусу Верховной жрицы. Если бы я сейчас находилась там, то была бы на месте Наставника.
– Фати, так ты что, обречена на одиночество?
– Не совсем так. У меня были некоторые отношения, но избранника пока не нашла.
– Не нашла достойного тебя?
– Не то чтобы достойного… Знаешь, многие, может, и хотели бы со мной сблизиться, но побаиваются моего статуса. Или, может, я кажусь им неприступной.
– А ты неприступная?
– Ах-ха-ха, Тили, я обыкновенная и доступная, вот какая! – жрица рассмеялась и обняла Матильду. – Но я необыкновенная и недоступная тоже, вот такая!
– Вот и пойми тебя! Впрочем, я тебя понимаю. Жаль только, что отважные юноши у вас в дефиците, которые смогли бы по-настоящему оценить, какая ты есть.
– А какая я?
– Ты чудесная, ты удивительная, ты восхитительная! Ты сама Любовь!
– Ну, не совсем так, – сказала Итфат. – Видишь, какая у меня раскраска?
– А что она означает? – спросила Матильда.
– У любви есть две стороны. Да они и тебе самой, наверно, известны.
– Какие же?
– А вот сейчас узнаешь.
Тем временем избранные пары спустились со ступенек храма, и отправились гулять, взявшись за руки. Остальная публика тоже разбрелась кто куда, по лабиринтам дорожек.
– Что, уже все, представление окончено? – спросила Матильда.
– Нет, скоро начнется парад сущностей, – ответила Итфат.
– А что это такое?
– Увидишь-увидишь, Тили.
