Виктория Угрюмова
Все демоны: Пандемониум

И он выразительно оскалил белоснежные клыки.

– Вы не поняли меня, – неожиданно миролюбиво откликнулся демон. – Мне не для поединка. Мне бы поговорить…

– Тут где-то летал, – пожал плечами вампир. – Но если что – учти. Он мой друг. Я сам из тебя халатов накрою.

– Да вон он! – сказал Галармон. – Сейчас я его позову. Тут и поговорите.

– Разумно, – согласился Мадарьяга. – Что значит, стратег.

Доктор Дотт посыпал троих нападавших щедрой горстью своего знаменитого чихательного порошка и с удовлетворением наблюдал, как они рассыпались серебристой пылью. От этой общественно полезной деятельности его отвлекли призывные крики Ангуса да Галармона. Обернувшись, Дотт увидел, что ему не показалось – генерал действительно хочет немедленного общения.

Доброе привидение поспешило на дружеский зов.

– Что случилось? – взволнованно спросил он, ожидая худшего.

И не ошибся.

– Тебя тут какой-то демон домогается. – И Мадарьяга кивнул в сторону Флагерона, спрятавшего за спину свое копье.

– Я тут подумал… – решительно сказал демон. – К черту условности! Мне еще никто и никогда не говорил таких слов…

* * *

Не знает их копье отдыха, грудь взнемлется от часта пыха.

В. Петров. На взятие Измаила

Помимо всего прочего, битва – это процесс. Причем процесс чаще всего долгий, утомительный и даже вязкий.

Выдержать первый, сокрушительный и яростный удар атакующей стороны – еще полбеды. Самое сложное – продержаться следующие часы, отражая нападение за нападением, бесконечно сражаясь и не зная, когда и, главное, чем это все закончится.

Когда Узандаф Ламальва да Кассар предупреждал своего внука, что в битве при Липолесье традиционно участвует почти весь рядовой и офицерский состав адского воинства, Зелг понимал, что это должно быть очень много народу. Но потом оказалось – не понимал.

Сперва его даже интересовали отдельные представители подземного мира: ни одна тварь, ни один демон не походил на другого. Невозможно представить, что все они состояли в каком-то родстве.

Крылатые и ползучие; мелкие – размером с человека – и грандиозные, как Думгар; на шести ногах, на когтистых птичьих лапах, змееногие и змеерукие; звероподобные уродцы и красавцы с эльфийскими огромными глазами; хвостатые и бесхвостые; клыкастые и ядовитые; похожие на червей, трехголовых великанов, барабан на ножках, василисков с женским лицом и на женщин с головой собаки; на трясущиеся, как пудинг, шары; на драконов и на летучих мышей; и даже на тещу бурмасингера Фафута – все они, один за другим, шеренга за шеренгой, легион за легионом шли на кассарийцев.

Три часа спустя утомились сражаться даже ветераны «Великой Тякюсении», которым усталость по определению неведома. Что уж говорить о живых.

С воинов пот лил рекой, как с сисбирских лесорубов, которым пришлось провести рабочий день на солнцепеке. Граф да Унара грустно заметил Фафуту, что, вероятно, сказывается возраст, потому что еще немного, и он просто не сможет поднять меч. А господин главный бурмасингер, высоко ценимый начальством за здравый смысл, сдержанно заметил, что сказывается не возраст, а специфика противника. У нормального врага, сказал господин Фафут, уже закончились бы солдаты, и наступил бы всеобщий мир и ликование. А тут конца-краю не видно. Открываются широкие перспективы для трудоголиков и маньяков-убийц.

Запыхавшийся Такангор, который крушил и разбрасывал врага, ни на секунду не отрываясь от этого занятия, полностью оправдывал распространенное мнение о том, что утомляет не любимая работа – утомляет пустая беготня. Однако спустя три часа бравого генерала стала терзать жажда. Благо до пригубного наливайника было рукой подать – он находился в обозе, вместе с Узандафом Ламальвой да Кассаром и особо ценными вещами, под охраной судьи Бедерхема.

