Уэсли Чу
Воин пяти Поднебесных: Судьба
– Не обращай внимания на нашу бедность, Просто Гиро.
Улыбка Лао обезоруживала. Цзянь постепенно успокоился.
– Скоро здесь будет святилище, предназначенное для того, чтобы разжечь заново пламя веры. Остальные святыни прибудут следующим караваном.
Цзянь удивился тому, что культ Тяньди еще существовал. Он думал, что вера развеялась после его исчезновения. С одной стороны, он бы порадовался, перестав быть разыскиваемым беглецом, а с другой – Цзяню втайне нравилось считаться важной фигурой. Любопытство окончательно пересилило осторожность.
– Простите, но я ничего не понимаю. Я думал, что пророчество разрушено. Зачем же нужно святилище?
Молодой монах просветлел. Он, видимо, долго ждал этого вопроса.
– Нет, друг мой! Пророчество – живая вещь. События на земле – лишь легкая рябь, колеблющая небесную мозаику. Человеческие поступки, ошибочные или неверно направленные, не могут изменить волю неба, как не могут изменить течение бурной реки.
Цзянь знал, что это неправда: Цофи рассказывала, как у нее на родине, в Санбе, повернули реку, чтобы обуздать ее силу. Однако он промолчал. Меньше всего юноше хотелось, чтобы один из верующих разгадал, кто он такой. Но все-таки он не удержался от вопроса:
– Что значит «живое»? Разве пророчество изменилось?
– Нет, нет, – поспешно ответил монах. – Пророчество незыблемо. Меняется лишь наше толкование. Наши благородные настоятели получили новое откровение, касающееся воли небес.
Очевидно, в пророчество внесли поправки.
– И что оно гласит теперь?
– Если ты не торопишься, я объясню, – монах отложил метлу и поманил Цзяня за маленький столик в дальнем углу. – Позволь мне поделиться с тобой нашей мудростью. Скажи, доводилось ли тебе гулять при свете звезд?
Цзянь помедлил. Голос Тайши в голове приказывал ему убираться. И голос Цофи. И его собственный голос. Однако он шагнул глубже в лавку… то есть храм.
– Я знаю все учение Тяньди, – сказал он. – Ну… более или менее. Я, конечно, не ученый, как вы.
– Превосходно, – Лао, казалось, был искренне рад. – Значит, не придется долго объяснять. Как ты, вероятно, знаешь, несколько лет назад произошли печальные события, которые повлияли на культ Тяньди.
Цзянь старательно притворялся непонимающим.
– Когда стало известно о смерти Вечного Хана Катуа, а губитель народов Чжун скрылся из Небесного дворца, в мире настал хаос.
«Губитель?» Тем не менее Цзянь кивнул.
– Поскольку многие полагали, что пророчество рухнуло, наши мудрые настоятели задумались и попытались взглянуть на мозаику внимательнее, чем раньше. И тогда им открылось, что все это было частью великого небесного замысла.
Еще один кивок.
– Настоятели вошли в Великий Покой Божественной Мысли и пятьсот дней общались с блаженными небесами, не принимая ни пищи, ни воды, пока на них не снизошло священное откровение. Тогда эти мудрые и святые люди объявили, что пророчество Тяньди живо, сильно и истинно. Это герой был слаб и зол. Он предал народы Чжун.
– Что? – испуганно спросил Цзянь.
Лао, приняв испуг за удивление, положил руку на плечо юноши.
– К сожалению, это правда, мой друг. Все мы, адепты Тяньди, были опечалены и потрясены. Как это могло статься? Почему Предреченный герой Тяньди повернулся спиной к своему народу и предал его? Верующие приуныли, как ты и сам, наверное, убедился.
Цзянь взглянул на дверь.
– Вы не ошиблись? Ведь герой должен спасти народы Чжун от Вечного Хана Катуа!
– Да, таково было изначальное толкование пророчества, – ответил монах с безграничным терпением. – Но недавнее откровение доказывает, что на самом деле он служил предвестием гибели Вечного Хана и нашей победы над дикими катуанскими ордами. Ошибка толкователей заключалась в приписываемой герою роли. В действительности он не герой, а злодей, павший пророк, и да послужит это предостережением всем, кто уклонился с пути Тяньди.
Цзянь застыл.
– Это возмутительно.
Лао по-прежнему гнул свое.
