полная версия

V.S.
La Critica (первая книга казанской трилогии)

– Ну, где тут в посёлке Левченко отдыхают влиятельные люди? – иронизировал я.

«Памятник Левченко видишь?»

– Так… Так… Вижу.

«После него второй поворот направо, потом сразу налево и езжай вдоль бетонного забора…»

В общем, Глеб меня чётко сориентировал на местности, и я сделал вывод, что он тут бывал не раз.

– Дыра какая-то. Всё дно отобью, – ворчал я.

«Проехал забор?»

– Да.

«Видишь синие ворота?»

– В них въезжать?

«Да. И дальше на тринадцать часов вглубь. Коричневое складское помещение видишь?»

– Блин, дыра какая-то.

«Видишь коричневый ангар».

– Вижу.

«За него заезжаешь и увидишь много тачек около двухэтажного здания типа офисного, обшитого ламинатом. Найди около него место и припаркуйся. Я выйду».

Тихо матерясь, я, следуя инструкциям Стальского, выехал на площадку перед офисным зданием, перед которым было припарковано около двадцати машин. Все авто были весьма дорогие. Около входа в здание стояли два крепких парня, один взрослый, другой молодой. Выискав место и развернувшись носом к выезду, я вышел из машины и включил сигнализацию, – через полминуты моя повозка наглухо закрылась, а я приблизился к дверям, заодно найдя взглядом машины Шубы и Глеба, – они были припаркованы в разных углах стоянки. Ещё мне показалась знакома серебристая Ауди А7, но я не смог вспомнить где я её видел, и видел ли именно её.

– Здрасте, – сказал я привратникам.

– Здрасте, – сказал тот, что постарше.

– Можно войти? – от нечего делать спросил я.

– Нет, – ответил тот же привратник.

– А что там внутри? – убивая время в ожидании Глеба, спросил я.

– Закрытое мероприятие, – последовал ответ.

Я переминался с ноги на ногу, чтобы отпугивать комаров. Через минуту за дверью раздался звук открывающегося замка, затем она отворилась. В дверном проёме стоял Стальский в расстёгнутой рубашке. Я вопросительно посмотрел на него, а потом на стоящих по обеим сторонам от дверного проёма охранников.

– Что встал? Заходи, – сказал Глеб.

Я начал медленно заходить, не забывая поглядывать на привратников.

Оказавшись внутри, я мгновенно ощутил контраст между убогостью экстерьера и богатым убранством интерьера. Отделка помещения, уже начиная с прихожей, была выполнена из дерева. Свет струился из каких-то скрытых в полу ниш. В воздухе разливался ненавязчивый аромат душистых трав. Первым после коридора помещением оказался просторный зал с диванами и столами, телевизором, двумя русскими бильярдами и маленьким, но плотно затареным баром. Телевизор был включен, и его смотрел человек, который, услышав звук наших с Глебом шагов, обернулся и кинул:

– Привет, Вадим.

– О, привет, Окунь, – обрадовался я знакомому лицу и подошёл, чтобы пожать руку.

Это окуневская серебряная А7 стояла на улице. К нам подошёл Стальский и спросил:

– Так вы знакомы?

– Да, – сказал я.

– А что ты мне не сказал, что знаешь Аронова? – обращаясь к Окуню и улыбаясь, спросил Глеб.

– Специфика бизнеса, – пояснил Окунь. – Конфиденциальность – залог конфиденциальности.

Почувствовав себя немного посвободнее, я с усмешкой спросил:

– Ну и чем тут занимаются? Играют в покер? Смотрят бои без правил? Убивают бомжей ради развлечения? Лепят горшки? А?

– Ты ещё не догадался? – спросил Глеб.

– Неужели трахаются? – слишком громко проговорил я, и эхо раздалось под потолком помещения.

Как раз в этот момент из прихожей в зал вошли мужчина и женщина и, сдержанно проговорив: «Здравствуйте», проследовали в следующее помещение.

– Да, – сказал Глеб.

– Что «да»? – переспросил я, всё ещё смотря на дверь ведущую вглубь.

– Да, свингер-клуб, – пояснил Глеб.

– Ты шутишь?.. – глупо улыбаясь, спросил я, хотя уже в тот момент прекрасно понимал, что так оно и есть.

– Да нет же, – сказал Глеб. – Это закрытый свингер-клуб, в который новые члены принимаются путём вынесения кандидатуры на всеобщее голосование. Если кандидат набирает восемьдесят процентов голосов, то его приглашают на ознакомительный вечер. Если ему по нраву, то он вносит членский взнос и становится резидентом.

