Томас Харди (Гарди)
Джуд неудачник
– Надо еще сказать вам курьезную новость, – сказал Джуд после некоторой паузы. – Арабелла, в последнем письме, умоляет меня дать ей развод – из жалости к ней, как она выражается. Она желает честно и легально вступить в брак с тем господином, с которым она живет, – ну, и просит помочь ей осуществить это дело.
– Как-же вы поступили?
– Я согласился. Если она хочет начать новую семейную жизнь, то у меня имеются слишком очевидные резоны не препятствовать ей.
– И тогда вы будете свободны?
– Да, буду свободен.
– Куда взяты наши билеты? – спросила она с отличавшею ее в этот вечер непоследовательностью.
– До Ольдбрикгема, как я вам уже сказал.
– Но разве не будет очень поздно, когда мы туда приедем?
– Я думал об этом и заказал комнату для нас в тамошней гостиннице Общества Трезвости.
– Одну?
– Да одну.
Она взглянула на него. – Ах, Джуд! – воскликнула она, отстранившись от него. – Я знала, что вы можете так поступить и что вы обманывались на мой счет…
Джуд сидел молча, нахмурившись, и Сусанна, видя его расстройство, прильнула щекой к его лицу, прошептав:
– Не огорчайтесь, милый Джуд.
– Милая Сусанна, ваше счастье для меня выше всего – хотя мы то и дело с вами ссоримся! – и ваше желание для меня закон. Поверьте, что я вовсе не эгоист, пусть будет, как вы хотите. Но быть может это означает, – продолжал он после тревожного размышления, – не то, что вы держитесь условных взглядов, а что вы не любите меня!
Сусанна не решилась воспользоваться даже таким очевидным вызовом на откровенность:
– Отнесите это к моей радости, – сказала она с торопливой уклончивостью, – к естественной радости женщины при наступлении развязки. Я могу сознавать наравне с вами, что с этой минуты имею неоспоримое право жить с вами, как вы желали. Я могу держаться того мнепия, что при известном состоянии общества никому не может быть дела до отца моего ребенка, что это составляет мое личное дело. Но, благодаря великодушию мужа, которому я обязана теперь свободой, мне необходимо быть более строгой. Если-бы вы похитили меня из окна и он гнался-бы за нами с револьвером, тогда дело сложилось-бы иначе. Но не принуждайте и не осуждайте меня, Джуд! Поймите, что у меня не хватает смелости держаться своих мнений. Я знаю, что я жалкое, несчастное существо. Да и характер мой не такой страстный, как ваш!
Джуд повторил просто:
– Я думал то, что должен был думать. Но раз вы не хотите, – что делать! Я уверен, что и Филлотсон думал так-же. Вот послушайте, что он мне пишет.
Джуд развернул переданное ею письмо и прочел следующее:
«Я ставлю лишь одно условие – чтобы вы были к ней добры и ласковы; я знаю, вы любите ее, но и любовь бывает иногда жестока. Вы созданы друг для друга. Это очевидно для всякого. Вы были „третьей тенью“ вовсю мою короткую жизнь с нею. Повторяю, берегите Сусанну».
– Он добрый старик, неправда-ли! – сказала она, отирая слезы. После некоторого раздумья она продолжала: – я никогда не была так расположена любить Ричарда, как в то время, когда он так заботился снабдить меня всем нужным на дорогу, не забыв и деньги. Но я не поддалась. Люби я его хоть чуточку, как жена, я вернулась-бы к нему обратно, даже теперь.
– Но ведь вы не любите его!
– Это верно – о, как страшно верно. Не люблю!
– Но я боюсь, что и меня тоже, да и вообще никого не любите! – воскликнул Джуд. – Знаете что Сусанна, иногда, рассерженный вами, я думал, что вы неспособны к настоящей любви.
– Послушайте, Джуд, это не хорошо и не благородно с вашей стороны! – возразила она сердито, глядя в сторону. Потом вдруг, обернувшись к нему, торопливо проговорила: – Я люблю вас несколько иною любовью сравнительно с большинством других женщин. Она очень тонкого свойства и состоит в удовольствии быть с вами, и я не хочу идти дальше! Я совершенно уяснила себе, насколько рискованно женщине и мужчине доходить до известных отношений. Мы сохраним свободу, и я уверена, что мои желания будут для вас выше личного удовлетворения. Не спорьте-же об этом, милый Джуд!
