Вадим Иванович Кучеренко
Пусть плачут мужчины
Философ. Однако вы даже не улыбаетесь. Я вас чем-то расстроил?
Плахов. Но ведь такое может случиться с каждым – душевная раздвоенность и бессонница. Представляете, что произошло бы, если бы все вот так, вдруг, решились изменить свою жизнь?
Философ. А почему бы и нет? Если бы вы знали, как это захватывающе! Однажды я почувствовал, что у меня за спиной вырастают крылья. И понял: если я не сделаю шаг вперед из общего строя, то мне их подрежут, чтобы они не мешали рядом стоящим. И тогда я шагнул, разбежался и – полетел! Где-то там, внизу, копошились маленькие человечки с их низменными страстями, а я парил высоко над суетой, наравне с вечностью…
Плахов. Вернитесь на грешную землю. И выпейте. (Наливает и подает ему бокал с вином). Неужели вы всерьез пытаетесь меня уверить, что спекуляция на чужой славе – это и есть выстраданная вами свобода?
Философ. (Пьет). Это только начало пути.
Плахов. Боюсь, что вы пошли не по тому пути.
Философ. Известно, что все дороги ведут в Рим, так не все ли равно по какой идти? Я уверен, что найду свою и приду к собственной славе. Но пока… Попробуйте понять меня. Вы знаете, как в марте, только начинает пахнуть весной, коты сходят с ума?
Плахов. Еще бы! Житья не дают своим ором.
Философ. То же самое сейчас происходит и со мной. Дайте мне надышаться свободой. У меня от нее пока еще кружится голова. Впервые я ни от кого не завишу и никто мне не указ. Каждая клетка моего организма преисполнилась чувством собственного достоинства и вопиет: я личность. Я личность! (Голос его падает). Во всяком случае, так было до нашей с вами встречи.
Плахов. Вы меня не убедили. Но я не собираюсь вам мешать. Можете и дальше бродить по свету как личный друг великих мира сего.
Философ. А вера? Вы убили мою веру в себя. И я снова превратился в добропорядочного обывателя, который до жути боится сквозняков, блюстителей порядка и приключений.
Плахов. А вы уже представляли себя этаким Вечным Жидом?
Философ. Прощайте!
Философ уходит. Плахов встает и подходит к стойке бара.
Бармен. Разговор получился?
Плахов. Вы были правы. Это настоящий философ. Диоген ему в подметки не годится.
Бармен. Признаться, я уже подумывал, не позвать ли охранника.
Плахов. Что вы! Просто мы сначала немного не сошлись во мнениях о смысле жизни.
Бармен. Да ну? И кто же оказался прав?
Плахов. На этот раз я. Но это случайно.
Бармен. Я так и понял. Как только вы его схватили за руку, сразу догадался: этот парень окажется прав.
Плахов. Почему же?
Бармен. Потому что у него более убедительные доводы.
Свет гаснет.
Действие 2.
Квартира Плаховых. Настойчиво звонит телефон. Мария сидит на диване.
Мария. Матвей, милый, не звони, я тебя умоляю! Не разрывай мне душу. Я все равно не сниму трубку. Да, я знаю, что этой мой долг жены – откликнуться на зов мужа, утешить его и обласкать. Я сердцем чую, что тебе плохо сейчас. Как и мне без тебя. Но я все равно не сделаю этого. Нет таких мук на свете, которыми ты мог бы искупить свою вину передо мной. Ты вынудил меня подвергнуть мою верность тебе испытанию, и за это будешь наказан. Ты слышишь, Матвей?!
Телефон умолкает. И сразу же раздается звонок в дверь. Мария открывает. Входит Роза Львовна.
Роза Львовна. Почему у вас глаза красные, милочка? Вы опять плакали?
Мария. Что вы, Роза Львовна! Это от лука.
Роза Львовна. Вы совсем не умеете лгать, краснеете, словно ребенок. Уж я-то знаю, отчего у молодой женщины бывают такие глаза. Вы забыли мои наставления?
Мария. Я помню. Я повторяю их, как солдат – устав. И когда ложусь спать, твержу до тех пор, пока не засну.
Роза Львовна. А ну-ка, повторите!
Мария. Пожалуйста. Пусть плачут мужчины! Пусть плачут мужчины. Пусть плачут муж… (Плачет).
Роза Львовна. Немедленно прекратите, моя милая! Все идет прекрасно. У меня для вас чудесные новости. Но я вам ничего не расскажу, если вы будете плакать.
Мария. Что вы, Роза Львовна, я не плачу. У меня и глаза сухие. Потрогайте, если не верите!