– А я?.. – пролепетал я, не зная, что конкретно хочу спросить.

– А ты был вынесен на голосование три месяца назад, но никак не мог набрать нужный процент голосов, и вот сейчас набрал, – разъяснил Стальский. – Тот, кто знаком с кандидатом лично имеет право вето.

– Что? – переспросил я.

– Есть устав общества. Потом объясню, – отмахнулся Глеб. – Кстати, основателем, а также спонсором на первых порах, является Марсельчик.

Я молча переваривал обрушившийся на меня поток информации. Конечно, всё это не могло не быть правдой, но в глубине подсознания была маленькая бледная мысль, что меня разыгрывают.

– Пойдём дальше, – сказал Глеб.

– Мне дальше не надо, – засопротивлялся я.

– От тебя ничего не требуется, – наклонившись к моему уху, доверительным тоном прошептал Стальский.

– Да я могу себе представить что там. Наверное, – я сделал шаг к выходу.

– Знакомство с влиятельными людьми, – напомнил Глеб.

– Ах да, точно! – вспомнил я, но вектор направления не сменил, и Стальскому пришлось меня буквально ловить.

Мы прошли в следующее помещение, которое оказалось чем-то вроде раздевалки в фитнес-клубе.

*****

Двадцать минут спустя.

– Бля-а-а-а! А когда я первый раз курил!.. Со старшим братом это было. Я, короче, дунул, закашлялся, конечно. Потом почти сразу вторую тяпку; голова закружилась у меня; мне невыносимо захотелось лечь. Я кое-как – по стеночке – дошёл до кровати. Лёг, короче, на живот и чувствую, что все мои внутренние органы прилипли к животу! Ну, изнутри!..

Человек пять слушателей шубовской истории из детства – трое мужчин и две женщины не считая Окуня и меня – посмеялись над словами рассказчика. Шуба продолжал:

– Я пересрался, ясное дело. Перевернулся на спину, а органы, сука, перекатились там внутри и прилипли к спине! Я думаю: «Бля-бля-бля!!! Если не сдохну – больше никогда, сука, никогда в жизни не притронусь к этой дряни ебанной!» Бога молил о том, чтобы не умереть. Зарок давал: «Боженька, уважаемый, не дай сдохнуть! Больше никогда, клянусь, никогда! Заранее спасибо!» Серьёзно, уверен был, что мне пришёл Иосиф Кобздец! Потом уснул. Утром, конечно, проснулся как ни в чём не бывало. Брат с корешами всё ещё на кухне сидели, сушили ноздри феном – общались. Я, естественно, по новой дунул. Порядок! Пожрал и в школу пошёл. На зарок хер забил. Наебал Бога, короче.

Дружный смех последовал после последней фразы Шубы. Егор, погрузившись в воспоминания, ухмылялся, покачивал головой и отпивал из высокого стакана тёмный ром.

Последние пятнадцать минут я снова находился в первом (назовём его банкетным) зале в окружении, как я уже говорил, нескольких средних лет мужчин и женщин. Незнакомые мне люди, с которыми я успел только обменяться рукопожатиями, довольно откровенно рассматривали меня. Я смущался и прятал лицо. Чтобы как-то отвлечься от своего конфуза, я развлекал себя, мысленно спрашивая каждого из незнакомцев: «А ты голосовал за меня?!» Окунь естественно был здесь неспроста, – занимался популяризацией своего товара.

В раздевалке все снимали свою одежду и облачались в тоги на манер римских граждан. Я тоже, как и все присутствующие, обёрнулся в простыню, на ногах у меня были одноразовые тапочки. Всю электронику, а также часы надлежало оставлять в специальном ящике, которым заведовал всё тот же Окунь.

Пока мы здесь сидели и обменивались интересными историями, приходили ещё люди и, коротко здороваясь, уходили в раздевалку, но оттуда не возвращались. Один из новоприбывших мужчин был в синей прокурорской униформе. «С работы», – решил я.

– Сколько времени? – спросил Шуба и взял запястье Окуня, чтобы посмотреть на его часы.

– Десять минут одиннадцатого, – ответил Окунь.

– Пошли что-ли? – сказал один из мужчин, беря за руку свою «римлянку».

Стальский махнул мне рукой.

