Виктория Угрюмова
Все демоны: Пандемониум

Ватабася с аппетитом догрызал последний боевой барабан и уже бросал заинтересованные взгляды на упитанных рыцарей личной гвардии Князя.

Чудовище Ламахолота своей грандиозной тушей запечатало в расселине тысячный отряд Искусителей с бароном Алгерноном Огнеликим – лучшим топорником Ада. Алгернон рвался сразиться с Такангором, но ему мешала великолепная задняя часть ламахолотского монстра.

Лихое безумие охватило кентавров. После того как у выхода из портала они заметили внушительную фигуру тролля в парадном обмундировании, у них открылось второе дыхание. Несокрушимые прежде враги разбегались от них по всему полю, а кентавры догоняли их с гиканьем и свистом, молотили передними копытами, лягали, накидывали сети, в коих демоны запутывались так же надежно, как если бы их упаковал Кехертус.

Кстати, Кехертус тоже не бездельничал. Внушительная горка прекрасно упакованных, спеленутых, как младенцы, огнекрылов, преграждавшая путь к обозу, была его лап дело. Высоко подпрыгивая, чтобы разглядеть что-то за грудами вражеских тел, Узандаф Ламальва подбадривал героя одобрительными криками.

Бригадный сержант Лилипупс украшал собой самые горячие участки сражения. Всюду он целенаправленно пробивался к командирам и до многих добрался. Колотя бормотайкой по шишковатой макушке одного из офицеров легиона Предателей, он приговаривал:

– Не питайте лилюзий. Здесь вам не пройдет…

Обмякший демон давно уже ничего не питал, но такая мелочь не могла отвлечь тролля от любимой работы.

С восторгом глядя на этого гения современного боя, Карлюза деловито застрочил в тетрадке: «Научиться преодолевать трудности при помощи самого себя».

Лучше не скажешь.

Пользуясь короткой передышкой, наступившей после прибытия мощного резерва, Зелг стянул с головы шлем и вытер мокрое от пота лицо краем изорванного знамени. Впервые за последние несколько часов он смог перевести дух и наслаждался минутами покоя, как гурман наслаждается изысканным блюдом.

Такангор опять не обманул его ожиданий. Он стал чемпионом. Победа досталась Кассарии – в этом не было никаких сомнений. Мурилийцы и рюбецальцы уже вовсю орудовали на противоположном берегу, круша личную гвардию Князя. Там же мелькали выкрашенные алым рога генерала Топотана. Ианида припечатала к месту несколько сотен вражеских солдат, и теперь они торчали из воды, как заградительные укрепления, мешая своим же товарищам по оружию добраться до счастливой Горгоны. Счастливой она стала совсем недавно, когда Альгерс проложил к ней путь сквозь вражеский строй и заключил в объятия.

– Я был не прав, дорогая, – молвил кузнец. – Ты не сердишься?

– Нет, дорогой, ты не прав – это я была не права. Я не сержусь, – отвечала она.

С этого момента они стали неразлучны, и несчастные адские твари на собственной шкуре почувствовали, что значит крепкая, дружная, слаженная супружеская пара с давними традициями. Ощутили, понимаешь, силу семьи.

Тут же резвилась довольная жизнью мадам Мумеза под охраной не верящего своему счастью Наморы Безобразного. Увидев суженого в деле, мадам капрал поняла, что приняла единственно верное решение. На этого монстра можно было положиться; и хотя ей не хватало в нем твердости характера, она решила закрыть глаза на сей мелкий недостаток. Да, он соглашается с ней во всем и готов исполнить любой ее каприз – но кто из нас совершенен? Ради настоящей любви можно и потерпеть.

Мумеза смотрела, как жених сносит с лица земли своих обескураженных сородичей, и думала о том, как странно складывается жизнь. Оказывается, все прошедшие годы ей не хватало этой бесформенной туши, жуткой морды и крохотных желтых лютиков. Ведьма поправила букетик, пришпиленный к платью, и удобнее перехватила кочергу.

– Мумочка! – тут же заволновался Намора. – Мумочка! Тебе вредно переутомляться. Я сам. Кого ты хотела сокрушить, грозная моя?