– Да, возмутительно, Гиро. Я тоже был потрясен и разгневан. Тем не менее мудрость настоятелей велика, и они провидели новый путь для верных. Теперь наш священный долг – отыскать преступника, дабы свершилось правосудие. Его поимка и казнь также послужат укреплению народов Чжун… – Монах сделал паузу для пущего эффекта. – Люди нуждаются в вере больше, чем когда-либо.
Цзянь перестал слушать. У него в голове не укладывалось, что он, Предреченный герой Тяньди, воин пяти Поднебесных, превратился в преступника, злодея и павшего пророка. Где же правда? Может быть, он с самого начала ошибался? Вся его жизнь была еще большей ложью?
– Я… – начал Цзянь и замолчал. – Мне пора. Меня ждет тетушка.
Лао немедленно сложил ладони и поклонился.
– Конечно. Я и так тебя надолго задержал. Да почиет на тебе благословение Тяньди.
И уже другим тоном, оставив поучения, добавил:
– Я чужой в этом поселке и буду рад новому другу.
– И я тоже, – искренне сказал Цзянь.
Ему невольно понравился этот молодой монах.
Повернувшись к двери, Цзянь заметил лист бумаги, прикрепленный к стене. Кровь немедленно бросилась ему в голову, кулаки сжались, вены на шее надулись так, что чуть не лопнули. Он ткнул пальцем и спросил:
– Что это?
Лао тут же оживился.
– Да, да, пожалуйста, возьми. Ты окажешь Тяньди большую услугу. Будь бдителен!
Цзянь не мог смотреть монаху в глаза. Он выскочил из храма и бросился к загонам. Руки у него так дрожали, что он боялся привлечь чье-нибудь внимание.
Кайю был там, где Цзянь его оставил; перегнувшись через загородку, он рассматривал многочисленных львят, которые ползали друг по другу.
Цзянь схватил мальчика за шиворот.
– Нам пора.
– Уже? Мы ведь только что приехали. Мастер Урван сказал, что поучит меня кормить…
Цзянь ткнул ему под нос бумагу и повторил:
– Нам пора. Сейчас же.
– О… – Кайю неохотно отлепился от ограды. – Сходи за Цофи, а я пригоню повозку.
Глава 11. Ночь игры
Тайши давно не оставалась дома одна. В отсутствие подопечных, которые наполняли дом неумолчной звонкой болтовней, последние два дня прошли так безмятежно. Тайши не помнила, когда в последний раз ей удавалось закрыть глаза и прислушаться к вечерней тишине. Вечно эти двое перекрикивались через двор, громко топали по скрипучему деревянному полу или весело вопили за стенкой.
Впрочем, Тайши не так уж возражала против веселых воплей. В храме вновь зазвучал смех. Старый дом, казалось, ожил, наполненный энергией юности. А главное, у Тайши появился источник дешевого труда. Она и не сознавала, как ей недоставало того и другого – смеха и дешевого труда, – пока у нее не поселились двое ребятишек. Конечно, их голоса частенько вынуждали Тайши вспоминать о прежней жизни и о семье, которой она лишилась. Невозможно было воскресить покойного Сансо, но все-таки она радовалась при мысли о том, что кому-то в этих стенах хорошо.
Тем не менее Тайши возликовала, получив дом в собственное распоряжение хотя бы на пару дней. Ей очень хотелось на некоторое время сбросить бремя наставничества. Первый день и большую часть второго она провела, нежась то в лохани с водой, то в постели, то в кресле рядом с жарко натопленным очагом. Она читала любовные романы, которые одолжила в чайном доме Найфунь. Тайши проглотила первые шесть томов и обнаружила, что впереди еще восемнадцать. Кто знал, что заниматься любовью можно столь разнообразно? Тайши явно потратила молодые годы даром.
Вторую ночь она провела со старыми друзьями.
Откинувшись на спинку кресла, Тайши положила ноги на стол и отхлебнула сливового вина.
– Ну, Сонь, не до утра же сидеть. Когда настала твоя очередь, я была еще молода и прекрасна.
Сонь еще несколько мгновений просидел неподвижно, прежде чем взять из своей кучки зеленую фишку и осторожно положить ее на игровую доску. Он бросил пригоршню бронзовых ляней туда, где лежали ставки, и внимательно взглянул на Тайши.
– Твоя красота выдерживает испытание временем, Линь Тайши.
Та разгрызла соленое дынное семечко и запустила шелухой в лоб Соню.
– Лучше быть красивой некогда, чем никогда.
