Падуя. Перед домом Баптисты. Входят Транио и педант, одетый как Винченцио.
Вот дом, синьор. Прикажете стучать?
А как же иначе? Коль я не спутал,
Меня синьор Баптиста должен помнить:
Тому лет двадцать в Генуе стояли
Мы вместе с ним в гостинице Пегаса.
Прекрасно, – так держите лучше роль,
Со строгостью, как надлежит отцу.
Не беспокойтесь. Вот и ваш слуга.
Входит Бьонделло.
Его б наставить надо.
Не бойтесь за него. Смотри, Бьонделло,
Веди себя как надо, не сплошай.
С ним обращайся, будто он Винченцио.
Не подведу.
К Баптисте с порученьем ты ходил?
Сказал, что ваш отец уже в Венеции,
И в Падую мы ждем его на днях.
Ты ловкий малый. Получай, чтоб выпить. –
А вот Баптиста. Не сбивайтесь с тона.
Входят Баптиста и Люченцио.
Синьор Баптиста, рад я нашей встрече.
(Педанту.)
Вот тот синьор, о ком я говорил вам:
Прошу вас, будьте добрым мне отцом,
И, как наследство, Бьянку мне добудьте.
Постой, сынок!
(Баптисте.)
Синьор, простите: в Падую приехав,
Чтоб получить долги, я от Люченцио
Сейчас узнал об очень важном деле,
Что он и ваша дочь друг друга любят,
И так как слава добрая у вас
И так как вашу дочку любит он,
Она ж его, – чтоб не томить их долго,
Согласен я, как любящий отец,
На их союз; и если точно так же
И вы не против, то насчет условий
Весьма сговорчивым меня найдете;
Мы полюбовно заключим контракт;
Ведь с вами я придирчивым не буду, –
Так хорошо про вас все говорят.
Прошу прощенья за слова мои, –
Мне ваша прямота весьма по сердцу.
Да, это правда, что ваш сын Люченцио
Дочь полюбил мою и ей любим,
Когда не притворяются в том оба;
А потому, коль закрепить согласны
Вы как отец за дочерью моей
Вполне достаточное состоянье,
То дело сделано, и все в порядке:
За сына вашего я выдам дочь.
Благодарю вас, сударь. Где б удобней
Нам можно было совершить помолвку
И договор взаимный заключить?
Не у меня в дому. Как вам известно,
У стен есть уши, – слуг у нас так много, –
И старый Гремио все караулит:
Того гляди, нам могут помешать.
Так если вам угодно, у меня,
Где и отец живет; сегодня к ночи
Все дело и обделаем спокойно.
За вашей дочерью слугу пошлите;
А за нотариусом я пошлю.
Жаль только, мало времени у нас.
И угощенья будет очень мало.
Отлично. – Камбио, сбегайте домой,
Пусть Бьянка принарядится скорее.
Да, можете сказать ей, что случилось:
Приехал в Падую отец Люченцио,
И стать женой Люченцио ей придется.
Молю богов от сердца, чтоб так было!
Оставь богов в покое – и беги.
Уходит Бьонделло.
Позвольте путь вам указать, синьор,
Одним лишь блюдом угостить могу вас,
Но ничего, мы в Пизе наверстаем.
Иду за вами.
Уходят Транио, педант и Баптиста. Входит Бьонделло.
Камбио!
Что скажешь ты, Бьонделло?
Видали, как подмигивал хозяин?
Что ж из того, Бьонделло?
Право, ничего. Но он меня здесь оставил, чтоб я объяснил смысл и значенье всех этих кивков и знаков.
Так объясни мне их.
Так вот. Баптиста теперь удален; он занят беседой с подставным отцом подставного сына.
Так что же?
А вам надлежит отвести его дочь на ужин.
Так что?
Старый священник из церкви святого Луки в любую минуту к вашим услугам.
Так что же из того?
Да только то, что пока они трудятся над сочинением поддельного обеспечения, вы можете обеспечить ее за собой cum privile – gio ad imprimenolum solum[14]. Скорее в церковь, да захватите с собой священника, причетника и несколько штук годных честных свидетелей.