– Хорошо… Но ведь вы меня сильно любите, Сусанна? Скажите – да! Скажите, что любите хоть на пятую, на десятую часть того, как я вас люблю, и я буду счастлив!
– Я позволила вам поцеловать меня, и это должно было-бы служить вам ответом.
– Да, всего один раз.
– Ну, что-же, будьте и этим довольны.
Он откинулся к дивану и не оборачивался к ней долгое время. Ему невольно вспомнился эпизод из прошлого Сусанны с бедным студентом, с которым она обходилась точно так-же, и он видел в себе вероятного наследника его незавидной доли.
Вдруг Сусанна встрепенулась под впечатлением новой мысли.
– Мне неудобно ехать в гостинницу Трезвости после вашей телеграммы о нашем приезде, – заявила она.
– Почему?
– Сами можете понять.
– Так мы найдем другую. Но мне кажется, Сусанна, что, со времени вашего брака с Филлотсоном из-за нелепого скандала, вы вполне подчинились тираннии общественного мнения.
– Я знаю, что вы меня считаете очень дурной и беспринципной, – проговорила она, стараясь смахнуть набежавшие слезы.
– А я знаю только одно: что вы моя бесценная Сусанна, с которой никакие силы, ни настоящие, ни будущие обстоятельства не могут разлучить меня!
Изворотливая софистка во многих житейских вопросах, Сусанна оказывалась совершенным ребенком в других. Это уверение Джуда удовлетворило ее, и они добрались до места назначения в самых дружеских отношениях. В Ольдбрикгэм они приехали около девяти вечера. В виду желания Сусанны, Джуд привел ее в другую гостинницу, оказавшуюся той самой, в которой он останавливался недавно с Арабеллой. По рассеянности, он не узнал сначала этого отеля. Они заняли по комнате и условились сойтись к позднему ужину. В отсутствие Джуда, служанка заговорила с Сусанной:
– Если не ошибаюсь, сударыня, ваш родственник или знакомый приезжал к нам как-то раз поздно, вот в это-же время, с женой – только помню, что не с вами. Вот так-же приехал как и теперь, вдвоем.
– В самом деле? – спросила Сусанна с болью в сердце. – Вероятно, вы ошиблись! как давно это было?
– Месяц или два тому. Она была такая красивая, видная дама.
Когда Джуд вернулся и сел за ужин, Сусанна казалась грустной и задумчивой. – Джуд, – сказала она ему сухо, при расставании в корридоре, – мне здесь не нравится, я не могу выносить этого притона! И сами вы мне не нравитесь.
– Какая-же вы непостоянная, Сусанна! Но скажите, почему с вами эта перемена?
– А потому, что жестоко было привести меня сюда! Вы были здесь недавно с Арабеллой. Вот почему.
– Ах, что вы!.. оправдывался Джуд, оглядываясь, нет-ли прислуги. – Ну, да – гостинница та самая, но, право, я не узнал ее. В этом еще нет беды, раз мы остановились здесь в качестве родственников.
– Как давно вы здесь были? Говорите, говорите мне все! – волновалась Сусанна.
– За день перед тем, как я встретил вас в Кристминстере, когда мы вместе возвращались в Меригрин. Я же сказал вам, что виделся с нею.
– Да, но вы сказали не все. Вы передавали, что встретились, как чужие, а не как муж с женою, и даже не упомянули, что помирились с нею.
– Мы с него вовсе и не мирились, – возразил он уныло. – Больше я ничего не могу вам объяснить, Сусанна.
– Вы лукавили со много, вы, моя последняя надежда! Я никогда не забуду этого, никогда!
– Но ведь по вашему собственному желанию, дорогая Сусанна, нам предстоит быть только друзьями… Все это как-то непоследовательно с вашей стороны.
– И друзья могут ревновать!
– Я этого не понимаю. Ничего не уступая мне, вы требуете, чтобы я во всем уступал вам…
Сусанна была так расстроена, что он должен был проводить ее в комнату и затворить дверь, чтобы их не слышали посторонние.
