Вадим Иванович Кучеренко
Пусть плачут мужчины
Балуев. За удачу. Чтобы нам повезло больше, чем другим. И мы бы так никогда и не поняли, что жизнь всего лишь суета сует и ничего не стоит.
Подходит Ольга Быстрова.
Быстрова. (Плахову). Вы разрешите пригласить вас на танец?
Плахов. (Растерянно). Я даже не знаю…
Балуев. Идите, идите. Нельзя отказывать женщине, тем более такой красивой.
Плахов. Но мы не договорили! Вы не уйдете?
Балуев. Я еще не допил свой первый коктейль. А мне сегодня вечером хотелось бы позволить себе чуточку больше. Так что у нас впереди целый вечер.
Плахов и Быстрова танцуют.
Быстрова. Вы меня не узнаете?
Плахов. Нет.
Быстрова. Еще бы! Я тогда вся зареванная была. Откуда вам меня узнать.
Плахов. Мы где-то встречались?
Быстрова. На конкурсе красоты. Вы меня тогда еще бабой ягой обозвали. Ну, вспомнили теперь?
Плахов. Так это ты! Погоди, как же твое имя… Сейчас вспомню… Скачкова… Или нет, Ветрова…
Быстрова. Быстрова моя фамилия. Но мужчины обычно меня Олей называют.
Плахов. Прости, Оля. Что-то я сегодня немного не в себе.
Быстрова. Да, вы чудной какой-то. Но все равно милый. Я ведь после нашей встречи все газеты просматривала неделю подряд. Страха натерпелась! Но вы молодец, не обманули девушку. Такое нечасто бывает.
Плахов. Да будет тебе. Лучше расскажи, как ты в этом городе очутилась?
Быстрова. А угадайте!
Плахов. Наверное, какой-нибудь продюсер на том конкурсе был тобой очарован и сделал заманчивое предложение, от которого ты не смогла отказаться? И этот город – всего лишь перевалочный пункт на твоем пути в Нью-Йорк, Дели или Токио.
Быстрова. Эх, если бы! Но такое только в кино бывает.
Плахов. Тогда моя фантазия иссякла. Ты для меня человек-загадка.
Быстрова. Это вы надо мной смеетесь?
Плахов. Даже и не думал. Скажи сама, не мучай меня.
Быстрова. Все намного прозаичней. В этом городе проводится конкурс «Мисс фабрика». Собрали всех самых красивых фабричных девчонок, чтобы доказать всему миру, что в нашей стране труд не превращает человека в обезьяну. Меня от нашей швейной фабрики послали. А я что? Я не отказалась. На этот раз я свой шанс не упущу. Тогда побываю и в Нью-Йорке, и в Париже, и в этом вашем – как его? Дели!
Плахов. Уверена, что победишь?
Быстрова. А почему бы и нет! Или я вам не нравлюсь?
Плахов. Ну что ты, ты девушка очень даже ничего себе.
Быстрова. Так, значит, я вам нравлюсь?
Плахов. Ты? Мне? Как-то не задумывался об этом…(Оглядывается). Посмотри внимательно: там, у стойки бара, кто-нибудь стоит?
Быстрова. Шутите?
Плахов. И не думаю.
Быстрова. Приятель ваш.
Плахов. Приятель?!
Быстрова. Ну, я так подумала. Вы с ним разговаривали, когда я подошла. И еще так долго расстаться не могли.
Плахов. Ты знаешь, кто это?
Быстрова. В глаза прежде не видела!
Плахов. Это Виктор Балуев!
Быстрова. А кто он такой?
Плахов. Это, Оля, альфа и омега моего путешествия. Моя цель, которая неожиданно обрела кровь и плоть.
Быстрова. Ничего не поняла! Но все равно, поздравляю вас, если так.
Плахов. Ты в провидение веришь?
Быстрова. Это в Бога, что ли?
Плахов. Пусть будет так.
Быстрова. Когда как. Зависит от настроения.
Плахов. А я – ярый атеист. И до сих пор не верил, что со мной может случиться нечто, в чем можно увидеть указующий перст судьбы.
Быстрова. Чудно вы говорите! А что странного в том, что ваш приятель зашел сюда пропустить стаканчик? Не в театр же ему идти! Там от скуки подохнуть можно.
Плахов. У меня такое чувство, будто кто-то забавляется со мной. Слушай, а вдруг он узнал, что я хочу отнять у него добытую им славу и поделить ее между всеми?
Быстрова. А вы этого в самом деле хотите?
Плахов. До этого вечера я был одержим этой идеей.
Быстрова. Тогда я не удивлюсь, если он пришел сюда, чтобы сломать вам челюсть.
Плахов. Вот и я примерно о том же!