«Нет, нет, нннет…» – внутренне сопротивлялся я, когда шёл за Глебом, с трудом сопротивляясь желанию держаться за его покрывало, как новорождённый слоник держится за хвост мамы-слонихи.

*****

Настал момент, когда мне пришлось войти в следующее после раздевалки помещение. Если отбросить некоторые нюансы, то само место священнодействия являлось сауной, – с парной, душами, бассейном и джакузи. Из этого – главного – помещения была ещё одна дверь из матового стекла, за которой виднелся свет. «Римские граждане» в количестве двадцати, двадцати трёх человек ходили и по-дружески общались между собой. Я бродил около бассейна и, когда встречался с кем-то взглядом, вежливо здоровался. «Привет», – отвечали мне. Вот кто-то из мужчин, заходя в одну из душевых ниш, скинул с себя тогу, и я перевёл взгляд на дверь.

Всю свою жизнь я шёл по пути преодоления всяческих комплексов и думал, что чего-то достиг на этом пути, и вот сейчас я стою посредине (всего-то навсего) свингер-пати и сгораю от стыда.

Количество обнажённых частей тела увеличивалось с каждым мгновением. Более не поднимая глаза, я двинулся в направлении выхода и врезался лбом в грудь огромного голого мужика.

– Извините, – высоким голосом сказал я и попытался обойти препятствие.

– А! Это ты новенький?! – громогласно воскликнул он, почёсывая свои, с позволения сказать, муди.

Я представил его член у себя на воротнике и похолодел от ужаса.

– Да, – пискнул я.

– Давай, не тушуйся, – хлопнув меня по плечу, сказал он и пошлёпал в сторону бассейна.

Убедившись, что мой собеседник удаляется, я развернулся на сто восемьдесят градусов и… врезался в ещё более монструозного мужика. Их – таких больших – было всего двое, не считая Стальского и Шубы, но и этого казалось много. Их «дубины» надо было регистрировать, как оружие. К счастью, этот второй был в простыне.

– Ого! Вадим-LaCritica! – сказал этот дядя. – А мы тебя давно ждём в наших дружных рядах. Пойдём-ка, я тебя кое с кем познакомлю.

– Надеюсь не с вашей писькой? – грустно пошутил я.

– А-ха-х!.. А ты забавный. Нет. С моей женой. Фото на память и всё такое. Шучу. Без фото.

Спустя три минуты. В первом зале.

– А я вообще-то никогда раньше не читала газет. А потом одна подружка говорит: «На вот, газетку почитай! Коротенькая, с юмором, на последней страничке немножечко политики». В общем, мне понравилось. Вся эта ваша скрытая реклама, так забавно. Ещё приключения нашего Шубы; это вообще опписаться можно. И Пьяный Диван! У мужа на компьютере все выпуски есть, – женщина замахала руками, потом придержала одной рукой волосы и принялась вдыхать дорожку. Я перевёл взгляд на её мужа.

– Да, у меня все выпуски, – подтвердил он.

– Ах, мама Мия! – подняв голову от стола и растирая ноздри, вернулась к разговору женщина. – А правда, что с вами живёт негритянка?

– Да, – ответил я.

– А правда, что вы занимаетесь все вместе групповым сексом? – совершенно обыденным тоном спросила женщина.

– Нет, не правда, – тихо ответил я, смотря в пол.

– А правда?..

В этот момент в предбанник ворвался Шуба и, обращаясь ко мне, весело заорал:

– Ты чё?! Говна въебал?!

На этот раз это был прямой вопрос.

– Нет, пока нет, – признался я.

– Кокса нюхни, – посоветовал Егор. – Это самое оно.

– Я планировал на этой недели всё-таки лечь спать, так что… – поддержал разговор я.

Дружный смех прервал мои сбивчивые объяснения.

– А-ха-ха! – смеялся Шуба и тряс меня за плечи. – Я говорил вам, что это очень весёлый парень.

– Точно, брат, – подтвердил мужик, который пришёл с женой.

Окунь ухмылялся, сидя на стуле перед своей «витриной», – на одном из столов банкетного зала было положено зеркало, а на зеркале приготовлены «колумбийские дороги», а с краю горка «бездорожья».

– Ну, что, догоняйте, – сказал мужик и, взяв жену за руку, удалился из зала.

Жена, семеня по кафелю из-за плотно намотанной простыни, обернулась и сделала мне какой-то непонятный жест. Шуба тем временем вдохнул в обе ноздри и, шмыгая носом, вышел из помещения. Я посмотрел на Окуня. Окунь понимающе вознёс брови к небесам и изрёк:

– Не твоё это, походу.

