В. И. Боярский
Семь месяцев бесконечности
16 августа, среда, двадцать первый день. Сегодня мы прошли на расстоянии около 3 километров к востоку от острова Франсиса. Гигантская скала, возвышающаяся над ледником на 500 метров, действительно напоминала остров своей оторванностью от окружающих ее далеким полукольцом гор. Характерное положение этого острова позволило нам проверить правильность нашего место-определения. Наше положение на 67,5° ю. ш. и 64,2° з. д. хорошо согласовывалось с положением острова Франсиса, определенным по карте. Весь день продолжали движение по рыхлому снегу толщиной до 40 сантиметров, поэтому прошли только 19 километров.
17 августа, четверг, двадцать второй день. Сегодня утром рекордно низкая температура (минус 42 градуса), но безветрие. Утром в 6 часов я выскочил из палатки принять снежный душ и буквально застыл на месте: так великолепна и величественна была открывшаяся передо мной картина зимнего утра. Серебристый холодный свет полной луны освещал наш пробуждающийся лагерь и темные, хорошо различимые на белом снегу даже в утреннем полумраке силуэты плотно свернувшихся в клубочек собак. Луна казалась настолько огромной, что отчетливо были заметны оспины кратеров на ее пожелтевшем одутловатом лице. Остров Франсиса белел своей снежной шапкой на фоне фиолетового, начинавшего светлеть неба. Примерно в то время, как Франсис еще только начинал белеть, мои босые ноги, стоящие на снегу, уже давно стали белыми, так что пришлось нырнуть в палатку и отогревать их на чайнике. В течение дня температура не повысилась, продолжали идти по рыхлому снегу, от собак валил пар и подгоняемый едва ощутимым ветерком стелился над поверхностью ледника легким серебристым туманом. Прошли за день все те же 19 километров, горы становились все ближе.
18 августа, пятница, двадцать третий день. Температура продолжала оставаться низкой (утром минус 39 градусов), глубокий снег, собаки Джефа, бессменно шедшие впереди, устали. Поменяли упряжки, и вперед ушла упряжка Кейзо.
Оказалось, и мужчины кое-чего стоят в нашей трудной, беспорядочной жизни. Весь день лидировал Кутаан, вожак Кейзо, и на удивление правильно исполнял команды. На удивление потому, что Кутаан и внешним своим видом, и повадками никак не походил на сообразительную собаку. Его в общем-то неплохой экстерьер портили тускловатые, маловыразительные, узко посаженные глаза. Он одинаково равнодушно реагировал на похвалы и ругательства в свой адрес, и поэтому не пользовался особой любовью ни у кого из нас, за исключением, может быть, только Кейзо. Но сегодня он был молодцом и четко выполнял команды Кейзо, к немалому, как мне кажется, удивлению последнего. Координаты: 67,8° ю. ш., 64,6° з д.
19 августа, суббота, двадцать четвертый день. Сегодня температура немного повысилась, весь день около минус 25 градусов, но снег стал еще более рыхлым. Накануне вечером после остановки Дахо вырыл шурф и оценил толщину свежего зимнего снега: она оказалась очень большой – около метра. Чтобы как-то облегчить движение собакам, я, Дахо и Жан-Луи вышли вперед и начали уплотнять снег лыжами перед первой упряжкой. В результате до 14 часов прошли 16 километров, но опять скатившийся внезапно с гор ветер нас остановил. Скорость ветра в порывах свыше 25 метров в секунду. Разбили лагерь и при этом чуть было не потеряли палатку. Порыв ветра вырвал из наших рук закрепленный только на двух колышках внутренний чехол и, кувыркая его по снегу, покатил все в ту же сторону злополучного моря Уэдделла. Мы с Уиллом и подоспевший на помощь Джеф, как три тигра, бросились на нее и прижали к снегу. Не давая палатке опомниться, мы накрыли ее чехлом, быстро – работая в три лопаты – присыпали ее снегом и только после этого перевели дух. Естественно, не успели мы поставить лагерь, ветер стал стихать (мой анемометр показал лишь 14–20 метров в секунду), но весьма недвусмысленная облачность с запада и резкое (до минус 15 градусов) повышение температуры убедили нас в правильности принятого решения. Сегодня в связи с ранней остановкой в нашей палатке был пир и банный день. Уилл приготовил на ужин фирменное блюдо «бефсти-герофф». Он отварил мясо, затем, разрывая его руками, отделил его от хрящей – хрящи для Горди (самый крупный наш пес, которого Уилл привечал более всего), затем разорвал мясо опять-таки руками на мелкие куски и загрузил в бульон, добавил туда же пару пакетов растворимого супа, грамм сто двадцать масла, грамм двести сыра и, естественно, перец и специи, В результате получилось некое «сусло» темно-коричневого цвета, кишащее калориями и прочими неожиданностями. Это сусло добавили в отваренный ранее рис, после чего блюдо было готово. Как шеф-повар Уилл занимался раздачей, постоянно норовя подложить мне побольше и не стараясь хоть как-то разнообразить аргументацию своих противоправных действий. Еще со времен Гренландии я каждый день слышу однообразное, но всякий раз звучащее по-разному: «Тебе надо, ты у нас растущий парень!» Против этого трудно, да и не надо возражать. Банная процедура Уилла также достойна упоминания. Он включал примус «погромче», раздевался донага и садился в позе «лотос» на спальный мешок. Извлекая откуда-то из своих многочисленных сумочек тряпицу подозрительно неопределенного цвета, он окунал ее в свою универсальную эмалированную кружку, купленную по случаю в Москве, и, жмурясь от блаженства, начинал протирать тело. Процесс завершался бритьем и сменой белья. Уилл становился неузнаваем. Такая баня бывала раз в две – две с половиной недели. День был закончен, до третьего склада с продовольствием оставалось 10 километров.