Соа Сонь был известен как пропавший наследник стиля Немеркнущего Яркого Света семьи Пань рода Пань. Этот стиль некогда преобладал в южных провинциях, но затем впал в немилость и вышел из обихода – сразу вслед за тем, как Сонь по прозвищу Разбойный Повеса Пань взял в свои руки фамильное дело. В годы расцвета это был необыкновенно талантливый военный искусник, однако его умения и опыт меркли перед нежеланием трудиться. Юный Сонь предпочитал разбойничать, играть в кости и марать семейное имя.
Впрочем, теперь даже имя ему не принадлежало. Согласно семейной родословной книге, молодой и храбрый аристократ утонул, сражаясь с пиратами из шайки «Капля Росы», пытавшимися захватить водные пути княжества Син. На самом деле у Соня накопилось столько игроцких долгов, что Киты Пустыни – местные бандиты – грозили вырезать всю его семью и сжечь школы дотла. По приказу отца Сонь инсценировал собственную гибель и навсегда скрылся в Облачных Столпах. Это случилось более сорока лет назад.
Тайши и Сонь познакомились в юности, на охоте за одним и тем же диким вепрем в лесах Алланто. Как водится, почванившись друг перед другом, они убили кабана сообща и стали друзьями на всю жизнь.
Фаузан, сидевший слева от Соня, с улыбкой взял синюю фишку из кучки и положил перед собой. Этот красивый мужчина с короткими седеющими волосами, длинным прямоугольным подбородком и крючковатым носом славился везде, хотя вовсе не военным искусством. Большинство его почитателей даже и понятия не имели, что он был прекрасным воином.
Нуна Фаузана знали в игорных домах Просвещенных государств как легендарного Бога Игроков, Человека с Двенадцатью Пальцами, а иногда под менее лестным прозвищем Святого Шулера (хотя в лицо его так не называли). Во многих заведениях можно было увидеть изображение полуобнаженного Фаузана, покручивавшего свои нелепо длинные, как у сома, усы. Игроки терли нарисованный живот на счастье, входя в заведение, и еще раз, когда уходили, чтобы передать удачу следующим. Поэтому животы у статуй всегда были грязные, а картины и гобелены быстро протирались до дыр.
Еще Фаузан владел техникой Палец-Бич семьи Сонь рода Хо – стилем древним и загадочным, который служил залогом его успеха в азартных играх. Он, конечно, не был подлинным богом азартных игр и удачи, просто ловко жульничал. Именно из-за него они никогда не играли ни во что, где бы требовалось бросать кости или палочки. Палец-Бич завершил свой ход красивым жестом и протянул длинную изящную руку в сторону Тайши. Вопреки легенде, у Фаузана было всего десять пальцев. В то время как Сонь мучительно обдумывал каждое действие, Фаузан играл легко и бесшабашно; едва глядя на фишки, он бросал их на доску и снимал красивыми стремительными движениями. Он делал ход так быстро, что другие просто не успевали за ним следить, – конечно, именно этого он и добивался.
– Почему Каза сегодня к нам не присоединился? – спросил он, когда очередь перешла к Тайши.
– Ты же знаешь, какое у него настроение, когда он коптит рыбу и дичь. Он, как безумный, шепчет над тушами, смазывает их, натирает, поглаживает, чуть ли не поет им песни. – Тайши глотнула вина и принялась перебирать свои фиолетовые фишки; то, что она видела, ей не нравилось. – Это даже как-то пугает.
Фаузан подался вперед, словно желая поделиться секретом.
– Я слышал, перед убоем он колет животных иглами, чтобы они не тревожились, – тогда мясо будет нежнее.
Сонь чуть не подавился вином.
– Я видел, как он это делает. Он обращается с мертвой скотиной лучше, чем я с живыми людьми. Каза очень любит вкусное мясо.
– И ты плачешься, что ни женщины, ни ученики рядом с тобой не удерживаются, – со смехом сказала Тайши. – Сонь, ты хороший друг, но характер у тебя ужасный.
– Мы давно уже не собирались под твоей крышей, – произнес Фаузан. – Ты столько раз отменяла встречу, что мы уже чуть не предложили Бхазани занять твое место.
– Как ты смеешь думать, что эта вероломная рисовая пампушка может меня заменить? – огрызнулась Тайши. – Разве ее общество так же приятно, как мое?
– Приятное общество – это в том числе доступное общество, – ответил Фаузан.
Тайши неохотно согласилась с ним и придвинула еще одну флягу с вином.
Трое мастеров продолжали играть в «воробья», постукивая фишками по столу. Тайши знала Казу и Соня с юности, Фаузана – немногим меньше. Он поселился на противоположном склоне ее горы несколько лет назад. Эти четверо составляли лишь малую часть той компании военных искусников, которые называли Облачные Столпы своим домом.