– Да, не моё, – я окинул взглядом ассортимент, – по крайней мере, на данном жизненном этапе.

– Кокс? – спросил Окунь. – Хохотуна? Полнормы, а? Для вдохновения. А?

– Я оставил портлаве в машине.

– Я пришлю тебе счёт по почте. Ну, что желаешь?

Моему умственному взору предстала картина: Марта, кутаясь в плед… Нет-нет! Пусть лучше Марта возвращается с пробежки, – так сильней контраст; она гарцует на месте и вынимает поутру корреспонденцию из почтового ящика, а там, помимо счетов за электричество и газ, газеты бесплатных объявлений и «Вечернего Чудино», квитанция за наркотики.

– Давай решайся. Е-ху!.. – как-то грустно сказал Окунь. – Новый сорт сурового есть. Но это не здесь.

– А что у тебя за ухом торчит? – спросил я, и так зная ответ.

Через пару минут мы с Окунем дёргали косячок, улыбались и молчали. Я даже на секунду представил себя знатным патрицием в терме. Потом я спросил:

– А ты что не участвуешь в этом представлении? Воспитание не позволяет? – мне стало смешно и я начал смеяться.

– Не-а… У меня ВИЧ, – сказал Окунь, передал мне косяк и тоже начал смеяться.

– ВИЧ?! – прыснул я. – Какое смешное слово! – я давился смехом и ничего не мог с собой поделать.

Окунь тоже ржал как сумасшедший.

– Постой-ка, – резко посерьёзнел я. – А что, у всех этих пассажиров имеются справки от врача?

– А ты как думал?! По-твоему, кому-то хочется умирать?

– Подожди-ка, подожди, – я пытался собрать в кучу разбредающиеся мысли. – Но у меня такой справки нет. У меня такой справки никто не спрашивал.

– Ну, тогда не знаю, – Окунь нехотя спустил ноги со стола и проследовал до скамейки с алкоголем; взял из переносного холодильника две Coron’ы и вернулся обратно.

– А Стальский? – вслух подумал я.

– А что Стальский? Стальский здесь свой человек, – проговорил Окунь и чпокнул крышкой пива.

– Интересно, – проговорил я. – И давно он состоит в… членах?

– Я, конечно, не веду строгий учёт посещений Стальского… Несколько месяцев… Восемь месяцев. Девять, – Окунь залпом отхлебнул половину бутылки. – Мм… Так, наверное, он за тебя поручился.

– В смысле?

– В смысле, что ты чист. Или может вы недавно сдавали анализы?

– А!.. – вспомнил я нашу недавнюю диспансеризацию.

«Ничё-се!..» – подумал я, а потом мысль оборвалась.

– Анекдот знаешь? – заговорил Окунь. – Привезли старому джентльмену четырёх проституток на выбор. Он выбирает-выбирает, потом говорит: «Знаете, девушки, я – человек старого воспитания; одна из вас должна уйти». Ха! Слыхал?

– Знаю я этот анекдот. Мне папа в детстве его несколько раз рассказывал.

– Ладно. Пластилин есть. Будешь?

– Не знаю…

– О! Охренитительная штука есть; сам не знаю, из чего её делают… – Окунь вскочил и начал рыться в своём саквояже. – Ромашка, пропитанная какой-то чумой; короче, первый приход самый жёсткий. Первые несколько минут будешь думать, что тебе пиздец, зато потом… Галюны не галюны, но мозг разгоняет капитально; узнаешь как возникла Вселенная. Да где же она?!

Окунь сменил тактику поиска и стал аккуратно выкладывать содержимое сумки на стол; что там только не было; настоящая лавка чудес, или новогодний подарочный набор наркомана.

– А вот! – наконец отыскал Окунь нужную баночку из-под аскорбиновой кислоты.

– И что с ней делать? В яйца втирать? – с интересом смотрел я внутрь баночки и осторожно вдыхал аромат сушёной ромашки.

– Курить, Вадим, – пояснил Окунь. – Завидую тем, кто ещё не пробовал эту дрянь, – у них ещё всё впереди. Меня уже не вставит, как в первый раз.

– Не знаю, я вообще-то обещал сегодня вернуться домой в адеквате, – я потрогал пальцем «ромашку».

– Решай. И не тычь пальцАми!..

– Я домой возьму. Дуну на досуге. Сколько её надо, чтобы фуражку сорвало? – я всё ещё принюхивался к травке.

