Виктория Угрюмова
Все демоны: Пандемониум

ГЛАВА 17

Милталкон и Бакандор долго рассматривали таинственный ларец. Состояние у них было двойственное. С одной стороны, еще в далеком безрогом детстве, когда маменька укачивала их в колыбельке, она рассказывала сказку об одной чересчур любопытной деве, копавшейся в чужом имуществе. Помнится, именно на нее возлагалась ответственность за все болезни и гадости, происходящие ныне на свете.

Брать на себя такую ответственность молодые минотавры не хотели.

С другой стороны, открывшийся их взорам тайник хранил столько непонятных и странных вещей, что голова шла кругом. А в ларце, возможно, находится объяснение или хотя бы ключ к семейным секретам.

Бакандор осторожно поднял ларец – тот оказался не слишком тяжелым – и потряс его. Внутри едва слышно брякнуло.

– Ну что? Что будем делать? – спросил Милталкон. – Дерзаем? Или линяем?

Еще пару минут назад он был готов совершить несанкционированный взлом, но воображение некстати подсунуло ему облик разгневанной родительницы со скалкой в руках, и юный минотавр обнаружил, что решимость стремительно его покидает.

Бакандор вытащил из-за пояса кинжальчик и поковырялся в замке. Впрочем, осторожно, без чрезмерного энтузиазма.

– Не поддается.

– А ты поверни в другую сторону.

– Все равно не открывается.

– Сильнее.

Бакандор закряхтел. Сил ему было не занимать, но старые мастера свое дело знали.

– Руками не ломай – бесполезно, – произнес за спиной Бакандора голос Мунемеи, и юный минотавр едва не хлопнулся в обморок.

О педагогическом таланте мадам Топотан и ее необычайных успехах на ниве воспитания подрастающего поколения ходили легенды. Попасть в очередную легенду сыновья не хотели.

– Ну-с, молодые люди. Чем заняты на досуге?

– Изучаем семейную историю, – выдохнул Милталкон.

– И как успехи?

– Не открывается, – вконец растерялся Бакандор.

– Разумеется, – кивнула Мунемея. – Лучшие умы старались, чтобы не открылось… Я кому говорила – в эту часть лабиринта ни ногой?! Я что – должна рычать на все Пегасики?!! А ну брысь отсюда!

Милталкон, очевидно, понял, что все равно умирать, и решил погибнуть с пользой.

– А вот не уйду, пока вы хоть что-нибудь нам не объясните. Мы имеем право знать…

– Ты имеешь право выбрать место на кладбище, – намекнула родительница. – А большего пока не заслужил.

– Ну право, маменька, – загудел Бакандор, памятуя наставления Тапинагорна Однорогого из главы двадцать шестой о том, что вся сила минотавров – в единении. – Право, вы могли бы просветить нас. А то ведь странно получается – у семьи, оказывается, есть тайны. А мы об этом ничего не знаем.

Мунемея смягчилась.

– Тайна остается тайной до тех пор, пока о ней никто не подозревает, – пояснила она.

– Мудро, – согласился Милталкон. – Однако обидно.

– Бакандор, сынок, – добрым голосом сказала Мунемея. – Поставь ларчик на место. Не делай из матери детоубийцу.

Минотавр вздохнул и выполнил ее просьбу.

– Марш заниматься, – приказала заботливая мать. – А я пойду сделаю на ужин отбивные. И сама душу отведу…

– …и нам как-то спокойнее, – согласился Милталкон.

Вечером, совершенно добровольно вызвавшись помыть посуду и прибрать на кухне, братья совершили последнюю попытку.

– Что там все-таки в ларчике? А? – жалобно спросили они.

Мунемея надолго задумалась.

– Как бы вам объяснить попроще, – сказала она, когда они уже поняли, что не получат ответа, и даже успели с этим смириться. – Там спрятана совсем другая жизнь. И совсем другая смерть.

* * *

Главное на войне – догадаться, что происходит по ту сторону холма.

Герцог Веллингтон

– Знаете что, – вправе сказать нам честный и неравнодушный читатель, – это все чудесно, конечно, но где же Думгар? Разве кассарийские войска делятся на две, а не на три части? Разве события развиваются только на правом фланге и в центре? А что же с тем, кто ушел в одиночку защищать Безымянное ущелье?