Роза Львовна. Верю, верю! Но все равно, сначала вы. Как прошло ваше свидание с Павлом Васильевичем?
Мария. Выражаясь дипломатическим языком, на должном уровне.
Роза Львовна. Об этом я и без вас догадалась. По лицу Павла Васильевича. Но вы мне расскажите все подробно, вплоть до взглядов и жестов.
Мария. Да я уже и не помню детали.
Роза Львовна. Ничего, вспомним вместе. Итак, вы встретились в субботу, ровно в полдень, в кафе…
Мария. «Незабудка».
Роза Львовна. Воробьев заказал мороженое и кофе.
Мария. И шампанское.
Роза Львовна. (Удивленно). Вот как? Ему же вредно! И вы не остановили его? Впрочем, что это я… (После паузы). Продолжайте, милочка. Он был удивлен тем, что вы пожелали с ним встретиться?
Мария. Признаться, не настолько, как мы ожидали.
Роза Львовна. Ах, эти мужчины! Самовлюбленные существа. Им всегда кажется, что они неотразимы и потому они принимают знаки внимания женщин как должное… (После паузы). Впрочем, у Воробьева для этого есть все основания. Он спрашивал вас о чем-либо?
Мария. Да.
Роза Львовна. О чем же?
Мария. Почему у меня такие грустные глаза.
Роза Львовна. (Удивленно). При чем здесь ваши глаза?
Мария. Не знаю. Но они не давали ему покоя на протяжении всего нашего свидания.
Роза Львовна. Ах, узнаю Воробьева! Он такой рассеянный. Спросит и тут же забудет ответ, и вновь переспрашивает.
Мария. Я так и поняла, что у него склероз.
Роза Львовна. (Сухо). Но, я надеюсь, он не давал вам скучать?
Мария. Он пытался острить.
Роза Львовна. (Восхищенно). О да, он всегда был таким остроумным! Помню себя еще молоденькой медсестричкой, а Павлик только начинал работать в газете, этим… Ну, который везде бывает, все разнюхивает и вообще, самый шустрый?
Мария. Репортер?
Роза Львовна. Верно! Павлик знал массу всяких забавных случаев и мог рассказывать часами. Он вам рассказывал анекдоты, Мария?
Мария. Не умолкая.
Роза Львовна. И вы смеялись?
Мария. Я едва сдерживала зевоту. Анекдоты были с такой бородой…
Роза Львовна. (Удивленно). Ну, не знаю. В дни нашей молодости Павлик просто потрясал меня порой некоторой фривольностью своих анекдотов. Я делала вид, что сержусь на него, он огорчался и начинал читать мне стихи о любви. Свои собственные. Такие чудесные! Он вам читал стихи?
Мария. Читал.
Роза Львовна. Не может быть!
Мария. Почему?
Роза Львовна. Потому что он уже лет пятнадцать, как не пишет стихов. Он перестал их писать почти сразу же, как получил повышение по службе.
Мария. Но он читал мне Есенина. «Заметался пожар голубой», «Ты меня не любишь, не жалеешь», еще какие-то…
Роза Львовна. (С облегчением). Ну, тогда все понятно! Он читал вам не свои стихи. Его собственные гораздо трогательнее. Если бы вы их услышали, вы были бы потрясены. Вы мне верите, Мария?
Мария. (Мягко). Я вам верю, Роза Львовна.
Роза Львовна. Ах, милая Мария, я понимаю, что я кажусь вам смешной. Стареющая женщина, которая считает своего мужа образцом мужской доблести…
Мария. Что вы, Роза Львовна! По-моему, так и должно быть.
Роза Львовна. Я как-то смотрела в театре один спектакль. Не помню, как он назывался. Там женщина моих лет читала своей молодой сопернице стихи, которые ей посвятил когда-то муж. Помню, тогда это очень меня возмутило. Я думала, как она может – так унижать себя! А сейчас я поняла. Просто ей было очень одиноко.
Мария. Не надо, Роза Львовна!
Роза Львовна. Теперь я понимаю тех одиноких женщин, которые заводят себе кошечек, собачек, попугайчиков и даже белых мышей. Все-таки с ними можно поговорить и отвести душу. Пусть они и бессловесные твари, но выслушают. В наше время это большая роскошь. Представляете, раньше я смеялась над всем этим!
Мария. Роза Львовна, но ведь у вас все иначе!
Роза Львовна. Вы так думаете, Мария? Дети выросли и разъехались, муж занят своими делами. И, в сущности, я осталась одна. Совсем одна. Если бы не вы… (Встает и отходит к окну). Если бы вы, моя милая, не выслушивали иногда мои воспоминания о далекой юности, не потворствовали бы моей развивающейся старческой болтливости, я бы и не знала, что мне делать. Наверное, тоже завела бы себе кошечку. Или маленького зеленого крокодильчика.