– Да всего ничего: полтяпки. Первый раз. А потом дуй, не дуй – один хуй. Я сыпану для тебя в пакетик, заберёшь перед уходом.

– Дорогое удовольствие? – на всякий случай поинтересовался я, ведь тайны мироздания дорогого стоят.

– Неа. Твенти бакс.

– У Стальского возьмёшь деньги, когда он выйдет. Окэ?

– Ок.

В предбанник вошёл стройный мужчина лет сорока пяти в сопровождении высокой молодой красавицы. Оба они, как и я, были завёрнуты в простыни. Мужчина слегка кивнул мне. Я привстал с места и протянул для пожатия руку. Он дружелюбно протянул свою. Это была рука хорошо питающегося человека, – тёплая, нежная, мягкая, но сильная.

– Элем, – назвался мужчина.

– Вадим, – отрекомендовался я.

– Вадим La Critica! – утвердительно промолвила его спутница и укусила себя за тот палец, которым только что показала на меня.

– Вадим, – повторил я для девушки и снова уселся.

Вновь прибывшие рассматривали ассортимент.

– Что рекомендуешь, Окунь? – спросил мужчина.

– Взбодриться? Расслабиться? – задал уточняющие вопросы Окунь.

– Какие-то места взбодрить, какие-то – расслабить. Ха! – пришёл в восторг от своей остроты мужик и ущипнул свою спутницу за мягкое место.

Девушка весело взвизгнула и обратилась к Окуню: «А это у вас коксик?»

– Собственной персоной, – подтвердил Окунь. – «Депутатская перхоть» – первоклассный продукт.

Девушка умоляюще посмотрела на своего спутника и проканючила: «Хочу коксику, дорогой!..»

Успокоенный и вдохновлённый косяком, я решил посмотреть, что происходит «на сцене» и направился в основное помещение. «Ладно. Я тоже по белому проедусь. Окунь! На мой счёт», – выходя, услышал я обрывки диалога в предбаннике.

*****

Я с опаской шагал в сторону основного помещения. Люди явно разминались перед чем-то серьёзным, а пока были разбиты на группки по два-три-четыре человека. Стальский в компании Шубы и двух девушек. Я пытаюсь привлечь его внимание, но он, видимо, не желает отвлекаться. Я замечаю, что на меня никто не обращает внимание. Прогуливаюсь как на экскурсии, украдкой глазею на людей. Бросаю взгляд на группку Стальского. Мелькает чей-то огромный член. О, Боже, это член Стальского. Зачем я на это смотрю?! Какой большой неполиткорректный член!.. Он, конечно, упоминал, что «его удав длиной в тридцать три попугая», но я всё-таки думал, что он преувеличивает. Ухожу в другой конец помещения, ближе к бассейну. Страсти накаляются. Некоторые девушки стоят на коленях, но не молятся. Чтобы обуздать нервозность начинаю вести мысленный монолог: «…. О, Господи! Что это?! Иллюстрация к выражению «палка о двух концах»? А теперь началось «…о трёх концах»! «Здравствуйте… «Никогда не доверяй человеку с маленьким членом», – как говорят туземцы Новой Гвинеи. Ха-ха! Хо-хо…» «Что за той стеклянной дверью?..»

Я приближаюсь к двери, за которой горит свет, но не решаюсь прикоснуться к ручке. Мимо проходит уже знакомый огромный мужик, и я робко обращаюсь к нему:

– А сюда можно?

– Да-да, проходи; они обожают зрителей, – радушным жестом приглашает он меня, открывая магнитную стеклянную дверь.

Я ступаю в другое помещение. Замечаю, что мой знакомец не зашёл.

Джакузи. Или скорее маленький бассейн. Люди сидят на бортиках, перешёптываются и смотрят вниз. Бассейн без воды… «Так-так…» Ароматные свечи и благовония. «Романтика что-ли?» – я сделал шаг к чаше джакузи, заглянул внутрь и отпрянул в ужасе.

*****

– Держись подальше от окон, – проникновенно и серьёзно сказал мне Окунь, передавая пакетик с чудо-ромашкой, когда я пробегал мимо него к выходу.