Разумеется, наш честный и неравнодушный читатель окажется прав.

Думгар – это отдельная страница истории о битве при Липолесье. Скорее даже – отдельная глава.

Хотя мы до сих пор не упоминали об этом в нашем повествовании, но Каванах Шестиглавый обратил свой взор на заманчивое ущелье буквально через несколько минут после начала сражения. Он был слишком хорошим полководцем, чтобы не использовать возможность зайти в тыл своему противнику, и чересчур искушенным стратегом, чтобы не понимать, что генерал Топотан эту возможность предусмотрел и меры принял. Каванах счел разумным принять контрмеры и посмотреть, чьи меры окажутся более действенными.

Первым атаковать Безымянное ущелье отправился Кальфон, граф Торрейруна, Погонщик Душ со своими легионами Падших. Отсутствовал он совсем недолго, вернулся поспешно, в пояснения особо не вдавался, а на наводящие вопросы отвечал скупо. С неприсущей ему сдержанностью. Между ним и маршалом состоялся примерно такой диалог.

– Ну? – спросил Каванах. – Как?

– Да так, – скромно ответил Кальфон, ловко избегая ненужных подробностей. – Я, пожалуй, обрушусь на центр.

– Вам был поручен левый фланг.

– Не стоит, милорд, – поморщился Кальфон. – Давайте я лучше обрушусь на правый фланг.

– Давайте я буду решать, куда вы обрушитесь!!! – взъярились две или три головы маршала Тьмы. – Что там такое, в этом ущелье?

– Незачем туда ходить, – убежденно ответил Свирепый. – Не стоит. Зачем нам это?

– Ударить в тыл, – опешил Каванах.

– Не надо, – поморщился Погонщик Душ. – Не советую.

– Вас что – разбили наголову?

– Еще нет, – сказал Кальфон. – Но я бы не напрашивался.

– Вы струсили? – изумился Шестиглавый.

– Я не геройствовал, – уточнил Свирепый.

– Ладно, – смилостивился Каванах, понимая, что перестает что-либо понимать, а убивать собственного генерала во время сражения, по меньшей мере, расточительно. – Обрушивайтесь на центральный отряд Кассарийца.

И вызвал полковника Даэлиса.

Принявший командование над легионами Предателей, Даэлис потратил на атаку левого фланга еще меньше времени, чем Кальфон. Как заметил по этому поводу Тамерлис, складывалось впечатление, что ему доплачивают за скорость. Когда он вернулся пред светлые очи маршала, у них случился такой разговор.

– Были на левом фланге? – спросил Каванах.

– Был, – отвечал Даэлис.

– Атаковали ущелье?

– Не совсем.

– Как можно не совсем атаковать? – полюбопытствовал маршал.

– Совсем не атаковал, – уточнил Даэлис.

– О последствиях задумывались?

– Неоднократно.

– К каким выводам пришли?

– А давайте я обрушусь на правый фланг! – предложил полковник, и Каванах подумал, что это совпадение ему не нравится.

– Я приказывал обрушиться на левый фланг, – сдержанно напомнил он, прилагая все усилия, чтобы не сожрать одного из лучших бойцов Князя Тьмы.

– Туда ходить не надо, – быстро сказал Даэлис. – Зачем? Бессмысленно.

– Зайти в тыл Зелгу.

– Не стоит. Есть и другие способы.

– Что там такое? – уточнил маршал.

– Да ничего особенного. Просто лучше обходить левый фланг стороной.

– Еще какие-нибудь предложения?

– О да!!!

– Какие?

– А давайте я обрушусь на центральный отряд.

– И вас не смущает тварь Бэхитехвальда? – подозрительно спросил Каванах.

– Уже нет, милорд, – браво отрапортовал Даэлис.

Вызывая знаменитого на весь Ад Дьюхерста Костолома с его воинами, Каванах уже втайне знал результат, просто не хотел признаваться в этом даже самому себе.

Дьюхерст Костолом, казалось, был сработан из цельной глыбы гранита. От его поступи колебалась земля, от одного его удара камни превращались в песок. Умом природа его не наделила. Он брал другим. Барон Дьюхерст всегда шел напролом, и эта тактика никогда его не подводила.

