Вадим Зеланд
Жрица Итфат. Тафти жрица. Трансерфинг реальности: Ступени I, II, III, IV, V
Я это я
Когда дива и жрица вышли наружу, их взорам предстала следующая картина. Костер и сковородка были убраны. Очевидно, от греха подальше. Все гламроки лежали на земле смирненько в ряд, словно чего-то ожидая.
– Так, – сказала Матильда, подбоченясь.
– Так, – сказала Итфат, сделав то же самое.
Они прошлись вдоль лежачего строя, оглядывая лежачих не то с удивлением, не то с иронией.
– Вы чего это тут разлеглись? – спросила Матильда.
– Чего разлеглись, сердешные? – спросила Итфат.
Гламроки не двигались и молча следили за своими госпожами. Наконец, один из них приподнялся и выдал как на духу:
– Мана-фата, сделай нам сажé!
– Сделай нам саже! – подхватили остальные, – Мана-фата! Мана-фата!
– Ах-ха-ха! Да щас! – развеселилась Итфат.
– Ишь чего захотели! – возмутилась Матильда.
Гламроки не унимались. Они поднялись на четвереньки и поползли к жрице. Те, что были в первых рядах, старались ухватить ее за платье.
– Мана-фата! Сделай нам саже! Мана-фата!
Итфат уворачивалась и отступала.
– Вы негодны! – со смехом отвечала она.
– Мана-фата!
– Вы недостойны!
Но гламроков сие порицание не смущало, они уже на ногах гурьбой волочились за жрицей, бубня свое:
– Мана-фата! Сделай нам саже!
Итфат убегала и хохотала:
– Ах-ха-ха, обойдетесь!
Таким образом странная процессия курсировала вокруг мегалита. Матильда смотрела на все это действо с негодованием:
– Нет, ну вы поглядите! Совсем обнаглели! Совсем бояться перестали!
– Стойте! – Итфат остановилась, чтобы отдышаться, и с хитрецой взглянула на подругу, – Может, Мана-тида сделает вам саже?
– Что?! – оторопела дива, – Фати!
Гламроки быстро переключились на свою вторую ману.
– Мана-тида! Сделай нам саже!
Теперь уже Матильде пришлось от них убегать. А Итфат хохотала и хлопала в ладоши, наблюдая как процессия делает тот же круг.
– Прекратите сейчас же! – кричала на них Матильда. – Отстаньте!
– Мана-тида! – не отставали те.
Наконец, когда Матильде все это порядком надоело, она повернулась к своим преследователям и вскинула руки:
– Так, ну-ка всем стоять!
– Негодные гламрочки! – присоединилась к ней Итфат.
Гламроки замерли в ожидании, а дива и жрица встали перед ними, уперев руки в бока.
– Вы что, забыли о страшном наказании? – спросила Матильда.
– Зачем костер убрали? – спросила Итфат.
– Сейчас мы снова будем вас поедать!
– Да-да-да, будем-будем!
– Они не будут! Они не будут! – уверенно загомонили гламроки.
– Это почему? Почему это? – удивилась Матильда.
– Маны добрые! – ответили те.
– А вот и нет, – возразила Итфат. – Ну-ка, где сковородка, куда дели?
– Раз вы так плохо себя ведете, будем вас всех поедать, – сказала Матильда.
– Да, без вариантов, – подтвердила Итфат.
– Нет! Нет! – заголосили гламроки.
– Тогда ведите себя прилично, – сказала Матильда. – Что вы должны делать?
– Читать бредни!
– Сейчас мы разучим новую бредню.
– Мана-тида-енька! Мана-тида-енька! – оживились гламроки. – Нас приглашает танцевать!
– Нет, летка-енька была развлекательная. А сейчас будет новая, воспитательная. Это больше, это лучше! Слушайте.
Дива приняла театральную позу, возвела руки кверху и начала декламировать:
– Пусть всегда будет солнце!
Не успела она продолжить, а на небе внезапно засиял солнечный круг. Небо метареальности, как мы уже отмечали, было хоть и освещенным, но без солнца. А сейчас все стало как положено, ко всеобщему изумлению, включая диву и жрицу.
– Тили, ты полна сюрпризов, – шепнула ей Итфат. – Это опять твой бантик?
– Фати, я сама не ожидала! – ответила шепотом Матильда.