Когда не по душе вам, не знаю, что сказать.
Но Бьянки вам иначе своею не назвать.
Бьонделло, слышишь?
Я не могу мешкать. Я знал одну женщину, так она в один прекрасный день пошла в огород за петрушкой, кролика покормить, да и обвенчалась. Так же и вы, сударь, можете. Засим мое почтенье, сударь. Хозяин велел мне сказать священнику от святого Луки, чтобы он готов был встретить вас вместе с вашим добавлением.
Уходит.
Могу я и хочу, когда согласна.
А почему б ей несогласной быть?
Ну, будь что будет! Камбио к ней стремится.
Лишь одному бы мне не возвратиться!
Уходит.
Проезжая дорога. Входят Петручио, Катарина, Гортензио и слуги.
Еще поддайте, ведь к отцу мы едем.
Ах, Бог ты мой, как славно месяц светит!
Какой же месяц? Это солнце, день!
Я говорю, что месяц ярко светит.
Я знаю: это солнце ярко светит.
Клянуся сыном матери моей,
Самим собой, – пока не будет месяц
Иль что хочу, – к отцу я не поеду. –
Эй, поворачивай! Домой мы едем!
Ей только бы перечить! Все перечит!
Будь по его, а то не доберемся.
Вперед уж нам немного и осталось,
Будь солнце, месяц – все, что вам угодно.
Хотите, ночником хоть называйте;
Клянусь, и для меня так это будет.
Я говорю, что месяц.
Знаю: месяц.
Нет, вы солгали: то благое солнце.
Да, Бог благословен, благое солнце!
А скажете – не солнце, так не солнце;
Изменчив месяц, как и ваша мысль.
Как назовете, так оно и есть,
И так всегда для Катарины будет.
Ну, в путь, Петручио; поле за тобой!
Вот так, вперед, вперед! Шар по наклону
Всегда катиться должен, а не в гору. –
Стой! Это что еще за человек?
Входит Винченцио.
(К Винченцио.)
Куда спешите, милая синьора?
Скажи мне, Кет, но говори по правде, –
Встречала ли ты девушку свежее?
Какой румянец на щеках лилейных!
И словно звезды в небесах сияют.
Два глаза на ее лице небесном.
Еще раз здравствуй, милая синьора. –
Кет, поцелуй ее за красоту.
С ума его сведет, как с женщиной толкуя.
О дева, почка свежая, младая,
Куда идешь ты, где твое жилище?
Как счастливы родители твои!
Но тот счастливее, кому придется
Тебя супругой милою назвать!
Что это, Кет, с ума ты, что ль, сошла?
Ведь это дряхлый, сморщенный старик,
А не девица, как ты говоришь!
Прости мне, дедушка, я обозналась, –
От солнца я совсем сейчас ослепла
И все круги зеленые в глазах.
Теперь я вижу: ты почтенный старец;
Прости, прошу тебя я, за ошибку.
Прости, почтеннейший, и расскажи,
Куда идешь. И если по дороге –
Попутчиками будем мы охотно.
Синьор, и вы, синьора-баловница,
Что озадачили меня приветом,
Зовусь Винченцио, родом я из Пизы.
Иду же в Падую, чтоб навестить
Сынка, с которым долго не видался.
Как звать его?
Люченцио, синьор.
Счастлива встреча нам, для сына – вдвое.
Теперь уже по праву, не по летам,
Вас милым батюшкой могу назвать,
Ведь на сестре моей жены, вот этой,
Женился сын твой. Ты не удивляйся
И не горюй, – невеста первый сорт
И по приданому, и по рожденью, –
Такого свойства, что вполне подходит
Супругой быть любого дворянина.
Хочу обнять я старого Винченцио;
И вместе к сыну твоему поедем, –
Вот будет рад он твоему приезду!
Ты правду говоришь? Иль это шутка,
Что шутники-проезжие нередко
Себе с попутчиками позволяют?
Нет, батюшка, я уверяю, нет.