Голиаф не был умен. Ему это было не нужно.

Габриэль Лауб

«Если он не захватит Безымянное ущелье, – думал Каванах, разглядывая громоздкую фигуру своего офицера, – то пробьет рядом новое».

Костолом никогда не славился быстротой. Скорее уж, стоит признать, что он считался медлительным и неповоротливым. Никто бы не выбрал его на роль легконогого вестника, если бы хотел передать важную новость в этом же столетии. Тем большее впечатление произвела на маршала Тьмы скорость, с какой Костоломы вернулись на принадлежащий демонам берег Тутоссы.

– Ну что там? – почти приветливо спросил Каванах, обнаружив перед собой запыхавшегося демона.

– Да ну его, это ущелье, – прогудел Дьюхерст, стараясь казаться безразличным. – Так, ничего особенного, длинная дыра в горах.

– Я приблизительно так и представлял.

– Угу.

– Красивое?

– Угу.

– Так я и думал. Что-нибудь особенное заметили?

– Угу.

– Что?

– Может, я лучше ударю по правому флангу?

Шестиглавый чуть не подавился.

Во-первых, это было уже не совпадение. Это была статистика.

Во-вторых, Дьюхерст Костолом самостоятельно породил мысль. Такое могло произойти только после очень сильного потрясения, а Каванах плохо представлял себе силу, способную поколебать несокрушимого демона, как в прямом, так и в переносном смысле.

Отпустив Костоломов резвиться на правом фланге, Каванах серьезно задумался. Ему очень не хотелось отправлять в бой отряды Моубрай. Он не понимал чувств дочери, он вообще не слишком понимал, зачем ей эти чувства – ведь без них гораздо легче. Но втайне ей все-таки сочувствовал, не усматривая в том парадокса.

Однако другого выхода он не видел.

Лучшие воины Князя Тьмы очухивались сейчас после турнира в подземных чертогах и морально готовились к неприятной беседе со своим повелителем. Остальные буксовали на кассарийской стороне реки. Каванах мог выбирать только между Эдной Фаберграсс и Моубрай Яростной. И он выбрал последнюю.

Выбор был сделан верно. Именно его дочь установила рекорд скорости. Когда она вернулась в расположение адских войск, Каванаху показалось, что она никуда и не уходила.

– Даже не думай, – заявила Моубрай, предвосхищая вопросы и подтверждая статистику. – Лучше сосредоточить все внимание на правом фланге.

– Дался вам этот правый фланг! – взвыл Каванах.

– Сейчас все объясню. – И Яростная успокаивающе погладила отца по чешуйчатой руке. – Все очень просто…

* * *

Аргументы следует не считать, а взвешивать.

Цицерон

Довольно легко добравшись до ущелья, Кальфон не видел особых трудностей и в перспективе. Точнее, не видел до тех пор, пока взгляд его не упал на странную скалу, громоздившуюся у самого узкого входа и почти полностью его закрывшую. Скала сия была необычна тем, что как раз в эту минуту сменила положение.

Какой-то короткий миг демон все еще надеялся, что это результат магического воздействия и ситуация сама собой образуется. Хотя мудрый внутренний голос уже нашептывал ему, что это совсем не так. А когда скала приветливо помахала ему рукой, Кальфон окончательно понял, что влип. Он очень любил и уважал герцогского домоправителя Думгара. К тому же он его всегда побаивался. И уж совсем не хотел столкнуться с ним в открытом противостоянии.

– Добрый день, милорд, – приветливо сказал между тем голем. – Какими судьбами?

– Добрый день, – грустно откликнулся граф Торрейруна. – Я здесь, уж извините, с атакующими намерениями.

– Жаль, – искренне огорчился Думгар. – Жаль. Я полагал вас воспитанным молодым человеком.

Кальфон потупил глаза. Он с необыкновенной отчетливостью вспомнил себя в подростковом возрасте. Каменный голем держит его за шиворот курточки, и он висит в этой несокрушимой руке, а Думгар по-отечески отчитывает его за попытку намазать липкой смолой любимое кресло Эдны Фаберграсс – в ту пору правящей герцогини Кассарийской.

Трудно воевать против того, кто шлепал тебя за детские шалости.

