Актеры наверху говорят.
Милорд, вы дремлете! Вам не до пьесы.
Нет, нет, клянусь святой Анной. Отменная штука, право. Долго она еще будет продолжаться?
Лишь началась, милорд.
Совершенно замечательная штука, сударыня мадам! Только бы скорей кончалась.
(Садится и смотрит.)
Падуя. Перед домом Гортензио. Входят Петручио и его слуга Грумио.
Я распростился временно с Вероной,
Чтобы друзей здесь в Падуе увидеть,
Особенно испытанного друга
Гортензио. Да вот и дом его.
Ну, Грумио, мошенник, стукни, слышишь!
Стукнуть, сударь? Чтобы я стукнул? Как же можно так злоупотреблять вашей милостью?
Невежа! Стукни, говорю тебе, у меня поздоровее.
Стукнуть вас, сударь? Сударь, сударь, да кто я такой, чтобы вас стукнуть?
Невежа, стукни, повторяю, в дверь,
Не то башкой поплатишься, поверь.
Хозяин – драчун ведь. А тресни-ка я,
Сейчас бы пропала башка вся моя.
Исполнишь приказ мой?
А то подыму я такой трезвон,
Что всякие sol, fa из уха вон.
(Дерет его за ухо.)
На помощь! Мой барин сошел с ума!
Исполнишь приказ мой, плут, негодяй?
Входит Гортензио.
Что такое? В чем дело? – Старый мой друг Грумио и старый друг Петручио! – что делается у вас в Вероне?
Пришли, Гортензио, драку вы разнять?
Con tutto il cuore ben trovato[6], могу сказать.
Alia nostra casa ben venuto, molto honorato signor mio Petrucio[7].
Встань, Грумио, – уладим вашу ссору.
Нет, это не такое дело, сударь, чтобы латынь могла помочь. Разве это не законный повод отказаться от службы? Видите ли, сударь, он приказал мне стукнуть его, да поздоровее. Разве это дело – слуге стукнуть своего господина, хотя бы тот и насчитывал тридцать два очка?
А жаль, ей-богу, что не стукнул я, –
Целей была бы голова моя.
Бессмысленный тупица! – Я, Гортензио,
Велел мошеннику стучать вам в двери
И исполнения не мог добиться.
Стучать в двери! Господи Боже мой, разве вы не сказали мне ясно и просто: «Негодяй, стукни меня, стукни меня хорошенько, стукни меня поздоровее»? А теперь поехали – стучать в двери.
Совет мой: отойти и замолчать.
Оставьте, я за Грумио ручаюсь.
Случилось, верно, недоразуменье
Меж вами и добрейшим, верным Грумио.
Какой счастливый ветер вас занес
К нам в Падую, друг милый, из Вероны?
Тот ветер, что гоняет молодежь
Искать удачи далеко от дома,
Где опыта не жди. Сказать короче,
Синьор Гортензио, вот дело в чем:
Антонио, родитель мой, скончался,
А я отважно в лабиринт вступил,
Ища женитьбы выгодной и счастья.
В кармане – кроны, дома есть добро, –
И я решил постранствовать по свету.
А что, коль я тебе, без дальних слов,
Посватаю строптивую жену,
Такую, что не поблагодаришь?
В одном ручаюсь, что она богата,
Богата очень. Впрочем, ты мне друг,
Не для тебя она.
Друзья, как мы, Гортензио, друг друга
Поймем без слов. Когда тебе известно,
Что для меня достаточно богата, –
А деньги – вот мой свадебный припев, –
То будь уродом, как жена Флорентия,
Сивиллы старше, злее и упрямей
Сократовой Ксантиппы, даже хуже, –
Она решенья моего не сломит,
Чувств не изменит, – пусть ее шумит,
Как вал Адриатического меря.
Хочу богатой быть я женихом,
А значит – и счастливым женихом.
Ну, посмотрите, сударь: он так прямо и говорит, что думает. Дайте ему только вдоволь золота – и он женится хоть на кукле, хоть на булавке; будь старая карга без единого зуба во рту, у которой столько болезней, сколько у пятидесяти двух кляч, – он на это не обратит внимания, раз за нею можно взять деньги.
Мы так с тобой далеко зашли,
Что я всерьез хочу продолжить шутку.
