Ну, кто бы мог сказать, что поступаю
Бесчестно я? Совет мой так хорош,
Так искренен: он – самый верный путь,
Чтоб вновь снискать расположенье мавра.
Ведь ничего нет легче, как склонить
Для доброго поступка Дездемону,
Которую природа создала,
Как вольные стихии, благотворной;
А ей легко склонить его на все:
Он для нее готов отречься даже
От своего крещенья, от печатей
И символов спасенья. Сердце мавра
Так пленено любовью к ней одной,
Что каждый раз, как ей придет желанье
Повластвовать над слабостью его,
Она сейчас устроит все, расстроит
И сделает все, что угодно ей.
Так можно ли сказать, что негодяй я,
Коль Кассио я указую путь
Такой прямой, к его добру ведущий?
О духи тьмы, когда чернейший грех
Из всех грехов вы совершить хотите,
То кроете его сперва, как я,
Под светлою, небесною личиной!
Да, между тем как этот честный дурень
Умолит Дездемону пособить
Его беде и станет неотступно
Она просить у мавра за него –
Я отравлю Отелло слух намеком,
Что действует в ней просто плоти зов;
И чем она просить сильнее будет
За Кассио, тем больше уменьшаться
Доверие Отелло будет к ней.
Так действуя, в древесную смолу
Я превращу ее всю добродетель,
Из доброты ж ее сплету я сеть
И ею всех покрою.
Входит Родриго.
Что, Родриго?
То, что в этой охоте я участвую не как охотящаяся собака, но только как лающая. Мои деньги почти все издержаны, сегодня ночью меня порядочно поколотили, а кончится все это, кажется, тем, что я только приобрету за все мои неприятности немного опытности и решительно без денег, с небольшим запасом рассудка вернусь в Венецию.
Как жалки те, в которых нет терпенья!
Где рана та, которую бы вдруг
Мы залечить могли? Ты знаешь сам,
Мы действуем не колдовством, а только
Одним умом; а ум наш подчинен
И времени задержкам. Разве дурно
Идут дела? Ведь Кассио тебя
Ударил – ну, а ты безделкой этой
Успел его от места удалить.
Хоть есть плоды, которые без солнца
Растут, но те, что прежде зацветут –
И прежде созревают. Жди спокойно.
Однако вот и утро настает.
Средь этих дел и этих удовольствий
Не видишь, как проносятся часы.
Ступай домой, потом узнаешь больше.
Иди, прощай.
Родриго уходит.
Теперь два дела сделать
Мне предстоит: подбить мою жену,
Чтобы она за Кассио просила
У госпожи своей; а самому
Куда-нибудь, меж тем, уйти с Отелло
И после с ним вернуться так, чтоб он
Мог Кассио застать с своей женою.
Да, это путь вернейший – и за дело,
Не мешкая, я принимаюсь смело.
Уходит.
Перед замком. Входят Кассио и несколько музыкантов.
Играйте здесь. За труд вас награжу я.
Да что-нибудь не длинное, а там
«Ура!» провозгласите генералу.
Музыка. Входит шут.
Что это, господа, не были ли ваши инструменты в Неаполе? Что-то они уж сильно говорят в нос…
Это как?
Да ведь ваши инструменты называются духовыми?
Ну да, духовыми.
Стало быть, они те, которые висят под хвостом?
Как под хвостом?
Да так, как многие из известных мне духовых инструментов. Однако вот вам деньги. Генералу так нравится ваша музыка, что он просит вас ради Бога перестать играть.
Извольте, мы перестанем.
Если у вас есть такая музыка, которую можно не слышать – начинайте снова, а слышную музыку генерал не слишком любит.
Нет, такой музыки у нас нет.
Ну, так укладывайте дудки в сумки и убирайтесь! Ну, рассыпьтесь в воздухе! Проваливайте!
Музыканты уходят.
Послушай, мой любезный друг…
Нет, ваш любезный друг не послушает, а я послушаю.
Пожалуйста, брось твои глупости. Вот тебе золотая монета. Если женщина, прислуживающая жене генерала, встала, скажи ей, что некто Кассио просит ее уделить ему несколько минут для разговора. Сделаешь это?
Она встала, синьор, и если захочет встать здесь, то я ей посоветую сделать это.