– Вон того, – показала она пальцем на особо активного экоя, пытающегося добраться до недовольного Карлюзиного осла.

– Я мигом, – кивнул демон и запыхтел к месту событий. – Вот этого?

– И этого тоже. И того, левее.

Бац!!! Хрясь!!!

Демоны бесформенными мешками повалились в реку, под ноги отступающим.

– Ну как? – тревожно спросил Намора, заглядывая в глаза ведьме.

– Неплохо, неплохо, – улыбнулась она. – Ты в отличной форме, пупсик.

– Мумочка!!! – расцвел Намора. И тут же рявкнул: – Да когда же закончится эта битва?!

Представив себе, сколько драгоценного времени он теряет здесь в сражении, когда мог бы с куда большей пользой проводить его в обществе возлюбленной, Безобразный озверел и пошел в атаку. Надо сказать, что он внес немалый вклад в дело разгрома адских сил при Липолесье.

Зелг видел, как тревожно мечется на своем золотом троне Князь Тьмы, утративший связь с реальностью.

У последнего имелась веская причина скакать на золотом сиденье, как блоха на сковородке. Он не мог поверить, что битва, фактически выигранная им десять минут назад, вдруг обернулась сокрушительным поражением.

– Невероятно!

Князь повернулся на голос. Его собственный маршал, его верный Каванах с восторгом смотрел, как громят его же войска.

– Объясните мне, как это могло случиться?

– Судьба, сир. Судьба на стороне этого малого.

– О чем вы?!! – Владыка Преисподней взревел, как раненый дракон. – Вы забываетесь!!! Это я – судьба!!! Это я взвешиваю чужие жизни и смерти…

– Как угодно, сир, – прошипел Каванах, низко склоняя все шесть голов. – Но если сиру будет угодно думать именно так, мы не сможем противостоять новой силе.

– Какой еще силе?

– Той, что на наших глазах зарождается сейчас в Кассарии. Я бы прекратил это избиение, сир, и предложил мировую.

– Мы сотрем их в порошок.

– Не сегодня.

– Я отказываюсь слушать эти паникерские советы.

– Я нем, как рог Барбосиса.

– Да, а где этот бездельник – Барбосис?

– Пошел в расход.

– Куда?!

– Естественная убыль, сами понимаете.

Князь оказался понятливым. Трудно было не понять с такой наглядной агитацией.

– Откуда он взял мурилийцев? – взвыл он через минуту.

– Там же, где и рюбецальцев.

– А этот, Папланхузат, он очень на нас зол? – нервно уточнил Князь, вспоминая, каких трудов стоило ему когда-то угомонить разгулявшегося повелителя бурь.

– Я бы на его месте рвал и метал и разносил все в клочья.

– Вы правы. Тем он и занят, – грустно согласился владыка Ада, глядя, что творится с его войсками в том месте, где гулял неистовый смерч, внутри которого полыхали голубые молнии. Естественная убыль на этом участке равнины поражала воображение.

Другой, менее упрямый, нежели Князь, тут бы и объявил о том, что признает поражение и желает заключить с противником мир. И ничего не случилось бы. Но история не знает сослагательного наклонения – мысль отнюдь не новая, но все такая же актуальная.

Кто скажет, что в первую очередь учитывают древние пророчества? Неизбежность происходящего в мире или вот эти крохотные детали, влияющие на судьбы мира порой сильнее, чем грандиозные события? Сие нам неведомо. Пророки Каваны надежно хранят свои тайны.

Доподлинно известно только одно.

– Каванах! – сказал Князь чересчур спокойно.

– Да, повелитель.

– Сокрушите хотя бы минотавра.

– Разумно ли?

– Я так желаю!

– Повинуюсь, сир.

И Каванах махнул маршальским жезлом в сторону Такангора, взламывающего топором ровный строй Погонщиков Душ.

* * *

Зелг был крайне удивлен тем, что битва внезапно закипела с новой силой. Конечно, это донельзя обрадовало бригадного сержанта Лилипупса, но что до остальных – они охотно согласились бы завершить сражение и получить по ставкам.