*****

Я гнал машину по ночному городу, стараясь встречным ветром вымести воспоминания увиденного. «С широко закрытыми глазами» Стэнли Кубрика – фильм для юношества в сравнении с тем, что происходило в этой сауне. «Калигула» помноженный на «Сто двадцать дней содома» в «Необратимость» степени, – вот чему я был свидетелем; и всё-таки вышеперечисленные фильмы, – несомненно, шедевры киноискусства, а то, что было там – отвратительная бесформенная пульсирующая масса, лишённая всякого объединяющего замысла. Или объединяющий замысел всё-таки был? Во всяком случае – это не искусство. Но, это и не должно быть искусством. Почему же не должно? Ах, к чёрту всё. Красный свет. Торможу. «Ещё некоторые светофоры работают», – отвлёкся я простой мыслью. Позвоню Марте. Боже, как я устал. Я засыпаю. У меня аффект. Нет, звонить поздно. Марта спит. Уже давно зелёный свет. Скорее домой, в нашу крепость.

По Чудино я уже ехал как во сне. Потом наша во все времена года убитая просёлочная дорога. Один по кругу тонированный Рейндж на обочине; я моргнул фарами, Рейндж моргнул в ответ. Ворота. «Давай-давай, скорее, раздвигайтесь», – мысленно говорил я. Ворота сегодня слишком медленно расползаются. Я вываливаюсь из двери машины и плетусь к входной. Поворачиваю ключ, открываю, вхожу в тёмную прихожую, спотыкаюсь о чью-то обувь, тихо матерюсь; прохожу в гостиную-столовую-кухню, чтобы налить себе сто граммов чего-нибудь крепкого. Телевизор включен; забыли выключить или поставили на таймер, или я не знаю что ещё. Свет не включаю, – и так найду то, что хочу. Какой-то шорох на диване. «Какого чёрта…», – успеваю подумать я, и тишину разбивает шёпот:

– Long day? – Джессика с дивана перед телевизором.

– Чисес Крайст, Джессика! Тебя в темноте не видно! – совершенно без иронии шепчу я. – Я чуть не умер от страха. Знала бы ты, что я сегодня пережил.

– Дринк? Ми ту, – Джессика поднялась с дивана и направилась к бару. – So…

– Не знаю. Давай… виски. Нет! Текилу. Сто пятьдесят, – шепчу я.

Джессика разливает по двум стаканам. Мы чокаемся и отпиваем по половине. Вроде мне легче. Хочу спать без снов. Стакан возьму с собой в ванную.

– Ладно. Гуд найт. Я пошёл в душ. Что сама-то не спишь? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, выхожу из комнаты.

Как я и предполагал: стоя под струёй воды, меня обуял страх и отвращение, и, допил текилу, я принялся за тщательную чистку зубов.

Вышел из ванной обновлённым. Чувствовал себя почти чистым. Аккуратно, стараясь не шуметь, открыл дверь нашей спальни. Приглушённый свет одной из ламп. Марта спит или лежит с закрытыми глазами почти посередине кровати. Ещё два шага и я усну. Ещё шаг. Да. Я на месте.

– Марта, подвинься.

– Всё хорошо?

– Не знаю, завтра поговорим, я сплю.

– Ну-ка, не спи.

– Всё завтра. Я два раза по дороге чуть не уснул.

– У меня на тебя другие планы.

– «Ваши ожидания – это ваши проблемы…»

– Посмотрим.

– Зачем ты снимаешь пижаму, здесь не жарко?

– Сейчас будет жарко.

– Ты чего задумала? А?

– Попробуй догадаться.

– От меня сегодня ничего не дождёшься.

– Спорим?

– На что угодно.

– А сам-то говорил: «Марточка, с тобой я могу заниматься любовью и под ледяным душем и перед эшафотом…» Ответишь за слова?

– Не знаю.

– Ладненько… Пристегните ремни.

– Так я и сам могу.

– Ах, ты!.. Ну, держись.

– Эти галстуки от кого-то там Bellini, ты сама мне их дарила…

– Всё равно не носишь…

– На Новый Год…

– Замолчи. Ах…

– Так-так, что-то происходит. А у меня руки не затекут? А ты отвязать не забудешь?

– Здесь я задаю вопросы.

– Хм… Кажется меня возбуждает эта игра в допрос с пристрастием.

– Вот. Почти готово. Мы на правильном пути… Да… Да, милый!..

– Я засыпаю; продолжай без меня; утром расскажешь, как всё прошло.

– Не так быстро… Не так… А!

– Тихо! Разбудишь Джессику.

– А!!

– Ничего себе! Марта Стальская, ты быстрая как Формула Один. Для девушки это комплимент.