Мария. Вы шутите, значит, все не так плохо.
Роза Львовна. (Тихо). А что мне еще остается? (После паузы). Впрочем, давайте вернемся в кафе «Незабудка». Итак, вы прекрасно повели время…
Мария. Я чуть не умерла со скуки.
Роза Львовна. (Возмущенно). Но почему, Мария?!
Мария. Потому что мужчины в возрасте Павла Васильевича так скучны, когда пытаются приударить за молодой привлекательной женщиной. Они способны лишь на то, чтобы с большим апломбом изрекать затасканные святые истины. И превращаются в некое подобие сухой пресной лепешки. Есть ее, конечно, можно, если с голода подвело живот. Но желательно бы еще острого соуса.
Роза Львовна. (С обидой). Мария, вы несправедливы к Воробьеву. Он совсем не такой. И я вам сейчас это докажу.
Мария. Попробуйте!
Роза Львовна. Знаете, с чего началось мое сегодняшнее утро?
Мария. С чего же?
Роза Львовна. Павел Васильевич подал мне кофе в постель!
Мария. (Удивленно). Не может быть!
Роза Львовна. Я ахнула почти так же, как вы сейчас. Но в душе. На моем лице не дрогнул ни единый мускул. Я выпила кофе с царственным величием. Уж поверьте, я знаю, как должна вести себя в подобных случаях настоящая женщина!
Мария. А что было потом? Он объяснил вам причину своей небывалой галантности?
Роза Львовна. Естественно. И тогда я ахнула во второй раз. Потому что уж и сама, признаться, подзабыла об этом. Ведь мы уже лет пятнадцать, как не вспоминали и не отмечали эту дату.
Мария. Какую дату?
Роза Львовна. Годовщину нашего бракосочетания.
Мария. Роза Львовна, значит, сегодня…
Роза Львовна. Да. Ровно тридцать три года тому назад мы с Воробьевым стали мужем и женой.
Мария. Поздравляю вас! (Подходит и целует ее).
Роза Львовна. Спасибо, милая. Но это еще не все. Как вы думаете, чем в эту самую минуту занят Павел Васильевич? Ни за что не догадаетесь!
Мария. Тогда и гадать не стану.
Роза Львовна. Он хлопочет на кухне, с ног до головы обсыпанный мукой, как Дед Мороз. Выпекает пирог с вишнями. Мой любимый!
Мария. Чудеса!
Роза Львовна. Вот что может сделать с мужчиной настоящая женщина! (Делает несколько танцевальных па по комнате). Я вам говорила?
Мария. Роза Львовна, вы просто чародей!
Роза Львовна. (Вздыхая). Увы, я всего лишь немолодая женщина, для которой уже нет ни одной тайны в мужчинах. И это так грустно сознавать…
Мария. Значит, победа за нами?
Роза Львовна. Пока еще нет. Вы говорили с Павлом Васильевичем о нашей задумке?
Мария. Да. И он обещал помочь.
Роза Львовна. Прекрасно! Но нельзя успокаиваться. Он мог забыть…
Мария. Да, у него же склероз!
Роза Львовна. (Сухо). Или по каким-либо другим причинам. (Меняя тон, громко). Но сегодня мы нанесем еще один удар!
Мария. Каким образом?
Роза Львовна. Скоро Павел Васильевич придет сюда…
Мария. Зачем?!
Роза Львовна. Пригласить нас на праздничный ужин.
Мария. А-а!
Роза Львовна. Я ушла, чтобы не мешать ему готовить сюрприз для меня. Кстати, когда я уходила, Воробьев спросил… О чем бы вы думали?
Мария. Наверное, куда вы пошли?
Роза Львовна. Он поинтересовался, где утюг! Знаете, так, как бы между прочим.
Мария. Утюг? Зачем ему утюг?
Роза Львовна. Вот и я удивилась. А Воробьев мне так шикарно ответил! Дорогая, сказал он невозмутимо, не могу же я показаться перед чужими людьми в мятой пижаме.
Мария. (Смеясь). О, мой Бог!
Роза Львовна. Да, Мария. Чужие люди – это вы, моя милая. Все признаки выздоровления налицо. В Воробьеве начал просыпаться мужчина. Он уже не может предстать перед женщиной в мятой пижаме.
Мария. (С надеждой). Тогда, быть может, не стоит продолжать наш эксперимент?
Роза Львовна. Милая Мария, я вас умоляю! Потерпите еще немного. Должен быть рецидив. Иначе все может повернуться вспять.