Да вот поедем – и увидишь сам;
Раз пошутили, так уж нам не веришь?
Уходят все, кроме Гортензио.
Отлично. Мне Петручио придал духу.
Теперь к вдове моей! А будет зла –
Сам сделаюсь упрямее козла.
Уходит.
Падуя. Перед домом Люченцио.
Виден Гремио. Позади него Бьонделло, Люченцио и Бьянка.
Тихонько, сударь, и поскорее: священник уже ждет.
Лечу, Бьонделло. Но, может быть, ты теперь дома понадобишься; оставь нас.
Нет, я хочу видеть, как за вами захлопнется церковная дверь; тогда уже я со всех ног побегу к хозяйской двери.
Уходят Люченцио, Бьянка и Бьонделло.
Дивлюсь я, – долго Камбио нейдет.
Входят Петручио, Катарина, Винченцио, Грумио и слуги.
Вот двери дома, где живет Люченцио,
А тестя дом подальше, возле рынка.
Теперь я занят и оставлю вас.
Сначала вы должны со мною выпить.
Вполне могу я угостить вас здесь,
И на закуску что-нибудь найдется!
(Стучит в дверь.)
Там заняты, сильнее постучите.
Педант высовывается из окна.
Кто это там так стучит, будто двери сломать хочет?
Дома синьор Люченцио, сударь?
Дома, сударь, но не принимает.
А если бы кто-нибудь принес ему сотни две фунтов на развлечения?
Оставьте ваши сотни фунтов при себе: пока я жив, он ни в чем нуждаться не будет.
Видите, я говорил вам, что вашего сына в Падуе любят. – Послушайте, сударь, без глупостей: передайте, прошу вас, синьору Люченцио, что приехал его отец из Пизы, стоит здесь у дверей и желает говорить с ним.
Ты лжешь! Его отец уже приехал из Падуи и смотрит из окошка.
Что же, ты будешь его отец?
Да, сударь, так мать его говорила, если верить ее словам.
Что вы скажете, почтеннейший? Это выходит форменное жульничество так присваивать чужое имя!
Вяжите этого негодяя! Я уверен, что он хочет кого-нибудь облапошить в городе, воспользовавшись моим именем.
Входит Бьонделло.
Видел их обоих в церкви. Дай Бог им доброго плаванья! – Но что это? Мой старый хозяин Винченцио! Теперь мы пропали, конец нам всем.
Поди-ка сюда, висельник!
Надеюсь, я мог поступать, как мне угодно.
Поди сюда, негодяй! Как! Ты меня забыл!
Забыл вас? Нет, сударь. Я не мог забыть вас, раз я вас никогда в жизни до сих пор не видывал.
Как, заправский плут, ты никогда не видывал отца твоего хозяина, Винченцио?
Как! Моего старого, почтеннейшего хозяина? Конечно, видел. Вон он глядит из окошка.
Ах так? На самом деле?
(Бьет его.)
На помощь! На помощь! Этот сумасшедший хочет убить меня!
Уходит.
На помощь, сынок! На помощь, синьор Баптиста!
Уходит вверх.
Прошу тебя, Кет, станем в сторонку, посмотрим, чем вся эта история кончится.
Отходят в сторону. Входят внизу педант, Транио, Баптиста и слуги.
Сударь, кто вы такой, что считаете себя вправе бить моих слуг?
Кто я такой, сударь? Нет, кто вы такой, сударь? – Бессмертные боги! Ах подлец, подлец! Шелковый камзол, бархатные штаны, алый плащ, остроконечная шляпа! О, я пропал, я пропал! Я, как скопидом, коплю деньги, а мой сын и слуга проматывают их в университете!
Что такое? В чем дело?
Что этот человек – помешанный?
Сударь, на вид вы кажетесь степенным, старым господином, а говорите, как сумасшедший. Какое вам дело до того, что я ношу золото и жемчуга? Я благодарю за это моего доброго отца, дающего мне средства так одеваться.
Отца твоего? Ах, негодяй! Отец твой парусный швец в Бергамо.