– От меня снова ушел ученик, – пожаловался Сонь. – Сказал, что тоскует по дому и хочет жениться на девушке из своей деревни. Представляете? Он предпочел завести детей и унаследовать отцовскую сапожную мастерскую, вместо того чтобы стать отважным военным искусником. У нынешней молодежи кишка тонка.
– Неужели эти избалованные юнцы не понимают, что им выпала великая честь служить тебе верой и правдой? – поддакнула Тайши, стараясь говорить очень серьезно.
– Сколько он протянул? – спросил Фаузан. – Два цикла?
– Раньше молодежь была гораздо крепче, – буркнул Сонь. – Я уже слишком стар для того, чтобы начинать сызнова. Я так надеялся с помощью Люпая обойти братца и восстановить свое имя…
– Все и так знают, что ты лучше младшего брата, – сказал Фаузан. – И в любом случае вы оба – Пань. Просто делай вид, что ты тот самый Пань.
Сонь приложил ладонь к груди.
– Я это помню.
Тайши вздохнула и заново налила всем вина.
– Хватит болтать. Играем дальше.
Сонь был безутешен.
– Я уже обшарил всю округу в поисках талантов – я ведь не могу дать объявление, поскольку считаюсь мертвым! Но все способные юнцы ушли на войну.
– К слову об этой дурацкой войне… – Тайши взяла несколько новых фишек и выложила их перед собой, прикрыв от Фаузана. – Есть какие-нибудь новости?
– Шуланьские Ястребы разбили лагерь на северном берегу Юканя, однако лауканская Первая эскадра держит под своим контролем все отсюда и до границы Каобу. Ястребы дважды пытались пересечь реку, однако лауканцы им всыпали, – сказал Сонь, откладывая фишку в сторону. – Псам Саана ничего не остается делать, кроме как сидеть и ждать. Вот что бывает, когда пренебрегаешь флотом.
– Не прошло и трех лет после победы над Ордой, и князья дали себе волю, – Фаузан покачал головой и вздохнул. – Я думал, они подождут… лет пять хотя бы. Я был слишком хорошего мнения о них.
Сонь пожал плечами.
– Это было неизбежно. Половина Просвещенных государств существует для того, чтобы вести войну, а другая половина – чтобы ее поддерживать. Чжун рухнет, если князья не найдут того, с кем можно подраться.
Игра продолжалась долго. Поначалу Тайши пережила полосу неудач, а затем стала наверстывать и выиграла четыре раза из шести. Если она выиграет еще раз с отрывом хотя бы в три фишки, то обойдет Соня, а значит, в следующий раз принимать гостей придется ему…
– Я слышал от одной женщины из Суука, – начал Фаузан, – что кто-то напал на почтовую повозку.
Тайши нахмурилась.
– Цзянь несколько дней назад помешал разбойникам, напавшим на караван. Они действительно пытались ограбить почту… – она нахмурилась. – Лунному двору лучше бы замять это дело. Мы ведь не хотим, чтобы сюда явились княжеские ищейки.
– Как продвигается обучение Предреченного героя Тяньди? – хитро спросил Сонь. – Не собирается ли он сбежать?
– Нет, Сонь.
– Не жадничай, Тайши, – сказал он, доливая вина. – У тебя два ученика. Отдай мне одного.
– Цофи в качестве наследницы тебя не устроит, поверь. А у мальчишки бремя тяжелее, чем все сундуки князя Янсо. Сам ищи себе сосунка.
– И все же, как продвигается обучение героя Тяньди? – поинтересовался Фаузан.
– Своим чередом, – ответила Тайши. – Правда, мне всегда неважно давалось обучение детей.
– Он должен убить Хана, если тот каким-то образом вернется, – произнес Фаузан.
– Зависит от того, когда это случится – если случится, – сказала Тайши слегка заплетающимся языком. – В лучшем случае шансы пополам.
Фаузан рассмеялся, шлепнув себя по бедру, но его лицо невольно исказила тревога.
– Шансы пополам – так себе расклад, когда идешь в бой.
– Беды стоит ждать, только если это «в лучшем случае», Фаузан.
– Тогда, наверное, мальчику повезло, что пророчество рухнуло, – задумчиво проговорил Сонь. – С другой стороны, очень грустно готовиться к тому, что никогда не произойдет. К слову о неисполненном предназначении… – он помрачнел.