Быстрова. Если хотите, я ему скажу, чтобы он не вздумал вас бить.
Плахов. Да я не боюсь.
Быстрова. А, может быть, вам предлог нужен, чтобы уйти отсюда без драки? Так проводите меня домой. А он пусть чешет свои кулаки о стену, если ему так хочется.
Плахов. Прекрасная идея!
Быстрова. Нет, в самом деле! Вы мужчина что надо, хотя и со странностями, так что я не против.
Плахов. Нет, не могу. Но все-таки мне надо с ним потолковать по душам.
Быстрова. Физиономию он вам начистит, потом не жалуйтесь!
Плахов. Не буду.
Быстрова. А если все-таки надумаете, так я в гостинице напротив живу. В тринадцатом номере.
Плахов. Обязательно. Если надумаю. А сейчас, извини, я спешу. Удачи тебе на пути в Париж!
Плахов провожает девушку до столика и возвращается к стойке бара.
Плахов. Извините, что заставил вас ждать.
Балуев. Ничего, я не скучал. Ваша дама осталась довольна?
Плахов. Оказывается, мы встречались с ней раньше.
Балуев. У мужчин очень короткая память. Бедная девушка!
Плахов. Эта не бедная.
Балуев. Да, она красивая. В такую можно влюбиться в первого взгляда.
Плахов. И разлюбить после первой фразы.
Балуев. Вероятно, вы слишком много ждете от женщин.
Плахов. Как и вы от жизни, насколько я понял. Ведь мы на этом прервали нашу беседу?
Балуев. Как сказал поэт, «уж не жду от жизни ничего я, и не жаль мне прошлого ничуть…»
Плахов. Не уходите от ответа! Так вы пришли к убеждению, что жизнь – суета сует и ничего больше?
Балуев. А хуже всего, что этого нельзя избежать. Ни своих честолюбивых замыслов, ни своего разочарования.
Плахов. А если не самообольщаться? Не стремиться в герои, а довольствоваться тем, что есть.
Балуев. Но вы же не крот, боящийся высунуть нос из своей норы! Сомневаюсь, что вам это понравится.
Плахов. Но большинство людей так и живут.
Балуев. Это уже остатки былых пожарищ, пепелища. К сожалению, то, о чем я говорю, неизбежно. Это как при игре в карты на деньги. На большие деньги. Вы никогда не увлекались?
Плахов. Картами – нет. Но у меня было множество других увлечений.
Балуев. Все зависит от того, насколько были сильны эти ваши увлечения. Может быть, вы и знаете, что это такое. Когда играешь, а ставка в этой игре – твоя жизнь.
Плахов. Зачем делать такие ставки?
Балуев. Вы думаете, начинаешь с них? К ним приходишь постепенно. А затем азарт лишает тебя здравого смысла. И ты стремишься только к выигрышу, любой ценой. Ты бьешь, и тебя бьют, ты падаешь, но встаешь и продолжаешь бой, и твое желание победить или умереть уже сродни безумию. Шизофрении. Вы знакомы с трудами психиатра Уолтера Фримена?
Плахов. Первый раз слышу.
Балуев. Так вот, он назвал шизофрению великой загадкой психиатрии. Это болезнь, когда человек считает себя абсолютно нормальным, но ради достижения своей цели готов абсолютно на все. Вы боитесь психических недомоганий?
Плахов. Панически!
Балуев. А знаете, в них есть своя прелесть. Лучше всех это выразил Эмиль Верхарн. (Декламирует).
– И ветры в черепе моем,
Скользнув из-под двери, гуляют.
И крысы, крысы обитают,
Там, в мертвом черепе моем.
Плахов. Какая мерзость!
Балуев. Последствия ужасны, вы правы. Ты идешь на все ради того, чтобы быть первым. Забываешь о доме, семье, друзьях, переступаешь через самое тебе прежде дорогое и даже святое. Все твои помыслы и желания направлены к одной цели – победить. А когда победил, и вершина достигнута, тебя ждет только одно – разочарование. Ведь тебе уже некуда стремиться. Впереди тебя ждет только бесконечная вереница скучных однообразных лет, заполненных воспоминаниями о былых победах. И ничего в будущем. Ты все потерял, да и не желал иметь…
Балуев опускает голову на стойку и замирает. Подходит бармен.
Бармен. Вашему другу плохо?
Плахов. Постойте! (Прикасается к плечу Балуева).
Балуев. (Поднимает голову). Как я все-таки пьян сегодня! Несу всякую чушь. Надеюсь, вы не приняли то, что я вам наболтал, за чистую монету?
Плахов. Но почему именно мне?
Балуев. Может быть, со временем вы поймете это. И даже очень скоро.