– Это та самая комната? Так, так – я вижу по вашему выражению, что та! Я не желаю в ней оставаться. О, какое предательство с вашей стороны навязать ее мне!
– Но поймите-же, наконец, Сусанна, ведь она была моего законной женою…
Опустившись на колени перед кроватью, Сусанна уткнула лицо в подушку и заплакала.
– Я никогда еще не видал такой взбалмошной женщины с болезненным, извращенным чувством, – запальчиво сказал Джуд.
– Вы говорите так потому, что не понимаете моего чувства, – упрекнула его Сусанна.
Упрек был заслужен. Джуд, действительно, не вполне понимал её чувство.
– Я, ведь, думала, что вы никем не интересовались, никого на свете не желали, кроме меня, – с тех пор, как знаете меня, навсегда! – продолжала Сусанна.
– Я никого не желал и не желаю, – подтвердил Джуд, такой-же расстроенный, как и она.
– Но вы вероятно много думали о ней! Или…
– Нет, нисколько. Вы тоже, как женщина, не понимаете моего чувства. Скажите на милость, что вы так взбесились из пустяков?
– Послушайте, Джуд, я никогда не переставала думать, что принадлежу вам, потому что была вполне уверена, что Арабелла никогда не была в действительности вам женою с тех пор, как самовольно бросила вас! Я понимала так, что развод ваш с нею и мой с Ричардом прекращает всякую силу брака.
– На это я могу сказать вам только вот что. Она обвенчалась, и при том самым легальным образом, с другим – я узнал об этом только после нашей поездки с него сюда.
– Как так с другим?..
– Да. Она сама, для очищения совести, настоятельно просила меня дать ей развод для вступления с ним в законный брак. Итак, вы видите, что мне нет надобности встречаться с него опять.
– Ну хорошо. Теперь прощаю вас, и вы можете поцеловать меня один разок, только не долго.
Она кокетливо приложила свой пальчик к его губам, и он в точности исполнил её приказание.
– Вы любите меня очень сильно, неправда-ли, несмотря на мои… понимаете?
– Да, да, моя голубка, разумеется! – ответил Джуд и со вздохом пожелал ей спокойной ночи.
VI
По возвращении в свой родной Чэстон в качестве школьного учителя, Филлотсон возбудил интерес в себе и вызвал в местных жителях прежнее уважение. Когда-же, вскоре после своего прибытия, он поселился с хорошенькой женою – по их мнению даже слишком хорошенькой для него, – они отнеслись к ней самым доброжелательным образом.
Первое время отсутствие Сусанны не вызывало в городе никаких толков. Когда-же прошел целый месяц после этого эпизода, и Филлотсон на вопросы знакомых принужден был отвечать, что он не знает, где находится его жена, общее любопытство стало возростать и, наконец, все решили, что Сусанна обманула и бросила его. К тому-же усилившаяся апатия учителя к своему делу давало лишнее подтверждение этой догадке.
Однажды зашел в школу президент совета, и прослушав преподавание, отвел Филлотсона в сторону от детей и начал так:
– Извините меня, Филлотсон, за мой вопрос, вызванный общими пересудами. Правду-ли говорят о вашей семейной неприятности, будто жена ваша бежала с любовником? Если так, я от души сочувствую вашему горю.
– Жена оставила меня при обстоятельствах, обыкновенно вызывающих сочувствие к мужу. Но я дал ей на отъезд мое полное согласие.
Президент видимо ничего не понял из этого туманного объяснения.
– То, что я сказал, сущая правда, – продолжал Филлотсон с волнением. – Она просила отпустить ее и я согласился, так как не мог поступить иначе. Она женщина совершеннолетняя, и это желание было вопросом её, а не моей совести. Я не желал быть её палачом. Больше мне объяснять нечего, и от дальнейших расспросов я отказываюсь.
Президент счел дело исчерпанным и сообщил о нем членам совета. Филлотсон был приглашен администрациею на частное объяснение. После продолжительной пытки в совете, он вернулся домой, по обыкновению, бледный и измученный до нельзя. Джиллингам сидел уже у него, ожидая его возвращения.