Петручио, я могу тебе посватать
Богатую красивую девицу,
Вполне воспитанную по-дворянски.
Один порок в ней, но порок немалый:
Нрав у нее невыносимо злой,
Строптивый и упрямый до того,
Что, будь мои дела в расстройстве полном,
Ее за золотой рудник не взял бы.
Молчи, ты силы золота не знаешь.
Скажи, как звать отца, – с меня довольно.
Хочу идти на приступ, – пусть шумит,
Как гром грохочет из осенних туч.
Отец ее – Баптиста Минола,
Почтенный и любезный дворянин,
Она же Катарина Минола,
Известная у нас за злой язык.
Отца я знаю, хоть ее не знаю;
Покойный батюшка его знавал.
Не буду спать, пока с ней не увижусь,
И потому – простите неучтивость –
Я тотчас же покинуть должен вас,
Коль неугодно вам пройтись со мною.
Прошу вас, сударь, – пускай его идет, куда вздумается. Помяните мои слова: если б она его знала так же хорошо, как я, она бы бросила думать, что руганью можно на него подействовать. Хоть двадцать раз назови его негодяем, ему хоть бы что. А он раз начнет, так всю свою тараторику выложит. Уверяю вас, сударь: свяжись она только с ним, так он такие фигуры залепит ей в фигуру, такие выражения пустит в ход, что лицо ее потеряет всякое выражение, и на свет божий она будет глядеть не лучше слепого котенка. Вы его не знаете, сударь!
Постой, Петручио, я с тобой пойду.
Мой клад хранится также у Баптисты;
Алмаз души моей там на запоре;
Меньшая дочь, прекраснейшая Бьянка,
Сокрыта от меня и от других
Соперников моих по сватовству.
Приняв в расчет, что будет невозможно
При всех изложенных мной недостатках
Ему пристроить Катарину замуж,
Такой порядок он установил:
До Бьянки никого не допускать,
Пока не сбыл проклятой Катарины.
«Проклятой Катарины»!
Да, хуже не найти для девушки названья.
Ты можешь, друг, мне оказать услугу:
Оденусь скромно я, а ты Баптисте
Представь меня искусным музыкантом
И Бьянке предложи в учителя,
И будет мне тогда дана возможность
Ухаживать за нею на свободе,
Тайком от всех и с ней наедине.
Разве это не плутовство! Посмотрите, как обманывают старых людей, как молодежь стоит один за другого!
Входят Гремио и переодетый Люченцио с книгами.
Хозяин, хозяин, оглянитесь! Кто сюда идет, а?
Потише, Грумио, это – мой соперник. –
Петручио, отойдем.
Да, для любви молодчик хоть куда!
В порядке все. Я список просмотрел.
Послушайте: переплетите, и отдайте,
И лишь любовные читайте книги,
Чтоб чтением другим не занималась.
Вы поняли меня? Помимо платы,
Что будет вам давать синьор Баптиста,
И я не поскуплюсь. Все эти книги,
Тетрадки вы получше надушите,
Затем, что та, что их рукой коснется,
Духов душистей. Что читать начнете?
Возьму лишь то, что будет вам на пользу.
Мой покровитель, смею вас уверить,
Уж так за вас стою, как за себя.
Мои слова дойдут, быть может, лучше,
Коль сами вы не из больших ученых!
Ученость – удивительная вещь!
Кулак, как ты, – занятнейшая вещь!
Умолкни.
Цыц, Грумио! Привет синьору Гремио.
И я рад видеть вас, синьор Гортензио.
Я, знаете ли, к Миноле иду.
Взялся я подыскать им где-нибудь
Учителя для несравненной Бьянки;
И вот счастливый случай мне послал
Ученого и скромного мальца.
Как на заказ: в поэзии начитан
И прочих книгах, верьте мне, хороших.
Мне тоже обещал один знакомый
Найти искуснейшего музыканта,
Чтоб нашей госпоже преподавать.
Как видите, и я не отстаю
В служенье Бьянке, столь любимой мною.
Любимой мной, – дела мои докажут.
Твой кошелек докажет.
Теперь не время хвастаться любовью.
Коль выслушать хотите, я скажу
Вам новость, важную для нас обоих:
Мне удалось тут встретить дворянина,
Который добровольно нам на пользу
Посвататься надумал к Катарине
И – подойдет приданое – жениться.