Плахов. Что я должен понять?
Балуев. Что я пытался вас предостеречь, Матвей Плахов. Не моя вина, если мне этого не удалось.
Плахов. (Удивленно). Но откуда вам известно мое имя?!
Балуев. Завтра оно будет известно всей стране. А сегодня вам мои – заметьте, первые! – поздравления.
Плахов. Да с чем, черт возьми, вы меня поздравляете?
Балуев. Читайте газеты, Матвей Плахов. Порой это познавательно.
Балуев вынимает из кармана и бросает на стойку бара газету, после чего незаметно уходит.
Бармен. О, да это вы на фотографии! Интересно, что о вас пишут? (Читает). «Матвей Плахов первым из всех журналистов страны прошел на катамаране по бурной горной реке, не раз рискуя жизнью…» (С восхищением). А вы отчаянный парень, однако! Не откажетесь выпить за мой счет? Я угощаю!
Плахов. Налейте мне цианистого калия.
Бармен. Не держим. Есть коктейли. Рекомендую фирменный.
Плахов. (Озирается). А где Балуев?
Бармен. Это тот, с которым вы разговаривали? Ваш друг ушел, пока вы рассматривали газету.
Плахов. Скажите, только честно: я похож на сумасшедшего?
Бармен. Откровенно говоря, что-то есть такое в ваших глазах…
Плахов. Так вот, я открою вам тайну. Я круглый дурак.
Бармен. Вам виднее.
Плахов. Я полный идиот. Решил дать бой самому себе.
Бармен. В боксе это называется бой с тенью.
Плахов. И уподобился библейской змее, жалящей себя в хвост.
Бармен. Болезненная, должно быть, процедура!
Плахов. Хуже не бывает.
Бармен. Но вы не отчаивайтесь. Врачи говорят, что змеиный яд в малых дозах даже полезен. Во всяком случае, вы должны извлечь из всего этого урок.
Плахов. А какой от него прок?
Бармен. Не скажите! Вы помните того парня, с которым в прошлый раз поспорили о смысле жизни? Так вот, из вашего разговора он извлек хороший урок. И теперь процветает.
Плахов. Как это ему удалось?
Бармен. Этого уж я не знаю, в чужие дела свой нос не сую. Если интересно, так у него и спросите. Вон он сидит. (Показывает). С ним рядом еще какой-то паренек.
Плахов. (Удивленно). Это кто, философ?
Бармен. Он, он, не сомневайтесь! Только вид у него теперь ухоженный и сытый. И рваные джинсы скинул. В модном костюмчике щеголяет.
Плахов. Его и не узнать. Аж лоснится!
Бармен. Сразу видно, что у человека жизнь удалась. А раньше, кроме презрения к миру, в нем ничего и не было.
Плахов. Пойду-ка я поспрошаю!
Бармен. Вот-вот, пойдите. Может быть, и поймете, что умный человек из всего должен извлекать урок к своей пользе.
Плахов подходит к столику, за которым сидят Философ и Адепт.
Плахов. Привет, философ! Как дела?
Философ. Адепт, найди официанта и расплатись. Нам пора!
Адепт. Хорошо, учитель! (Уходит).
Философ. Если вас не затруднит, то называйте меня при молодом человеке гуру – учитель. Мне, конечно, все равно, но для него это имеет немаловажное значение. Вы можете убить в нем веру!
Плахов. Похоже, вы неплохо пристроились в этой жизни?
Философ. По мере сил и трудов наших.
Плахов. Так вы уже не бродяга? Неужели после той нашей встречи Вечный Жид в вас так и не воскрес?
Философ. Вы здесь не при чем. Я пал жертвой вымогателей.
Плахов. Забавно! Вечный Жид погибает от руки современных разбойников. Кажется, близится конец света!
Философ. Ничего забавного. Они обложили меня данью. Представляете, за право выступать в этом заведении я должен был им платить!
Плахов. Подумать только, странствующего философа заставлять думать о прозе жизни. Это просто свинство!
Философ. Я им так и сказал.
Плахов. А они?
Философ. А они вздули меня.
Плахов. И сильно?
Философ. Дня три отлеживался. И едва не разочаровался в этом мире.
Плахов. Но что же вас удержало на краю?
Философ. Я вдруг понял, что не хлебом единым жив человек.
Плахов. А если попроще?
Философ. Я сообразил, что надо обращаться не к туго набитому кошельку, тот едва ли перед тобой распахнется. Но если воззвать к обнищавшей душе человеческой…
Плахов. То даже из жалких медяков можно сколотить неплохой капиталец?
Философ. Грубо, но точно.
Плахов. И что же случилось после вашего прозрения?
Подходит Адепт.