20 августа, воскресенье, двадцать пятый день. Исторический день: мы свернули в горы, пройдя около 360 километров по леднику Ларсена. Этот начальный участок маршрута был относительно спокойным как в смысле погоды, так и в смысле поверхности, и он вселил в нас определенный оптимизм и веру в осуществимость всего задуманного нами Великого маршрута.
Третий склад с продовольствием находился за нунатаками Три Слайс, что в переводе означает Три Ломтя, и действительно эта скала, видневшаяся впереди и слева от нас, при определенном ракурсе напоминала три лежащих рядом на белой скатерти ледника куска черного хлеба. С северо-восточного склона ее сползал голубой язык висячего ледника.
По мере приближения к горам рельеф поверхности изменялся: рыхлый снег уступал место более плотному и «ледниковые волны», более пологие и длинные на леднике, становились, как это обычно и бывает около берега, круче и короче. Поэтому идущие впереди меня упряжки то и дело скрывались из вида, и, только взобравшись на очередной гребень, я мог оценить крутизну и протяженность следующего спуска и решить, надо ли притормаживать собак или можно дать им полную волю. И вот тут, когда мы уже выбрались на относительно ровную поверхность в непосредственной близости от нунатаков, мы получили первое, но чрезвычайно серьезное предупреждение этой таинственной, внушающей одновременно какое-то смутное чувство тревоги и совершенно ясное чувство восхищения горной страны, в которую мы вступали. Упряжка Джефа, шедшая впереди метрах в ста перед остальными, внезапно остановилась. Я не придал значения этой остановке – они часто случались у нас по разным причинам и прежде – до тех пор, пока не увидел, что Джеф выбежал нам навстречу и делает знак всем остановиться. Этот знак – скрещенные над головой лыжные палки – был понятен всем без исключения. Я остановил свою упряжку, застопорил ее якорем и подъехал поближе посмотреть в чем же дело. То, что я увидел, подтвердило мои опасения – в упряжке Джефа не хватало трех собак. На их месте зияла черная дыра, в которой скрывались оранжевые, особенно яркие на фоне снега веревки. Судя по их натянутости, собаки должны были быть на весу, однако ни визга, ни стона, ни лая слышно не было. Оставшиеся на поверхности собаки тоже молчали. Эта тишина, а также бесшумно скользящие с вершин совсем уже близких гор, как бы крадущиеся к нам грязно-белые облака производили совершенно жуткое впечатление. На мгновение мы просто оцепенели. Первым пришел в себя Джеф – он принялся быстро разматывать специально приготовленную для спасательных операций в трещинах длинную альпинистскую веревку, висевшую на стойке его нарт, укладывая ее на снег большими кольцами. Жан-Луи, наиболее опытный из нас альпинист, бросился ему помогать. Мы с Кейзо, стоя на лыжах, придерживали находящихся в непосредственной близости от трещины и прямо на ней собак Джефа. Дахо держал нарты, Уилл – фотоаппарат. Разматывая веревку, Джеф рассказывал, что как раз в тот момент, когда он только подумал о том, чтобы выйти вперед разведывать дорогу, так как заметил слева и справа по курсу характерные для снежных мостов понижения рельефа, три собаки (две шедшие за Тьюли – Спиннер и Джоки – и Пап, левая собака из следующей пары) исчезли в трещине; Тьюли же, бегущая впереди на более длинной веревке, каким-то чудом трещину проскочила. Привязав веревку к нартам и обвязав себя ею за пояс, Жан-Луи подошел к трещине и лег на живот рядом с обвалившимся краем, свесив голову в провал. Уже в следующее мгновение он крикнул нам: «О'кэй! Кажется, все в порядке. Я вижу всех трех собак – две висят в постромках в двух метрах подо мной, а одна упала вниз, но, к счастью, неглубоко – прямо на снежный карниз, находящийся на глубине метров семи – десяти!» Джеф подполз к Жану-Луи, и они вдвоем одну за другой извлекли тех двух собак, которые имели счастье остаться в постромках. Это были Пап и Джоки. Появление на поверхности этих чудом избежавших гибели собак не вызвало никаких особенных эмоций у их четвероногих собратьев, поскольку ни они, ни сами спасенные просто не поняли, что собственно произошло и что могло произойти, вывались они из постромок и окажись этот спасательный снежный карниз всего в метре правее или левее.
Начались спасательные операции по извлечению Спиннера, черневшего спиной в темно-голубом полумраке трещины. Жан-Луи спустился вниз, затем мы подали ему веревку с привязанными к ней постромками Спиннера. Жан-Луи не без труда, полувися в тесноте трещины, надел постромки на собаку. Нам сверху было слышно, как он беседует со Спиннером, убеждая его не волноваться. Наконец он крикнул нам: «О'кэй! Можно тащить». Мы начали дружно вытаскивать веревку, а Жан-Луи, поднимаясь следом, страховал собаку снизу. Наконец-то – ура! – над кромкой трещины появилась голова Спиннера, и вскоре уже сам он весь оказался на поверхности. Как ни в чем не бывало он с наслаждением отряхнулся, вибрируя всем – от кончиков ушей до кончика хвоста – телом и медленно отошел от трещины, всем своим независимым видом как бы говоря: «Эка невидаль, трещины, ничего страшного. Подумаешь, упал. Иной раз здесь на поверхности больше достается!» У Спиннера вот уже около года не прекращалось вооруженное противостояние со Стигером, очевидно, несправедливо наказавшим его во время тренировок на ранчо еще перед Гренландией. С тех пор Спиннер неизменно облаивал Уилла каждый раз, когда тот проходил мимо, и, несмотря на многократные попытки Уилла с помощью разного рода подачек вновь снискать его расположение, пес не унимался. Именно такого рода несправедливости собачьей жизни и имел, наверное, в виду Спиннер, сравнивая их с моральным и физическим уроном, нанесенным ему падением в трещину.
С помощью лыжных палок прощупали поверхность, определяя направление трещины, после чего приняли решение объехать ее справа от провала в наиболее узком месте – здесь уже от собак требовалась максимальная прыть. Одна за другой все упряжки благополучно миновали опасный участок. Джеф вышел вперед на лыжах, чтобы пощупать дорогу и выбрать участок для стоянки поближе к тому месту, где он оставил склад с продовольствием, когда в январе прилетал сюда на «Твин оттере». За весь день прошли 19 километров и остановились в точке с координатами: 68,05° ю. ш., 65,01° з.д.
21 августа, понедельник, двадцать шестой день. Накануне вечером, когда мы ставили лагерь, Джеф и Жан-Луи предприняли попытку отыскать склад. У Джефа были с собой сделанные в январе фотографии, на которых было видно положение склада относительно нунатаков Три Слайс. Эти нунатаки, три вершины которых отчетливо прорисовывались километрах в трех позади, были нашим единственным ориентиром для поисков склада. От них в юго-западном направлении тянулся гигантский пологий снежный гребень, как бы связывающий эти одиноко стоящие скалы с горными массивами полуострова Йерг. Дойдя вместе до подножия этого гребня, Джеф и Жан-Луи разделились и пошли в противоположные стороны. В наступающих сумерках нам были достаточно отчетливо видны их маленькие на фоне снежного гребня фигурки, периодически останавливающиеся, чтобы получше осмотреться. Быстро темнело, продолжать поиски было бессмысленно, и ребята вернулись в лагерь.