Когда у правого плеча минотавра появилась полупрозрачная фигура Уэрта да Таванеля, Такангор возликовал.

– Принесите мне наливайник – Гризя знает, – попросил он, сшибая с ног диковинное создание, будто наскоро слепленное из двух или трех тел. – Я бы и сам пошел, но войска могут воспринять факт ухода как намек на отступление.

– Сейчас принесу, – пообещал призрак. – Сию минуту. Гризя! Гризенька…

– Я занята, – откликнулась фея и вернулась к своему противнику.

– Гризя. – Лорд Таванель мягко взял любимую под локоток. – Перестань кусать этого несчастного. И лупить трубкой не нужно. Он уже все понял.

С точки зрения биологии, если что-нибудь вас кусает, оно, скорее всего, женского пола.

Скотт Круз

Страдалец с благодарностью взглянул на своего избавителя. Судьба свела его с воинственной феей минут пять назад, но ему казалось, он провел с ней последние лет четыреста своей жизни, причем провел их в печально известных казематах Правдивой башни, где истина рождается не в спорах, а совсем по другой причине.

Фея поправила панцирь, бросила на демона последний торжествующий взгляд и обратила нежный взор к жениху.

– Как я выгляжу?

Вот первый естественный вопрос, который всякая нормальная женщина задает любимому мужчине в самый разгар кровопролитного сражения.

Единственный естественный ответ, который можно дать, стоя между демоном-топорником, пытающимся смахнуть тебе голову, и зубастой тварью, которая пытается тебя проглотить:

– Дорогая, ты неотразима. А этот яркий румянец делает тебя еще моложе и прекраснее.

* * *

Все герметичные сосуды хоть что-нибудь, но пропускают.

Законы Мерфи

Князь Тьмы время от времени любил побаловаться чашечкой адского чаю по рецепту знаменитой бабки Бутусьи. В Преисподней ее зелья жаловали, потому что они давали неизменно превосходный результат. К тому же была у них одна отличительная особенность. Разумная и добрая Бутусья не брала для основы ничего слабее бамбузяки и завещала повышать градус, если есть такая возможность.

Таким образом, успокоительный чай на поверку оказался травяной настойкой на яде скулокрута, смешанном с популярной в любом народе бульбяксой тройной перегонки.

После короткой беседы с вражеским специальным корреспондентом владыка Ада почувствовал себя больным и обиженным. Во-первых, он понял, что традиционное отсутствие собственных печатных органов приводит к однобокому освещению событий. Он уже представлял себе, что напишет этот нахальный эльфофилин, и ощущал острую необходимость выпить.

Во-вторых, легионы демонов так и не продвинулись вглубь вражеской территории. Время, отведенное на битву, идет, а воз и ныне там. Напрасно Каванах каждые полчаса бросает в битву свежие части. Проклятые кассарийцы стоят как вкопанные. Зря он недооценил их силы.

Словом, Князь призывно махнул адъютанту, и уже через несколько минут к трону подкатили огромную золотую чашу, больше похожую на бассейн, в котором вполне могли разместиться с полдюжины здоровых тритонов с женами и детьми.

Козлоногий виночерпий Оргунтот зачерпнул из нее чаю и налил в чашу поменьше, в виде черепа василиска, после чего с низким поклоном подал оную повелителю. Князь Тьмы счастливо вздохнул, запрокинул голову и опрокинул содержимое сосуда в свою необъятную пасть…

– Ух! – сказал Такангор. – Какая божественная жидкость. Аж до костей продирает. Адское пойло.

И потряс наливайник, желая повторить процесс…

По ту сторону Тутоссы другой полководец не менее активно тряс свою чашу, пытаясь сообразить, куда мог улетучиться его чай, и разглядеть дырочку или трещинку на его дне. Таковых не обнаружилось, и владыка Ада заволновался.

– Налей! – Он нервно ткнул Оргунтоту пустую посуду.

Виночерпий, понимая, что над его головой сгущаются тучи, отмерил вторую порцию трясущимися руками. Тяжелая шелковистая струя ударила в дно чаши, окропляя стены сверкающими брызгами. Владыка Преисподней облизнулся и с вожделением потянулся к напитку…

– Кр-расота! – вздрогнул Такангор, выливая в глотку вторую порцию жидкости, удивительным образом сочетавшую в себе ледяной холод и температуру кипящей лавы. – Как оно называется?

– Дайте попробовать, – попросил Дотт. – О, да вы, голубчик, балуетесь адским чайком. Знатная вещь. Только никого не угощайте, милорд, договорились?

– Почему это? – огорчился добрый Такангор, склонный делиться с друзьями своей радостью.

– Потому что обычно от него немножко болеют.

– Немножко – это как? – заинтересовался минотавр, припадая к третьей порции, как бангасойский демон, которого тысячу лет выжаривали в родимой пустыне.

– Ну, так, немножечко. Слегка умирают.

– Совсем утратили культуру пития, – вздохнул генерал Топотан. – Умирают отчего ни попадя, даже от чая.

И он затряс наливайник в поисках четвертой порции. Минотавру нужно было срочно возвращаться в битву, и он хотел как следует подзарядиться.

На противоположном берегу реки над совершенно пустой чашей, из которой ему не досталось ни капельки, сидел, понурившись, владыка Преисподней. И если бы не врожденная осторожность летописцев, можно было бы сказать, что он сидел, раздавленный обстоятельствами.

* * *

Князь Намора Безобразный во главе десяти легионов экоев обрушился на правый фланг кассарийского войска с твердым намерением сокрушить его и ударить в бок отряду Такангора. Возможно, он так бы и поступил – и, кто знает, вдруг ему бы удалось исполнить задуманное?

Кассарийцам пришлось нелегко. Дендроиды устало скрипели; кобольды и гномы вымотались настолько, что даже не ворчали и не бормотали себе под нос, а отбивались от врагов молча, чего не случалось со времен знаменитой трехлетней осады Лякекса ордами троллей и орков. Кентавры едва волочили ноги. С их боков хлопьями падала пена – такая же, какая падала сейчас с коней шеннанзинских кавалеристов. Амазонки и ветераны «Великой Тякюсении» старались принять на себя основной удар, но их было чересчур мало, чтобы поспеть всюду. Глаза у Ианиды и Мумезы покраснели и слезились, и они прилагали недюжинные усилия, чтобы не сомкнуть веки и не пропустить удар. Пучеглазые бестии от усталости свешивали языки набок. Крифиан время от времени пытался передохнуть на какой-нибудь скале над рекой, но сонмы крылатых монстров не оставляли его в покое ни на миг. И даже дама Цица хотя и походила по-прежнему на утес, но теперь уже на утес, изрядно потрепанный бурей.

Силы им придавала только любовь к Зелгу и безграничная вера в Такангора.

Словом, ситуация на правом фланге сложилась критическая. Это и заметил опытным оком маршал Каванах, оттого и отправил Намору Безобразного со свежими легионами нанести решительный удар. Кто же знал, что это со всех сторон правильное, стратегически точное решение не принесет адским войскам успеха, но в корне изменит ход битвы?

Намора, раскрыв могучие крылья цвета зимней ночи, сверкая мрачными глазами и скривив и без того отвратительную морду в гримасе ненависти, несся на даму Цицу. Он наблюдал за ней на протяжении битвы и понял, что ее поражение – это ключ к его победе. Если он сокрушит рыцарственную минотавриху, многие дрогнут.

Цица с первого взгляда поняла, что этот безобразный даже на фоне своих кошмарных сородичей, огромный демон направляется именно к ней. Она приняла боевую стойку и застыла, как каменное изваяние победительницы Кровавой паялпы. Возможно, она подумала, что это будет ее последняя битва, ибо поискала глазами Такангора и послала ему прелестную улыбку. Но фортуна распорядилась иначе.

Зоркий Намора внезапно заметил внизу, за шеренгами кобольдов и гномов, ладную женскую фигурку, и сердце его екнуло. Какое бы ни было, но сердце есть даже у повелителя экоев. И с незапамятных времен оно принадлежало одной прелестнице, отвергшей его ухаживания.

Очаровательная шляпка с цветочками всколыхнула в черной душе демона трогательные и сладостные воспоминания. А когда до его ушей донесся знакомый голос, судьба яростной атаки была решена.

К вящему недоумению покорных экоев, Намора Безобразный спикировал на ближайшую полянку, по которой еще никто не прошелся лапами, копытами и ногами, и кинулся собирать лютики.

* * *

Расхваливая боевое искусство своего осла, Карлюза нисколько не погрешил против истины. Осел действительно отчаянно лягался. А еще у него оказалась вредная для демонов и крайне полезная для союзников привычка – подкрадываться тихонько сзади и изо всех сил кусать противника за самые чувствительные места.

Тот, кого ни разу в жизни не кусал осел, не поймет, насколько это нервировало демонов.

Карлюза с Левалесой времени зря не теряли. Они подбегали к какому-нибудь монстру и радостно щебетали:

– Искаете поединщиков?

Монстр, понимая, что перед ним легкая добыча, доверчиво соглашался.

– Ходимте, ходимте! – зазывали троглодиты.

И когда адская тварь устремлялась за ними, бежали прямиком к Альгерсу.

Надо сказать, что славный кузнец тоже представлял собою сплошной комок нервов. Они с Ианидой разругались вздрызг буквально за пять минут до того, как ее отряд повернул к излучине, а его – занял место в центре. Помириться они не успели, и теперь горгона и титан срывали дурное настроение на захватчиках, так некстати прервавших семейную сцену.

Буц! – делал Альгерс своей знаменитой булавой, и демон валился ему под ноги, во внушительную кучу таких же доверчивых трофеев.

А издалека уже снова неслось дуэтом:

– Ходимте, ходимте скорей! Искайте нас!!!

Особой строкой в нашем сюжете следует упомянуть приключения Мардамона во вражеском лагере.

Его видели во многих местах. Иоффа утверждал, что собственными глазами наблюдал следующую сцену: увлеченный жрец тыкал под нос какому-то драконоподобному кошмарному созданию свой ржавый нож и что-то подробно объяснял. Дракон пятился от него в ужасе, но Мардамон настаивал до тех пор, пока собеседник не свалился в реку и не ушел с головой под воду. По наблюдениям Иоффы, не выныривал он минут десять, пока не убедился, что жрец выбрал себе другую жертву.

Мороки сплетничали, что перед другим демоном Мардамон плясал ритуальный танец, которым должно было сопровождаться его, демона, торжественное принесение в жертву. Жрец никак не мог понять, почему его высокое искусство не побуждает адских тварей выстраиваться в очередь на запись в добровольцы, но потом сообразил, что дело, вероятно, в низком интеллекте целевой аудитории.

Спор носит интеллектуальный характер, если предметом спора нельзя ударить по голове.

И от теории он решительно перешел к практическим действиям.

От какого-то беса он попытался отпилить кусок прямо на месте и потом долго улепетывал от возмущенного противника с криками:

– Богам это не угодно! Я вас предупредил!!!

Затем деятельный жрец упорно осаждал адского казначея Тамерлиса с предложением сделать взнос на строительство пирамиды. Соблазнял он потенциального дарителя памятной бронзовой табличкой, на которой будут указаны имя и сумма щедрого спонсора.

Мысль о том, чтобы расстаться хоть с медным пульцигрошем, неизменно приводит казначеев в дурное расположение духа. Это легко проверить, попросив аванс у маркиза Гизонги. Благородный маркиз в таких случаях начинает протяжно кричать. Преимущественно – отборной солдатской бранью.

Вообразите же, что случится, если славному маркизу предложить обменять две сотни золотых рупез на кусочек бронзы в две ладони длиной.

Возможно, какие-то внешние различия между главным казначеем Тиронги и главным казначеем преисподней и наблюдаются, но зато по духу они братья-близнецы. Внимательно выслушав Мардамона, Тамерлис завопил так, будто его резали.

Большая ошибка.

Не обнаружив противника в поле зрения, охранники Князя Тьмы ударились в панику. Им и в голову не пришло, что господин главный казначей станет визжать без серьезной на то причины. И, в принципе, были правы. Просто причины каждый понимает по-своему. Для кого-то это обязательный взнос в фонд Детского гвардейского приюта, а для кого-то – проигранное сражение.

Кстати, демоны этого еще не знали, но война уже трещала по всем швам.

* * *

Женщины изменяли историю, но история не изменила женщин.

Юзеф Булатович

Обескураженные экой топтались на широкой песчаной отмели, не решаясь нападать без приказа командира. Это дало кассарийским отрядам желанную передышку.

Наконец Намора Безобразный появился перед своими легионами. Но их это не утешило. Кошмарный демон, прославившийся дурным характером не где-нибудь, а в Аду, выглядел как младенец, отыскавший под столом любимую пустышку. Его морду украшала гримаса, в который самый смелый фантазер не узнал бы улыбки – и тем не менее то была она. В когтистых руках, о которых говорили, что они по самые плечи в крови врагов, Намора бережно сжимал букет полевых цветов, составленный по всем правилам флористики. Центральная часть букета, состоящая из мелких гвоздик, представляла собой сердечко. А бант для букета он приобрел по сходной цене у Архаблога с Отенталом. Запасливые устроители Кровавой паялпы вняли Такангору и на всякий случай привезли с собой траурные принадлежности. Черная, с золотым кантом лента покорила сиятельного демона. Дядя Гигапонт очень быстро сплел кружевной пакетик, придавший всему букету неповторимое очарование, и недорого взял за упаковку.

– Прикажете атаковать, милорд? – тревожно спросил лейтенант экоев, разглядывая странное явление.

– Я тебе атакую! – ощерился Намора.

– Но боевой дух наших воинов…

– Не стойте у меня перед носом со своим боевым духом! – рявкнул Безобразный и заковылял в сторону кассарийского войска.

– Мумочка! – кричал он во всю мощь своих легких. – Мумочка! Это, я, твой пухнапейчик.

– Обалдеть! – выдохнула мадам Мумеза. – И на войне мне нет покоя!

Растерявшиеся кобольды безропотно расступились, пропуская вражеского генерала.

Когда мадам Мумеза описывала Такангору своего ухажера-демона, она принесла красочность в жертву краткости. Тогда как Намора Безобразный заслуживал пары-тройки лишних слов.

Больше всего он походил на бегемота, которого неведомые силы поставили на задние ноги и удерживают в этом положении. Если тот же бегемот присядет на креветку, глазки у нее выпучатся до чрезвычайности. И все же не так сильно, как у Наморы. Трехслойный живот колыхался при каждом шаге. Рот распахивался как сундук, набитый под самую крышку. Надбровные дуги, поросшие жесткой щетиной, взлетали вверх.

Даже самый недогадливый из второгодников Детского гвардейского приюта понял бы, что Намора Безобразный радуется.

Наконец он дотопал до предмета своего обожания и торжественно вручил букет.

– Мумочка, – замычал он. – А ты совсем не изменилась. Такая же хорошенькая и стройненькая.

– Сгинь с глаз моих, – довольно отвечала Мумочка, зарываясь лицом в букет.

– Я тебе лютиков насобирал.

Еще немного, подумала Ианида, присутствовавшая при этом ворковании, и огромная туша Наморы растает прямо на глазах.

– Я не люблю лютики, – кокетливо отвечала ведьма. – Ты всегда собираешь мне лютики. Где ты их только берешь?

– Прелестница, – умилился демон. – Я так соскучился.

– Немудрено соскучиться – сидишь безвылазно в Аду, – хмыкнула Мумеза. – Это же рехнуться можно. Вот хороша бы я была, если бы вышла за тебя замуж.

– Ах, Мумочка, – всплеснул руками демон, – тебе в Аду самое место.

Никто так не разделял точку зрения Наморы, как староста Иоффа. Правда, его не спросили. А даже если бы и спросили, он бы все равно не сказал. Что он, самоубийца?

– И что бы я там делала? – ворчливо спросила Мумеза, усаживаясь рядом с бывшим женихом.

– А что захотела бы! – сказал Намора, не сводя с нее влюбленного взгляда. – Хочешь, соседей бы изводила. Хочешь, вязала бы в креслице на вершине башни. Я такой замок для тебя отгрохал – до сих пор все завидуют, даже Каванах. Как ты живешь, лютик мой? Муж есть?

– Помер, – вздохнула ведьма. – Теперь вот зять нервы треплет. Волколака несчастный.

– Каноррский оборотень? – ужаснулся Намора.

– Кассарийский… а, один черт. Я б его давно пришибла, но доце он почему-то нравится.

– Нынешнюю молодежь не разберешь, – поддакнул демон.

– Ну а ты?

– А что – я?

– Женился?

– Куда ж без этого?

– Дети есть?

– Только их не хватало!

– Ну, кормят тебя хорошо. Это сразу видно.

– Я повара держу.

– А жена не готовит?

– Хватит с меня других неприятностей, – честно признался Намора.

– А вот я готовила.

– Никто не делает таких хухринских блинчиков! – вздохнул демон. – Сплошное объедение. Вот с тех пор ни разу и не пробовал.

– Почему?

– А! – И Намора безнадежно махнул рукой. – Без тебя все не так, лютик. Особенно не так – с другой женой.

– Мог бы и холостяком остаться.

– Это я с горя, – слабо защищался демон. – Ты же мне отказала.

– Еще скажи – это я виновата.

– Мумочка, цветик мой, я этого не говорил.

– Но думал! – уверенно заявила мадам Мумеза. – Все вы одинаковые. Жена-то хоть ничего?

Намора честно поразмыслил.

– Кошмар ходячий.

– Чего ж женился?

– Я же говорю – от отчаяния. Тебе назло.

– Очень мне нужно злиться на тебя. Зовут как?

– Кого?

– Ну, не тебя же. Жену.

– Нам Као.

– Дурацкое имя.

– Имя как имя.

– Вот видишь! – торжествующе сказала Мумеза. – Ты ее все-таки любишь, а мне втираешь, что от отчаяния.

– Мумочка, что ты такое говоришь?

– Я бы, может, передумала когда-нибудь потом. Вот теперь бы и передумала. А так – прости, дружок, ты женат.

– Я разведусь! – вскричал потрясенный Намора. – Всех делов – пристукнуть эту мымру! А ты за меня выйдешь?

– Я так сразу не могу, – сказала Мумеза. – Вот разведешься, война закончится, а там и поговорим.

– Мумочка! Жизнь проходит! Сколько можно думать?

– Тебе сколько лет?

– Три тысячи.

– Вот видишь, какая я старая. Куда мне замуж? А ты молодой еще. И потом, я обижена. Женился неизвестно на ком, а я должна закрыть на это глаза.

– Но ведь ты же первая вышла замуж, – робко возразил демон.

Мумеза его логики не поняла.

– Ты всегда был такой, – сказала она печально. – Вот все делал мне наперекор. Вот буквально каждое слово.

– Мума! Клянусь тебе – все изменится, – сказал Намора, прижимая руки к огромному животу. – Только скажи «да»!

– Хорошо, – вздохнула Мумеза. – Скажу. Это неправильно, но как увидела тебя, так и растаяла. Между прочим, ты всегда вил из меня веревки.

– Я сейчас вернусь, – пообещал Намора. – Только никуда не уходи.

– Интересно, как он себе представляет, что я уйду? – спросила Мумеза у Ианиды, показывая букетом на безбрежное море адских воинов. – А еще считают, что мужчины умнее нас.

Было время, когда мужчины правили миром. Но потом появилась Ева.

Ричард Амур

* * *

– Что там происходит? – спросил Каванах Шестиглавый у Кальфона.

Речь шла о Наморе Безобразном. Маршал обратил на него внимание в тот момент, когда беспощадный генерал скакал на четвереньках по какой-то полянке, в стороне от того места, где сейчас должна была развиваться, но по неизвестной причине не развивалась сокрушительная атака экоев.

– Вероятно, это некий коварный план, – предположил Кальфон, свято верящий в силу коварных планов.

Сам он за всю жизнь ни одного подобного плана не придумал и потому с пиететом относился к тем, кто был на это способен.

– Странный план, – хмыкнул Каванах. – Меня в нем многое смущает. Особенно вот эта поза.

– Поза затейливая, – признал Кальфон. – Может, он подает нам сигналы?

– Вы считаете, Намора сигнализирует нам, что мы в глубокой…

Каванах задумался, как бы перевести эту синтагму в политически корректную.

– Я так не думаю, – сказал граф Торрейруна, – но, может, ему там виднее. Знаете, эти кассарийцы не так уж безобидны, как может показаться на первый взгляд.

Тут мимо них двое дюжих демонов пронесли третьего, лежащего в обмороке. За этой небольшой процессией брел Мардамон с веревочкой и бубнил:

– Я понимаю, что вы не верите своему счастью. Но вы поверьте. Посмотрите, какая вокруг красота! Неужели вы не хотите умереть в поддержку своих товарищей по оружию? В качестве поощрительного бонуса – как первому добровольцу – я спою над вами гимн собственного сочинения. О нем с похвалой отзывались музыковеды Тифантии…

– Безобидные, – прошипел Каванах. – Как же… безобидные. Эй!!! – крикнул он своим гвардейцам. – Арестуйте кто-нибудь этого бродягу. Совсем распоясался. И позовите Флагерона. Где его вообще носит?

Флагерона носило всюду, где носило черный халат с помещенным внутри него доктором Доттом.

– Поймите, – втолковывал призрак, – это немыслимо. Как вы себе представляете наш альянс?

Демон вздохнул.

– Пойдут толки.

Взгляд Флагерона выразил презрение к мнению окружающих.

– А мне не все равно, – отозвался Дотт, не замечая, что понимает собеседника без слов.

Флагерон грустно улыбнулся.

– Поверьте, я еще при жизни отличался широтой взглядов. А после смерти стал еще либеральнее…

В этот момент какая-то тварь принялась втягивать призрак в открытую пасть.

– Ай! – вскрикнул Дотт.

– Ссс-ссс, – свистнуло лезвие копья, и тварь рухнула в траву.

– Спасибо, голубчик, – поблагодарило привидение, стряхивая с рукава соринку. – На чем мы остановились? А! Да, на широте взглядов… Ну представим на минутку, что наши отношения состоялись. Дальше что? Поймите, я не сторонник моногамности. Я на это не способен…

– Все может измениться, – мягко молвил демон. – Вы войдете во вкус тихой семейной жизни.

– Мамочки! – пискнул Дотт.

– Интересный компот. – Мадарьяга кивнул в сторону сладкой парочки. – Как вам это нравится, генерал?

– Я всегда говорил Ржалису, что с этими любовными похождениями однажды можно допрыгаться. Я оказался прав.

– Ну, Ржалис вам все равно не поверит, пока сам не влипнет.

– Главное, скажите милорду Такангору, чтобы он случайно не пришиб этого воздыхателя. Неудобно как-то.

И генерала с вампиром снова разнесло в разные стороны.

– Это самая странная битва в моей жизни, – признался Каванах, высматривая своего любимца на поле боя. – Вроде бы все предусмотрел. А все идет наперекосяк.

Если ты знаешь, что что-то может пойти наперекосяк, и ляжешь костьми, чтобы этого не допустить, наперекосяк пойдет что-то другое.

«Закон Натри»

Бедный маршал – он еще не знал, что такое наперекосяк. Жить в мире с собой ему оставалось совсем недолго. Ибо на правом фланге кассарийских войск, в месте, где все никак не могла развиться упомянутая атака, вступил в игру новый фактор.

Нам Као, супруга Наморы Безобразного, застукала своего благоверного на горячем.

И понеслась…

И понеслось!