Философ. (Меняя тон). И тогда незримый свет проник в мой разум, озарил душу мою, до сих пор пребывающую во мраке заблуждения, и вложил в мои уста слово истины. Я понял, что пришел в этот мир для того, чтобы наставить людей на путь добра и справедливости. Сказать им, что они заблуждаются, погрязнув в пороках и предав забвению совесть…
Плахов. Можете не продолжать, я все понял. А это кто, ваш ученик?
Философ. Адепт. Такое имя я дал ему взамен прежнего. Юноша взвалил на свои плечи тяжкую ношу последователя нового учения.
Плахов. Он за вами четки носит или поклажу с дарами?
Адепт. (Возмущенно). Учитель, велите мне покарать насмешника.
Плахов. Ты с ума сошел, сынок! Гуру не может себе позволить такую роскошь: потерять единственного пока ученика и носильщика.
Философ. Кромешный мрак леденит твою душу, Адепт! Ты забыл самый главный принцип моего учения – смирение. Гордыня владеет тобой! Не забывай завет Навои. (Декламирует):
– Кто сокрушил в себе прибежище гордыни,
Богатства вечности даны ему отныне.
Адепт. Простите, учитель!
Философ. Не покарать, а накормить! Ибо вопрос его вызван не злобой, а голодом.
Плахов. Лихо вывернулся, дьявол!
Адепт. Я понял, учитель. Он будет накормлен.
Плахов. Спасибо, сынок, я сыт по горло. И мне уже пора. Желаю добрых встреч на вашем тернистом пути!
Философ. Иди с миром! А если почувствуешь смятение в душе своей, то приходи. Мы успокоим тебя.
Плахов отходит.
Философ. Ты понял свою ошибку, Адепт?
Адепт. Просвети, учитель!
Философ. Наш великий пророк Навои все предвидел. (Декламирует).
– От людей звероподобных ждать привета и добра –
Все равно что юной розе пожелать любви козла.
Адепт. Я понял, учитель. Мы уже уходим?
Философ. Нет, я передумал. Мы остаемся.
Плахов подходит к стойке бара.
Бармен. Открыл вам бродяга секрет своего жизненного успеха?
Плахов. Он уже не бродяга. А великий гуру!
Бармен. Вот как? И он вам это доказал?
Плахов. Он слишком хитер, чтобы сражаться с ним оружием разума.
Бармен. А ваши прежние неотразимые доводы?
Плахов. Я уже не тот, что раньше.
Бармен. Но ведь вам лучше других известно, что он не великий гуру, а великий лжец.
Плахов. И все равно я бессилен. Он вооружен идеей и верой. А моя вера в себя пошатнулась.
Бармен. Зачем так трагично все воспринимать?
Плахов. Увы, я не птица феникс. И, сгорев, не воскресну вновь.
Свет гаснет.
Квартира Плаховых. Посреди комнаты установлен стол, на котором Мария и Роза Львовна расставляют посуду.
Роза Львовна. Ужин должен выйти на славу. Матвей останется доволен.
Мария. (С надеждой). Вы так думаете?
Роза Львовна. Одна только утка с яблоками сведет с ума любого мужчину!
Мария. Это любимое блюдо Матвея.
Роза Львовна. Милая моя, ну, что вы так нервничаете?
Мария. Роза Львовна, я боюсь.
Роза Львовна. Что вас тревожит?
Мария. А вдруг Матвей не приедет?
Роза Львовна. По моим расчетам, он вскоре явится. Газета вышла вчера после обеда, к вечеру он должен был прочитать ее и сразу же броситься домой.
Мария. Зачем?!
Роза Львовна. Чтобы задушить свою прекрасную Дездемону. Все мужчины в душе – мавры!
Мария. Роза Львовна! (После паузы). А вдруг он меня в самом деле…?
Роза Львовна. Не беспокойтесь, милая. Мужчина дик и безумен, только когда голоден. Я думаю, мы с вами сегодня провели достаточно времени на кухне, чтобы превратить вашего мужа в кроткого ягненка.
Мария. И все-таки я боюсь, Роза Львовна. Матвей мне этого не простит!
Роза Львовна. Милая Мария, вы опять забыли все, чему я вас учила.
Мария. Я помню, Роза Львовна, честное слово!
Роза Львовна. Тогда повторите!
Мария. (Тихо). Пусть плачут мужчины.
Роза Львовна. Громче! И выше голову! Не забывайте, что вы произносите девиз настоящих женщин.
Мария. (Громко). Пусть плачут мужчины!
Роза Львовна. Уже лучше! Теперь я уверена, что сегодня вечером вы одержите победу.
Раздается звонок в дверь. Мария роняет из рук тарелку.