Пожалуйста, мой добрый друг.
Шут уходит. Входит Яго.
А, Яго!
Как вовремя!
Так ты и не ложился
До этих пор?
Нет, разошлись ведь мы
Уж засветло. Я был так дерзок, Яго,
Что за твоей женой послал теперь:
Хочу просить доставить доступ мне
К достойной Дездемоне.
Я сейчас же
Пришлю ее сюда, а сам о средстве
Подумаю, как мавра удалить,
Чтоб дело вы могли вести свободней.
Чувствительно благодарю тебя!
Яго уходит.
Я не встречал еще из флорентийцев
Ни одного добрее и честней.
Входит Эмилия.
День добрый вам, любезный лейтенант.
Мне очень жаль, что с вами приключилась
Такая неприятность. Впрочем, все
Уладится и, верно, очень скоро.
Я слышала, как генерал об этом
С своей женой беседовал; она
За вас с большой горячностью просила;
Мавр возражал, что тот, кто вами ранен –
Со связями большими человек,
Что глубоко его здесь уважают;
Что, наконец, само благоразумье
Вас удалить ему повелевает.
Но вместе с тем Отелло уверял,
Что любит вас и без ходатайств всяких,
По одному расположенью к вам,
Ухватится за первый добрый случай,
Чтобы опять к себе приблизить вас.
Пусть так, но я вас все же умоляю:
Доставьте мне – коли возможность есть
И если вы сочтете то приличным –
Доставьте мне возможность с Дездемоной
Поговорить хоть несколько минут.
Пожалуйте за мною: я устрою
Все так, что вы успеете сказать
Свободно все, что есть у вас на сердце.
Чувствительно за то обязан вам.
Уходят.
Комната в замке. Входят Отелло, Яго и офицеры.
Вот письма: их отдай ты капитану
И попроси его мое почтенье
Глубокое сенату передать.
Я между тем пойду на укрепленья,
Где можешь ты найти меня.
Иду,
Мой добрый генерал.
Уходит.
А вы, синьоры,
Отправитесь на эти укрепленья?
Мы следуем за вами, генерал.
Уходят.
Перед замком. Входят Дездемона, Кассио и Эмилия.
Да, Кассио мой добрый, верьте мне,
Все силы я употреблю, чтоб только
Вас выручить.
Ах, добрая синьора,
Пожалуйста! Ведь муж мой тоже этим
Так огорчен, как собственным несчастьем.
Да, он такой прекрасный человек!
О, Кассио, не сомневайтесь: с мужем
Я помирю вас снова.
О синьора!
Что б ни было со мною, я всегда
Остануся слугою верным вашим.
Благодарю. Вы любите Отелло,
Вы с ним давно знакомы. Верьте ж мне,
Что будет вас держать он в отдаленье
Не долее, как требует того
Политика.
Я верю вам, синьора.
Но может ведь случиться так, что эта
Политика протянется так долго,
Или себя поддерживать начнет
Таким пустым и водянистым кормом,
Иль, наконец, так сильно разрастется,
Что генерал в отсутствие мое
Любовь мою и службу позабудет.
Нет, это не случится – верьте мне:
В присутствии Эмилии ручаюсь,
Что место вы получите опять;
А если я даю уж слово дружбы,
Так и держу его до крайней буквы.
Не отойду от мужа я теперь,
Я спать ему не дам и из терпенья
Я выведу его, прося за вас.
Его постель сумею сделать школой,
Трапезный стол – скамьею исповедной.
За что бы он ни принялся – во все
Я впутаю, поверьте, вашу просьбу.
Так будьте же покойны, Микаэль:
Ходатай ваш скорей лишится жизни,
Чем пренебречь решится вашим делом.
В отдалении показываются Яго и Отелло.
Синьора, вот супруг ваш.
Поспешаю
Оставить вас.
Зачем? Не уходите;
Послушайте, как стану я просить.
Нет, не теперь, синьора: совершенно
Расстроен я, и сам себе служить
Не в силах я.
Пожалуй, поступайте
Как знаете.
Кассио уходит.
А! Вот уж это мне
Не нравится.
Что говоришь ты, Яго?