– Потому что я начала до твоего возвращения.

– Умница. Теперь я могу уснуть.

– Теперь ты можешь, но не уснуть.

– Отвяжи меня, пока не забыла.

– Хочешь помочь себе руками?

– Ага, как в старые добрые… Не важно. Ты куда?

– Вниз.

– Зачем? Ах, в этот низ! Я-то подумал на первый этаж.

– Ммм…

– Девушка, вам разве не говорили, что говорить с набитым ртом некрасиво?..

– Я могу прекратить.

– Нет! Не останавливайся. Кажется, я уже не так сильно хочу спать.

– Мм?..

– Да. Ого, какой энтузиазм! Кажется, я проспорю…

– М-м…

– Чёрт, я сейчас проспорю!.. Уже сейчас.

– Ммм…

– Я проигрываю спор!.. Не останавливайся!..

– …

– Ох, чтоб я сдох! Ты победила.

– Сплошной алкоголь. Как тебе не совестно?..

– Надеюсь, ты сможешь сесть за руль утром? Если остановят: расскажешь инспектору, как всё было; он поймёт.

– Остроумец.

– Может, поговорим.

– Всё. Спать.

– Ох, чёрт, Марта! Это был первый раунд.

– Спать.

*****

23 мая.

Проснувшись в полдень, я сошёл вниз. Джессика и Марта, у которой сегодня был выходной, крутились около плиты (так мило!). Я выглянул в окно, которое выходило во двор, – Стальского до сих пор не было. Звонить Глебу что-то не хотелось, по крайней мере, до завтрака. Джессика что-то объясняла Марте касательно приготовления еды. Я зарядил один эспрессо.

– Что там было? – повернувшись в мою сторону, спросила Марта.

– Тебе лучше не знать, – я прибавил звук на телевизоре.

– Я – большая девочка, – Марта параллельно общалась с Нормой.

– Мне стыдно вспоминать, – я ощутил во рту неприятный привкус; почувствовал приступ злости. – А Глеб в этом участвовал с удовольствием. Бился наравне с ветеранами, как говорится.

Я осторожно отхлебнул кофе.

– Мда… А ты? – голос Марты приобрёл металлический оттенок.

– Нет, конечно! – я пристально посмотрел на Марту; она тоже смотрела на меня и выглядела подавленной. – Нет, конечно, – повторил я уже без восклицания.

«Она знает про это сообщество» – понял я. Вид у меня был возмущённый; я и был возмущён и, почему-то, напуган.

– Ладно, – сказала Марта и снова повернулась к Джесс и плите.

Зрелище вчерашней оргии было не для слабонервных. Некоторые эпизоды до сих пор всплывали в моей памяти. Хоть я и старался думать о чём-то постороннем, но мозг в фоновом режиме анализировал увиденное накануне. Точнее не анализировал, а снова и снова прокручивал особенно яркие картины, тщетно пытаясь найти объяснение, но… Тупик. Replay. Я и до вчерашней ночи знал, что подобные развлечения не для меня, но теперь уверился даже в том, что и смотреть на такое мне не хочется. Конечно, я смотрел видео оргий в Интернете, и мне нравилось; здесь скорее как в кинобоевике: тебе интересно смотреть на стрельбу и убийства, зная, что это фильм, но ты бы не хотел всё увидеть на самом деле. Во всём произошедшем был какой-то философский контекст; нечто, если угодно, библейское. Я никогда вдумчиво не читал религиозную литературу, но уверен, что в каждой религии такого рода досугу отведена отдельная глава, – что-нибудь вроде: «И разверзлись врата Ада… И пошёл брат на брата, созвонившись заранее с сестрой и её подругами с работы…» И Глеб Стальский в этом участвовал! И вид у него был как ни в чём не бывало. Я замер с чашкой в руке.

– Эй, милый, – Марта провела рукой по моей голове, щеке и шее, выведя меня из оцепенения. – Завтракать будешь?

Я перевёл взгляд с горизонта на Марту и изрёк надтреснутым голосом:

– Мне необходимо поговорить с психологом, – мысленно прибавив: «снова».

Кажется, детство закончилось.

*****

В семь часов вечера наконец-то приехал Стальский. Я выскочил на улицу, чтобы его перехватить. Я хотел с ним поговорить с глазу на глаз.

– Эй, Глеб, – сказал я, как только Стальский поставил одну ногу на землю. – Пойдём, прогуляемся до озера. Мне надо с тобой поговорить.