Фаузан взял две фишки, а другие две вернул в кучку.
– Мастер прав. Целая жизнь подготовки – и никакого исхода, никакого результата. Разве можно так жить?
Тайши отхлебнула вина из чашки и заставила себя проглотить, не обращая внимания на ком в горле. Она с досадой пожала плечами.
– Если пророчество разрушено, значит, Цзянь станет военным искусником, обладающим редким умением. Он положит начало отличной династии и обретет собственную цель в жизни, вместо того чтобы идти на поводке. Жизнь продолжается, даже когда заканчивается предназначение.
– Ты знаешь, что должно случиться, чтобы он стал главой династии, – негромко произнес Фаузан. – Это касается не только его.
На Тайши внезапно нахлынули воспоминания; это оказалось тяжело. Она увидела Сансо прямо здесь, на кухне, – розового малыша, который сделал первый шаг. Увидела, как он в первый раз взял в руки меч. Как прокатился на потоке воздуха. Как первый раз одержал победу. Вот он вышел из тени матери и наставницы. Потом испытание. Изломанное безжизненное тело Сансо у нее на руках…
Тайши отвернулась.
– Неважно. Я и без того уже давно живу в долг.
Она отвлеклась, и следующие три круга выиграл Фаузан. Он никому не давал пощады и только хихикал, мясистыми ручищами загребая кучи монет. Вот что бывает, когда садишься играть с Богом Игроков. К счастью, его особо не заботили ни деньги, ни уплата долгов. Фаузану просто нравилось выигрывать.
Снаружи послышался ломкий взволнованный голос:
– Тайши, Тайши, где вы?
В голосе звучала необыкновенная настойчивость.
Тайши вздохнула.
– Я ожидала их только завтра.
Фаузан оторвался от фишек.
– Похоже, что-то случилось.
– Я здесь! – крикнула Тайши и добавила вполголоса: – Надеюсь, глупые цыплята никого случайно не убили.
– По крайней мере, того, кто этого не заслуживает, – добавил Сонь, качая головой.
Цзянь и Цофи возникли на пороге, растрепанные и измученные, как будто всю дорогу бежали. Очевидно, случилось что-то похуже неоправданного убийства.
– У нас беда, – сказала Цофи.
Цзянь швырнул на стол лист бумаги, так что фишки и монеты разлетелись в стороны. Он скорее был зол, чем встревожен.
– Смотрите.
– Мы играем, сынок, – прорычал Фаузан.
Сонь, который проиграл больше всех за вечер, быстро собрал фишки.
– Кажется, у нас ничья.
– Да как же, ничья! – Фаузан указал на свою груду монет. – Я всыпал вам обоим! Нельзя же просто…
Цзян настойчиво ткнул пальцем в лист на столе.
– Смотрите! Смотрите!
Тайши выдернула бумагу у него из-под пальца и принялась изучать. Это было объявление о розыске. На листе красовался большой портрет. Поначалу Тайши не узнала его. Рисунок изображал мужчину лет за тридцать, широколицего, с приплюснутым носом, похожим на свиной пятачок. Глаза у него были прищурены, на губах играла кривая усмешка; в общем и целом это была физиономия головореза.
Надпись под портретом крупными черными буквами гласила:
РАЗЫСКИВАЕТСЯ: ПРЕДРЕЧЕННЫЙ ЗЛОДЕЙ ТЯНЬДИ
В последний раз видели на Пяти Уродливых Братьях, к востоку от реки Юкань, в окрестностях Облачных Столпов.
– Это я! Меня называют злодеем и предателем! Меня рисуют каким-то мерзким уродом! Они думают, я такой? Я вовсе не такой! Совсем не такой! – Цзянь вновь дал волю чувствам. – Да разве я такой?!
Тайши взглянула на рисунок еще раз. Волосы у мужчины были выбриты на висках, а на макушке собраны в небрежный хвост. Она посмотрела на Цзяня, который тоже носил небрежно стянутый, кривой хвост. У человека на портрете была одна бровь. Цзянь случайно спалил себе левую бровь недели две назад…
– Кто такой злодей Тяньди? – спросил Фаузан. – В этой истории появилось новое лицо?
– Так меня теперь называют адепты пророчества! – Цзянь стукнул себя кулаком в грудь. Свое понижение в ранге он явно принял близко к сердцу. – Вы посмотрите на эту рожу! Они нарисовали, что у меня с подбородка капает кровь. Как будто я пожираю младенцев! Ни с того ни с сего я стал злодеем!