Архаблог и Отентал предвидели, что разъяренные проигрышем демоны попытаются силой отобрать деньги обратно. И как в воду глядели. Ватага незадачливых игроков, понимая, что ситуация складывается совсем не в их пользу, пробралась к полосатым шатрам, желая компенсировать себе испорченные нервы и пошатнувшееся здоровье тысчонкой-другой в твердой валюте. Они не учли одного: бессменные устроители Кровавой паялпы имели огромный опыт общения с недовольными клиентами всех форм, мастей и весовых категорий. Ни одна уважающая себя касса не оставалась без охраны, и на эту работу привлекались существа надежные и проверенные в боях.

На сей раз Архаблог и Отентал заручились поддержкой двух каноррских оборотней, одного мурилийца, трех рюбецальцев и самого Агапия Лилипупса. Еще в Кассарии они взяли с него клятвенное обещание ближе к концу битвы наведаться к ним с инспекционной целью. И он им это обещание дал. Так что потрепанные, злые, разорившиеся демоны столкнулись не с двумя безобидными людьми, но с внушительной силой.

– Питаем грабительские лилюзии? – уточнил Лилипупс, поигрывая бормотайкой.

Он вообще не любил людей, строивших воздушные замки, особенно за чужой счет. Емким словом «лилюзия» сержант определял все – и неоправданные надежды, и радужные планы, и незаслуженные блага.

Демоны встопорщили шипы и спинные гребни, оскалились и зарычали. Лучше бы они этого не делали. Лилипупс и так волновался, что война вот-вот закончится, а он не успеет как следует разгуляться. А тут шайка каких-то потрепанных голубчиков отвлекает его от подвигов. Поэтому лекция о вреде жадности оказалась на удивление короткой; мурилиец даже обиделся немного, потому что попал в самую гущу событий только к шапочному разбору.

И вот когда Агапий Лилипупс увидел, что все под контролем, успокоился и собрался получить удовольствие от войны в частном порядке, ситуация на поле боя полностью изменилась.

* * *

Молодой некромант так и не понял толком, кто и когда его укусил. Он не знал, где потерял правые поножи и как это могло произойти. Просто вдруг обожгло огнем ногу, а еще мгновение спустя в сапог хлынуло что-то липкое и горячее. И тут же потемнело в глазах.

…Он стоял у ворот неприступного замка, возведенного на самом краю обрывистого утеса. Стены его были сложены из тускло блестящего голубого камня, названия коего Зелг не знал. От этого складывалось впечатление, что бледно-голубое облако, пролетавшее над вершиной, зацепилось за острые скалы и осталось тут навсегда.

Вокруг было тихо, словно перед рассветом, когда замирает вся природа. Ни ветерка, ни шелеста листьев, ни гомона птиц. Он слышал свое дыхание. Оно было тяжелым, и Зелг никак не мог сообразить, отчего он так запыхался.

Ворота между двух островерхих башен, украшенные бронзовыми фигурами драконов и василисков, распахнулись так же беззвучно, как происходило все в этом месте, и перед молодым герцогом выросли два статных белокурых и синеглазых рыцаря в голубых плащах с алым шелковым подбоем. Они приветливо улыбались ему, как давнему знакомому, которого заждались в гости, и он решительно переступил порог этой гостеприимной обители.

– Наконец-то, – сказал один из рыцарей. – Что тебя так задержало в пути, владыка?

– Мы стали думать, что ты уже никогда не придешь, – подтвердил второй, с поклоном пропуская его вперед.

Зелг хотел спросить, кто они и почему ждут его с таким нетерпением, но некто таинственный, умостившийся в его памяти, говорил, что не стоит этого делать.

– Здравствуйте, – сказал некромант, полагая, что доброе приветствие уместно при любых обстоятельствах.

– Проходи скорее. Он устал ждать. Освободи его.

«Кого?» – подумал Зелг, но снова ничего не сказал вслух.

Странное чувство испытывал он. Этот замок был знаком ему так же, как раньше оказалась знакомой и родной. Кассария. Он не любил его настолько же нежно и преданно, но точно знал, что связан с этим местом неразрывными узами.

Шаги рыцарей гулким эхом отдавались под высокими сводами, похожими на ребра древнего чудовища. Замок был пуст и покинут – это Зелг помнил очень хорошо. И при одной мысли об этом у него отчего-то щемило сердце.