Нет, ничего. Но если… я не знаю…
Не Кассио ль там только что расстался
С моей женой?
Кто? Кассио? О нет,
Нет, генерал, я не могу поверить,
Чтоб это он, увидев вас, бежал,
Как будто бы какой преступник.
Что-то
Мне кажется, что не ошибся я.
Ну что, мой друг? А я здесь толковала
С просителем: он человек убитый
Немилостью твоею.
Кто же это?
Да лейтенант твой, Кассио. Мой друг,
Мой добрый друг, когда меня ты любишь,
Когда тебя я тронуть чем могу –
Прости ему и примирись сейчас же.
Уж если он тебе не предан сердцем
И если он проступка не свершил
Без умысла, а просто не обдумав –
Так честное лицо я не умею
Распознавать. Прошу тебя, пошли
Вернуть его.
Так это он отсюда
Ушел сейчас?
Да, милый, и в таком
Он горе был, что часть своей печали
Мне сообщил: я стражду вместе с ним.
Мой дорогой, верни его скорее.
Нет, не теперь, мой ангел! После, после!
Но скоро ли?
Как только можно скоро.
Чтоб угодить тебе, мой милый друг.
Сегодня к ужину?
Нет, не сегодня.
Так завтра за обедом?
Нет; я завтра
И дома не обедаю: я в крепость
Отозван.
Ну, так завтра ввечеру
Или во вторник утром, или в полдень,
Иль вечером, иль в среду поутру?
Прошу тебя, назначь когда; но только
Томи его не более трех дней.
Клянусь тебе, раскаянья он полон.
Да и притом проступок весь его
Ничтожен так, что выговор секретный
Достаточен, хоть, говорят, во время
Военное над лучшими друзьями
Показывать примеры вы должны.
Ну что ж, скажи, когда прийти он может?
Скажи, мой друг! Не знаю, право, я,
Когда б меня просил ты, в чем могла бы
Я отказать тебе иль затрудниться!
Как! Речь идет о Кассио – о нем,
Которому ты поверял все тайны,
Когда еще ухаживал за мной –
О Кассио, который каждый раз,
Как о тебе я дурно отзывалась,
Вступался за тебя – и мне так много
Теперь труда, чтоб ты его простил.
О, верьте мне, я сделала бы больше!
Ну, перестань! Пусть Кассио придет,
Когда ему угодно. Я не в силах
Тебе ни в чем отказывать.
Да это
Не милость мне. Ведь это все равно,
Как если бы тебя я попросила,
Чтоб ты надел перчатки, или съел
Питательную пищу, иль теплее
Оделся бы, иль, словом, сделал то,
Что самому тебе служило б в пользу.
Нет, ежели я вздумаю когда
Любовь твою ко мне изведать просьбой,
Так выберу я дело поважнее
И потрудней, чем это.
Я ни в чем
Не откажу тебе. Ну, а теперь
И ты мою исполни просьбу: должен
Остаться я один.
А ты подумал,
Что откажу тебе я? Нет, прощай,
Прощай, мой повелитель.
До свиданья,
Мой добрый друг; к тебе приду я скоро.
Эмилия, пойдем.
(К Отелло.)
Повелевай,
Как вздумаешь – я все всегда исполню.
Дездемона и Эмилия уходят.
Чудесное созданье! Да погибнет
Моя душа, когда любовь моя
Не вся в тебе – и быть опять хаосу,
Когда тебя любить я перестану!
Мой генерал!
Что, Яго?
Я желал бы
Спросить у вас: в то время, как еще
Искали вы руки синьоры, знал ли
Про эту страсть ваш Кассио?
Да, знал
От самого начала до конца.
Но для чего ты это знать желаешь?
Так, пустяки. Хотелось разрешить
Одно недоуменье.
А какое?
Не думал я, что он знаком был с ней.
О да, давно; он даже между нами
Посредником был прежде.
Право?
«Право»?
Ну да! Что ж в том такого видишь ты?
Иль Кассио не честен?
«Честен»?
Честен?
Да, сколько мне известно.
Что ж такое
Ты думаешь?
Что думаю, синьор?
«Что думаю, синьор»! Клянуся небом,
Он вторит мне, как эхо; будто в мыслях
Чудовище такое держит скрытым,
Которое и показать ужасно,
Ты что-то там задумал, вижу я!
Я слышал, как недавно ты, увидев,
Что Кассио отсюда уходил,
Проговорил: «Не нравится мне это!»
Что ж тут тебе не нравится? Когда ж
Я объявил тебе, что он все время
Посредником в любви моей служил –
Воскликнул ты в недоуменье: «Право?»
И брови так ты сдвинул, будто в мозг
Хотел замкнуть ужаснейшую мысль.
Но если ты действительно мне предан,
То эту мысль откроешь.
Генерал,
Вы знаете, как я люблю вас.
Знаю
И потому-то, что вполне уверен
В твоей любви и честности, и в том,
Что слова ты не выпустишь наружу,
Не взвесивши его, тревожусь я
Ответами неясными твоими.
Подобные ответы – негодяев
Бесчестнейших обычная увертка;
Зато в устах у праведных людей
Они – намек сокрытый, из души
Волнуемой стремящийся наружу.
Что Кассио касается, так я
Поклясться рад, что он, должно быть, честен.
Я также в том уверен.
Людям надо б
Всегда быть тем, чем кажутся они.
А тем, чем быть не могут – не казаться.
Да, я с тобой согласен: надо б людям
Всегда быть тем, чем кажутся они.
Вот почему сдается мне, что честен
Ваш лейтенант.
Нет, что-то есть другое
В твоих словах. Прошу тебя, открой
Мне мысль свою, как самому себе,
И будь она гнуснейшая – словами
Гнуснейшими ты передай ее.
Ах, генерал, простите. Хоть обязан
Я вам служить, повиноваться вам,
Но все же в том, мне кажется, я волен,
В чем и рабы свободны. Передать
Вам мысль мою? А если эти мысли
Обманчивы и гадки? Где чертог,
Куда б залезть не умудрилась мерзость;
И где та грудь, в которой не сидели б
С правдивыми сужденьями в ряду
Нечистые, кривые подозренья,
Расправу в ней по-своему творя?
Ты в заговор вступаешь против друга,
Когда его считаешь оскорбленным
И мысль свою скрываешь от него.
Ах, генерал, быть может, ошибаюсь
В догадках я; мой нрав уже такой,
Что я во всем хочу найти дурное;
И много уж поступков небывалых
Я создавал по страсти к подозреньям.
Вот почему я умоляю вас
Не обращать вниманья никакого
На слабые суждения мои
И перестать догадками такими
Неясными и шаткими смущаться.
Ни ваш покой, ни благо вашей жизни,
Ни возраст мой, ни честность, ни рассудок –
Ничто, ничто не позволяет мне
Вам мысль мою открыть.
Да что ж такое
Ты думаешь?
Мой добрый генерал,
Для женщины и для мужчины имя
Их доброе – сокровище души
Первейшее. Кто у меня похитит
Мой кошелек – похитит пустяки:
Он нынче мой, потом его, и был он
Уже рабом у тысячи людей.
Но имя доброе мое кто крадет,
Тот крадет вещь, которая не может
Обогатить его, но разоряет
Меня вконец.
Свидетель Бог, хочу я
Знать мысль твою.
Нет, если б даже вы
В своих руках мое держали сердце,
И тут бы я молчал, как и теперь,
Когда оно в моей груди хранится.
Ага! Вот как!
О генерал, пусть Бог
Вас сохранит от ревности: она –
Чудовище с зелеными глазами,
С насмешкой ядовитою над тем,
Что пищею ей служит. О, блаженны,
Блаженны те рогатые мужья,
Которые, в судьбе своей уверясь,
Изменницу любить перестают.
Но сколько мук проклятых переносит
Тот, в ком любовь с сомненьем неразлучна,
Кто ревностию мучится – и все ж
Любовию безумною томится.
Ужасно!
Тот, кто беден и доволен
Своей судьбой – по мне, совсем богат;
А у кого несметные богатства
И вечный страх стать нищим, для того,
Как зимняя пора, они бесплодны.
О, да хранит святое небо души
Всех близких мне от ревности.
Постой!
К чему ведут, что значат эти речи?
Не мнишь ли ты, что ревностию жить
Я захочу и каждый день встречать,
Одно другим сменяя подозренье?
Нет, у меня сомненье нераздельно
С решимостью. Зови меня ослом,
Когда займу я деятельность сердца
Ничтожными догадками такими,
Какие я в твоих намеках встретил.
Пусть говорят, что у меня жена
И хороша, и любит наряжаться,
И выезжать, и бойко говорить,
И хорошо поет, играет, пляшет –
Ревнивым я от этого не стану.
Когда в душе есть добродетель – все
Наклонности такие непорочны;
И даже то, что у меня так мало
Заманчивых достоинств, не способно
В меня вселить малейшую боязнь,
Малейшее сомненье: ведь имела
Она глаза и выбрала меня.
Нет, Яго, нет, чтоб усомниться, должен
Я увидать; а усомнился – надо
Мне доказать, а после доказательств –
Вон из души и ревность, и любовь!
Я очень рад такому рассужденью,
И уж теперь открыто вам решаюсь
Мою любовь и верность показать.
Послушайте ж, что я считаю долгом
Вам объявить, хоть ясных доказательств
Нет у меня: смотрите, генерал,
За вашею женою хорошенько,
Внимательно следите вы за нею
И Кассио; глаз не спускайте с них,
Ни ревностью себя не ослепляя,
Ни верою в их честность – не хотел бы
Я ни за что, чтоб добротой своей
Обманута была душа такая
Открытая и честная – за всем
Внимательно следите. Мне знакомы
Характеры венецианских жен.
Лишь небесам решаются они
Те открывать проделки, о которых
Мужьям своим не смеют рассказать;
И совесть их не в том, чтоб воздержаться,
А в том одном, чтоб скрыть свои дела.
Ты думаешь?
Ведь обмануть умела
Она отца, когда пошла за вас,
И между тем, как всем казалось, будто
Ваш даже взгляд так страшен для нее –
Она его так горячо любила.
Да, да, ты прав.
Вот видите! Итак,
Когда она уж в молодости первой
Умела так искусно притворяться,
Что ослепить ей удалось отца,
И мысль свою так затворила плотно,
Что колдовству все приписал старик,
Так уж теперь… Но я зашел далеко.
Простите мне – я умоляю вас –
За то, что я люблю вас слишком сильно.
Нет, ты меня навеки обязал.
Мне кажется, мой разговор встревожил
Вас несколько.
О нет, ничуть, ничуть!
А я боюсь за это – верьте чести.
Но все-таки, надеюсь, вы поймете,
Что преданность заставила меня
Так говорить. Нет, вижу я, вы точно
Взволнованы. О, умоляю вас,
Не придавать словам моим значенья
И важности: ведь это все догадки
Неверные!
Да я не придаю.
А если вы так думать захотите,
Мои слова получат гнусный смысл,
К которому я и не думал метить.
Ведь Кассио – достойнейший мой друг…
Ах, генерал, я вижу, вы в волненье!
Нет, пустяки. Я убежден в одном:
Не может быть бесчестной Дездемона.
И дай Господь жить долго ей, чтоб быть
Безгрешною, а вам – чтоб в это верить.
А что, когда и самая природа,
Забыв себя…
Вот тут-то и вопрос!
Вы знаете – осмелюсь говорить
Открыто вам – что ведь она отвергла
Искания различных женихов
Ее страны и цвета, и сословья;
Из этого, пожалуй, заключать
Иной бы стал о мыслях развращенных,
Желаниях постыднейших ее
И прихотях гнуснейших. Но, простите,
Я слов моих к супруге вашей
Не отношу, хоть все-таки боюсь;
Чтоб чувств ее не покорил рассудок
И чтоб она, сравнив наружность вашу
С наружностью соотчичей своих,
Не вздумала раскаиваться после.
Прощай, прощай! Удастся что-нибудь
Тебе еще заметить – объяви мне.
Пускай жена твоя глядит за ней.
Ну, а теперь оставь меня.
Прощайте.
Уходит.
И для чего женился я на ней?
Сомненья нет, что честный Яго видит
И знает больше, о, гораздо больше,
Чем говорит.
Молю вас, генерал,
Так глубоко не вдумываться в это.
И времени все дело предоставить.
А Кассио хоть следовало б вам
Вновь возвратить утраченную должность,
Которую он так отлично нес,
Но погодить вам с этим не мешало б;
А между тем могли бы вы узнать,
Каков он сам и что он замышляет!
Заметьте то, когда супруга ваша
О нем просить вас будет неотступно,
Запальчиво – тут что-нибудь да есть.
Покамест же я умоляю вас
Считать меня уж слишком боязливым,
Каким и сам считаю я себя,
И не винить ни в чем супругу вашу.
Не бойся: я могу владеть собой.
Имею честь откланяться вам снова.
Уходит.
Вот человек – честнейший из людей!
И как умом глубоким он умеет
Всех дел людских причины постигать!..
О, если я найду, что ты, мой сокол,
Стал дик – твои я путы разорву,
Хоть будь они из струн моих сердечных –
И Бог с тобой: лети, куда захочешь!
Как знать? Всему причиной то, быть может,
Что черен я, что сладко говорить,
Как щеголи-вельможи, не умею,
А может быть, и то, что начал я
В долину лет преклонных опускаться.
Все может быть! Ну, что же? Нет жены,
Обманут я – и утешеньем только
Презрение должно остаться мне.
О, вот оно, вот где проклятье брака!
Он отдает нам этих женщин милых,
Но их страстей не подчиняет нам.
Ах, я б желал родиться лучше жабой
И в сырости темницы пресмыкаться,
Чем из того, что я люблю, другому
Малейшую частицу отдавать!
Но такова уж кара душ высоких:
Им не даны права простых сердец,
И их судьба, как смерть, неотвратима:
Едва на свет мы выйдем – и уже
Обречены рогатому недугу!..
Вот и она! О, если лжива ты,
Так над собой самим смеется небо!
Нет, не хочу я верить этой мысли.
Входят Дездемона и Эмилия.
Что ж, милый мой Отелло, твой обед
И знатные островитяне-гости,
Которых пригласил ты, ждут тебя!
Да, виноват.
Твой голос слаб; ты болен?
Да, тут болит.
(Показывает на лоб.)
Конечно, оттого,
Что ты не спал. Но дай, перевяжу я
Твой лоб платком – и через час все это
Пройдет.
Оставь: платок твой слишком мал.
(Срывает и роняет платок на пол.)
Пройдет и так. Идем со мною вместе.
Как грустно мне, что заболел ты вдруг!
Отелло и Дездемона уходят.
Ну, наконец платок в моих руках,
Ее платок – подарок первый мавра.
Мой муж, чудак, сто раз меня просил
Украсть его; но с ним не расстается
Она на миг – с ним говорит, целует:
Он дорог ей с тех пор, как заклинал
Сам мавр ее беречь его до гроба.
Сниму теперь узор с него и Яго
Его отдам. Что с ним он станет делать –
Бог весть, не я. Я только исполняю
Его каприз.
Входит Яго.
Ты здесь зачем одна?
Ну, перестань браниться; у меня
Есть для тебя вещица.
Для меня?
Вещицу эту знаю я!
Про что
Ты говоришь?
Про глупую жену.
Ну перестань! Ты вот скажи мне лучше,
Что дашь ты мне за этот вот платок?
Какой платок?
«Какой платок»? Тот самый,
Что подарил Отелло Дездемоне,
Платок, что ты не раз уже украсть
Просил меня.
И ты его украла?
Нет, не совсем, но обронила здесь
Она его нечаянно, а я,
Случившись тут, подобрала. Гляди-ка!
О, добрая! Ну, дай его сюда!
Да что, скажи, ты с ним намерен делать?
И для чего ты неотступно так
Желал его?
Тебе какое дело?
Когда тебе он не для целей важных
Необходим – отдай его ты мне:
Она с ума сойдет, моя бедняжка,
Как хватится и не найдет его.
А ты скажи, что ничего не знаешь.
Он нужен мне. Ну, а теперь ступай.
Эмилия уходит.
Я оброню у Кассио в квартире
Ее платок – и он его найдет;
А в ревности и самая безделка,
Хоть легкая, как воздух, так важна,
Как доводы Священного писанья.
Из этого уж выйдет что-нибудь.
Мавр без того моим напитан ядом:
А для таких натур и подозренье,
Нелепая догадка – тот же яд.