– А что, не стал? – с усмешкой спросил Сонь и удостоился убийственного взгляда.
Ученику не пристало так смотреть на мастера, но никто не упрекнул Цзяня.
– Ничего не понимаю. Как мог культ Тяньди спустя пятьсот лет внезапно превратить Предреченного героя в злодея? Он ведь так и называется – культ героя! Герой – причина его существования!
– Похоже, они просто внесли кое-какие изменения, – сказала Тайши. – Теперь, когда пророчество рухнуло, культ Тяньди пытается встать на ноги, объявив Цзяня врагом. Приятно, когда есть тот, кого можно ненавидеть.
Фаузан согласился с ней:
– Гениальный ход! Да, кто-то наверняка задается вопросами, но, если почаще повторять новую мысль и хорошенько вбить ее людям в головы, она будет казаться истиной. Когда сменится поколение, никто уже не усомнится, что так и было с самого начала… – он присвистнул. – Настоятели Тяньди всегда умели обрабатывать паству.
Да уж. Тайши втайне нравились их кричаще яркие, затейливо расшитые одеяния. Мори в них выглядел эффектно и страстно. Настоятели храмов в Алланто напоминали павлинов, и Тайши любила наблюдать за постоянно меняющимися стилями. Кто бы мог подумать, что священнослужители будут задавать вкус в моде.
Цзянь был в ужасе.
– Но историю изменить нельзя!
– Разумеется, можно, мальчик, – сказал Фаузан. – Выиграв войну, получаешь на это право.
Цзянь повернулся к Цофи.
– Неужели книги, по которым ты учишь меня истории, полны лжи?
Цофи пожала плечами.
– Вероятно.
– Разве это пустяки?
Она вновь пожала плечами.
– Вероятно.
– Для нас ничего не изменилось! – вмешалась Тайши. – Мы и дальше будем делать то, что делали.
– Как вы можете так говорить? – воскликнул Цзянь. – Разве неважно, что теперь я – губитель народов Чжун?
– Неважно, что о тебе думают, мальчик, – резко сказала Тайши. – Ты и без того на самом верху списка разыскиваемых преступников. Какая разница, даже если неблагочестивые настоятели Тяньди теперь предлагают прямые билеты на небеса тем, кто тебя выдаст?
Цофи задумчиво спросила:
– А сколько стоит прямой билет на небо?
– Зависит от того, какую жизнь ты ведешь. Если достойную, то немного. Но если дурную… – Фаузан покачал головой. – Тогда, полагаю, во всех Просвещенных государствах недостанет денег.
Цзянь нахмурился.
– Они же врут.
– Это все не имеет значения, – повторила Тайши и встала. – Раз уж ты вернулся пораньше, займись делами. На рассвете мы возобновим занятия в Безголовом лесу. Но сначала вымойся. От тебя несет кошачьей мочой.
Цзянь и Цофи, поклонившись, вышли.
– Подождите, – крикнула Тайши. – Где мои булочки? Давайте их сюда.
Цофи испуганно моргнула и указала на Цзяня.
– Это он должен был за ними сходить, – наябедничала она и сбежала.
Цзянь поглядел ей вслед и принялся внимательно изучать коврик.
– Я…
– Ты забыл?
Это был не вопрос.
– Я за ними как раз шел, – уныло ответил Цзянь. – Но один добрый монах меня отвлек, и я увидел объявление…
– Добрые монахи опаснее всего.
Тайши быстро перестала огорчаться из-за булочек, но подумала: пусть Цзянь помучается совестью до утра. Пренебрегать приказами наставника, особенно в отношении сладкого, – дурная привычка, которую она не собиралась поощрять.
Двое других мастеров меж тем складывали фишки. Сонь допил вино, а Фаузан собрал свой выигрыш.
– Минуту, друзья. Я… – Тайши скривилась, словно надкусила кислую сливу. – Я должна попросить вас об услуге.
Оба подозрительно уставились на нее. Сонь заранее попятился к двери.
– Когда ты в последний раз просила меня об услуге, я три недели провел за решеткой.
– А я проснулся с ужасным похмельем и женатый на трактирщице, – добавил Фаузан.
– Надо же, я об этом совсем забыла. Но она была хорошенькая, – сказала Тайши, ткнув старого друга пальцем, а затем повернулась к Соню. – Это очень важно.
Тот вздохнул.
– Ну хорошо. Надеюсь, хуже не будет.
Тайши не собиралась подслащивать пилюлю.
– Будет. Гораздо хуже.