Выцветшие шелковые ковры с изображениями старинных битв пылились на облупленных стенах. Небесного оттенка флаги жалко трепетали на холодном сквозняке. Даже рыцарские латы, стоящие в простенках, казалось, сгорбились и поникли от одиночества и безнадежности. В залах пахло плесенью, сыростью и пылью. Почерневшие от времени камины были холодны, и ни в одном из них Зелг не увидел дров. И герцог не мог понять, что представляется ему более неуместным – сия заброшенная обитель на краю неведомого мира или двое рыцарей, неизвестно как и зачем тут живущие.

Внезапно ему помстилось, что прошло очень много времени с тех пор, как он вошел в эти ворота.

– Мне нужно возвращаться, – сказал он, трогая одного из рыцарей за рукав. – Там идет битва.

– Разумеется. – Оба воина склонились перед ним. – Мы знаем. Освободи его и ступай, а мы снова останемся ждать тебя и охранять твой оплот.

И некромант почувствовал, что каждое слово – истинная правда, известная ему еще сызмальства и только по непонятной причине забытая. То был его последний бастион, дальше которого невозможно отступать. Он испытывал неловкость, оттого что не помнил, как называется такое дорогое для него место.

– Гон-Гилленхорм, владыка, – шепнул ему на ухо один из рыцарей, словно угадав его смятение. – Башня Лордов. А мы – твои верные Стражи.

– Башня Лордов, – повторил Зелг, как завороженный.

– Крепость Павших Лордов Караффа, – пояснил второй. – Ты ведь помнишь свой дом? Ты не забыл его? Правда?

Герцог да Кассар разлепил пересохшие губы, чтобы сказать, что у него только один дом – Кассария. Но язык его не слушался. Не поворачивался язык сказать такое.

А между тем они спустились в подземелье и теперь шли по длинному темному коридору, едва освещенному светом факелов. Дорога уходила вниз, и в какой-то миг Зелгу стало казаться, что так они дойдут до самого центра земли. Но вместо этого Стражи остановились перед массивной бронзовой дверью, запертой на семь засовов.

– Отпусти его, – сказал один из рыцарей, уступая ему место возле двери.

– Он так долго ждет… – подхватил второй.

– Почему же вы не открыли темницу и не спасли его? – спросил герцог.

– Никто, кроме тебя, не в силах освободить его.

– Разве так бывает? – удивился некромант.

– Чаще, чем ты думаешь, – улыбнулись Стражи.

– И что потом?

– Потом он сможет начать жить, как было предначертано судьбой.

И он понял, что иначе и быть не может.

Неподъемные на вид засовы Зелг отодвинул с такой легкостью, словно они были сделаны из соломы. Тяжелая дверь все так же бесшумно отворилась, и его растерянному взору предстала сырая и мрачная тюремная камера с одним крохотным окошком у самого потолка. Оттуда пробивался узенький лучик сероватого света. В углу камеры, на ворохе пятнистых свалявшихся шкур спал ребенок.

– Великий Тотис, – прошептал Кассар, потрясенный этим зрелищем.

Ребенок свернулся калачиком, обхватил себя руками и вздрагивал во сне. Он что-то тревожно бормотал, и Зелг, не раздумывая, шагнул к нему и подхватил его на руки. Он хотел теперь только одного – вынести бедное дитя на свет, отогнать ночные кошмары, утешить и успокоить.

И тут спящий открыл глаза.

Это были огромные, пронзительные, лилово-черные глаза с золотыми искорками. Ребенок протянул руку и убрал с глаз мешавшие ему волосы – длинные прямые пепельные пряди. И улыбнулся.

– Спящий проснулся, – с трепетом произнесли Стражи, опускаясь перед Зелгом на одно колено. – Привет тебе, истинный владыка.

В этот момент кассарийский некромант почувствовал сильнейшую боль во всем теле. Рвалась плоть, трещали сухожилия, крушились кости. И он понял, что умирает.

ГЛАВА 19

Услышав дикие крики, доносившиеся из расселины, откуда наполовину торчала туша ламахолотского монстра, Гризольда весьма ими заинтересовалась.

– Кто там? – спросила она, пытаясь заглянуть за спину зверю.

– Я Алгернон Огнеликий, рыцарственная дама, – учтиво отвечал демон. – Я бы хотел с кем-нибудь сразиться.

– Разумное и вполне логичное желание, – согласилась фея. – Что же вас сдерживает?

– Вот это вот естественное препятствие.

Надо заметить, что голос демона звучал несколько сдавленно.

– А что вы вообще там делаете? – уточнила Гризольда, любившая ясность во всем.

– Сижу, как невеста на выданье. Кто придет, тому и достанусь.

Фея окинула чудовище Ламахолота оценивающим взглядом, как портной, которому заказали праздничный кафтан без примерки, и сочувственно покивала.

– Препятствие существенное.

– А вы бы не могли его как-то отвлечь?

– Чем?

– Может быть, каким-нибудь кормом.

– Гризя!!! – вскричал взволнованный Таванель. – С кем ты разговариваешь?

– С потенциальным противником, – не стала таиться фея.

– А зачем?

– Жалко же. Там зря пропадает целая ватага демонов.

– И пускай пропадает. Их и так перебор.

– А вот милорд Топотан сетовал на нехватку врагов. И Лилипупс тоскует.

– Это понятно.

В ходе битвы наметился явный перелом. Выражался он в том, что, завидев издалека коренастую фигуру бригадного сержанта с его любимой бормотайкой наперевес, демоны улепетывали во всю прыть.

– Нам его с места не сдвинуть, – признал Таванель, завершив осмотр ламахолотского зверя. – Ему и тут неплохо.

Тут он глаголил, как истинный златоуст. Монстр Ламахолота благодаря своей длинной шее вполне успешно дотягивался до разнообразных демонов, пробегавших мимо расселины, и поступал с ними по своему, монструозному усмотрению. Он не видел смысла гоняться за жертвами по всему полю – ему и тут было удобно. Сказывалась тысячелетняя привычка: ученых и исследователей, которые в последнее время составляли основу его рациона, ему тоже доставляли, так сказать, на дом. Без всяких дополнительных усилий с его стороны. Ламахолотский зверь не был реформатором и терпеть не мог ломать устоявшиеся традиции.

– А тебе не кажется, что Лилипупс отлично разобрался бы с обеими проблемами? – осторожно спросила Гризольда у своего избранника.

Лорд какое-то время переваривал полученную информацию.

– В чем проблема, дорогая?! – внезапно озарило его. – Позовем сюда господина Лилипупса! Я думаю, он отлично разберется и с нашим милым союзником – своим новобранцем, и с нашими благородными противниками.

– Какой же ты гений! – с гордостью признала Гризольда. – Мне вот никогда бы такое не пришло в голову.

Довольный призрак зарделся, как облачко, подсвеченное рассветным солнцем.

Где-то в глубине расселины кто-то задохнулся от ужаса.

Но судьба оказалась милостива к Алгернону Огнеликому. Агапию Лилипупсу было не до него.

Современники сдержанно признают, что при прочих несомненных достоинствах бригадный сержант не мог похвастаться нездешней красотой. Внешность его, мягко говоря, была на любителя. Даже самые приукрашенные портреты, в основном призванные открыть зрителю прекрасный внутренний мир прославленного героя, говорят о том, что нос у него был слегка сплющен и не совсем заметен; лицо могло поспорить рельефом с лучшей сковородкой Гописсы; а глаза были немного выпучены – как у рыбы фусикряки, на которую случайно сел зверь Ватабася. Последнее особенно важно, ибо те же очевидцы вспоминают, что ни до, ни после описываемых событий не видели Лилипупса с такими вытаращенными глазами.

Выпучились же они до чрезвычайности по той причине, что Лилипупс не мог уяснить смысл знаков, подаваемых ему мумией герцогского дедушки. Бывалый доктор Дотт утверждал, что Узандаф да Кассар не взвивался так высоко даже после того, как случайно глотнул гремучую смесь для демонических младенцев из пригубного наливайника.

Мумия скакала и прыгала, как юный суслик по весне, и изо всех сил махала сухонькими ручками. Полы мантии развевались, как крылья летучей мыши, точнее – Птусика, то есть беспорядочно и бессмысленно. При этом дедуля издавал занимательные звуки, послушать кои тут же явился весь хор пучеглазых бестий. Энтузиазм старшего Кассара понемногу передался и им, и они принялись подпевать и повизгивать, внося посильную лепту в исполнение этого уникального музыкального произведения.

Впоследствии, однако, стало известно, что Узандаф Ламальва вовсе не пел, и не танцевал, и даже не привлекал женские особи загадочными телодвижениями, а всего только хотел позвать на помощь. Ибо он первый заметил, что с Зелгом стряслась беда.

– Что с вами, милорд? – заинтересовался Бедерхем, вырастая за спиной мумии. – В вашем возрасте эти перемещения могут смутить морально неподготовленных.

– Зелг!!!

– Его высочество успешно справляется с войной. Вы побеждаете, это очевидно.

– Зелг!!!

– Прекрасно выглядит, всем бы так… вот если бы он еще не расплывался… Отчего он расплывается, вы не в курсе?

– А я о чем?!

– Великий Ад! Что с ним?

– Если бы я знал. Боюсь…

– Боюсь, каким-то образом он не уберегся.

– Мало кто, кроме вашего Князя, может пробить латы Аргобба. Он этого не делал. А никто другой и не станет.

– Прошу прощения, Узя, но мы говорим о вашем внуке. Милый мальчик, но доверчив и немного рассеян. Всякий мог его облапошить.

– С него станется. Приведите его сюда! Вы же видите, что творится…

Творилось неладное. Очертания стройной могучей фигуры кассарийского некроманта теряли четкость. Он постепенно превращался в огромное багровое облако, в котором то и дело мелькали лица и морды, крылья и когтистые лапы, чешуйчатые хвосты и силуэты рыцарей. Будто бы всесильное Нечто, боясь превратиться во всепоглощающее Ничто, искало единственно верную форму.

– Что это с милордом? – подозрительно спросил Такангор. – Ему пора принимать капитуляцию, а он что затеял?

– !!! – откровенно высказалась Гризольда.

– Гризя! – охнул Таванель.

– А что я должна сказать? Какой ужас? Так вот это, к твоему сведению, гораздо хуже.

– Гризенька, но это не повод так выражаться.

Фея нервно всунула в рот трубку и сердито ею запыхтела.

– Неужели все так плохо? – огорчился добрый Фафут.

– Увы, – пожал плечами честный лорд. – Сбывается пророчество Каваны. Боюсь накаркать, но, по-моему, Спящий проснулся.

– И что из этого следует?

Фея вкратце обрисовала сложившуюся ситуацию.

– Поразительно, – изумился господин главный бурмасингер. – Есть у меня один капрал – он тоже не любит рассусоливать. Но чтобы так… Какая сила слова!

– Я процитирую? – спросил Бургежа, устраиваясь на плече графа да Унара.

– Без ссылки на источник, – заволновался корректный Таванель. – Все-таки репутация дамы.

– Я понимаю, – согласился военный корреспондент. – Припишем мне. Мне это можно и даже требуется по условиям, так сказать, игры. Вроде бы я потрясен до глубины души, до самых основ. Читатели любят эту грубую откровенность, эту – временами – неприкрытую правду жизни…

– Сейчас он обернется каким-нибудь монстром, – сказала Гризольда, с тревогой наблюдая за бесконечными перевоплощениями Зелга. – Вот вам будет и правда жизни, и последний день Липолесья, и отпевальный конкурс. Всюду успеем.

– А что с ним такое? – заинтересовался маркиз Гизонга. – Мессир Зелг как-то неожиданно переменился в лице.

Кассар как раз стянул с головы шлем, и над панцирем Аргобба торчала неописуемая морда твари, от которой шарахнулись бы самые пропащие обитатели адской бездны.

– Что значит – этикет, – похвалил Такангор. – Нет чтобы сказать – «дрянь какая», или же «вот это харя». А так нежно, деликатно – «переменился в лице»… Маменька бы одобрили… Да, я тоже хотел бы знать, что с ним такое? Чего он так переменился?

– Золотое пламя Ада смешалось с черной кровью некромантов, яд Бэхитехвальда – с голубой водой Караффа, – пояснила Гризольда. – А большего не знает никто.

– Он умрет?

– Надеюсь, нет.

– Мы умрем?