Мария. Вы так думаете?
Роза Львовна. Поверьте мне, ведь я врач. В любом случае, наш план еще не осуществлен. Вы же не хотите, чтобы из-за каких-нибудь двух-трех дней все пошло прахом?
Мария. (После паузы). Пожалуй, я еще потерплю.
Роза Львовна. Хотя бы сегодняшний вечер. Будьте обольстительны и веселы. Пусть сегодня будет праздник! Поймите, я ждала этого дня все последние пятнадцать лет… (Достает платочек и вытирает слезы).
Мария. Роза Львовна, даже если бы от этого зависела моя жизнь, я все равно пошла бы на это. Ради вас!
Роза Львовна. Спасибо, милая! Не знаю, как вас и благодарить…
Раздается звонок в дверь. Обе женщины одновременно вскрикивают.
Мария. Матвей!
Роза Львовна. Павлик!
Они бегут к двери и, мешая друг другу, открывают ее. Входит Воробьев. Он в парадном костюме, в петлице алый цветок, рубашка белоснежная, ботинки начищены до блеска.
Роза Львовна. (Растерянно). Павлик…
Мария. (Удивленно). Павел Васильевич!
Воробьев. Добрый вечер, Мария! Я надеюсь, что моя дражайшая супруга уже уведомила вас о нашем скромном торжестве?
Мария. Да, Павел Васильевич.
Воробьев. И вы готовы принять в нем участие?
Мария. Да, Павел Васильевич.
Воробьев. (Подает ей руку). Прошу вас, Мария! (Вторую рук подает Розе Львовне). Прошу тебя, моя дорогая! Пирог уже стынет на столе.
В дверях возникает легкая заминка. Воробьев пропускает сначала жену, затем Марию, последним выходит сам.
Гаснет свет.
Бар. Вечер. Неяркое освещение. Играет музыка. Посетители танцуют и пьют. Бармен смешивает коктейли. Плахов, сидя у стойки, потягивает из бокала.
Бармен. Я много думал о нашем с вами разговоре при прошлой встрече. И пришел к определенным выводам. Я так полагаю, что всяк сверчок должен знать свой шесток.
Плахов. И часто вы встречали таких разумных сверчков?
Бармен. Людям мешает суета. Они слишком торопятся жить. Если бы не это, все бы уже давно осознали эту простую истину.
Плахов. И были бы счастливы?
Бармен. Не знаю, как насчет счастья, но жили бы они намного спокойнее и без разочарований. А что еще надо?
Плахов. Некоторым надо.
Бармен. Я понимаю, о чем вы. Недавно мой сынишка книжку принес. Ночь уже, спать пора, а он залез под одеяло и читает с фонариком, глаза портит. Я у него отобрал, смотрю – о старике, ловце акул. Вы рыбной ловлей увлекаетесь?
Плахов. Не очень.
Бармен. А я заядлый рыбак. Понятно, акул в жизни не ловил, только по телевизору видел. Зубастые, страх берет! Так я ради интереса – что там о рыбалке пишут, – начал читать, а потом оторваться не мог. В книге говорится, как старик на леску акулу поймал, а она его за собой несколько дней таскала. Очень любопытно мне было, чем дело кончится. Вы не читали?
Плахов. Это Хемингуэй, наверное. «Старик и море»?
Бармен. Я же и говорю, что про старика и море. Старик – парень, что надо. От усталости и голода уже почти помирает, а в акулу вцепился – и не отпускает. Гордость, значит, у него такая была. Он – акулу, или акула – его.
Плахов. К чему вы это мне рассказываете?
Бармен. Это я к тому, что понимаю, почему вы переживаете. Старик тот тоже так думал: мол, человек рожден не для того, чтобы терпеть поражения. Я, например, в своей жизни ничего крупнее бычка не ловил, так мне и в голову такое бы не пришло.
Плахов. А кто вам сказал, что я потерпел поражение?
К стойке бара подходит Виктор Балуев.
Балуев. Один коктейль. Фирменный.
Плахов оборачивается на голос за спиной и узнает Балуева. От неожиданности он вздрагивает и сбивает локтем бокал, из которого пил.
Плахов. А, дьявол!
Балуев. (Вежливо). Какая досада.
Бармен. Это беда поправимая. (Протирает стойку).
Балуев. Мне показалось, что вы разбили бокал из-за меня. Разрешите заказать вам коктейль?
Плахов. Вы думаете, я сам не могу заплатить за новый?
Балуев. Что вы! Просто мне очень не хочется пить одному. Так вы не против?
Плахов. В зависимости от того, за что будем пить.