– Ай-ай-ай, – покачал головой голем. – Опять взялись за старое? Я огорчен.

Погонщик Душ представил себе, что будет дальше. Он слишком хорошо помнил тяжесть Думгаровой десницы, чтобы рискнуть повторить этот опыт, к тому же – на глазах у собственных воинов. Но голос долга был еще слышен, и Кальфон совершил робкую попытку исполнить приказание маршала.

– Мне бы пройти через ущелье, – попросил он.

– С какой целью?

– Ударить в тыл вашим войскам.

– Понимаю, – ответил Думгар. – Разумно. Но я для того тут и стою, чтобы никто не ударил в тыл мессиру да Кассару.

– Я вижу. – И Кальфон поник, как сорванный неделю назад лютик.

– Я бы рад служить, но – увы! – И Думгар развел руками.

Падшие заволновались. Они боялись его куда больше, чем своего непосредственного командира, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

Непосредственный командир переступил на кривых ногах и шмыгнул носом. Свою шипастую палицу он смущенно вертел в руках.

– А если мы все-таки чуть-чуть повоюем? Для очистки совести? – предложил он.

– Да сколько угодно, – приветливо закивал Думгар. – Чуть-чуть не обещаю, а в остальном – я к вашим услугам.

Кальфон честно взвесил аргументы. Озарило его буквально сразу.

– Тогда я, пожалуй, пойду.

– Всего доброго.

– А вы будете тут? Если что?

– Конечно. Если что – заходите.

– Так я пошел?

– Удачи.

– И вам того же, Думгар.

– Спасибо, милорд.

– Думгар!

– Да, милорд.

– Но если вас спросят наши, вы непременно скажите, что мы повоевали.

– Как иначе?

– Ну и добавьте красочных подробностей.

– Я скажу, что вы сражались изо всех сил.

– Спасибо, дружище. Я знал, что могу на вас положиться.

– Не за что, милорд.

– Думгар!

– Да, милорд.

– Вот еще что – я думаю, за мной придут другие.

– Не беспокойтесь, милорд. Уверен, мы найдем общий язык.

– Вот и ладно.

И Падшие облегченно выдохнули, поняв, что вооруженного столкновения не предвидится. Многие из них, будучи еще совсем юными, пытались воровать яблоки, драгоценное мугагское и табак в кассарийских владениях. И буквально у каждого из них сохранилось свое личное, сокровенное воспоминание о встрече с каменным дворецким. Им бы не хотелось его обновлять.

Следом за Кальфоном в ущелье ворвался Даэлис. И добился примерно таких же успехов. Нет, он не воровал яблоки – его родители были морскими демонами, и потому в свободное от службы время он предпочитал рыбу и водяные растения. Он не мазал смолой и прочей гадостью трон Эдны Фаберграсс и не курил чужой табак.

Но это его Думгар в свое время за ухо вытаскивал из замковой библиотеки, отечески наставляя на путь истинный. Славный домоправитель твердо полагал, что демонам, не достигшим пятисотлетнего возраста, недопустимо читать богато иллюстрированный журнал «Костлявые кошечки». «Эротическая нежить» тоже входила в список запрещенной литературы.

С тех пор Даэлис прошел долгий и славный путь, не изменив своим детским увлечениям, и кто же мог знать, как глубоко на него подействовал тот воспитательный процесс.

Нет, бравый полковник не покраснел – он от природы был багровым. Но глаза опустил, уши печально повесил и принялся смущенно ковырять землю носком правой лапы.

– Милорд Даэлис! – вскричал между тем Думгар, рассмотрев вновь прибывшего. – Как вы возмужали.

– А вы ничуть не изменились, – тихо сказал демон. – Держитесь молодцом.

– Благодарю за комплимент.

– Прекрасный день, – кашлянул Даэлис.

– Чудесный.

– Погода так и располагает к возвышенному.

– Совершенно с вами согласен.

– А работать как-то не хочется.

– Но приходится.

– Вот именно – приходится.

Они согласно помолчали. Каждый о своем.

– Думгар, – осторожно начал полковник. – Нам бы как-то зайти в тыл мессиру Зелгу.

– Мессир Зелг сегодня в тылу не принимает, – твердо отвечал голем. – Но вы можете найти его в самом центре. У него там день открытых дверей.