– Надеюсь, нет.

– А конкретнее?

– А конкретнее – караул!!!

* * *

Будущее уже не то, что было раньше.

Поль Валери

Далеко от Липолесья, в библиотеке кассарийского замка внезапно открылась Книга Каваны. Она распахнулась ровно посредине, и абсолютно чистый, слегка желтоватый плотный лист стал заполняться ровными строчками, будто некий невидимый летописец спешил запечатлеть события на память грядущим столетьям.

Но спал тяжелым беспробудным сном ушастый эльф Залипс Многознай; похрапывали гномы, мороки и библиотечные духи. И даже тревожная тень самой любопытной возлюбленной Дотта – той, что с кинжалом в спине, – тосковала по своему кавалеру в тени парковых аллей.

Никто не видел этих огненных, мгновенно проявляющихся и тут же исчезающих рядов букв. Никто не прочитал нового пророчества Каваны…

* * *

Когда встречаются два странных человека, один из них всегда неправ.

– Ты не так прожил мою жизнь, – сказал ребенок. – Я разочарован тобой.

– Это не твоя жизнь, а моя.

– Это наша жизнь. Ты многого мог достичь. А кем ты стал?

– Человеком.

– Нашел чем гордиться, когда Кассария покорилась тебе.

– Не покорилась, дитя, – признала.

– Какая разница?

– Огромная. Я люблю ее, а она любит меня.

– С таким козырем на руках ты мог бы подчинить себе весь обитаемый мир, а ты не завладел даже Тиронгой.

– Зачем тебе Тиронга? Тебе следует думать об игрушках.

– Глупец!!! Ты все еще не наигрался! Может быть, займешь мое место? Что-что, а игрушки тебе туда принесут. Серьезно, Зелг, давай соглашайся. Из нас двоих ты будешь чудесным ребенком, а я тем повелителем Кассарии, которого она ждала веками.

– Ты прав, что я глупец. Зря я отпер двери. Ты должен был оставаться в темнице. Ты мне не нравишься, дитя.

– Я – это ты. Полноценный ты. Ты сам запер меня в этой неприступной крепости, сам поставил Стражей и сам приказал себе все забыть, потому что боялся меня. Боялся себя!!!

– Не зря ведь боялся.

* * *

Говорят, что судьбу кассарийского некроманта должен был решать слуга Павших Лордов. Но…

Долгожданный мир был заключен прямо на кассарийском поле, когда Князь Тьмы грустным голосом зачитал заявление о полной и безоговорочной капитуляции адских войск.

– И с этого знаменательного момента они – наши лучшие друзья, хотим мы того или нет, – подытожил он.

Потрепанные легионы его подданных с пониманием внимали. Такой чрезвычайной сговорчивости демонов предшествовали несколько ключевых моментов.

Во-первых, обнаружив, что один из его вернейших слуг, Намора Безобразный, не достиг успеха на правом фланге, повелитель ада поинтересовался, а почему, собственно.

Адъютант замялся.

– Князь Намора сменил ориентацию, – признался он после длинной и неловкой паузы.

– В каком смысле?

– В том, что он переметнулся на сторону противника.

– Предатель!

– Не совсем. Он обрел там свое семейное счастье.

– Где?

– На стороне противника.

– Вот беда, – вздохнул владыка. – Но если задуматься о великолепной Нам Као…

– То лучше о ней не задумываться, – быстро сказал Тамерлис. – Не люблю, когда меня гнетут тяжкие думы.

– Да, – признал адъютант. – Нет прощения предателю Наморе, но понять его можно.

– Положим, – согласился Тамерлис. – Но если мне не изменяет зрение, то могучий Флагерон тоже отчего-то нападает на своих.

– Истинно так, – подтвердил Каванах Шестиглавый. – Мне только что доложили. Большое горе. Я потерял одного из своих лучших гвардейцев.

– Что с ним?

– Сменил ориентацию.

– Тоже переметнулся на сторону противника?

– Хуже того, влюбился во вражеский халат. Заметьте, без взаимности.

В этот момент Князь Тьмы понял, что утратил контроль над происходящим, а это и есть настоящее поражение. Все остальное – только его материализация.