Сперва он слаб, едва и вкусу слышен,
А чуть на кровь попал – как копи серы,
Он жжет ее. Я это прежде знал…
Вот он идет. Ни мак, ни мандрагора,
Ни зелья все, какие есть на свете,
Не возвратят тебе тот мирный сон,
Которым ты вчера еще был счастлив!
Входит Отелло.
Ага, меня обманывать! Меня!
Ну, генерал, довольно уж об этом.
Прочь! Ты меня ужасной пытке предал!
Клянусь, вполне обманутым быть лучше,
Чем мало знать.
Как это, генерал?
Что было мне за дело до разврата
Моей жены, до хитростей ее?
Не видел их, не думал я о них:
Они меня не мучили. Спокойно
Я ночью спал, был весел и доволен,
И на устах ее до этих пор
Не находил я Кассио лобзаний.
Да, человек ограбленный не может
Считать себя ограбленным, пока
Он не узнал про это.
Генерал,
Вас слушать мне невыразимо больно.
О, пусть бы хоть все войско, пусть бы каждый
Солдат владел ее прекрасным телом:
Я б счастлив был, не ведая о том;
Теперь же всё прости, прости навеки,
Прости покой, прости мое довольство!
Простите вы, войска в пернатых шлемах
И гордые сражения, в которых
Считается за доблесть честолюбье –
Всё, всё прости! Прости, мой ржущий конь,
И звук трубы, и грохот барабана,
И флейты свист, и царственное знамя,
Все почести, вся слава, всё величье
И бурные тревоги славных войн!
Простите вы, смертельные орудья,
Которых гул несется по земле,
Как грозный гром бессмертного Зевеса!
Всё, всё прости! Свершился путь Отелло!
Возможно ли?
Мерзавец, ты обязан
Мне доказать разврат моей жены,
(хватает его за горло)
Или, клянусь души моей спасеньем,
Что лучше бы тебе родиться псом,
Чем ярости, в груди моей восставшей,
Давать ответ.
Вот до чего дошло!
Дай случай мне увидеть самому
Иль, наконец, так докажи мне это,
Чтоб не было ни петли, ни крючка,
Где б прицепить сомненье можно было.
Иначе – смерть!
Мой добрый генерал!
О, если ты клевещешь на невинность
И клеветой терзаешь грудь мою,
То перестань молиться, отрекись
От совести, на страшные злодейства
Ты новые злодейства громозди,
От дел твоих пусть зарыдает небо,
И в ужасе всколеблется земля!
Чтоб осудить себя на муки ада,
Ты ничего уж не свершишь страшней.
О, смилуйтесь! Спаси меня, о небо!
Опомнитесь! Вы человек иль нет?
Неужли в вас ни сердца нет, ни смысла?
Бог с вами! Я вам больше не слуга.
Глупец-бедняк, вот до чего ты дожил,
Что за порок твою считают честность!
О, гнусный мир! Смотри, смотри, о мир,
Как вредно быть и честным, и открытым!
Благодарю вас за урок. Теперь
Уж ни к кому не привяжусь я дружбой,
Когда она рождает оскорбленья.
Нет, погоди! Ты, может быть, и честен.
Желал бы я быть умным: честность – дура,
Она никак до цели не дойдет.
Клянуся всем, что только есть на свете,
Мне кажется, жена моя невинна,
И кажется, что нечестна она;
Мне кажется, что прав ты совершенно,
И кажется, что ты несправедлив.
Хоть в чем-нибудь хочу я убедиться!
Как чистый лик Дианы, так и имя
Моей жены блистало чистотой;
Но, как мое лицо, оно теперь
Испачкано и чернотой покрыто.
О, если есть еще ножи, веревки,
Огонь и яд, удушливые реки –
Не потерплю измены этой я.
О, дайте мне скорее убедиться!
Ах, вижу я, вас пожирает ревность.
И каюсь я, что поселил ее.
Итак, вы в том желали б убедиться?
Желал ли бы? Я требую, хочу!
И можете. Но как? Чего вам нужно?
Быть может, вы желали бы на деле
Ее застать?
Смерть и проклятье! О!
Я думаю, что было б очень трудно
Заставить их вам это показать:
Ведь презирать их нужно было б, если б
Хоть чьи-нибудь глаза могли увидеть
На ложе их. Так что же делать мне?
Что я скажу? Где взять мне доказательств?
На деле их застать вам невозможно;
Но если с вас довольно убеждений
И доводов, которые ведут
В дверь истины дорогою прямою,
Я дам вам их.
О, дай мне убедиться
Хоть чем-нибудь живым в ее измене!
Признаться вам, мне это неприятно.
Но так как я из честности безумной
И дружбы к вам зашел так далеко,
То продолжать я стану. Как-то раз,
Мы с Кассио лежали на постели,
Но, мучимый зубною болью страшной,
Никак не мог до утра я уснуть.
Есть род людей, в которых слабость духа
Так велика, что и во сне они
Про тайные дела свои болтают.
Наш Кассио один из этих слабых.
Вот, слышу я, он говорит сквозь сон:
«О ангел Дездемона! Скроем нашу
Любовь от всех и будем осторожны!»
Тут сильно он сжал руку мне, воскликнув:
«О чудное созданье!» – и потом
Стал целовать меня так пылко, будто
С корнями он хотел лобзанья вырвать,
Что на губах моих росли; потом
Он горячо прильнул ко мне всем телом
И целовал, и плакал, и кричал:
«Будь проклят рок, тебя отдавший мавру!»
Чудовищно! Чудовищно!
Но это
Ведь только сон.
Да, сон, но обличает
Он то собой, что было наяву,
И страшное рождает подозренье.
А сверх того, он может подкрепить
И ряд других хороших доказательств.
Я разорву ее на части!
Нет,
Советую вам быть благоразумным.
Ведь мы еще не видим ничего,
И, может быть, она и не преступна.
Скажите мне, случалось ли вам видеть
Когда-нибудь в руках ее платок,
Весь вышитый цветами земляники?
Такой платок я подарил ей; это
Мой первый дар.
Я этого не знал;
Но видел я, что Кассио сегодня
Лицо платком тем самым утирал,
Что был у ней – за это я ручаюсь.
О, если тот…
Да, тот или другой,
Но если ей принадлежит он – сильно
Против нее все это говорит.
О, отчего не сорок тысяч жизней
У этого раба? Одной мне мало,
Одна слаба для мщенья моего!
Теперь всему, всему я верю! Яго,
Смотри сюда: с себя я к небесам
Безумную любовь мою сдуваю –
Она прошла! Месть черная, вставай
Из адских бездн и выходи наружу!
Передавай, любовь, твою корону
И твой престол неукротимой злобе!
Вздымайся грудь под бременем отравы
От языков змеиных!
Успокойтесь,
Пожалуйста.
О, крови, Яго, крови!
Терпение: быть может, вы еще
Одуматься успеете.
Нет, Яго!
Нет, никогда! Как волны ледяные
Понтийских вод, в теченье неудержных,
Не ведая обратного отлива,
Вперед, вперед несутся в Пропонтиду
И в Геллеспонт, – так замыслы мои
Кровавые неистово помчатся,
И уж назад не взглянут никогда,
И к нежности смиренной не отхлынут,
И будут все нестись неудержимо,
Пока не поглотятся диким мщеньем.
Клянусь теперь, под этим чистым небом,
(становится на колени)
Проникнутый всей святостию клятвы,
От слов моих не отрекусь.
Постойте.
Вас, в вышине горящие светила,
Вас, вкруг людей бродящие стихии,
В свидетели того беру, что Яго
Рад посвятить ум, сердце, руки – всё
На службу оскорбленному Отелло.
Пусть только он прикажет – и исполнить
Все я за долг священный мой сочту,
Как ни было б кроваво это дело.
Приветствую твою любовь, союзник,
И сей же час воспользуюсь я ею.
Спустя три дня ты должен мне сказать,
Что Кассио не существует больше.
Мой друг уж мертв: свершится ваша воля.
Но пусть она останется в живых.
Проклятье ей, блуднице, о, проклятье!
Идем со мной. Подумать должен я,
Где б средства мне найти, чтоб поскорей
Погиб от них прекрасный этот демон.
Отныне ты мой лейтенант.
Навеки ваш.
Уходят.