Вы ошибаетесь, сударь, вы ошибаетесь, сударь. Скажите, пожалуйста, как, вы думаете, его зовут?
Как его зовут? Мне не знать, как его зовут! Я взял его на воспитание, когда ему было три года, и зовут его Транио.
Пошел, пошел, сумасшедший осел! Его зовут Люченцио, и он мой единственный сын и наследник земель, принадлежащих мне, синьору Винченцио.
Люченцио! О, он убил своего хозяина! – Вяжите его, приказываю вам именем герцога! – О сын мой, сын мой! – Скажи, негодяй, где сын мой Люченцио?
Позовите сюда пристава.
Входит слуга с приставом.
Отведите этого сумасшедшего в тюрьму. Батюшка Баптиста, присмотрите, пожалуйста, чтоб его отправили.
Вести меня в тюрьму?
Стой, пристав! Он в тюрьму не пойдет.
Не спорьте, синьор Гремио, я говорю вам, что он пойдет в тюрьму.
Поберегитесь, синьор Баптиста, не впутывайтесь в эту грязную историю. Я присягу дам, что это настоящий Винченцио.
Дай, если посмеешь.
Нет, я присяги дать не посмею.
Может быть, ты скажешь, что я не Люченцио?
Нет, я знаю, что ты синьор Люченцио.
Ведите болтуна! В тюрьму его!
Как притесняют иностранцев здесь! Ах, мерзкий! Ах, мерзкий плут!
Входят Бьонделло с Люченцио и Бьянкой.
О, мы погибли! Вот он! Отрекитесь от него, откажитесь от него, а не то все пропало.
Прости, отец мой!
Становится на колени.
Жив ты, милый сын!
Уходят как можно скорее Бьонделло, Транио и педант.
Простите, батюшка, меня.
За что же? –
Но где Люченцио?
Это я Люченцио.
Неложный сын неложного Винченцио;
И с дочерью мы вашей в брак вступили,
Пока с поддельными вы говорили.
Этим плутовством они всех нас обманули!
Куда же этот Транио девался,
Что прямо мне в лицо тут издевался?
Скажи, да разве ты не Камбио?
Из Камбио сделался Люченцио.
Любовь свершила чудо. Ради Бьянки
Я с Транио поменялся именами,
И в городе меня он представлял;
А я меж тем благополучно прибыл
К давно желанной гавани блаженства.
Все делал он по моему приказу.
Прости его, отец мой, для меня.
Хотел бы я ему нос расквасить, этому негодяю, что собирался меня в тюрьму посадить.
Послушайте, сударь. Что же вы женились на моей дочери, не испросив моего согласия?
Не бойтесь, Баптиста, мы вас удовлетворим. Но я хочу отмстить за дерзость.
Уходит.
А я – узнать, как глубока их мерзость.
Уходит.
Подбодрись, он сердиться перестанет.
Уходят Люченцио и Бьянка.
Хоть мимо рта кусок, а все же в мире
Найду свою я порцию на пире.
Друг мой, посмотрите, чем окончится весь этот кавардак.
Отлично, только сначала поцелуй меня, Кет.
Как! Посреди улицы?
Что же, ты меня стыдишься?
Нет, избави Боже: я целоваться стыжусь.
Тогда – сейчас назад. Эй, едем мы домой!
Да поцелую я. Прошу тебя, постой.
Ну что ж, разве плохо? Да, милая Кет, –
Чем раньше, тем лучше. Без добра худа нет.
Уходят.
Падуя. Дом Люченцио.
Входят Баптиста, Винченцио, Гремио, педант, Люченцио, Бьянка, Петручио, Катарина, Гортензио и вдова, Транио, Бьонделло и Грумио; слуги вместе с Транио разносят десерт.
Вот, наконец, и спелись, господа.
Теперь пора, когда раздор умолк,
Былые беды проводить улыбкой.
Ну, Бьянка, жалуй моего отца,
Как твоего я жалую от сердца. –
Петручио, брат, сестрица Катарина,
Гортензио с своей вдовой любезной,
Прошу вас кушать, милости прошу:
Десерт закончит наше насыщенье
После тяжелых блюд. Прошу покорно;
Болтать мы сможем, сидя за едой.
