Сад Оливии. Входит Себастиан.
Вот воздух, солнце светлое, земля,
Вот перстень, что она мне подарила;
Он здесь со мной, я чувствую его.
Хотя весь я окутан волшебством,
Но это не безумье. Где Антонио?
Я не нашел в гостинице его;
Но он был там: хозяин мне сказал,
Что в город он пошел меня искать.
Теперь его совет мне был бы дорог,
Как золото. Рассудок спорит с чувством.
Хоть я и почитаю все ошибкой,
А не безумьем, но дары Фортуны
Так беспримерны, так непостижимы,
Что я готов глазам своим не верить.
Мне разум говорит: один из нас
Безумным должен быть. Не я, конечно!
Да и она – в своем уме: иначе
Могла ли бы она решать дела
И слугами и домом управлять
Так рассудительно и так спокойно?
Тут где-то есть обман. Но вот она!
Входит Оливия со священником.
Прости мою поспешность! Если ты
Со мной венчаться хочешь, то пойдем:
В часовне, что недалеко отсюда,
Перед отцом духовным ты мне дашь
Святую клятву вечного союза,
И успокоится в моей груди
От страха замирающее сердце.
Он в тайне сохранит наш брак, покуда
Ты объявить о нем не пожелаешь,
И свадьбу мы отпразднуем тогда,
Как требует мой сан. Что ты мне скажешь?
Пускай он нас ведет. У алтаря
Дам клятву верности навеки я.
Идемте же. Нас Бог благословит,
И яркий свет союз наш озарит.
Перед домом Оливии. Входят шут и Фабиан.
Если ты меня любишь, покажи мне его письмо.
Любезный Фабиан, сделай мне за то другое одолжение.
Все, что пожелаешь.
Не требуй этого письма.
Иначе говоря, ты даришь мне собаку и в награду требуешь ее назад?
Входят Герцог, Виола, Курио и свита.
Друзья мои, вы люди графини Оливии?
Точно так, сударь, мы часть ее домашнего обихода.
Тебя-то я хорошо знаю. Как поживаешь, приятель?
По правде сказать, с врагами лучше, чем с друзьями.
Напротив, с друзьями жить лучше.
Нет, сударь, хуже.
Как же это так?
Да вот как: друзья хвалят меня и делают из меня осла, а враги прямо говорят, что я осел. Следственно, с врагами я научаюсь самопознанию, а друзья меня надувают. Итак, если умозаключения похожи на поцелуи и четыре отрицания составляют два утверждения, то с врагами, выходит, лучше жить, чем с друзьями.
Прекрасное рассуждение.
Нет, сударь, право нет, хоть вам и угодно быть одним из моих друзей.
От моей дружбы тебе хуже не будет: вот тебе золотой.
Сударь, это не будет двоедушием, если вы удвоите.
О, ты даешь мне дурной совет!
На этот раз, сударь, спрячьте вашу совесть в карман, и да послушаются ваша плоть и кровь моего совета!
Так и быть, согрешу двоедушием: вот тебе другой золотой.
Primo, secundo, tertio{Во-первых, во-вторых, в-третьих (лат.).} – и тогда будет ладно. Старая пословица говорит: без троицы дом не строится; такт в три четверти – веселый такт; колокол, созывающий на молитву, может вас убедить в том: он всегда звонит – динь! дон! дон!
Этой шуткой ты не выманишь больше денег из моего кармана. Но если ты доложишь графине, что я желаю с ней говорить, и приведешь ее с собой, это может снова пробудить мою щедрость.
Пусть она почивает, пока я не вернусь. Я иду, сударь. Только вы не думайте, что моя любовь к золоту есть сребролюбие. Итак, сударь, пусть ваша щедрость немного подремлет, я ее сейчас разбужу.
Уходит.
Входят Антонио и приставы.
Вот, государь, спаситель мой идет.
Его лицо знакомо мне, хотя
В последний раз его я видел черным,
Запачканным в дыму, как у вулкана.
Он капитаном был на плоскодонном,
Ничтожном корабле и так жестоко,
Так разрушительно схватился с лучшей,
Сильнейшей частью флота моего,
Что даже зависть и утраты горечь
Ему и честь, и славу воздавали.
В чем дело?
Государь, вот тот пират,
Который «Феникса», с богатым грузом
К нам плывшего из Кандии, схватил,
Вот тот, что «Тигра» взял на абордаж,
Причем племянник ваш ноги лишился,
Сейчас его на дерзком поединке
Мы здесь в одной из улиц захватили.
Он шпагу мне в защиту обнажил,
Но под конец заговорил так странно,
Что все слова его за бред я счел.
Прославленный пират, вор океана,
Какое безрассудство предало
Тебя во власть людей, которых кровью
К себе вражду навек ты приобрел?
Орсино, благородный государь,
Позвольте эти званья мне отвергнуть:
Антонио не вор и не пират,
Хотя и был для вас врагом суровым.
Я чарами сюда был завлечен.
Случилось мне из грозной пасти моря
Бесчувственного юношу спасти.
Вот он! Уже он был добычей смерти,
Но жизнь ему я подарил, а с нею –
Привязанность без меры и границ,
Со всей ее горячей полнотой.
Я для него, мне милого, решился
Вступить сюда, в враждебный этот город,
И за него же обнажил оружье.
Когда ж меня схватили, он, презренный,
Не пожелав со мною разделить
Мою беду, отрекся от меня.
Тогда и сам он стал мне вовсе чуждым,
Как вещь, забытая давным-давно.
Он отказал мне в кошельке моем,
Что я ссудил ему лишь час назад.
Ты нам рассказываешь небылицы!
Когда же прибыл в этот город он?
Сегодня утром, славный государь.
Три месяца мы были неразлучны,
Не расставались ни на полминуты,
Ни днем ни ночью.
Входит Оливия со свитой.
Вот идет графиня!
На землю к нам спустились небеса!
Ты говоришь, как сумасшедший: он
Три месяца уж служит у меня.
Но мы поговорим об этом после;
Теперь прошу обоих – отойдите.
Что вам угодно, добрый государь?
Оливия готова вам служить
Во всем, с одним лишь только исключеньем.
Цезарио, ты слова не сдержал!
Сударыня!..
Прекрасная графиня!..
Ну, что сказать в ответ на это можешь?
Мой повелитель хочет говорить,
И я молчу.
Когда запеть хотите
На старый лад, то я отвечу вам,
Что это слуху моему противно,
Как после звуков музыки вытье.
По-прежнему жестока?
Постоянна
По-прежнему.
В жестокости? Увы,
Неумолимая красавица, на твой
Алтарь неблагодарный приносил я
Души моей священнейшие жертвы –
И все напрасно! Что же делать мне?
Все, государь, что будет вам угодно.
Так почему бы мне не умертвить
Того, кто всех милей мне в этом мире.
Подобно египтянину, что в час
Кончины злой убил свою подругу?
Ведь самая безжалостная ревность
Порой бывает благородством! Слушай:
Ты верностью моей не дорожишь;
Но тот, кто вытеснил меня из сердца
И из любви твоей, – его я знаю.
Ты, непреклонная, ты будешь жить,
Но этого любимца твоего,
Которого и я люблю не меньше,
Его я оторву от глаз жестоких,
Где, господину своему назло,
Он царствует! Цезарио, пойдем.
До зла моя решительность дозрела:
Ягненка заколю своей рукою,
Чтоб растерзать в голубке сердце злое.
Я тысячу смертей готов принять,
Чтоб вам покой и утешенье дать.
Цезарио, куда?
За господином,
Которого люблю, как свет очей,
Как жизнь, как счастие души моей,
Люблю так страстно, горячо и сильно,
Как женщину мне не любить. Всесильный,
Когда я лгу, права святой любви
Ты смертью отомсти в моей крови!
О, горе мне, он обманул меня!
Кто обманул вас, кто вас оскорбил?
Давно ли? Иль себя ты позабыл?
Позвать священника.
Уходит один из слуг.
Иди за мной!
Куда? Цезарио, супруг, постой!
Супруг?
Супруг! Пусть подтвердит он сам.
Ты муж ее?
О нет, клянусь я вам.
Лишь страх презренный от меня отречься
Тебе внушил! Цезарио, не бойся,
Не отвергай своей удачи. Будь
Тем, чем ты стал, чего достиг ты втайне,
И будешь равен с тем, кого боишься!
Входит священник.
Ты вовремя пришел! Я заклинаю
Твоим священным саном: объяви,
Что с этим юношей я совершила
В твоем присутствии. Хотя недавно
Мы в тайне думали все сохранить,
Но случай все теперь разоблачает.
Союз любви вы предо мной свершили,
И он скреплен соединеньем рук,
Он утвержден обменом ваших колец,
Запечатлен священным поцелуем.
Все брачные обряды скреплены
Моей рукой. С тех пор двумя часами
Лишь стал я ближе к гробу моему.
Чем будешь ты, лукавое созданье,
Когда тебя покроет седина?
Иль ты до старости не доживешь
И жертвой лжи губительной падешь?
Она твоя: ты можешь наслаждаться,
Но берегись, чтоб нам не повстречаться!
Клянусь…
Я не хочу ни лжи, ни лести.
Должна и в трусах быть хоть капля чести!
Входит сэр Эндрю с разбитой головой.
Ради Бога, пошлите за лекарем! Скорее лекаря к сэру Тоби!
Что случилось?
Он проломил мне голову, да и сэру Тоби череп украсил! Ради Бога, помогите! Ничего не пожалел бы, чтобы быть сейчас дома!
Кто же это сделал, сэр Эндрю?
Придворный графа, какой-то Цезарио. Мы думали, что он трус, а оказалось, это сущий дьявол.
Мой паж, Цезарио?
Пречистая дева, он тут! Вы ни за что ни про что проломили мне голову; а все, что я сделал, этому научил меня сэр Тоби.
Что нужно вам? Я вас не трогал, сударь!
Вы сами шпагу первым обнажили,
А я вам ласковым ответил словом.
Если пробитая голова называется раной, то вы меня поранили. Вы, я вижу, дыру в голове считаете ни во что?
Шут вводит пьяного сэра Тоби.
Вот и сэр Тоби прихрамывает; он вам еще кое-что порасскажет. Не хвати он лишнего, он бы заставил вас иначе проплясать.
Ну, рыцарь, что с вами?
Один черт на дьяволе. Ранил и баста! Дурак, не видал ли ты лекаря?
Вот уже с час, сударь, как он пьян; глаза его закатились в восемь часов утра.
Вот скот и мерзавец. Терпеть не могу пьяных скотов.
Уведите его. Кто это их так отделал?
Я помогу тебе, сэр Тоби, ведь нас обоих будут перевязывать.
Ты хочешь помочь? Ах ты, хвастун, осел, болван!
Уложите его в постель да перевяжите рану.
Уходит шут, Фабиан, сэр Эндрю и сэр Тоби. Входит Себастиан.
Мне очень жаль, что мною ранен был
Ваш родственник. Но будь он даже брат мой,
Я ради безопасности моей
Не мог бы поступить иначе. Взгляд ваш
Мне говорит, что вы оскорблены.
Простите же, прекрасная графиня,
Хоть ради клятв, что мы друг другу дали.
Одно лицо, одна одежда, голос,
И, вместе с тем, их двое! Точно тень
В волшебном зеркале!
Мой милый друг,
Мой дорогой Антонио! Как терзали
Меня часы с тех пор, как мы расстались!
Ты – Себастиан?
Иль можешь сомневаться?
Но как же надвое ты разделился?
Вы, как две капли, схожи меж собой;
Который Себастиан?
Непостижимо!
Не я ли он? Я брата не имел,
И нет во мне божественной той силы.
Чтоб вездесущим быть. Моя ж сестра –
Ее валы морские поглотили.
(Виоле.)
О, ради Бога, не родные ль мы?
Откуда вы? Как звать вас, мне скажите?
Моя отчизна – остров Мессалин;
Отец мой назывался Себастианом,
И был когда-то у меня такой же
И брат Себастиан. В такой же точно
Одежде он пошел на дно морское;
И если духи могут на земле
Присваивать лицо и одеянье,
То ты пришел нас страхом поразить.
Я точно дух, но только облеченный
В ту плоть, что от рожденья мне дана.
И будь вы женщиной, я ваши щеки
Слезами облил бы, сказав: «Виола
Погибшая, будь вновь моей сестрой!»
У моего умершего отца
Над правой бровью родинка была.
И мой отец имел такой же знак.
Он умер в день рождения Виолы,
Когда ей минуло тринадцать лет.
О, этот час живет в моей душе!
Да, смертное свое он кончил дело,
Когда сестре тринадцать стало лет.
Итак, одно мужское одеянье
Мешает нам быть счастливыми вновь?
Но ты меня не обнимай: сперва
Пусть время, обстоятельства и место
Докажут, что Виола пред тобой.
Я к капитану поведу тебя, –
Он тут неподалеку; у него
Одежда женская моя осталась.
Он спас мне жизнь; затем я поступила
На службу к благородному Орсино,
И с той поры судьба моя сплелась
С судьбою их – Орсино и графини.
Так, стало быть, графиня, вы ошиблись!
Но вас не обманул природы голос,
Супругой девушки вы захотели быть,
И, я клянусь, что вы не промахнулись:
Вы обручились с братом и сестрою.
Вы смущены? Он благороден кровью.
Когда все это правда, а не сон,
И я найду свою частицу счастья
В разбитом корабле.
(Виоле.)
Ты говорил
Не раз, а тысячу, что не полюбишь
Так страстно женщину ты, как меня?
Все это повторить могу под клятвой,
Которую я сохраню в душе,
Как свод небесный звезды сохраняет
И солнце и луну.
Подай же руку;
Дай в женском платье на тебя взглянуть.
Оставлено оно у капитана,
Который высадил меня на берег.
По жалобе Мальволио, он взят
Под стражу.
Я прошу, чтобы сейчас же
Ему была возвращена свобода!
Мальволио пускай придет сюда.
Теперь я только вспомнила: бедняга,
Как говорят, совсем сошел с ума.
Входит шут с письмом и Фабиан.
Но я сама была в таком расстройстве,
Что о его безумье позабыла.
Что с ним, друзья, скажите?
Да что, графиня, он борется с чертом, как только может человек в его обстоятельствах. Вот он написал вам письмо. Мне следовало отдать его вам еще утром; но ведь послания сумасшедших – не Евангелие: все равно, когда их отдашь.
Вскрой его письмо и прочти.
Поучайтесь же: дурак читает послание сумасшедшего! «Видит Бог, графиня…»
С ума ты сошел?
Нет, графиня, я только передаю слова сумасшедшего. Если вам угодно, чтобы я читал с чувством, вы не должны меня перебивать.
Пожалуйста, читай с толком.
Я так и сделаю, мадонна. Но чтобы вычитать из него здравый смысл, надо читать по-моему. Внимайте же, моя принцесса…
Фабиан, читай ты.
«Видит Бог, графиня, вы меня обидели, и мир об этом узнает. Хотя вы ввергли меня во тьму и отдали меня во власть вашему пьяному дядюшке, я столь же в уме, как и вы. В руках моих находится ваше письмо, которое побудило меня вести себя таким образом, и я уверен, что могу им себя оправдать, а вас пристыдить. Думайте обо мне что угодно. На время я забываю должное почтение и говорю как обиженный. Почитаемый за сумасшедшего Мальволио».
Это он писал?
Да, графиня.
Это не похоже на сумасшедшего.
Верни ему свободу, Фабиан,
И приведи сюда к нам поскорее.
Уходит Фабиан.
Когда угодно вам, мой государь,
Любить во мне сестру, а не супругу,
Позвольте предложить, чтоб день один
В моем дворце две свадьбы увенчал.
На это я охотно соглашаюсь.
(Виоле.)
Твой господин дает тебе свободу,
За службу же тяжелую твою,
Тяжелую для робости жены,
Привыкшей к попечениям нежнейшим,
Прими мою ты руку, и отныне
Будь господина госпожею.
Да,
А мне сестрой!
Фабиан возвращается с Мальволио.
Так это сумасшедший?
Он самый. Что, Мальволио, с тобой?
Графиня, вы обидели меня,
Обидели жестоко.
Я? Нисколько!
Обидели. Прочтите эти строки;
Вы не откажетесь от ваших слов.
Пишите иначе, когда возможно,
Перемените слог и форму букв;
Скажите, что печать и эти мысли
Не вам принадлежат. Их отрицать
Не в состоянье вы! Итак, признайтесь:
Зачем так ясно высказали вы
Свою любовь и приказали мне
Являться к вам с улыбкой неизменной,
С подвязками, завязанными накрест,
Обутым в желтые чулки? Зачем
Вы приказали обращаться гордо
С прислугой, с сэром Тоби? И когда
Я все с покорной выполнил надеждой,
Зачем велели вы меня схватить,
Замкнули в тьму, прислали мне попа
И сделали шутом и дураком
Глупейшим, над которым все смеялись?
Скажите мне, зачем?
Ах, мой любезный!
Ведь это не моя рука, хоть точно
С моею очень схожа. Без сомненья,
Письмо Мария написала. Да,
Припоминаю я: она сказала
Мне первая, что ты сошел с ума.
Потом явился ты с своей улыбкой,
В чулках, расхваленных в твоем письме.
Но успокойся же: с тобой сыграли
Презлую шутку, и, когда откроем
Зачинщиков ее, в своем же деле
Ты будешь и судьею, и истцом.
Графиня, час, столь светлый и благой
И радостный, пускай не омрачают
Ни жалобы, ни будущие ссоры,
В такой надежде сознаюсь я смело,
Что выдумали это я и Тоби
Против Мальволио, чтоб проучить
Его за грубость обращенья с нами.
Письмо ему Мария написала
По настоянью сэра Тоби: он
За это обещал на ней жениться.
Но в шутке злой веселости так много,
Что, право, смех тут более к лицу,
Чем мщение; к тому ж и оскорблений
Довольно тут обеим сторонам.
Бедняжка, как они одурачили тебя!
Да, «одни родятся великими, другие достигают величия, а иным оно само дается». Играл и я роль в этой комедии, милостивые государи, роль некоего отца Маврикия. Да, впрочем, все равно. «Ей-богу, шут, я не сумасшедший!» Да, помните ли вы еще: «Я удивляюсь, ваше сиятельство, как вы можете находить удовольствие в шутках такого бездарного мерзавца: если вы не смеетесь, так у него рот зашит»? Так-то волчок времени приносит свое возмездие.
Я отомщу всей вашей гнусной шайке!
Уходит.
Ах, как над ним жестоко посмеялись!
Догнать его – уговорить на мир:
Он должен рассказать о капитане.
Когда узнаем всё, для нас наступят
Часы блаженные союза душ
На брачном торжестве. А мы покуда
Гостями будем вашими, сестрица.
Цезарио, пойдем! Тебя я буду
Так звать, пока ты мальчиком одет;
Когда же переменишь свой наряд,
Назвать тебя женой я буду рад!
Уходят.