– Здесь надо быть осторожней с движочком и мысленными установками.
– Я помню. Точнее, забыла. Случайно получилось.
– Ладно-ладно, может оно и к лучшему. Но будь внимательней.
Гламроки приветствовали свершившееся чудо восторженными возгласами:
– Аба! Аба!
А затем все как один пали ниц:
– Мана-тида! Великая мана!
– Перестаньте! Встаньте! – повелела им Матильда. – Или нет, лучше сядьте. Садитесь все.
Дива и жрица присели на большой валун, а гламроки расположились на земле полукругом.
– Мы обе великие маны, – сказала Матильда. – А вы должны нам повиноваться.
– Да! Да! Мы будем!
– Но и вы тоже можете быть манами.
– Как это? Как это? – удивленно загомонили гламроки.
– Мы, великие маны, вас научим.
– Да, вы сами станете манами и сами сможете делать друг другу саже, – сказала Итфат.
– Разве можно? Разве можно?
– Можно-можно! – сказала Матильда. – Я же научила вас читать букву?
– Да, да! Мы читаем букву!
– Тогда слушайте новую бредню, – Матильда, уже сидя и не размахивая руками, произнесла:
– Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.[8]
– Пусть всегда будет мана! Пусть всегда будет мана! – загалдели гламроки.
– Не мана, а мама, – поправила их Матильда. – А теперь повторите всю бредню.
Гламроки нестройным хором начали старательно выводить:
– Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мана,
Пусть всегда будет Я.
– Идиоты, у вас мама есть? И надо читать не «будет я», а «буду я». Давайте снова.
Однако гламроки упорно твердили четверостишье на свой лад.
– Ну хорошо, пусть будет мана, коли вам так нравится, – сказала Матильда. – Но вы должны читать «Пусть всегда буду я!», это главное.
Гламроки пришли в замешательство. Они немного посовещались меж собой, после чего один из них вышел и спросил:
– Кто такой Я? Где он? Пусть маны покажут.
– Так, – сказала Матильда. – Ну-ка иди сюда. Отвечай, кто ты?
– Мы гламроки, – ответил тот. – Мы читаем бредни. И мы читаем букву! Аба!
– Это они гламроки, – указала она на остальных. – И это вы все гламроки. А ты кто?
– Мы гламроки… – манекен был сильно озадачен, остальные тоже.
– Тили, они не понимают, у них нет собственного Я, – сказала Итфат. – И мамы у них нет. Они манекены, модели людей.
– Ладно. Вот смотрите, я спрашиваю ее, – Матильда повернулась к жрице. – Кто ты?
– Я Мана-фата, – ответила Итфат.
– А теперь ты меня спроси.
– Кто ты? – спросила Итфат.
– Я Мана-тида. Понятно вам?
– Да! Да! – отвечали хором гламроки. – Вы маны!
– А теперь я тебя спрашиваю, – Матильда опять обратилась к манекену. – Кто ты?
– Мы гламроки! – ответил тот.
– Это безнадежная затея, Тили, – сказала Итфат.
– Нет, я не сдамся! – Матильда на минуту задумалась. – А давай их отведем к зеркалу. Пусть на себя посмотрят. Заодно попробуем расспросить, что им известно.
– Конечно, давай. Будет любопытно.
– Слушайте! – обратилась к гламрокам Матильда. – Сейчас мы пойдем к зеркалу. Вы там были хоть раз? Знаете, что это такое?
– Зеркалу не знаем, – отозвались гламроки. – Что это такое?
– Зеркало. Это где море, пальмы. Там, – Матильда указала в сторону, где они с Итфат пытались проникнуть сквозь невидимую стену.
– Край мира! Край мира! – встревожились дикари. – Нельзя пройти! Нельзя ходить! Абу!
– С нами можно, – успокоила их Матильда. – Мы великие маны, и мы поведем вас.
Гламроки в нерешительности топтались на месте. Преодолеть свое абу им было непросто.
– Вы же хотите стать манами? – обратилась к ним Итфат.
– Да, да! Хотим!
– Тогда надо идти.
– Надо-надо! – авторитетно подтвердила Матильда. – Вы станете манами, и вам будет ошо. Нет, будет не просто ошо, а хо-ро-шо. Это больше, это лучше. Аба!