– У меня приказ, – объяснил Даэлис.

– Сочувствую, милорд. У меня тоже.

– А я никак не могу вас убедить? Скажем, вы закроете глаза, а мы незаметно прошмыгнем?

– Что вы себе позволяете, милорд?! – осерчал Думгар.

Даэлис рефлекторно схватился за свои многострадальные уши.

– Вы меня неправильно поняли…

– Я понял вас абсолютно правильно, но, принимая во внимание вашу молодость и немедленное раскаяние, не сержусь.

Даэлис хотел было возразить, что он давно не молод и не одно море успело высохнуть на его веку, однако вовремя спохватился, что тогда придется искать другие аргументы.

Молодость бывает только раз. Потом требуются уже другие оправдания.

Из «Словаря недостоверных определений» Л. Л. Левинсона

– Рад был повидать вас, милорд, – вел свою партию голем.

– Я тоже.

– Заходите после войны.

– А вы до сих пор получаете «Костлявых кошечек»?

– Разумеется.

– У нас по-прежнему большие трудности с подпиской.

– Я наслышан. Кстати, милорд, вас заинтересует новинка: «Смелый экспериментатор» – эротические рисунки с натуры. Получаем со специальной рассылкой.

– Везет, – вздохнул Даэлис.

– Библиотека в вашем распоряжении, милорд.

– Тогда до завтра, – кивнул приободренный полковник.

– До завтра, милорд.

И довольные Предатели заторопились назад.

Что до Дьюхерста Костолома, то ему пришлось тяжелее всех.

Мало кто помнил, что его мать состояла фрейлиной при Моубрай Яростной, когда та переехала к мужу, в Кассарию, с небольшой свитой приближенных.

Дьюхерст появился на свет в угловой башне кассарийского замка, после третьих петухов, и первое, что он увидел, – это склоненное над ним лицо голема. Дело в том, что малыш уродился таким богатырем, что счастливая мать даже поднять его не могла, не то что носить на руках и укачивать.

Думгар принял на себя все обязанности кормилицы. Они с Доттом нянчились с демоненышем и днем и ночью. Это Думгар поил кроху Дью из трехведерной бутылочки патентованной детской смесью из молока мантикоры, слез феникса и яда василиска. Это он спел ему первую колыбельную, под которую малыш заснул, сладко похрапывая. Это он делал ему гуглю и бырзульчика огромными каменными пальцами, а младенец заливался радостным смехом. Это каменный домоправитель кассарийских некромантов качал будущего Костолома на колене и подарил ему первого дракона-на-колесиках (игрушка такая). В конце концов, это к Думгару Дьюхерст Костолом обратился с первым словом в своей жизни, и это слово было «мама».

При встрече в ущелье они обнялись и постояли молча, как и положено двум несгибаемым мужам. Затем Думгар ласково потрепал Дьюхерста по загривку, а Дьюхерст всхлипнул и потопал обратно – объясняться с начальством. Но долго еще оборачивался и махал на прощание. Как, впрочем, и все его Костоломы.

Ну а рассказывать о беседе Моубрай с ее любимым домоправителем и вовсе нечего.

– Что ж эти олухи сразу все не объяснили? – изумилась она. – Прости за беспокойство, Думгар. Я не представляла, с кем встречусь.

– Таков замысел, – сдержанно поклонился Думгар.

– Ах ты, старый хитрец, – рассмеялась Яростная. – Ты ведь все знал наперед.

– Не знал, – сказал голем. – Но предполагал. Надеялся.

– И оказался прав. Левый фланг нам недоступен, – вздохнула прекрасная демонесса. – Так и доложу маршалу.

– Как его вторая справа шея? – поинтересовался голем.

– Все так же. Ноет.

– Я прикажу прислать зелье.

– Спасибо. Желаю удачи.

И Моубрай Яростная вернулась к Каванаху с полным отчетом об атаке на левый фланг.

– Вот видишь, отец, – подытожила она, завершая свой короткий рассказ. – Это совершенно невозможно.

Невозможное не может вменяться в обязанность.

«Дигесты Юстиниана»

* * *

Доспехи Аргобба и впрямь защитили от многих неприятностей. Во всяком случае, Зелг постоянно находился в самой гуще сражения и на шестой его час все еще оставался целым и невредимым. Относительно целым и почти невредимым, если соблюдать точность.

Нечеловеческий меч значительно облегчал тяжкий труд рыцаря. Демоны скошенными снопами валились вокруг него, но на их место становились новые, причем в неприятной пропорции – по двое или трое свежих противников на одного побежденного. С такой арифметикой победы не видать.

Справедливый некромант понимал, что он находится в преимущественном положении по сравнению с теми же шеннанзинцами, которым требовались совместные усилия трех или четырех воинов, чтобы одолеть одного заурядного демона. А на особо выдающиеся экземпляры приходилось нападать чуть ли не вдесятером.

Сначала ему казалось, что вся вражеская армия атакует его одного, что все взгляды нацелены только на него. Но так было только первые полтора или два часа непрерывной сечи. Постепенно яростное сражение отодвинулось на второй план, будто в театре, когда хор отступает в глубину сцены. Зелг уже не видел отчетливо: все слилось в одно большое разноцветное пятно, в котором время от времени мелькали кошмарные морды – лучшее украшение страшного сна.

Один раз волна нападающих оттеснила его к Такангору, и они даже смогли перекинуться парой слов. Генерал Топотан утверждал, что все идет просто прекрасно, и Зелг счел необходимым согласиться с ним, хотя лично он ничего прекрасного в окружающей действительности не обнаруживал. Но мы только что сказали, что он уже вообще ничего не видел.

Как бы мало ни был искушен в военных хитростях молодой некромант, все же он понимал, что долго так продолжаться не может. Люди устали. Они измождены. Еще чуть-чуть, и воины Кассарии начнут падать без сил, и им будет все равна – убьют их или нет. Ибо существует предел человеческой выносливости, за которым наступает полное отрешение.

Зелг видел лица шеннанзинцев и чувствовал, что они находятся на самой грани. Он отчаянно боялся, что Такангор оценивает ситуацию, примеряя ее на себя. Ему-то, возможно, далеко до обморока. А вот Эмсу Саланзерпу – рукой подать.

Пару часов назад подлетал к герцогу да Кассару возбужденный Бургежа с пухлой исписанной тетрадкой в цепких когтях и говорил ободряющие слова. Согласно Бургеже, демоны уже поняли, что обречены, и вот-вот выкинут белый флаг. На резонный вопрос, что же они прут возмущенной толпой, как муравьи из муравейника, на который основательно уселась влюбленная парочка, пухлицерский лауреат выдвинул предположение, что это от отчаяния. Надо же что-то делать, вот они и прут. А в целом они уже сдались.

Дискуссии не вышло, потому что на Зелга надвинулся какой-то гориллоподобный демон – не иначе кузен Кальфона Свирепого, а Бургежу попытался проглотить нервный экой. Специальный корреспондент перенес покушение на свою персону стоически, но вот порванной тетрадки не простил и с возмущенным визгом вцепился экою в морду и клювом, и лапками. Что было дальше, герцог не видел – отвлекся на противника.

Проскакал мимо Мардамон на ошалевшем четвероногом монстре с выпученными глазами. Жрец нежно обнимал его за шею и, высоко взлетая при каждом прыжке твари, орал в оттопыренное ухо:

– …а также свидетельство почетного члена отпевальных вечеров. А?!

Столкнувшись у какого-то валуна с главным бурмасингером Фафутом, некромант приветливо ему улыбнулся, совершенно забыв, что за забралом улыбки не видно. И что скалится на его доброго друга ощеренная пасть мурилийского демона.

Чуть тише и свободнее было на участке, который защищал Гуго ди Гампакорта. Демоны не слишком охотно встречались с каноррским оборотнем, и поэтому сюда стекались все, кому крайне нужно было отдышаться.

Сейчас за спиной Гампакорты сидели Ангус да Галармон, маркиз Гизонга, господин Фафут и изрядно помятый азартным огнекрылом граф да Унара. Вокруг них хлопотал доктор Дотт и летал, заставляя тиронгийцев нервно вздрагивать, Флагерон, потрясающий копьем. Зелг тоже спешился, облегчая участь своего амарифского жеребца.

– Как там на правом фланге? – спросил Галармон, утирая пот полой изорванного в клочья плаща. – Слушайте, – удивился он. – Зачем я таскаю на себе эту тряпку?

– Вроде бы держатся, – сказал Дотт, поливая раны графа какой-то зеленой дрянью. – Хотите выпить, господа?

– Чего?

Дотт честно протянул бутылочку с той же дрянью.

– А что это?

– Забыл, как называется. Но самое оно. Для внутреннего и наружного употребления.

– Давайте, – махнул рукой да Унара. – Хуже не будет.

– Будет, будет, – утешил его добрый халат. – Но не от моего зелья.

Явились на импровизированный сабантуйчик взмыленные Бумсик с Хрюмсиком. Бумсик еще с хрустом дожевывал чье-то крыло, а Хрюмсик – чей-то хвост. Оба хряка были безмерно довольны собой и жизнью.

Затем наступающие демоны разлетелись, будто кегли, и мимо огромным черным шаром прокатился доблестный паук.

– Кехертус! – закричал ему Дотт. – Иди к нам.

– Не могу! – ответил тот на бегу. – Дядя Гигапонт пошел в атаку!!!

Зелг окинул взглядом равнину. Со стороны реки катилась на них третья волна нападающих, и он отчетливо понял, что это и есть тот самый последний бой, о котором так любят слагать песни и баллады. А еще он подумал, что перед лицом неминуемой гибели можно позволить себе малую толику нелицеприятной критики.

– Порой мне кажется, – признался он, – что дядя Гигапонт сидит у Кехертуса на голове.

Впоследствии выяснилось, что он был прав, как никогда: Гигапонт там и сидел – в специально сплетенной будочке – и руководил неистовыми атаками.

– Да, – заметил маркиз, повторяя траекторию Зелгова взгляда. – Внушает… внушает…

Он разумно не продолжил фразу, ибо нападающие внушали одновременно много всяких чувств: и ужас, и отвращение, и страх, и мысли о собственной грядущей смерти.

– Собственно, мы знали, на что шли, – улыбнулся Ангус да Галармон, тяжело вставая на ноги.

Бравому генералу казалось в эту минуту, что на его плечах громоздятся все скалы Гилленхорма, так он устал. Но дух его оставался таким же бодрым, как в самые радостные минуты.

– Я сожалею только об одном, – признался граф да Унара, присоединяясь к нему, – о том, что не выпью еще бокальчик мугагского и не попробую ваш знаменитый розовый соус к маринованной дичи. А в остальном – жизнь удалась, и нарекать не на что.

– Вам хорошо, – вздохнул Гизонга. – А я как подумаю, сколько денег его величество неэкономно ухлопает на наши пышные похороны, так в дрожь кидает. Я же складывал годами, пульцигрош к пульцигрошу. А он на одни золотые кисти и позументы… А-а-а… – И маркиз сморщился, как от зубной боли.

– Ну уж после смерти можно перестать волноваться, – заметил начальник Тайной Службы.

Рожденный считать и экономить никогда не поймет рожденного скакать и тратить.

«Дракон Третьего рейха»

– Вам, граф, легко говорить. Ваших преступников наверное не растранжирят: сколько вы их посадили в тюрьму при жизни, столько их там и останется. А я…

– Знаю-знаю – пульцигрош к пульцигрошу.

– И кто будет собирать по всему дворцу огарки свечей?

– Полагаю, ваш безутешный дух.

– Больше некому.

– А я подбадриваю себя тем, что в Булли-Толли меня ждет любящая семья, – пробасил Фафут. И, кивнув в сторону демонов, признал: – Родные лица. Как две капли воды.

Зелг хотел попросить прощения у своих друзей за то, что по его милости они оказались в это время и в этом месте, но не нашел нужных слов. Не успел.

Рядом с ними выросла могучая фигура генерала Топотана, и громоподобный голос воскликнул:

– В атаку!!!

– В атаку так в атаку, – отозвался за его спиной Эмс Саланзерп. – Надеюсь, вы знаете, что делаете.

Зелг обратил вопросительный взгляд к минотавру. У того шерсть стояла дыбом не только на загривке, но и везде, где только можно было обнаружить на нем шерсть; гранатовые глаза сверкали так, будто он смотрел на огонь; на губах выступила пена.