Исполнит, что сказал, так хорошо бы!
Про недостатки вы ее сказали?
Я знаю, что она сварлива, зла…
Невелика беда, коль это только.
Вот как? Прекрасно. Вы откуда родом?
Я из Вероны. Мой отец – Антонио.
Он умер. Я наследник, больше нет;
А собираюсь жить я много лет.
С такой женой едва ль возможно это.
Но, если по зубам она вам, – с Богом:
Во всем вам обещаю помогать.
Решили кошку[8] взять?
Решил я жить!
Он женится на ней, не то – черт с нею!
Зачем же и приехал я сюда?
Меня шумком не очень запугаешь.
Не слышал ли я в жизни льва рычанье?
Не слышал, как море бушевало,
Вспененное, как яростный кабан?
Не слышал ли пальбу на бранном поле,
Орудий тяжких грохот в небесах?
Не слышал ли я, затаив дыханье,
Тревогу, ржанье коней, звуки труб?
А вы о женском крике говорите!
Те выстрелы – что лопнувший каштан,
Что на углях у мызника печется.
Ребят пугайте букой!
Он не струсит.
Смотри, Гортензио!
Мне кажется, он вовремя приехал
И для своей да и для нашей пользы.
Сказал я, что мы пайщиками будем, –
Издержки свадебные все на нас.
И я согласен, только бы женился.
Когда б в обеде был я так уверен!
Входят Транио, богато одетый, и Бьонделло.
День добрый, господа. Спросить осмелюсь:
Не будете ль любезны указать мне,
Где будет дом Баптисты Минола?
У которого две прекрасные дочери. Вы его имеете в виду?
Как раз его, Бьонделло.
А на кого у вас, позвольте; виды?
На них иль на него, вам нет обиды.
Не трогайте ворчуньи – уговор.
Ворчуний не любитель я, синьор.
Недурно, Транио.
Прошу ответить:
Вы тоже вздумали в красотку эту метить?
А если бы и так, что за беда?
Да, если нос не сунете туда.
Всем улица свободная дана:
И вам и мне.
Да, только не она.
А почему, скажите?
Могу вам объяснить:
Пал выбор на нее синьора Гремио.
Ее же выбрал и синьор Гортензио.
Потише, господа! Ведь вы дворяне,
Так выслушайте доводы мои.
Баптиста – благородный дворянин,
С моим отцом знаком он с давних пор,
И будь еще прелестней дочь его,
Будь больше женихов, средь них я был бы.
По дщери Леды тысяча вздыхали;
Пусть тысяча один – по милой Бьянке, –
Копья Люченцио не опустит вниз,
Хотя б соперником был сам Парис.
Пожалуй, этот всех нас загоняет!
Дай волю, он свою покажет клячу.
Какая цель всех этих слов, Гортензио?
Осмелюсь, сударь, вам задать вопрос:
Вы дочь Баптисты видели хоть раз?
Нет; но я слышал, у него их две:
Одна известна дерзким языком,
Другая – скромностью и красотою.
Не троньте первую. Та – для меня.
Оставим этот подвиг Геркулесу,
Он всех двенадцати труднее будет.
Поймите, сударь, что я говорю.
К той, на которую у вас здесь стойка,
Отец отрезал доступ женихам
И не просватает ни за кого,
Пока сестры ее не выдаст замуж, –
Не раньше младшая освободится.
Коль это так и вы тот человек,
Что всем и мне в числе других поможет,
Коль вы задачу взяли лед разбить,
Добейтесь старшей, младшую для нас
Освободив. И кто ее получит,
К вам не останется неблагодарным.
Слова прекрасные, и мысль прекрасна;
Но раз себя сочли вы женихом,
То, как и все, должны вознаградить
Синьора за подобную услугу.
За мной не станет дело, – в знак чего
Ко мне собраться вечером прошу я.
Мы выпьем за здоровье нашей милой,
Как адвокаты, что в суде бранятся,
А за вином сойдутся как друзья.
Прекрасно предложенье! Что ж, идемте.
Для пира подходящая минута.
У нас, Петручио, будьте ben venuto[9].
Уходят.
Падуя. Комната в доме Баптисты. Входят Катарина и Бьянка.
Сестрица, не срамите нас обеих,
Со мною обращаясь как с рабой.
Обида в этом. Что же до нарядов, –
Лишь развяжите руки, я отдам
Мои все платья до последней юбки.
Все приказанья ваши я исполню, –
Свои обязанности к старшим знаю.
Так вот, скажи мне: кто из женихов
Тебе всего милей? Чур, без притворства!
Поверьте мне, сестрица, я на всех
Смотрю без особливого вниманья
И не оказываю предпочтенья.
Ты, милка, врешь. Быть может, то Гортензио?
Он нравится вам? Так я постараюсь
Сама, чтоб он достался вам, сестрица.
А! Значит, вас богатство привлекает?
Хотите Гремио, чтоб жить богато?
Ужель его ревнуете ко мне?
Теперь я понимаю: это шутка.
Вы до сих пор со мною все шутили;
Но, Кет, прошу вас, развяжите руки.
Ах, я шутила? Так и это шутка?
(Бьет ее.)
Входит Баптиста.
Ты что? Откуда наглости набралась? –
Стань, Бьянка, в сторону. Бедняжка плачет?
Займись шитьем. Не связывайся с нею. –
А ты, отродье чертово, стыдись!
Ты от нее обиды не видала.
Хоть слово слышала наперекор?
Она меня молчаньем возмущает!
(Бросается к Бьянке.)
В моем присутствии? Иди же, Бьянка.
Уходит Бьянка.
Меня не переносите. Я вижу.
Она – ваш клад; достать ей надо мужа,
А я – босой пляши у них на свадьбе
Да обезьян прогуливай в саду!
Оставьте. Сяду я и буду плакать,
Пока за все я вам не отомщу.
Уходит.
Бывал ли кто несчастнее меня?
Но кто идет там?
Входят Гремио, Люченцио, бедно одетый, Петручио, Гортензио под видом музыканта, Транио и Бьонделло с лютней и книгами.
Доброе утро, сосед Баптиста.
Доброе утро, сосед Гремио. Здравствуйте, господа.
И вам того ж, синьор. Есть дочь у вас
Красотка, что зовется Катариной?
Дочь Катарину я, синьор, имею.
Вы слишком прямо: надо по порядку.
Не надо, Гремио, мешать. Оставьте.
Я родом из Вероны, дворянин.
Наслышавшись о красоте, уме,
Любезности и скромности ее,
О чудных свойствах, кротком обхожденье,
Осмелился незваным я явиться
В ваш дом, чтоб самому проверить слухи,
Что до меня так часто доходили.
И для начала, чтоб свести знакомство,
Представлю вам я своего слугу.
(Представляет Гортензио.)
Он сведущ в музыке и математик,
И довершит ее образованье
В науках, что, я слышал, ей не чужды.
Откажете – сочту я за обиду.
Он мантуанец и зовется Личио.
Рад видеть вас и через вас – его.
А что до Катарины, полагаю,
Что, как ни грустно, вам не подойдет.
Я вижу, вам расстаться с нею жалко,
А может быть, я сам вам не по вкусу?
Нет, нет. Как думал я, так и сказал.
Откуда вы, синьор? Как вас зовут?
Зовут меня Петручио, сын Антонио;
Он человек, в Италии известный.
И мне знаком. Так сыну – мой почет.
Позвольте же, Петручио, и нам,
Ходатаям смиренным, слово вставить.
Черт побери, уж очень вы спешите!
Простите, друг Гремио, – кончить мне охота.
Но в браке вас ждет немалая забота.
(Баптисте.)
Сосед, я уверен, что этот дар вам приятен. Чтоб быть столь же любезным, я, более всех других обязанный вашей любезности, смело рекомендую вам этого юного ученого (представляя Люченцио), долгое время учившегося в Реймсе. Он столь же сведущ в греческом языке и латыни, как тот в музыке и математике. Зовут его Камбио; прошу вас, примите его услуги.
Премного благодарен, синьор Гремио. Добро пожаловать, добрейший Камбио. (К Транио.) Но вы, любезнейший синьор, по-видимому, нездешний; разрешите узнать цель вашего приезда.
Простите мне, синьор, такую смелость,
Что, будучи приезжим в вашем крае,
Я появляюсь в дом ваш женихом
Высоконравственной прекрасной Бьянки.
Небезызвестно мне решенье ваше
Из дочерей дать предпочтенье старшей.
Единственно, чего я добиваюсь, –
Чтоб вы, узнав мое происхожденье,
В число других включили и меня
И не лишили милости и ласки.
Для воспитанья ваших дочерей
Я приношу сей скромный инструмент
И связку греческих, латинских книг.
Коль примете, повысите их ценность.
Зоветесь вы Люченцио? А откуда?
Из Пизы, мой синьор. Я сын Винченцио.
Большой он в Пизе человек. По слухам
Его я знаю. Милости прошу.
(К Гортензио.)
Возьмите лютню.
(К Люченцио.)
Вы возьмите книги.
Сейчас увидите вы учениц.
Эй, кто там есть?
Входит слуга.
Ты проведешь синьоров
Сейчас же к дочерям. Скажи обеим:
Учителя им; пусть любезней примут.
Уходит слуга, за ним Люченцио, Гортензио и Бьонделло.
Теперь пройдемся по саду немного,
А там и за обед. Я очень рад вам
И вас прошу не сомневаться в этом.
Синьор, дела не терпят волокиты;
Я свататься не в силах каждый день.
Отца вы знали, а по нем – меня.
Ведь я его единственный наследник, –
Добро не уменьшил, а приумножил.
Так если с вашей дочкой мы поладим,
Что вы в приданое за ней дадите?
По смерти – половину всех земель;
Теперь получит двадцать тысяч крон.
Я ж обещаю в случае вдовства,
Когда она меня переживет,
Ей все свое имущество оставить.
Подробную бы нам составить запись.
Чтобы никто уж изменить не мог.
Первейшая теперь забота ваша,
Чтоб полюбила вас: все дело в этом.
Ну, это пустяки, отец, поверьте,
Она упряма, но и я настойчив;
Когда же два больших огня сойдутся,
Они сжигают все, что их питает.
От ветра слабого крепчает пламя. –
От сильного порыва угасает.
Таков и я: я верх над ней возьму, –
Как муж я сватаюсь, не как мальчишка.
Желаю в сватовстве тебе удачи,
Но приготовься к ругани немалой.
Сумею постоять. Стоят же горы,
Хоть сильный ветер дует постоянно.
Входит Гортензио с разбитой головой.
Что с вами, друг мой? Отчего бледны так?
От страха, уверяю вас, я бледен.
Как дочь? Способна ль к музыке она?
Я думаю, к войне скорей способна:
Копьем бы ей орудовать, не лютней.
Вы не сломили неохоты к лютне?
Какое! Об меня сломала лютню.
Сказал я, чтоб в ладах не ошибалась,
И пальцы ей согнул, чтоб показать, –
Как тотчас в нетерпенье, словно дьявол,
Кричит: «Лады? Меня сбиваешь с ладу!»
И с этим бац меня по голове,
Так что башка сквозь инструмент прошла,
И несколько минут я простоял
Как у позорища, смотря из лютни.
Она ж меня ругала тут канальей,
Безмозглым музыкантом, слов с десяток,
Одно срамней другого, подбирая.
Э, что за черт! Забавная бабенка!
Теперь понравилась еще мне больше.
Не терпится с ней встретиться скорей.
Ну ладно. Вы не огорчайтесь.
Я отведу вас к младшей на урок:
Она понятлива и благодарна. –
Синьор Петручио, идемте с нами.
Или послать к вам нашу дочку Кет?
Пожалуйста; я подожду ее.
Уходят Баптиста, Гремио, Транио и Гортензио.
Придет, так дело поведу по-свойски.
Начнет грубить, – скажу ей напрямик,
Что распевает слаще соловья;
Нахмурит бровь, – скажу, что взгляд нежнее,
Чем роза, освеженная росой;
Умолкнет, не захочет говорить, –
Скажу, что мне мила ее речистость,
Что красноречие ее прелестно;
Вон выставит, – благодарить я стану,
Как будто приглашает погостить;
Откажет, – попрошу назначить день
Для оглашенья в церкви и для свадьбы.
Но вот она! Петручио, начинай.
Входит Катарина.
День добрый, Кет! Так, слышал, ваше имя?
Хоть слышали, да на ухо туги.
Зовусь я в разговорах Катариной.
Неправда. Попросту зовут вас Кет,
То – милой Кет, а то – строптивой Кет.
Так вот, прелестнейшая Кет на свете,
Кет из Кетхолла, слаще всех конфет,
И потому зовущаяся Кет,
Души моей утеха, – сообщаю:
Услышав повсеместную молву
О кротости твоей, о красоте,
Но все ж слабейшую, чем есть на деле,
Искать руки твоей я был подвинут.
Подвинут? В добрый час! Пусть, кто вас двинул,
И выдвинет отсюда. Сразу видно:
Передвижной вы.
Как – передвижной?
Как стул.
Отлично. Сядь сюда скорей.
Ослам таскать привычно, – так и вам.
И бабам груз привычен, – так и вам.
Но я такую дрянь таскать не стану.
Я не хочу отягощать тебя;
Я знаю, молода ты и легка…
Да, так легка, что дурню не поймать,
Хоть все же вешу столько, сколько надо.
Ты легче пчелки.
Ты дурней сыча.
Эй, берегись, поймает сыч голубку.
Бывает, что голубка бьет сыча.
Ну полно, осочка! Уж слишком злы вы.
Коль я оса, так жала берегись.
Как оберечься? Взять его да вырвать.
Такой дурак и не найдет его.
Ну, кто не знает, где у ос есть жало?
В хвосте.
Нет, в языке.
В чьем языке?
В твоем, что мелет о хвосте. Прощайте.
Как, мой язык у вас в хвосте? Ну нет,
Кет славная, я дворянин.
Увидим.
(Бьет его.)
Клянусь, начнете драться – я вас стукну.
Тогда герба лишитесь:
Прибив меня, лишитесь вы дворянства,
А кто не дворянин, тот без герба.
Впиши же и меня ты в свой гербовник.
На шлеме что у вас? Петуший гребень?
Будь курочкой. Могу быть и без гребня.
Нет, не по мне петух: кричит нескладно.
Ну полно, Кет, зачем глядеть так кисло?
От кислых яблок – сразу кисну.
Здесь кислых яблок нет: чего же киснуть?
Есть, есть.
Да где?
Жаль, зеркала нет под руками.
Вы про меня?
Хоть молод, а догадлив.
Для вас, клянусь Георгием, я молод.
Потерты.
От забот.
Мне нет заботы!
Останьтесь, Кет, не уходите так.
Сержу вас только, лучше уж уйти.
Ничуть. Я нахожу вас очень милой.
Мне говорили, вы резки, сварливы.
Я нахожу, все эти слухи ложны.
Ты весела, приветлива, любезна,
Речь медленна, но сладостна, как цветик.
Ты хмуриться, коситься не умеешь,
Губ не кусаешь, как другие злыдни;
Перечить у тебя охоты нет,
И женихов ты принимаешь кротко,
Воспитанно вполне, благопристойно.
Что ж мне болтали, будто Кет хромает?
Пустые сплетни! Кет стройней орешин,
Как веточка пряма! Смуглей ореха,
Но ядрышка его гораздо слаще.
Пройдись, я посмотрю. Ты не хромаешь!
Приказывай, дурак, своей прислуге.
Могла ль Диана рощу так украсить,
Как Кет покой сей – царственной походкой?
Будь ты Дианой, а Диана – Кет, –
Кет девственной была б, Диана – резвой.
Где это научились краснобайству?
Экспромты всё: я в матушку умом.
Вот умница! Сынка ума лишила.
Что ж, я простак?
Пусть ум и греет вас.
Согреюсь я вполне в твоей постели.
А посему довольно болтовни.
Скажу я прямо: ваш отец согласен
Вас выдать за меня. Сошлись в приданом.
Хотите ль нет ли, быть уж вам за мною.
Я буду мужем, Кет, как раз по вас.
Клянусь тем часом, как тебя увидел
И красотой твоею я пленился,
Ничьей другой не будешь, как моею.
Я родился, чтоб укротить вас, Кет,
Из дикой Кет совсем ручную сделать,
Как подобает быть домашним, Кет.
Вот ваш отец. Чтоб не было отказа!
Я должен Катарину в жены взять!
Возвращаются Баптиста, Гремио и Транио.