– Аба! – воодушевились гламроки.
Соглашение было достигнуто, и вся процессия двинулась в направлении к мета-объекту, который мы, за неимением другого определения, назвали зеркалом. По дороге дива и жрица воспользовались возможностью посовещаться.
– Тили, какие у тебя идеи, что ты намерена делать? – спросила Итфат.
– Поставим их перед зеркалом, пусть увидят себя, – ответила Матильда.
– Но это может не сработать. Увидеть себя в зеркале еще не значит обрести свое Я.
– Поясни, что ты имеешь в виду?
– Мы об этом уже говорили. Персонажи и наблюдатели, помнишь?
– А! Гламроки, они чистые персонажи.
– Да, и потому у них нет собственного Я. Или наоборот, у них нет собственного Я, и потому они персонажи.
– А вообще, что такое Я? Я вот могу сказать, что я это я. Но что это такое, Я?
– Очень просто, это твое внимание.
– Как это? Не поняла.
– У гламроков нет своего Я, потому что их внимание целиком погружено в происходящее с ними кино. Они бессознательные персонажи. Точно таким же персонажем становится человек, когда видит сон. Он как в тумане, как в бреду, забывает о своем Я, потому что его внимание поглощено сновидением. Но стоит ему вспомнить о своем Я, то есть, взять внимание под контроль, и он просыпается во сне, или пробуждается ото сна.
– Тафти-Тафти! Жрица-жрица! – воскликнула Матильда. – Твоя память, похоже, совсем к тебе вернулась?!
– Тише ты, Илит, еще не совсем. Мне лишь время от времени припоминается, чему меня учил Наставник.
– Ты снова рассказываешь о таких простых вещах, но так необычно! Никогда не задумывалась. Значит, я, это мое внимание? И все?
– Все. А что ты хотела?
– Ну, за любым обычным человеком ведь стоит его некая высшая сущность.
– Душа, да, имеется. Только обычный человек не только свою душу не чувствует и не слышит, но и разумом пребывает в невменяемом состоянии. Что толку от того, что ты, будучи высшей сущностью, себя не осознаешь?
– Но как же не осознаю? – удивилась Матильда. – Вот она я! Я это я!
– Ты это ты, лишь когда задаешься таким вопросом. Ты становишься собой лишь в тот момент, когда возвращаешь себе свое внимание. Когда вытаскиваешь его из внешнего кино, или из внутренних размышлений. Только тогда ты можешь сказать, что «ты это ты». Все остальное время ты бессознательный персонаж, и кино владеет тобой. Ты себя не осознаешь, и даже себе не принадлежишь, поскольку тебе не принадлежит твое внимание.
– И во сне, и наяву?
– Без разницы.
– Лаха! Точно же! Фати, мы уже сколько раз на эту тему беседовали, а мне все никак не уяснить.
– Да, все это одновременно и просто, и сложно.
– Так. Я попробую разложить по полочкам.
Когда я сплю и не понимаю, что сплю, я персонаж, и меня ведет сновидение. Внимание мне не принадлежит, оно целиком в сновидении.
Когда я вдруг понимаю, что сплю, то просыпаюсь во сне и могу осознанно жить в сновидении, наблюдать, и даже влиять на происходящее. Внимание у меня под контролем. Как только контроль пропадает, я опять забываю, что сплю, и себя забываю, теряю.
А когда я наяву себя забываю, тогда тоже превращаюсь в персонажа. Внимание мне не принадлежит, оно погружено в кино, и кино владеет мной.
Значит, Я, это мое внимание. Если оно мое, то я это я. А если мое внимание чем-то поглощено, то меня вроде как и не существует, а существует лишь вот это кино, которое меня поглотило.
Фати! Я вдруг отчетливо осознала! Во сне меня будто нет, я как потерянная, как в беспамятстве! И наяву примерно то же самое, я часто действую бессознательно, на автомате, будто это не я сама, а я это персонаж какого-то кино. Выходит, я постоянно, почти всегда, существую как персонаж? Прямо жуть! Жуть прямо!
– Все верно, Тили, – сказала Итфат. – Ты, это твое внимание. И ты, либо осознанный наблюдатель, либо персонаж. В зависимости от того, где ты своим вниманием находишься. В себе или не в себе.
– Обалдеть! Я, наконец, поняла!
– Да, мы хотя бы время от времени способны просыпаться и осознавать себя. А вот гламроки никак не могут сказать, что «я это я», поскольку их внимание накрепко завязло в сновидении, в кино.
– О боже, и как все это объяснить нашим дикарям?
– Ах-ха-ха! Объяснить, нет шансов. Ты и сама-то не сразу поняла. Но ты умничка, Матильдочка, а они манекены. Прикинь разницу.
– И как же нам быть? Ничего не получится?
– Посмотрим. Задача в том, чтобы каким-то образом выбить их внимание из сновидения.
Тем временем процессия, наконец, прибыла в пункт назначения.
Калейдоскоп реальности
Дива и жрица в компании с гламроками подошли к зеркалу. Или точнее сказать, к невидимой стене, отделяющей явную реальность от мнимой. Единственное, чем стена выдавала свое присутствие, это резкий переход от каменистой пустоши к травянистому покрову. С той стороны, как и прежде, крутилась стандартная заставка. Морские волны, набегающие на песчаный берег, и пальмы, качающие листьями на ветру. Зато здесь, со стороны метареальности, теперь тоже сияло солнце, «сотворенное» Матильдой. Так что на том небе и на этом располагались симметрично два солнца.
Гламроки, узрев открывшуюся перед ними картину, пришли в состояние крайнего возбуждения.
– Большая много! – удивленно закричали они. – Большая много!
Морской пейзаж, казалось, им виделся впервые.
– Да, большая вода, – согласилась Матильда. – Много воды. Это море. А вы что, первый раз видите? Вы же говорили, что бывали здесь.
– Бывали, бывали! – ответили те. – Не было, не было!
– А что же здесь было?
– Стена! Край мира! Стена в небо!
– Странно, – сказала Матильда.
– Да, странно-странно, – сказала Итфат. – Похоже, они здесь видели стену во все стороны и во все небо.
– Она и сейчас во всю ширь, но сейчас прозрачная, – Матильда приблизилась к зеркалу и потрогала незримую поверхность.
– Нет, стены нету! – убежденно говорили гламроки. – Мы пойдем туда!
– Стойте, погодите, – крикнула им Матильда. – Поглядитесь в зеркало! Вы себя видите?
– Тили, смотри, они не отражаются! – воскликнула Итфат.
Действительно, отражения дивы и жрицы хоть и виднелись как в тумане, но все же виднелись, в то время как у гламроков отражений совсем не было.
– Может, здешние персонажи и не должны отражаться? – предположила Матильда.
– Может и так, – сказала Итфат. – Если они чистые прототипы, у них нет реализаций с той стороны, в реальности.
Гламроки уже были все в нетерпении поскорее двинуться к морю. От прежнего «абу» по поводу «края мира» и следа не осталось.
– Мы хотим туда! – сказали они. – Мы пойдем туда!
– Все хотят к морю, – сказала Матильда. – Но вы не пройдете, глупые!
– Да пусть попробуют, – предложила Итфат.
Но дикари уже и не слушали своих ман. Влекомые дивным пейзажем, они всей гурьбой устремились в его сторону, будто стены не существовало. Дива и жрица, открыв рты, приготовились к тому что вот, сейчас олухи натолкнутся на стену и расшибут себе лбы. Однако произошло нечто непредвиденное.
Гламроки один за другим утопали в стене, исчезая бесследно и с той стороны не показываясь. Но тут же, через мгновенье, они вдруг начали выходить обратно передом, словно отражения из зеркала. Вот только облик выходивших был уже совсем другой. То были мужчины и женщины, облаченные в костюмы эпохи Возрождения. Женщины в роскошных платьях с широкими юбками, мужчины в трико и шелковых камзолах. На головах парики, у женщин высокие и светлые, у мужчин темные, завитые в кудри. Лица были скрыты позолоченными масками с эмалевой росписью. Все так, как в том театральном представлении, которое подруги уже видали в зеркале реальности. Только теперь представление переместилось по эту сторону, и дива со жрицей оказались в центре действа.
Сейчас же откуда-то зазвучала клавесинная музыка, дневной свет сменился приглушенным освещением, а каменистая земля превратилась в деревянную сцену. Пары выстроились в шеренги друг против друга и принялись танцевать менуэт. Мужчины отвешивали грациозные поклоны, женщины приседали в изящных реверансах, с распущенными веерами в руках. Пары то расходились, то сходились вместе и, сложившись ладонями, неторопливо кружились. Все было как в театре Матильды, с тем лишь отличием, что наряды были классические и пристойные, а режиссер со съемочной командой и дивой-дублершей отсутствовали. Между тем картина в зеркале оставалась неизменной: море все так же гнало флегматичные волны.
Дива и жрица наблюдали за происходящим молча, в изумлении переглядываясь. Наконец, Итфат шепотом спросила:
– Тили, это опять твои фокусы? Твое сновидение?
– Фати, я тут вообще ни при чем, – прошептала в ответ Матильда. – Оно само собою творится.
– Тогда я ничего не понимаю.
– Я тоже.
В какой-то момент темп музыки начал ускоряться, а танцующие стали выстраиваться в хоровод, двигаясь быстрее и быстрее. Их фигуры постепенно растаяли-растворились в воздухе, словно размешанные в гигантской чашке, и все завертелось-закрутилось в вихре с нарастающим гулом… И внезапно остановилось-стихло, обратившись в клубы зеленоватого тумана. Дива и жрица внутри всех этих метаморфоз оставались неподвижными и нетронутыми наблюдателями.
Вскоре туман рассеивается, обнажая новую картину и новое действо. В пещере, едва освещенной пламенем костра, сидят полудикие люди в шкурах, что-то едят. Поели, занялись нехитрыми делами, кто-то шитьем из шкур, кто-то изготовлением орудий. Один рисует на стене животных с рогами. Изображения вдруг оживают, начинают шевелиться, бегут. Свод и стены пещеры разворачиваются в открытый ландшафт.
Кругом от края и до края степь, пасется дикое стадо, в траве неподалеку затаились люди с копьями. Внезапно охотники вскакивают, бросают копья, стадо срывается в галоп, несколько раненых животных отстают, падают, их добивают, снимают шкуры, разделывают, несут. Приносят в пещеру, жарят на костре мясо, едят, занимаются своим хозяйством, художник на стене рисует сцену охоты. Изображение снова оживает, а пещера снова разворачивается в степь.
Теперь пасется домашнее стадо овец, пастухи в грубых шерстяных одеждах ходят вокруг, подгоняют стадо. Тут же стоят примитивные жилища, сложенные из шестов и шкур, внутри сидят женщины с детьми, что-то мастерят, готовят. Шаман отплясывает вокруг костра, бьет в бубен. Старик на отрезке кожи углем рисует какие-то знаки. Знаки оживают, двигаются, кусок кожи разворачивается в широкое поле.
На поле работают люди в льняных одеждах, жнут серпами пшеницу и собирают в снопы. Урожай складывают в повозки, запряженные волами, везут на водяную мельницу, пекут хлеб. Пространство перемещается, меняется, появляется античный храм с колоннами, мраморные статуи, рабы несут амфоры, грузят на корабли, стоящие в гавани. Философ чертит на песке геометрические фигуры. Фигуры поднимаются, расширяются, вырастают в средневековый город.
Узкие улочки, каменные стены, черепичные крыши. Гончар сидит за гончарным кругом, лепит глиняный сосуд. Кузнец работает с молотом и наковальней. На рыночной площади идет торговля. Группа рыцарей, залатанных в доспехи, на лошадях, с копьями и флагами, направляется в замок. Ворота поднимаются, внутри двор, дамы в богатых платьях садятся в карету. В келье замка алхимик с пробирками и колбами, что-то записывает в книгу. Страницы книги шелестят, вздымаются, открывают новую картину реальности.
Рабочий стоит за ткацким станком. В большом цеху много станков, все шумят. Над зданиями мануфактур возвышаются трубы, из них валит дым. Паровоз мчится по рельсам, за ним вагоны, состав прибывает на вокзал, из вагонов выходят леди и джентльмены. Грузчики в порту, поднимаясь по трапу, несут мешки и ящики. В доках строятся корабли. Пароход дымит, выходит из гавани. Ученый стоит возле доски, пишет мелом. Доска испещрена заумными формулами. Записи становятся все сложнее, изгибаются, вылетают, пространство закручивается, переходит в звездный космос, а потом обратно на Землю.