Сегодняшний день принес потепление до минус 20 градусов и пургу. С утра видимость менее 50 метров, ветер около 25 метров в секунду, так что поиски невозможны. Сидели в палатках. Я сочинял поздравительные стихи Уиллу на предстоящий 27 августа полукруглый юбилей: ему исполнялось 45 лет. Необычность этого в общем-то привычного для меня занятия заключалась в том, что сочинять надо было на английском языке. Буквально каждая строчка приводила к противоречию между ее содержанием и способом выражения этого содержания, ограниченным крайне скудным словарным запасом. В этой постоянной борьбе на удивление быстро рождались все новые и новые строки. Примус был выключен, поскольку из-за не слишком тщательной установки палатки накануне между наружным и внутренним чехлами на потолке набилось много снега и при работающем примусе теплый воздух и поднимаемые им вверх испарения конденсировались на холодном потолке и падали вниз редкими, но крупными каплями, причем почему-то именно на страницы моей поэтической тетради, в результате чего и без того туманный смысл моих «аглицких» стихов становился еще более расплывчатым. Уилл рисовал эскизы дома-обсерватории, который он задумал построить у себя на ранчо. Судя по его наброскам, это должно было быть нечто грандиозное о пяти этажах, с огромным куполом, большими причудливой формы окнами, одно из которых – овальной формы – он и вычерчивал сейчас, позаимствовав для этой цели у меня иголку с нитками. Воткнув две иголки в точки предполагаемых фокусов овала и накинув на обе иглы связанную кольцом нитку, он чрезвычайно изящно простой шариковой ручкой, прикрепленной к кольцу, вычерчивал эллипс. Ай да Уилл! Ай да погонщик собак! Да это же крупнейший геометр среди нас! Заметив, какой эффект произвело на меня его нехитрое приспособление, Уилл остался очень доволен.
К полудню ветер немного стих – настолько, что мы смогли собраться вместе в палатке Жана-Луи и обсудить создавшуюся ситуацию.
Приняли решение продолжить поиски склада, как только позволит видимость, и, если они и сегодня закончатся безрезультатно, в чем уже практически никто за исключением меня и Жана-Луи не сомневался, прекратить поиски и продолжить движение. При подготовке экспедиции мы проигрывали такой вариант с потерей склада, поэтому сейчас на нартах у нас имелся десятидневный запас продовольствия, корма для собак и горючего. Следующий самолет должен был доставить к нам киногруппу через три-четыре дня, и мы могли попросить подвезти нам немного продовольствия на случай, если и следующий склад не будет найден. Джеф предложил немного сократить маршрут. Он показал на карте, как можно попасть в залив Мобил-Ойл, не огибая полуостров Йерг с северо-востока, как мы первоначально планировали, а пройдя напрямик через два перевала, что даст возможность сэкономить время и сократить маршрут на 30 километров. Сомнения в том, что мы отыщем склад, были вызваны не только неудачными поисками накануне и плохой погодой сейчас, но и тем, что ночью мы все отчетливо слышали, как «дышит» ледник.
Сухие щелчки, а иногда и просто «выстрелы» трещин свидетельствовали о том, что ледник в этом районе очень подвижен и что, возможно, наш склад за прошедшие семь месяцев сместился значительно в сторону от того места, где был установлен. Мы рассматривали версию о том, что его могло занести снегом, однако это было маловероятно. Трудно было предположить, что за это время могло выпасть более 3,5 метров снега. Поэтому решили искать в основном ниже «по течению» ледника. Однако погода позволила нам приступить к поискам только к вечеру, когда видимость улучшилась до одного километра. На поиски отправились мы с Джефом. Я пошел в сторону нунатаков, считая, что лагерь находится дальше «по течению» от склада, а Джеф, придерживавшийся противоположной точки зрения, пошел вниз «по течению» от лагеря. Дул довольно сильный ветер, который поднял снежную пыль, скользящую вдоль поверхности гибкими, лавирующими между застругов ручейками. Иногда во время особенно резких порывов эти ручейки сливались в огромный летящий вдоль поверхности и скрывающий ее сплошной поток; белая плотная пелена его временами заслоняла и Джефа, и казавшиеся очень далекими палатки лагеря. Над всей этой мелкой снежной суетой невозмутимо и непоколебимо возвышались темные скалы нунатаков, придававшие мне всякий раз при взгляде на них уверенность в том, что даже если я и не найду склада, то дорогу обратно в лагерь уж найду наверняка. Поискав в своем районе и не найдя ничего похожего на склад или вероятное место его захоронения, я скатился с попутным ветром поближе к Джефу и продолжал поиски там, но, увы, безрезультатно. Наступающая темнота прервала наше занятие, и мы вместе вернулись в лагерь. Объяснять ничего не пришлось – и так все было ясно. Жан-Луи вышел на связь и сообщил Крике и Джону о нашем решении идти дальше. Мы попросили Джона загрузить в самолет корм для собак и запасные нарты для нас с Уиллом.
22 августа, вторник, двадцать седьмой день. С утра снег, белая мгла, минус 27 градусов, гор не видно, вокруг сплошное молоко, однако решили выходить. Нарты, которые успело полностью занести за вчерашний день, пришлось долго раскапывать. На месте лагеря остались огромные снежные бугры – надувы за нартами и палатками. Движение началось с того, что нарты Уилла, наехав на один из таких снежных бугров, перевернулись и вся поклажа рассыпалась, так что пришлось все перепаковывать заново. Тем временем Джеф и Кейзо на своих упряжках ушли вперед и растворились в белой пелене падающего снега. След их был виден хорошо, поэтому собаки Уилла, ведомые опытным Сэмом, уверенно по нему шли. Поверхность была идеальной для скольжения: вчера во время пурги из-за сильного ветра снег не задерживался на открытых участках, а сегодня, когда ветер ему не мешал, снег аккуратно покрыл твердую поверхность ледника тонким белым пушистым ковриком, скользить по которому было легко и приятно. После неудачных поисков склада с продовольствием нарты наши стали заметно легче и не доставляли особых забот отдохнувшим за сутки собакам. По их настроению было видно, что сегодняшний день им в радость. Мы шли, прижимаясь к северным склонам гор полуострова Йерг, в глубь ледникового залива Трейл. О существовании гор слева от нас можно было только догадываться по едва угадываемым в белой мгле расплывчатым силуэтам, причем абсолютно ничего не говорило о том, что и справа от нас тоже есть горы. Часа через два снегопад прекратился и окружающий нас пейзаж стал преображаться прямо на глазах. Сначала проявились как будто светящиеся изнутри голубые сколы висячих ледников слева от нашего курса, затем постепенно стали проявляться и поддерживающие эти ледники горы. Казалось, что мы ехали вдоль края огромного сказочного пирога, щедро политого густым тягучим голубоватым кремом, присыпанным сахарной пудрой. Было похоже, будто какой-то сказочный великан, не дождавшись, пока весь пирог пропитается, в нетерпении кусок за куском отламывал его с края и крем медленно стекал по краям свежих разломов. На обед остановились прямо перед подъемом на перевал, зажатый между двумя очень крутыми горными склонами, на которых каким-то чудом держались растрескавшиеся языки ледников. Седловина перевала напоминала вершину застывшего водопада, низвергавшегося мощным широким потоком прямо на нас. За вершиной кроме неба ничего не просматривалось, поэтому мы сделали вывод, что это и был тот самый перевал Стаб, который мы отыскали на карте и который был нам нужен. По обеим сторонам этого потока снизу отчетливо виднелись огромные голубые трещины, поэтому мы решили подниматься посередине.
Подъем оказался круче, чем можно было бы предположить издали, и собаки, несмотря на помощь с нашей стороны, быстро выдыхались, так что лыжи пришлось снять, чтобы было удобнее подталкивать нарты. Особенно трудно приходилось на многочисленных скрытых под глубоким снегом террасах, когда мои небольшие нарты становились чуть ли не на дыбы. Подталкивая нарты плечом и одновременно приободряя собак энергичным «Oп! Oп! Oп!», я вслед за моими друзьями преодолевал уступ за уступом, пока вдруг на одном из них не почувствовал, как нарты вместо того, чтобы медленно ползти вверх, тяжело навалились на меня, так что я, попятившись, стал терять завоеванные прежде с таким трудом позиции. Когда я, не отрывая рук от нарт, поднял голову, то увидел удалявшуюся от меня вверх по склону красивой и резвой иноходью свою упряжку из пяти собак с Тимом во главе. Кусок разорванной оранжевой веревки безвольно волочился следом. Обернувшийся на мои крики Кейзо, сразу оценив ситуацию, побежал наперехват, проваливаясь в глубоком снегу. Увидевший это Томми попытался потянуть всю упряжку влево, но, к счастью, остальные собаки в своем желании воссоединиться со своей родной упряжкой пересилили центробежные устремления Томми и продолжали бежать вверх по склону прямо в направлении Кейзо. Я подоспел как раз в тот момент, когда Кейзо, ухватив за ошейник Тима, остановил собак. Теперь главной задачей было вернуть их к нартам, что, естественно, никак не совпадало с их желанием. Пришлось, едва переведя дух после преодоленного на рысях подъема, начать долгие дипломатические переговоры с собаками, сопровождавшиеся плавным и медленным поворотом Тима в нужную сторону, то есть вниз по склону. Так, неторопливо – я, ведя Тима «на поводу», а Кейзо, держа Пэнду за постромки, – мы подвели собак к нартам. Завязав веревку вдвое и подцепив нарты, я продолжил подъем. На вершину перевала мы взобрались, когда солнце уже катилось по вершинам рельефно вырисовывавшихся на западе гор. Мы находились как раз на самой седловине перевала и не видели еще предстоящего нам назавтра спуска. Зато с этой высоты прекрасно просматривались гигантская подкова ледникового залива Трейд и ломаная ниточка наших следов, теряющаяся на горизонте. Был удивительно мягкий вечер – пожалуй, за всю экспедицию ни я, ни мои товарищи не смогли бы припомнить второго такого. Теплый, бело-розовый цвет снега на склонах гор, обращенных к заходящему солнцу, и холодный, безжизненный, темно-голубой и фиолетовый цвет его в ущельях гор и на теневой стороне, абсолютное безветрие и тишина, нарушаемая только нашими разговорами и ленивым переругиванием накормленных, устраивающихся на ночлег собак, совершенно ясное без единого облачка темнеющее небо и еще пока малозаметные, но начинающиеся разгораться звезды. В этот день мы прошли около 23 километров. Координаты: 68,2° ю. ш., 65,2° з. д.
23 августа, среда, двадцать восьмой день. За ночь немного похолодало и натянуло облачность. Буквально через полчаса после выхода мы подъехали к спуску, уходящему вниз тремя большими крутыми террасами. Далеко под нами расстилалась натянутая тугим белым полотном поверхность ледникового залива Солберг. Имея за плечами печальный опыт спуска без тормозов (о чем нам все время напоминал убогий вид наших маленьких нарт), мы на этот раз более серьезно подготовились к нему. Подрыв в нескольких местах снег под полозьями нарт, мы обвязали их веревками, пропустив их в несколько оборотов под скользящей поверхностью каждого полоза. Кроме того, я оставил тянуть нарты только трех собак: Брауни, Томми и Тима. Пэнда и Баффи должны были бежать рядом, привязанные только за ошейники. Сам я привязался длинной веревкой позади нарт, уготовив себе роль динамического тормоза. Уилл предпринял те же меры предосторожности за исключением последней – он решил спуститься, сидя верхом на нартах.
Первыми пошли Джеф и Дахо на своих снабженных тормозом нартах. Мы сверху видели, как они, с трудом преодолевая трение веревок и толкая нарты, прошли плоскую часть террасы, затем движение ускорилось, и ребята скрылись из глаз. Это послужило сигналом для следующей упряжки. Стартовали Кейзо и Жан-Луи. Было видно, что им труднее дается плоская часть террасы – их нарты тяжелее, чем у Джефа, да и веревок осторожный Кейзо накрутил побольше. Но так или иначе и они скрылись за гребнем первой террасы. В это же время мы с Уиллом уже увидели далеко внизу упряжку Джефа и Дахо, преодолевающую плоскую часть второй террасы. Пришла пора стартовать и нам. Легкие нарты Уилла начали неумолимое скольжение к краю спуска. Толкать нарты Уиллу не пришлось: он восседал на них верхом, по своему обыкновению покрикивая на собак. Через какое-то мгновение и он скрылся из вида. «У этого экипажа самое резвое начало», – отметил бы, наблюдая за стартом Уилла, комментатор, ведущий репортаж с соревнований по бобслею. Последним стартовал я. Скольжение, хотя и значительно замедленное веревками, оставалось достаточно хорошим, и скоро я перешел с рысцы на бег, а когда мы въехали на главный спуск, бег сменился гигантским слаломом. Мне казалось, что я бегу по склону огромными скачками, подобно волку, преследующему зайца в фильме «Ну, погоди!». Понимая, что это бесполезно, тем не менее закричал собакам, придав голосу угрожающие хриплые, как у Высоцкого, интонации: «Чуть помедленнее, Томми, чуть помедленнее!» Но куда там! Собаки стелились по снегу в бешеном аллюре, сердце выпрыгивало из груди, во рту пересохло, дыхание пропало, единственное, о чем я успел подумать, пролетая в перерывах между толчками о землю метров пять-шесть по воздуху, так это о том, чтобы натруженные ноги мои, обутые в маклаки, не попали бы с размаху в какую-нибудь скрытую снегом трещину и не остались бы там навечно. Я благополучно миновал две террасы. Немного переведя дух на их плоских ступенях, я увидел, как на спуске с третьей сошел с дистанции Уилл, до этого чудом державшийся в седле и явно шедший на лучший результат дня. Его нарты, наехав на огромной скорости на какой-то бугорок, перевернулись и сбросили Уилла в снег. Проехав по инерции еще несколько метров, упряжка остановилась. Уилл, вынырнув из снега, подбежал к нартам и перевернул их. Несмотря на разделяющее нас расстояние, кажется, было даже слышно, как он ругается. Полоз! Опять полоз подломился. Я спустился следом и успокоил Уилла тем, что еще один день мы, наверное, протянем, а там уже должен подлететь самолет, который привезет новые нарты.
Перетянув веревки на нартах Уилла и подкрепившись, продолжили путь по относительно ровной поверхности ледникового залива Солберг. До подножья перевала под названием Вильсон нам по прямой через залив было около 16 километров. Облачно и тихо, погода нам благоприятствовала, поэтому залив пересекли за 3,5 часа. Но только мы подошли к его южному берегу, как внезапно сорвался резкий холодный встречный ветер, погода начала меняться прямо на глазах. Пришлось надеть маски. Поднялись на перевал по крутому снежнику. Огромная скала закрыла нас от ветра, и поэтому здесь стало чуть легче. Опять пришлось подталкивать нарты, и мы довольно быстро согрелись. Интересно, если такой крутой подъем, то каков же будет спуск?! К вечеру нам удалось практически достичь вершины перевала и разбить лагерь в точке с координатами 68,4° ю. ш., 65,3° з. д. Завтра должен был быть самолет. На связи договорились, что он встретит нас часов в одиннадцать утра по ту сторону перевала на ледниковом заливе Мобил Ойл. Джеф вечером предупредил, что это будет самый трещиноватый район на всем маршруте – он много путешествовал здесь ранее, когда работал на полуострове в составе Британской антарктической службы.
24 августа, четверг, двадцать девятый день. К предстоящему спуску готовились торжественно, особенно Уилл, понимавший, что еще один кульбит его нарты не выдержат. Утро выдалось для меня тревожным. Под влиянием то ли вчерашнего страшного рассказа Джефа, то ли неудачно сваренной овсянки, но не успел я выйти из палатки в полном обмундировании, как вдруг почувствовал некий дискомфорт в желудке. В результате пришлось нарушать всю сложную систему ремней и подтяжек, опоясывавших мой тоскующий организм, отчего я немного задержался с началом упаковки собственных нарт. И только то обстоятельство, что мои товарищи в это утро особенно тщательно «пеленали» веревками полозья нарт перед спуском, а полозья моих нарт были вдвое короче, позволило мне не только наверстать упущенное, но и приготовиться к спуску немного раньше других. Как и в предыдущий раз, начинал Джеф. Мы же сверху могли по скорости его спуска оценить достаточность принятых нами мер. Начало было медленным. Нарты глубоко оседали в рыхлом снегу, веревки на полозьях делали свое дело, и приходилось все время подталкивать нарты. Наш растянувшийся по склону караван медленно спускался с перевала, и только, когда мы ясно увидели подножие нашего спуска, стало ясно, что на этот раз перевал спасовал перед нашими приготовлениями и готов выпустить нас без особых проблем. Тормоза были ликвидированы, и вскоре все упряжки собрались вместе на небольшой ровной площадке, за которой начинался изобилующий, по словам Джефа, трещинами ледниковый залив Мобил Ойл.
Увы, прогнозы Джефа сбылись даже раньше, чем мы ожидали. Не успели мы пройти и двухсот метров по бугристой поверхности залива, как шедший во главе лидирующей упряжки Джефа в одной паре с Тьюли Хак провалился в трещину. Движение застопорилось. Не очень доверяя вечно рвущемуся вперед Пэнде, я установил ледяной якорь и надежно привязал свою упряжку. Джеф отвел своих собак от зияющего провала трещины и готовился к спуску в нее. Сейчас в наших действиях было уже меньше суеты и нервозности, чем в первый раз, несмотря на то что ситуация была даже более серьезной: Хак упал на глубину свыше 15 метров, но, к счастью, опять на мягкий снежный карниз. Нам сверху было видно, как он лежит там на брюхе и, кажется, даже вертит головой. Метрах в семи от края мы забили два крюка и закрепили на них две веревки. Одной обвязался Джеф, другая предназначалась для Хака. Джеф, захватив с собой постромки Хака и фотоаппарат, спустился в трещину. Жан-Луи страховал Джефа, а мы с Кейзо приготовились тащить Хака. Дахо страховал крючья, на которых держались обе веревки. Уилл в буквальном смысле завис над трещиной в ожидании кадра. Мы потихоньку травили веревку. Та, розовой яркой змеей скользя по ледорубу, закрепленному на краю трещины, постепенно исчезала в ней. Наконец веревка ослабла – Джеф достиг карниза. Глубина «залегания» Хака оказалась 21 метр. Бедняга Хак, как только ты не расшибся, упав с такой высоты?! Джеф общупал его и прокричал нам, что, кажется, все в порядке. Я с особым нетерпением ждал его появления на поверхности. Из всех собак Джефовской упряжки Хак был особенно мне близок. Мое левое предплечье, наверное, до конца дней моих будет хранить четкие отпечатки его клыков. Ведь именно Хак набросился на меня с весьма недвусмысленными намерениями, когда в Гренландии я имел неосторожность попасть под упряжку. Но теперь раны затянулись, да и Хак, надеюсь, позабыл ту жестокую порку, которую устроил ему Джеф за его каннибальские наклонности. Сейчас мы с ним снова были «в одной упряжке», и поэтому, получив команду от Джефа, мы вместе с Кейзо осторожно, но в то же время настойчиво начали вытаскивать его из трещины. Джеф поднимался следом. И вот оба они – Хак немного впереди – появились на поверхности. Затвор Уилловского фотоаппарата работал безостановочно. Фотографии получились настолько качественными, что ввели в заблуждение искушенных в своем деле журналистов из «Пари матч». Немногим более месяца спустя мы получили на маршруте номер журнала, на развороте которого была помещена фотография Джефа, извлекающего Хака из трещины. Фотография была подписана так: «Англичанин Джеф Сомерс помогает своей любимой собаке Тьюли выбраться из трещины». Вот что значит пленка «Кодак» – на ней даже взъерошенный, испуганный после падения в трещину Хак выглядит, как красавица Тьюли. (Я не говорю о том, что если бы уважаемые «париматчевцы» выкроили бы минутку, чтобы взглянуть на фото, прежде чем давать под ним подпись, то могли бы заметить по крайней мере один существенный признак, позволяющий нам в повседневной жизни уверенно отличать Хака от Тьюли.) Однако простим им это – главное, что фотография полностью передала динамику и напряжение момента. Продолжили движение, приняв дополнительные меры предосторожности. Вперед выдвинулся Жан-Луи, следом за ним в одной связке шел Уилл со своей упряжкой. Джеф и Дахо, собаки которых получили максимальный психологический урон, переместились на предпоследнюю позицию и заняли место передо мной. Только мы начали движение, как услышали знакомый вибрирующий звук и из-за оставленного нами с боями перевала выпорхнула красно-белая стрекоза «Твин оттера». Самолет покружил над нами, пытаясь, по-видимому, подыскать место для посадки поближе. Генри сообщил по радио, что вокруг нас сплошные трещины, посадка невозможна, поэтому он поищет другое место. И еще, поскольку погода на Кинг-Джордже портится, он долго ждать не сможет, только высадит ребят из киногруппы и улетит. Минут через десять мы увидели, как «Твин оттер» сел километрах в трех впереди по курсу, но эти три километра надо было еще пройти – трещины, трещины и еще раз трещины окружали нас со всех сторон. Широкие и узкие, открытые и закрытые мостами, которые легко пробивались лыжной палкой. Я шел последним, и поэтому мне были особенно хорошо видны оставленные собачьими лапами голубые дырки в белых мостах, а иногда и целые пролеты, рухнувшие вниз. Такие участки мы старались обходить стороной, но тем не менее и мои легкие маленькие нарты не избежали знакомства с навязчивым гостеприимством трещин. Когда я уже практически прошел очередной мост, мои нарты внезапно осели, провалив кусок моста у края достаточно широкой трещины. Собаки на мгновение остановились, и нарты начали сползать назад. Я заорал на собак и вовремя – им удалось в дружном порыве вытащить нарты на твердую поверхность. Спустя еще некоторое время провалились сразу Сэм, Егер и Хэнк из идущей впереди упряжки Уилла. Это были опытные собаки, побывавшие с ним во многих экспедициях, в том числе и к Северному полюсу. К счастью, ни одна из них не вывалилась из постромок, но, как рассказал потом Уилл, поведение Егера в трещине было очень необычным. Если Сэм и Хэнк, как, впрочем, и все провалившиеся до этого собаки Джефа, упав в трещину, продолжали пассивно и безучастно висеть в постромках, то Егер начал бороться за жизнь. Упираясь лапами в стенки трещины, он пытался приподняться и выбраться из нее! Возможно, что его усилия были бы как-то вознаграждены, если бы не тяжелый груз двух висящих под ним в немом оцепенении собратьев. Мы двигались, правда, медленно, но двигались к виднеющемуся впереди красному «парусу» высокого хвоста «Твин оттера». Однако нам так и не пришлось встретиться с Генри. Погода подгоняла его, и мы увидели, как сначала медленно, а затем все быстрее красный парус заскользил вдоль белой поверхности ледника, разгоняя невидимый нами самолет, скрылся в снежной пыли и вновь появился уже в воздухе на фоне далеких заснеженных гор. Самолет, описав дугу, набрал высоту и, помахав нам на прощание крыльями, ушел на север.