– Поверьте мне, – сказал Такангор. – Победа у нас в руках. Вы станете чемпионом.

Чемпион – это тот, кто встает с пола даже тогда, когда он не может встать.

Джек Демпси

Молодой герцог взглянул на поле боя. По нему бежали, скакали, ползли, над ним летели тысячи свежих воинов Князя Тьмы. Инкубы и суккубы, бесы и демоны, кошмары, безголовые бегемоты с безногими наездниками; Падшие и Пожиратели Снов; Погонщики Душ и ламии; спешно вызванные из Ада для подкрепления Пут Сатанакия и Сарганатас на огненной колеснице; ядовитые змеи; огнекрылы; десятиглавые и двадцатирукие великаны… Впрочем, эрудированный Зелг не мог назвать и десятой части этих тварей.

Такангор помог ему сесть в седло и вручил опаленное и порванное знамя Кассарии.

– Ведите нас, мессир, – велел он.

И Зелг повел.

За ним ровно, словно только что стали в строй на дворцовой площади перед торжественным смотром, двигались шеренги рыцарей головного полка. Их было смехотворно мало по сравнению с нападающими, но смешными они уже никому не казались. В первом ряду шагали повелитель вампиров и бэхитехвальдская тварь; Такангор, положивший на плечи свой знаменитый топор; гигантский паук в компании феи Гризольды и лорда Таванеля; титан и кассарийские оборотни; плыл черный кожаный халат под охраной лучшего воина личной гвардии Каванаха; и важно цокал копытами осел, на котором сидели два маленьких троглодита…

С другого берега реки, напряженно вытянув шеи, следили за ними владыка Преисподней и его главнокомандующий. И в эту минуту ни один из них не желал победы.

* * *

Между тем атака, задуманная Такангором, не была ни самоубийственной, ни бессмысленной, просто не нашлось времени на объяснения.

Как мы уже упоминали, на правом фланге вступил в игру новый фактор.

– Это она?!! – кричала Нам Као, пытаясь выцарапать мужу глаза.

У нее было двенадцать длинных, вооруженных кривыми когтями щупалец, и во время семейных скандалов она смотрелась внушительнее и расторопнее любой женщины с двумя конечностями.

Для выполнения большинства операций требуются три руки.

Третий принцип производственника

Нам Као славилась склочным характером, отвратительной внешностью и невероятной физической силой. Вытерпеть ее мог только Намора Безобразный, да и тот, правду говоря, терпеть ее не мог.

Мумезе он сказал чистую правду – женился он на этом отродье исключительно от отчаяния, чтобы досадить покинувшей его возлюбленной, но наказал самого себя. Сейчас, глядя на беснующуюся Нам Као, он понимал это с необыкновенной ясностью и удивлялся, в каких горних высях застрял его разум, когда на вопрос ересиарха, готов ли он сочетаться узами брака с этой дамой, пробурчал что-то, что приняли за согласие.

– Это она!!! – визжала разъяренная демонесса, тыкая когтем в сторону кассарийских войск, где победно мелькала противоударная шляпка с цветочками.

– Да, – ответил Намора. – Это она. Ей я сделал предложение. А с тобой развожусь.

– Я, между прочим, капрал, – вставила свой пульцигрош прекрасная нареченная, проталкиваясь между двух экоев. – И за модой слежу, не то что некоторые.

Нам Као разразилась пятиминутной речью, краткий смысл коей сводится к сентенции «так не доставайся же ты никому». После чего и началось побоище.

Верный адъютант Борзотар, сочтя эту перепалку несвоевременной, попытался деликатно привлечь внимание супругов собственно к сражению. Однако это только сильнее раздражило Нам Као, и адъютант получил по-простому, в глаз. Тут он не на шутку обиделся, ибо происходил из старинного знатного рода и такого обращения вынести не смог. Поразмыслив минуту, он вцепился зубами в ее толстенький и короткий хвост. Демонесса взвыла и пнула почему-то мужа. У того лопнуло терпение…

Сцепились не только Намора с супругой лично. Сошлись в безжалостной схватке и двадцать легионов экоев, половина из которых была приведена в Липолесье самой Нам Као. А уж дама Цица не дремала. Улучив благоприятный момент, когда демоны пошли в атаку на демонов, она обрушилась на них со своим отрядом.