Мегаполис горит огнями высоток, дороги запружены непрерывным потоком автомобилей, прохожие идут по улицам, уткнувшись в светящиеся экранчики. В квартирах и офисах люди тоже сидят перед экранами. В цехах заводов идет конвейерная сборка, рабочие в белых халатах у пультов управления, повсюду мигают лампочки и двигаются механизмы. Ученый, сидя за монитором компьютера, манипулирует сложными схемами и объемными проекциями. Проекции выходят наружу и охватывают все пространство.
Мегаполис превращается в скопление громадных черных кубов и цилиндров, соединенных тоннельными переходами. Внутри цилиндров концентрическими кругами подвешены капсулы с человеческими эмбрионами. Кубы заполнены одинаковыми ячейками-сотами, в которых сидят взрослые особи, по-прежнему не отрываясь от экранов, все в однотонных комбинезонах цвета металлик. Лампочек, машин и механизмов больше нет, кругом только светящиеся панели и мониторы. Лишь изредка кто-то встает, касается панели, оттуда выдвигается плоский сегмент с чашкой, человек быстро выпивает ее содержимое и снова садится за экран. Повсюду царит тишина, слышен только тихий электрический зуммер.
Внезапно зуммер стихает, и свет везде гаснет. Люди в панике мечутся от панели к панели, они не знают, как все это работает и как все запустить. В полной прострации, они выходят на улицу и бредут куда глаза глядят, даже не общаясь друг с другом. Постепенно улицы пустеют, стекла на кубах и цилиндрах трескаются, осыпаются, сооружения приходят в ветхость, рушатся, их заносит песком, потом все зарастает травой и деревьями. В пещере у костра опять сидят полудикие люди. И снова доисторический художник стоит у стены и рисует сцену охоты.
* * *
Дива и жрица очнулись на площади возле мегалита. Гламроки толпились тут же, в недоумении оглядывая друг друга и озираясь по сторонам. Их облик вернулся к прежнему, это были все те же манекены в серых балахонах с восковыми лицами.
– Фати! – воскликнула Матильда. – Что это было? Я в шоке!
– Судя по всему, нам показали историю цивилизации, – усмехнулась Итфат.
– Нашей?!
– Не знаю какой. Может и вашей. На вас похоже?
– Еще как! Лаха! И это то, что нас ждет?
– Неизвестно. Будущее не статично, вариантов бесконечное множество.
– Как это, не статично?
– Да так. Будущего вообще нет. Оно меняется, в каждый момент, с каждым кадром реальности, в зависимости от того, что в данный момент происходит. Точнее, меняется возможная версия будущего. Если оно всякий раз меняется, разве можно сказать, что оно есть?
– А что же нам тогда показали? – спросила Матильда.
– Либо вероятный исход, либо то, что уже случилось с одной из цивилизаций, – ответила Итфат. – Их на Земле много было. И наверно еще много будет.
– Ой, Фати, это очень похоже на нас! Прямо очень-преочень! И я боюсь!
– Тили, ты верно забыла, где находишься. Надо сначала вернуться туда, чтобы бояться.
– А на вашу цивилизацию не похоже?
– Нет, мы не изобретаем механизмы и экранчики. У нас иной путь.
– Да, я это поняла. И я хочу к вам. А к себе вернуться теперь боюсь. Вообще-то я думала, что нас может уничтожить война, но оказывается, есть вещи и пострашнее.
– Ну Тили, еще не факт, что у вас все произойдет как было показано. Реального будущего никто не знает.
– Даже зеркало?
– Даже-даже! Да и потом, повторяю, это могли быть картины какого-то прошлого, что происходило когда-то.
– Ох, Фати, мы ведь даже не знаем, откуда мы сами. Ты из будущего, а я из прошлого, или наоборот? Или погоди, если будущего, как ты говоришь, нет, тогда ты из прошлого? Или я? Что-то я совсем запуталась.
– Тили, не ломай себе голову. Ни будущего, ни прошлого по факту нет. Есть только настоящее, текущий кадр. Мы с тобой сюда попали с разных кинолент, которые пересеклись в текущем кадре. Тебе кажется, что в прошлом было то-то и то-то, потому что твоя память привязана к твоей киноленте. Точно так же кажется и мне. Но вообще наши киноленты, то есть, наше прошедшее, и варианты грядущего, существуют одновременно и равновероятно.
– Ты хочешь сказать, что для прошлого тоже существует бесконечное множество вариантов?
– Конечно. Если будущее многовариантно, тогда прошлое и подавно.
– Как это и подавно?
– Потому что будущее вытекает из прошлого. Веер грядущего идет из веера прошедшего.
– Но если я помню, что происходило то-то и то-то, ведь это действительно было? Вот мы с тобой здесь встретились, разве этого не было? Разве то, что прошло, не происходило по факту?
– И да, и нет, – вздохнула Итфат.
– Фати! – воскликнула Матильда в нетерпении. – Объяснить можешь?
– Не-мо-гу! Могу лишь констатировать, что прошлое и будущее виртуальны. Реально происходит только настоящее, сейчас.
– Но вот оно произошло, и ушло в прошлое. Ведь оно происходило? Значит реально было!
– И да, и нет.
– Фати! Ты меня с ума сведешь! Я уже и сама с ума схожу!
– Тили-Тили, успокойся. Если ты чего-то не понимаешь, это еще не повод сходить с ума. Я тоже не могу постичь, что такое прошлое, настоящее и будущее. На самом деле, никто не может. Главный вопрос в том, что такое текущий кадр. Что есть настоящее, которое происходит? Чем является? Что это вообще такое?
– Никогда не задумывалась. Оно просто есть, и все. Я реально вижу и ощущаю, значит оно есть. И значит было.
– Во сне ты тоже все реально видишь и ощущаешь. А теперь ответь: то, что случилось в сновидении, реально случилось?
Матильда замерла с открытым ртом.
– Но погоди. Из сновидения я никогда не приносила никаких материальных доказательств случившегося! А в реальности, если я разбила чашку, она и лежит разбитая!
– Ну-ну, Тили! И где сейчас материальные доказательства твоего реально случившегося прошлого?
Матильда опять раскрыла рот в замешательстве.
– Фати, не сбивай меня с толку. Вот хотя бы мой бантик, моя одежда, и я сама!
– В сновидении ты тоже присутствуешь, и сознанием, и в одежде, и даже тело свое ощущаешь. Так сновидение реально было, или не было?
– И да, и нет…
– Вот то-то же! То-то же, Тили!
– Но я все равно ничего не понимаю. Ты меня совсем запутала. Не понимаю, почему о прошлом можно сказать, что оно было, и в то же время не было.
– Потому что все твои воспоминания о прошлом зиждутся на привязке твоей памяти к твоей киноленте. То же самое касается и всех остальных людей как персонажей данной киноленты. А все свидетельства произошедшего материализуются в текущем кадре, поскольку виртуально они на киноленте и в прошлом присутствовали, но были ли они реально материализованы раньше, не факт, поскольку таких лент бесконечный веер.
– Но Фати, я же помню не бесконечность вариантов прошлого, а только один!
– Ты помнишь, или точнее, тебе кажется, что ты помнишь, только один вариант прошлого, потому что текущий кадр может находиться в один момент только на одной киноленте. Вот с нее ты и помнишь прошлое. И даже материальные свидетельства о произошедшем присутствуют именно такие, что все сходится.
– А вот и не всегда сходится, Фати! – воскликнула Матильда. – Я когда-то читала, у нас случались аномальные такие явления, люди из прошлого появлялись ни с того ни с сего, и из будущего тоже, и они не понимали, как здесь оказались, и при них были вещи из их времени, это было даже документально зафиксировано, но никто все равно не верил, и ничем не могли помочь этим людям, и как-то их истории сходили на нет.
– И эти люди помнили свое прошлое так, будто оно происходило реально, хотя на вашей киноленте этого не было?
– Да!
– Вот видишь! Ленты иногда перепутываются и пересекаются. Так и наши пересеклись.
– Слава-то богу, Фати, что мы встретились, а не потерялись здесь поодиночке! Ты права, мы не только не можем сказать о прошлом ни да ни нет, но даже не можем быть уверены, что сейчас реально, а что виртуально.
– Да, – сказала Итфат. – Все опять сводится к вопросу о том, в чем разница между реальностью и сновидением.
– И когда найдем ответ, то выберемся отсюда?
– Не знаю, может и раньше. Но вот, смотри, кажется, гламроки о чем-то спросить хотят.