Все садятся за стол.
Сидеть все да сидеть! Все есть да есть!
Любезно в Падуе всегда встречают!
Да, в Падуе одну любезность встретишь.
Когда б для нас обоих было так!
Клянусь, Гортензио, за вдову боишься.
Ну, знаете, не так уж я болтлива.
Понятье есть у вас, а поняли не так.
Хочу сказать: Гортензио вас боится.
Кривому кажется ведь все кривым.
Не криво сказано.
Что это значит?
Уж мы сошлись с ним!
Сошлись со мной! – Гортензио, что скажешь?
Сошлась с тобой во мненье, говорит.
Ну, вывернулся.
(Вдове.)
Поцелуй его.
«Кривому кажется ведь все кривым».
Прошу вас, объясните вашу мысль.
Ваш муж от брака с вами окривел, –
Такой же прочит моему удел.
Вот мысль моя какая.
Да, мысль мышиная!
Она о вас.
Я мышь, конечно, по сравненью с вами!
А ну-ка, Кет!
А ну, вдова!
Сто марок ставлю: Кет ее покроет.
Ну, это – дело наше.
Ты деловой, так за твое здоровье!
(Пьет с Гортензио.)
Как, Гремио, хорошо они сцепились?
О да, синьор, бодаются отлично.
Бодаются! Коль есть на лбу рога,
Так поищите раньше у себя.
Изволили проснуться, молодая?
Но не от страха, нет; могу заснуть опять.
Мы не дадим. Коль стали отвечать,
На вашу долю стрелки две придутся.
Что я вам, птица? Я в кусты порхну,
И можете там целиться в меня. –
Прощайте.
Уходят Бьянка, Катарина и вдова.
Удрала от меня. – Ну что же, Транио,
Вы в птичку метили, да маху дали?
Я пью за тех, кто в цель не попадает!
Синьор, меня послали вроде гончей:
Бежит сама, а стойка для другого.
Сравнение остро, хоть и собачье.
То ль дело вы: хоть для себя гонялись,
А ваша лань сама вас затравила!
Ого, Петручио, это прямо в глаз!
Благодарю за стрелку, добрый Транио.
Попал он? Сознавайтесь, сознавайтесь!
Слегка задел меня, готов признаться,
Но верно то, что, тотчас отскочив,
Стрела его попала в вас обоих.
Да, шутки в сторону, сынок Петручио.
Строптивей всех жена тебе досталась.
Ну нет. И доказать берусь я это.
Пошлемте каждый за своей женой, –
И чья окажется всего послушней
И раньше всех исполнит приказанье,
Тот с кона весь заклад и забирает.
Согласен. Сколько ставим?
Двадцать крон.
Как, двадцать крон?
За сокола так, за собаку ставят;
Раз в двадцать больше надо за жену.
Ну, сто тогда.
Согласен.
По рукам.
Ну, кто начнет?
Хоть я.
Бьонделло, позови сюда жену.
Иду!
Уходит.
За Бьянку в половине я, сынок.
Не надо. Я один за все отвечу.
Возвращается Бьонделло.
Что скажешь?
Приказано сказать,
Что заняты и быть сюда не могут.
Как! «Заняты и быть сюда не могут»?
Что за ответ!
Да, и еще любезный!
Дай Бог вам худшего не получить!
Надеюсь я на лучший.
Бьонделло, попроси мою жену
Прийти сюда.
Уходит Бьонделло.
Ага! Уж «попроси»!
Тогда должна прийти.
Боюсь я, сударь,
На вашу не подействует и просьба.
Возвращается Бьонделло.
Ну, что жена?
Сказала, что изволите шутить, –
И не пойдет. Прийти вам к ней велела.
Час от часу не легче! «Не пойдет»?
Как это безобразно, нестерпимо!
Ну, Грумио, иди к своей хозяйке,
Скажи, что я велел прийти сюда.
Уходит Грумио.