– Ну вот и вышло как вы говорили, – заметил Филлотсон, тяжело опустившись в кресло. – Совет требует, чтобы я подал в отставку по поводу моего скандального поступка – предоставления свободы исстрадавшейся жене, или как он это называет – поощрения разврата; но я не подам отставки.
– Я бы подал, – возразил Джиллингам.
– А я нет. Это не их дело. Скандал вовсе не касается моей педагогической деятельности. Пусть выгонят, если хотят…
Джиллингам понимал всю безнадежность положения своего упрямого друга, но не сказал больше ни слова. Вскоре, однако, пришло и формальное извещение совета об отставке. Филлотсон ответил, что не примет отставки и собрал публичный митинг. Изложив пред собравшимися свое дело, Филлотсон настаивал на том, что оно семейное, вовсе не касающееся администрации школы. Почетные жители города, все до одного, были против Филлотсона. Но к немалому его удивлению, на митинге как из земли выросло человек десять-пятнадцать его неожиданных защитников и доброжелателей. Выше было упомянуто, что Чэстон был пристанищем для всякого рода странствующих артистов и балаганщиков, кочевавших по многочисленным ярмаркам и базарам всего Вессекса в осенние и зимние месяцы. Хотя Филлотсон никогда слова не сказал с этими господами, но они благородно взяли на себя его защиту. Их группа состояла из двух паяцев, содержателя тира, с девицами, заряжавшими ружья, двух боксеров, содержателя карусели, торговца пряниками и, наконец, владельцев парусной лодки и силомера. Эта отважная фаланга, вместе с другими представителями независимого мнения, начала выражать свои мысли пред собранием так резко, что возгорелся шумный спор, перешедший в общую свалку, причем классная доска была опрокинута, стекла в некоторых окнах разлетелись в дребезги, и в одного из отцов города пустили бутылкой с чернилами… Возмущенный скандалом, Филлотсон жалел, что не подал отставки по первому требованию, и вернулся домой таким расстроенным, что слег в постель.
Джиллингам приходил по вечерам извещать его и однажды упомянул имя Сусанны.
– Ей нет никакого дела до меня! – сказал Филлотсон со вздохом.
– Она не знает, что вы больны.
– Тем лучше для нас обоих.
Однако, вернувшись домой, Джиллингам, после некоторого раздумья, сед и написал Сусанне письмо.
Спустя дня три, вечером, когда солнце во всем великолепии обливало лучами заката Блекмурскую долину, больному показалось, что он слышит чьи-то шаги, приближающиеся к дому, а через несколько минут он услыхал и стук в свою дверь. Он не ответил; но чья то рука нерешительно отворила дверь. На пороге стояла Сусанна. Она была в легком весеннем платье, и явилась каким-то привидением – подобно впорхнувшей войной бабочке. Он обернулся в ней и вспыхнул.
– Я слышала, что ты болен, – сказала она, склонив над ним свое встревоженное лицо, – и зная, что ты признаешь между мужчиной и женщиной, кроме плотских влечений, и другие чувства, я я пришла навестить тебя.
– Я не особенно болен, милый друг. Мне просто не по себе.
– Этого я не знала. Боюсь, что только серьезная болезнь могла оправдать мое появление.
– Да… да, мне больно, что ты пришла. Это еще слишком скоро… Вот все, что я могу сказать. Ну, что делать, значит так нужно. Ты вероятно не слыхала насчет школы? Я ведь перехожу отсюда в другое место…
Сусанна ни теперь, ни после даже не заподозрела, какие огорчения вынес её Ричард из-за того, что отпустил ее: до неё не доходили никакие вести из Чэстона. Когда им подали чай, Сусанна подошла к окну и задумчиво сказала:
– Как чудно закатывается солнце, Ричард.
– Да; но я теперь не могу наслаждаться этой картиной; солнышко не заглядывает в этот мрачный угол, где я лежу; а встать я не могу.
– Погоди, я сейчас помогу тебе, – сказала Сусанна и тотчас же ухитрилась показать ему закат известным приспособлением туалетного зеркала.
Филлотсон был доволен, и грустная улыбка озарила его страдальческое лицо. – Странное право ты существо, Сусанна, – проговорил он, когда солнце осветило его изголовье. – Пришло же тебе в голову навестить меня после всего, что между нами произошло!
– Не будем вспоминать об этом, – быстро перебила Сусанна. – Мне надо захватить омнибус к поезду. Я уехала в отсутствие Джуда, и он не знает о моем отъезде, а потому мне нужно спешить. Ричард, мой милый, я так рада, что тебе лучше! Скажи, ты не презираешь меня, неправда-ли? Ты был для меня всегда таким добрым другом!
– Я рад слышать, что ты так думаешь, – проговорил Филлотсон сухо. – Нет, ответил он на её вопрос, я тебя не презираю.
Когда настало время уходить, Сусанна пожала ему руку на прощанье и уже затворяла за собой дверь; губы её дрожали, а на глазах блеснули слезы.
– Сусанна! – окликнул Филотсон.
Она вернулась.
– Сусанна, проговорил он, – хочешь все забыть и остаться? Я все забуду.
– О, ты не можешь! – быстро возразила она. – Теперь уже не можешь простить мой тяжкий грех!
– Ты хочешь, вероятно, этим сказать, что теперь он муж твой?
– Пожалуй и так: он получает развод от жены своей Арабеллы.
– От жены? Для меня совершенная новость, что у него есть жена.
– Это была плохая партия.
– Подобно твоей?
– Подобно моей. Он это делает не столько в своих, сколько в её интересах. Она писала и говорила ему, что после развода она может вступить в брак и жить честно, и Джуд согласился на это.
– Брак… жена… развод… Как опостылели мне эти слова! Так, слышишь? – я могу все забыть, Сусанна.
– Нет, нет! теперь ты не можешь взять меня обратно… Мне пора уходить, – заявила она. – я побываю опять, если ты позволишь.
– Я и теперь прошу тебя не уходить, а остаться.
– Благодарю тебя, Ричард; но мне право же пора. Я не могу остаться.
С этими словами Сусанна окончательно удалилась.
* * *
Джиллингам принимал такое живое участие в судьбе Филлотсона, что навещал его раза два или три в неделю. Придя к нему после визита Сусанны, он застал друга своего внизу и заметил, что его беспокойное настроение сменилось более ровным.
– Она была у меня после вашего посещения, – сказал Филлотсон.
– Уж не жена ли ваша? Значит, вы помирились?
– Нет… Она пришла, взбила своей маленькой ручкой мои подушки, с полчаса изображала собою заботливую сиделку, а потом исчезла.
– Ах, чорт возьми, какая же она бедовая, взбалмошная бабенка! Не будь она ваша жена…
– Она и так не моя жена, а другого, и только носит мое имя. Я думаю, мне следует порвать с ней легальные узы. Что толку держать ее на привязи, когда она принадлежит не мне? Я знаю, – она примет такой шаг за величайшую милость к себе. Как христианка, она сочувствует мне, жалеет меня и даже плачет обо мне; но как мужа она меня ненавидят, проклинает – надо говорить без обиняков – прямо проклинает, и мне остается один благородный, достойный и гуманный исход – кончать то, что я начал… Да и по светским условиям ей лучше быть независимой. Я безнадежно разбил свою карьеру из за решения, которое считал наилучшим для нас. Я вижу пред собой только безысходную бедность вплоть до могилы. Меня ведь теперь никуда не возьмут учителем. Мне будет легче переносить одному предстоящую тяжкую долю. Ей же развод не может причинить никакого зла, напротив может принести только счастье…
Джиллингам ответил не вдруг.
– Я могу не согласиться с вашим мотивом, – деликатно сказал он, наконец. – Но я полагаю, что вы правы в своем решении, если только можете осуществить его, хотя я и сомневаюсь в возможности осуществления.
Часть V
Ольдбрикгэм и другие места
I
На сколько оправдались сомнения Джиллингама, будет видно из целого ряда тяжелых месяцев и событий, последовавших за обстоятельствами, переданными в последней главе, и доходящих до одного воскресения в феврале следующего года.
Сусанна и Джуд жили в Ольдбрикгэме совершенно в тех же отношениях, какие установились между ними за год перед тем, когда она оставила Чэстон.
Они сходились обыкновенно к общему завтраку в маленьком домике, нанятом Джудом и меблированном старинной обстановкою его тетки. Когда в описываемое утро он вошел в столовую, Сусанна держала в руках только что полученное письмо.
– Ну, рассказывай, какие новости? – сказал он, поздоровавшись с нею поцелуем. Сусанна передала ему содержание письма, сообщавшего, что оба ходатайства – о разводе Филлотсона и Фолэ – признаны и утверждены в высшей судебной инстанции.
– Ну, теперь, Сусанна, ты, во всяком случае, можешь поступить, как тебе угодно, – сказал Джуд, с любопытством всматриваясь в лицо своей возлюбленной.
– Неужели мы с тобой теперь так свободны, как будто ты никогда не женился, а я не выходила замуж?
– Совершенно так. Разве только пастор, по своему личному взгляду, не согласится обвенчать нас и передаст совершение обряда другому пастору.
– Как бы то ни было, мы можем жить с тобой вместе…
Мало-помалу и Сусанна присоединилась к радости своего поклонника от сознания свободы и предложила отправиться на прогулку за город.
Они вышли из города и пошли мимо обширных голых полей, лишенных и красок, и растительности. Впрочем, они были так заняты своим положением, что мало интересовались окружавшей их природой.
– Итак, моя дорогая, общий вывод из всего этого тот, что мы можем вступить в брак после некоторого промежутка, требуемого приличием.
– Мне не хочется сказать – нет, милый Джуд; но я держу с и теперь своего прежнего взгляда на брак… Мне кажется, я гораздо охотнее согласилась бы жить всегда, как мы живем теперь, встречаясь между собою только днем. Так гораздо приятнее – по крайней мере для женщины. Мне кажется, Джуд, что я начну бояться тебя с того момента, как ты обяжешься любить меня под легальным клеймом. Фи, как все это ужасно и скверно!.. Между тем, если ты любишь меня совершенно свободно, я верю тебе более всех в целом свете.
– Нет, нет, не говори, что я могу перемениться! – горячооспаривал Джуд, хотя в его голосе слышалась неуверенная нотка. – Ведь люди женятся, главным образом, потому, что не могут противостоять естественному влечению, хотя многие из них знают, что им придется покупать краткое блаженство ценою терзаний всей жизни. Ведь ты, Сусанна, – ты какое-то фантастическое, бесплотное существо, и потому ты можешь разумно поступать в таких обстоятельствах, когда мы, несчастные и жалкия твари более грубого склада – не можем.
– Вот ты и признал, – сказала она со вздохом, – что брак, вероятно кончился-бы несчастием для нас.
Джуд опять вернулся к своей старой жалобе, что, несмотря на всю интимность их отношений, он не единого раза еще не слыхал от неё честного и открытого признания, что она любит или может любить его.
– Я право думаю иногда, что ты и не можешь любить, – сказал он нерешительно.
Сусанна, задумчиво смотревшая в пространство, вдруг ответила с раздражением:
– Мне кажется, что я действительно не люблю тебя теперь так, как прежде любила!.. Ты слишком нетерпим и любишь пускаться в скучные наставления. Весьма возможно, конечно, что мои пороки заслуживают самого беспощадного осуждения…
– Нет, Сусанна, я не считаю тебя порочной. Ты милая и добрая. Но ты бываешь скользка, как угорь, когда я желаю добиться от тебя признания.
– Ну, хорошо, пусть я дурна, упряма, все что хочешь. Тебе незачем уверять меня в противном. Добрая не станет браниться, как я… Но раз у меня нет кроме тебя иного заступника, то очень обидно, что меня лишают возможности самой решить, должно-ли мне венчаться с тобою или нет…
– Сусанна, друг мой милый, счастье мое, я вовсе не хочу принуждать тебя, у меня этого и в мыслях нет. Право, стыдно быть такой раздражительной. Лучше перестанем говорить об этом вопросе и будем жить, как жили, а прогулку нашу окончим в разговорах о цветах, о заливных лугах и других хороших вещах.
После этого между ними несколько дней не было речи о брачном вопросе, хотя при их жизни в одном корридоре вопрос этот не выходил у них из головы. Сусанна оказывала ему существенную подмогу в его работе. Джуд в последнее время работал от себя могильные плиты и резал надписи на них, а Сусанна, в промежутки от домашних занятий, вырисовывала ему надписи и чернила их после вырезки. Это ремесло было ниже его прежних соборных работ, и его единственными клиентами были соседние бедняки, которые рады были дешевому мастеру для своих простых памятников. Зато он чувствовал себя более независимым, чем прежде, и главное – только это дело и давало возможность Сусанне, желавшей жить трудом, оказывать ему подмогу в работе.
II
Как-то вечером, в конце месяца, Джуд вернулся домой с лекции по древней истории, читанной в одном общественном собрании. Он вошел в столовую, где Сусанна, остававшаяся дома, приготовила ужин, и взял в руки какой-то иллюстрированный журнал. Просматривая его, он взглянул на Сусанну и заметил тревожное выражение её лица.
– Ты вероятно чем-то расстроена, Сусанна? – спросил он.
Сусанна ответила не вдруг.
– Я имею передать тебе кое-что, – проговорила она.
– Разве кто-нибудь был у нас?
– Да, одна дама. – Голос Сусанны дрогнул при этих словах. – Я не знаю, так ли я поступила или нет, – продолжала она. Я сказала, что тебя нет дома, и когда она ответила, что будет ждать, я прямо объявила, что едва ли ты захочешь ее видеть.
Сусанна пытливо и настойчиво смотрела на него.
– Но кто же эта особа? Разве она не назвала себя.
– Нет, но я знаю, кто она – кажется… Это была Арабелла?
– Что ты – Господь с тобою! Чего ради придет ко мне Арабелла?
– Ах, я сама не знаю, но только уверена, что это была она! Я почувствовала это по блеску в её глазах, когда она смотрела на меня. Это была полная и довольно грубая женщина.
– Я не назвал бы Арабеллу грубой, разве в разговоре. Впрочем, она могла за это время испортиться на трактирной службе. Она была очень красива, когда я знал ее.
– Красива! Еще бы! – она и сейчас красива! – ответила ужаленная Сусанна.
– Мне сейчас показалось, Сусанна, что твои маленькия губки дрожат. Но, ведь, она ничего для меня не представляет, и добродетельно вышла замуж за другого. И из-за чего бы она пришла смущать нас?
– Ах, Джуд, по клянусь тебе, право же это была Арабелла! – воскликнула Сусанна, закрыв лицо руками. – И какая я несчастная! Её приход кажется мне плохим предзнаменованием. Ведь ты не хотел-бы ее видеть, скажи, не хотел бы, Джуд?
– Конечно не хотел бы. Разговор с него был бы очень тягостен не только для меня, но и для неё. Однако, как-никак, она ушла. Бе говорила-ли она, что придет опять?
– Нет. Но она ушла очень неохотно.
Взволнованная этим неожиданным эпизодом, Сусанна не могла дотронуться до ужина и, когда Джуд кончил свой, она собралась идти спать. Но едва она успела сгресть уголья в камине, запереть наружную дверь и подняться наверх, как раздался звонок. Сусанна моментально выскочила из своей комнаты.
– Это опять она! – прошептала она с негодованием.
Они прислушались. Звонок повторился. Прислуги в доме не было, и отворить дверь приходилось одному из них.
– Постой, я отворю окно, – сказал Джуд. – Кто бы это ни был, невозможно впустить в дом постороннего в такое позднее время.
Джуд пошел в свою спальню и отворил окно. Темная улица, давно освободившаяся от рано возвращающагося рабочего люда, была пуста, и в свете фонаря виднелся только силуэт женщины, расхаживающей по троттуару.
– Кто там? – окликнул Джуд в окно.
– Позвольте узнать, не вы ли м-р Фолэ? – спросила женщина, голос которой принадлежал несомненно Арабелле.
– Она? – спросила Сусанна в дверь, чуть ни с ужасом.
– Да, голубка, – ответил Джуд. – Что вам нужно, Арабелла?
– Прошу вас, Джуд, извините меня за беспокойство, – покорно проговорила Арабелла. – Но мне до зарезу нужно было видеть вас, если возможно сегодня же. Я в ужасной тревоге и решительно некому помочь мне!
– В тревоге, говорите вы?
– Да.
Наступила пауза. В груди Джуда видимо шевельнулось несовсем уместное в данный момент сочувствие.
– Но разве вы не замужем? – спросил он.
Арабелла запуталась.
– Нет, Джуд, не замужем, – призналась она. – В конце концов он отказался, и я в большом затруднении. Впрочем, надеюсь скоро поступить на должность конторщицы в таверне. Но на это нужно время, а теперь меня страшно пугает неожиданная ответственность, грозящая мне из Австралии. Иначе поверьте, я не посмела бы беспокоить вас. Об этом мне и нужно поговорить с вами.
Сусанна продолжала следить за переговорами с мучительным напряжением.
– Не нуждаетесь-ли вы в деньгах, Арабелла? – спросил Джуд уже более осторожно.
– Я имею безделицу, чтобы заплатить за ночлег, но мне не с чем вернуться обратно.
– А где вы живете?
– Все еще в Лондоне. – Она-было хотела дать адрес, но как-бы спохватившись, сказала: – Боюсь, что нас могут слышать, а мне не хочется так громко передавать о моих личных обстоятельствах. Если-бы вам можно было пройти со много тут недалеко – до гостинницы, где я остановилась переночевать, то я-бы вам объяснила.
– Бедняжка! я действительно обязан сделать ей эту любезность, – сказал Джуд в сильном смущении. – Так-как завтра она уезжает обратно, то это свидание не может причинить мне больших хлопот.
– Но ведь ты можешь навестить ее завтра, Джуд, – послышался жалобный голос из-за двери. – Поверь, это только чтобы опутать тебя, как она прежде с тобой проделывала. Не ходи, не ходи, милый! Это низкая, безнравственная женщина.
– Но я должен! – протестовал Джуд. – Не пытайся удержать меня, Сусанна. Богу известно, как мало я люблю ее теперь. Но все-же я не хочу быть жестоким к ней.
Он повернул на лестницу.
– Но ведь она уже не жена тебе! – кричала ему в бешенстве Сусанна. – А я…
– А ты еще не моя жена, голубка, – сказал Джуд.
Она не сказала больше ни слова, и возвращаясь в свою комнату, слышала, как он сошел с лестницы, вышел и запер за собою дверь.
По женской слабости, Сусанна не выдержала и тоже спустилась вниз, всхлипывая и прислушиваясь. Она знала расстояние до гостинницы, в которой остановилась Арабелла. Если он не возвратится скоро, значит – остался. Она взглянула на часы – половина одиннадцатого. Джуд мог зайти с ней в гостинницу, так как они поспеют до её закрытия; она может заставить его выпить с нею, и Богу одному известно, какие невзгоды могут тогда на него обрушиться…
Не прошло и четверти часа, как дверь отворилась, и появился Джуд.
Сусанна встретила его радостным восклицанием. – О, я знала, что могу на тебя положиться!
– Я не нашел ее нигде по близости, да и вышел в туфлях. Бедняжка, вероятно, ушла, подумав, что я безучастно отказался от её приглашения. Я вернулся за сапогами, а то дождик накрапывает.
– Мне обидно, что ты доставляешь себе такое беспокойство из-за особы, которая всегда обходилась с тобой так дурно, – возразила Сусанна в припадке ревнивого разочарования.
– Но, послушай, Сусанна, ведь она женщина, да еще когда-то любимая мною; недьзя-же мне быть бесчувственным к её горю. Я сам, может быть, еще грубее её! Я глубоко убежден, что ношу в себе задатки всех человеческих слабостей, и вот почему я понял, что с моей стороны было нелепостью мечтать о духовной карьере. Мне удалось избавиться от пьянства, но я не знал, в какую новую форму преобразится во мне подавленный порок! Я люблю тебя, Сусанна… Я хотел-бы, чтобы те добродетельные праведники, которые, бывало, осуждали меня по поводу Арабеллы и других приключений, стали-бы теперь на мое место. Они поняли-бы, что мне приходилось переживать – здесь, подле тебя… Однако пора, Арабелла ждет. Я должен выслушать ее, Сусанна!