Так что ни повторный визит Птусика, переполошивший его телохранителей; ни трогательное предложение Мардамона пожертвовать золотой трон на переплавку для возведения лучшей в мире пирамиды его, Мардамона, имени; ни появление двух милых троглодитов с одним невоспитанным ослом в поводу, щебечущих о своем на непонятном языке, уже не могли его удивить.

Князь Тьмы понял, что попал в некий странный мир, действующий по совершенно иным законам. В мир, где всей его власти не хватило для того, чтобы разобраться с одним безумным летучим мышем, не говоря уже о победе в войне. В мир, где неукротимая мощь адского пламени не имеет значения; где какие-то вредоносные силы то и дело воруют у него из-под носа напитки; и где правят бал веселый рыжий минотавр с папенькиным боевым топором да мрачный, недружелюбный тролль с бормотайкой.

В довершение всех бед приземлился на подлокотник его трона тот самый черный халат с синими глазками и вопросил:

– Пульс пощупаем?

– Гррр-рр, – сказал Князь.

– Дожили… – Доктор Дотт потрепал его за оттопыренное ухо. – Даже рявкнуть как следует не в состоянии. Вот вам мой дружеский совет: сворачивайте это бездарное предприятие и – отдыхать. Баиньки то есть. Потому что здоровье, как говорится, не купишь. Бамбузяки накапать?

– Травите? – печально осведомился Князь.

– Ни-ни. Проявляю человеко, то есть в вашем случае демонолюбие и милосердие. На вас же без слез смотреть нельзя.

– Правда?

– Чистая, как слеза феникса.

– А мне никто не говорил.

– А кто вам скажет? Вы же сразу «хвать» – и готово. Все жить хотят.

– А вы?

– А я чем хуже? Я, когда был жив, тоже хотел. И прекрасно понимаю ваших подданных.

И доктор недовольно поцокал языком.

– Что? – встревожился Князь. – Плохо?

– Да чего уж хорошего? Вот понервничаете еще часок, и получится то же, что с мессиром Зелгом.

– А что с ним? – навострил уши демон.

– Да вон он клубится посреди равнины. Сам на себя не похож. Сейчас прибудет сюда, истреблять всех и каждого.

Князь Тьмы посмотрел туда, куда указывал рукав халата, и обмер. Багровое до черноты клубящееся облако разрасталось на глазах. Оно вовсе не казалось бесплотным, как привычные всем облака, и даже не таким осязаемым, как материя, из которой состоял Папланхузат и его любимые жены. То была глыба истинного мрака – того самого, коего так боялся Форалберг и о власти над которым мечтал сам повелитель Ада.

– Что это с ним? – спросил он, ужасаясь увиденному.

– Разозлился, – пояснил добрый доктор. – Вот и Мардамон не даст соврать.

– Жаждет жертв, – подтвердил жрец, измеряя веревочкой левую руку владыки Преисподней. – Иди, говорит, Мардамон… Это он мне говорит… Иди и без достойной жертвы не возвращайся.

– А отчего так взволнован достойный Узандаф да Кассар?

– За вас тревожится. Он Зелгу – пора войну заканчивать и по домам. Ужин, дескать, скоро, а у нас на руках два некормленных минотавра да два голодных хряка. Это же просто конец света будет. А Зелг ему – камня на камне не оставлю, все в порошок сотру и уже тогда вздохну с облегчением. А Узандаф за ваших волнуется – родня как-никак. Не хочу вас огорчать, но и это еще не самое страшное.

– А может случиться что-то еще?

– Может, когда сюда доберется наша хлебопекарная рота во главе со славным Гописсой. Гописсу знаете?

– Нет.

– Счастливец. Вот лучше и оставайтесь в неведении, – мурлыкнул Дотт, одним махом внося доброго трактирщика в список самых почитаемых монстров Ниакроха.

Князь еще раз бросил быстрый взгляд на Зелга, на мечущуюся в обозе мумию, на спешащего к хозяину Думгара и крикнул:

– Герольдов ко мне! Мы отступаем!

– Приятно иметь дело с разумным существом, – похвалил его добрый халат. – Правда, Мардамон?

– А как же жертва?

– Не тереби мессира, – строго сказал Дотт. – Пошли. Я тебе подберу что-нибудь подходящее.