Ответ известен.
Ну?
«Я не хочу».
Тем хуже для меня, – вот и всего!
Помилуй Бог. Она идет сюда!
Входит Катарина.
Что вам угодно? Вы за мной послали.
А где ж сестрица и жена Гортензио?
Сидят болтают в зале у камина.
Пришли сюда их. Если ж не согласны,
Так плеткою к мужьям их пригони.
Ступай и прямо их сюда веди.
Уходит Катарина.
Коль чудеса бывают, вот вам чудо.
Но что же это чудо предвещает?
Мир предвещает, тишину, любовь,
Почтение к законной высшей власти, –
Короче – все, что счастьем мы зовем.
Ну, счастлив будь, Петручио дорогой!
Заклад ты выиграл, а я прибавлю
К нему в придачу двадцать тысяч крон.
Другая дочь – приданое другое:
Она теперь совсем другою стала.
Хочу верней я выиграть заклад
И лучший дать образчик послушанья,
Ее заслуги новой – послушанья.
А вот и жен она ведет упрямых,
Как пленниц убедительности женской.
Входит Катарина с Бьянкой и вдовою.
К вам эта шапочка совсем нейдет, –
Снимите, Кет, ее и бросьте на пол.
Катарина снимает шапочку и бросает на пол.
Дай Бог мне счастливо прожить до дня,
Когда и я такой же дурой стану.
Зовете эту глупость послушаньем?
Хотел бы в вас такую глупость видеть!
А то вы умница такая, Бьянка,
Что я сто крон за вечер проиграл.
Так глупы вы, надеясь на покорность.
Кет, объясни упрямым этим женам
Обязанности их к своим мужьям.
Вы шутите? Не надо нам уроков.
Ну, Кет, скорей! С нее и начинай.
Не станет.
Увидите. С нее и начинай.
Свой лоб нахмуренный скорей разгладь
И не бросай на мужа гневных взглядов,
Что ранят господина и владыку;
Гнев губит красоту, как снег – луга,
И славу отрясет, как ветер – почки;
Приятности тут нету никакой,
И злая женщина в сердцах – источник мутный,
Нечистый, тинистый и неприглядный;
И как бы жаждою кто ни томился,
Такой воды ни капли не коснется.
Муж – господин тебе, опора, жизнь,
Твоя глава, владыка. Полн заботы
Он о тебе и о твоем довольстве,
Он трудится на море и на суше,
Не спит ночей, выносит бурю, холод,
Пока лежишь спокойно ты в тепле,
И от тебя одной лишь дани просит:
Любви, приветливости, послушанья –
Ничтожной платы за великий труд.
Обязанности подданных пред князем –
Жены обязанности перед мужем.
А если несговорчива, сварлива
И непослушна благородной воле,
То что ж она тогда, как не мятежник
И доброму правителю изменник?
Смотреть на вашу глупость стыдно мне.
Воюете? Молили бы о мире!
К главенству, первенству вы все стремитесь?
В любви и послушании смиритесь!
Не потому ли телом мы слабы,
К занятиям тяжелым неспособны,
Что наше сердце с телом заодно,
Во всех делах покорным быть должно?
Ах, дерзкие, ничтожные вы черви!
Мой дух был так же дерзок, как и ваш,
И отвечать имел он больше права
На слово словом, на укол – уколом.
Теперь я вижу, что оружье наше –
Соломинка, что слабы мы безмерно,
Считая силой то, что мнимо и неверно.
Умерьте спесь, – немного прока в ней, –
Склоните головы к ногам мужей.
Готова проявить я послушанье.
Лишь только муж мой выразит желанье.
Кет, поцелуй меня. Ты молодец.
Да, старый плут, ты счастлив, наконец!
Приятно, если дети так милы.
И неприятно, если жены злы.
Ну, Кет, пора в кровать. –
Женатых трое. Двум бы подождать.
(К Люченцио.)
Заклад я выиграл, хоть вам – беляк[15]
Дай Бог спокойной ночи, как-никак.
Уходят Петручио и Катарина.