– Может, поговорим об этом в доме? Я, признаться, очень устал, – предложил Глеб и уже почти вошёл в дом.

– Нет-нет! Я не хочу, чтобы Марта или Джессика нас услышали, – затараторил я. – Давай же! Это не займёт много времени.

– Минутку, – Стальский снова открыл свою машину и захватил курительную шкатулку.

Мы брели в сторону озера. Я начал:

– Слушай, Глеб, спрошу прямо: за каким хером я понадобился на этой оргии? – я плохо скрывал волнение.

– Я думал ты человек широких взглядов? – довольно плохо понимая суть претензии или делая такой вид, ответил Стальский, прикуривая свежескрученную сигаретку.

– Да, Глеб, я человек широких взглядов. Я принимаю всё что ни есть: гомосексуализм, инцест, выделенные игорные зоны, реслинг, отечественный кинематограф, свингерство, взятки ради благополучия собственных детей, шерстяные галстуки в горизонтальную полоску, космический туризм… Что там ещё? Я против только одной вещи на Земле: адаптивного перевода названий фильмов, и ты об этом знаешь. Пойми, я действительно радуюсь разнообразию жизни… Просто в данном контексте, – я указал рукой в сторону дома, имея в виду Марту, – как-то, согласись, неуместно меня настойчиво зазывать на подобные мероприятия. Чтобы ты понимал: неуместно с твоей стороны. Весь вчерашний Cirque du Soleil…

– Что ты хочешь от меня услышать? – раздражённо спросил Стальский.

– Глеб, у меня к тебе следующий вопрос: зачем я был там? – дрожащим голосом спросил я.

Мы уже давно прибыли на озеро и стояли в зарослях, я по пояс, Глеб по колено. Стальский на меня не смотрел.

– Глеб…

– Ты же не участвовал в… представлении. Так что?

– Ты не понимаешь мой вопрос, – вне себя от негодования констатировал я. – Давай ещё раз, и всё сначала. Первое: ты прекрасно знаешь, что я никогда не тяготел к подобного рода… командным соревнованиям. Так? Так. Второе: я люблю твою сестру, и у нас с ней всё настолько хорошо, что я боюсь это обсуждать даже с тобой, чтобы не сглазить… Третье…

– Я понял! Понял.

– Ты хочешь внести раскол в наши с Мартой отношения?!

Глеб сделал последнюю затяжку, бросил окурок в озеро и пошёл в сторону дома. Я поразился этому факту и бросился вслед за Стальским. Когда я его догнал и собрался снова спросить, он первым заговорил:

– Давай мы придём домой, и ты всё это спросишь ещё раз в присутствии сестрёнки, – он ускорил шаг; я успевал за ним только бегом.

Потом мне надоело бежать, и я отстал. Когда Глеб уже вошёл в дом, я ещё в течение пяти минут прогуливался по аллее, чтобы проветрить мозги. Наконец, я вошёл в дом и зашёл в гостиную. Все были в сборе. Все готовились ужинать. Марта помогала Джессике накрывать на стол. «Грёбанная идиллия!..» – пронеслось у меня в голове. Я затаился и сделал вид, что меня ничего не тревожит, и что никакая недоговорённость в воздухе не висит; сделал вид, что тоже сажусь за стол. Вскарабкался на барную табуретку. Марта выглядела мрачной.

– Вам помочь, – спросил Стальский и пошёл за кухонную перегородку.

Я тем временем отправился в холодильник, чтобы принести всякие соусы и так далее.

Через пять минут мы сидели и ели. Точнее все ели, а я ковырялся вилкой в тарелке и не мог заставить себя проглотить хотя бы кусочек. В горле стоял ком. Обычно за столом мы живо обсуждаем какие-нибудь новости, но сейчас все молчали. Я не мог больше терпеть, взял себя в руки и заговорил:

– Глеб, ты сказал, что когда мы будем дома, я могу спросить…

– Это я попросила, – резко сказала Марта.

Я ничего не понял и, на автомате, попытался повторить вопрос.

– Это я попросила Глеба позвать тебя на этот вечер, – чётко и громко произнесла Марта.

Я открыл рот от изумления и уставился на Глеба. Стальский отложил вилку и отодвинул тарелку в сторону. Его молчание означало согласие. Джессика начала теребить курительную шкатулку Глеба. Марта блестящими глазами смотрела на меня. А я… Я утратил ощущения пространства и времени. Потом я услышал тихий голос. Свой голос: