ТК А
На холме среди одуванчиков
Планета цветов
У меня есть Планета цветов, а не какой-то там астероид с одним самовлюбленным цветком, как у Маленького принца. Мириады радужных цветиков-семицветиков колышутся на ветру убегающими за горизонт волнами, испуская невероятно ароматную пыльцу. Они шепчутся со мной, роняют на меня росу, обсуждают мои мысли и видения, любят меня. Своими переплетающимися корешками они формируют гигантскую подземную сеть, обладающую разумом любознательного и неутомимого ребенка-«почемучки», с которым я дружу.
Мне приходится делить свою планету с одним полоумным фрицем, который в Первую мировую отбился от своих и исколесил на велосипеде всю причерноморскую степь, пока неведомой дорожкой не прикатил прямиком на Планету цветов. Я встречал его несколько раз на закате солнца, когда он стоял на вершине моего холма на фоне пылающего красного диска и осматривал окрестности в бинокль. Заметив меня, он, брезгливо морщась, проваливал прочь. Ничего удивительного, ведь я всегда гол, а мой рот практически постоянно набит вкусными брюшками кузнечиков. Не знаю, зачем этому фрицу была нужна почти истлевшая шинель и чем он набивал свое брюхо среди безбрежных цветочных полей, но только завидев меня, он корчил такую страшную рожу, будто давил пальцами слизняков. А я в ответ махал ему рукой, ведь мне-то что.
Я всегда улыбаюсь, даже когда сплю и ем, потому что живу в состоянии постоянного удивления и открытия. В трещании цикад я слышу музыку, в полете светлячков мне открывается гармония, ночной воздух дрожит от избытка рифм, и я с восторгом вдыхаю аромат его поэзии. Опровергая законы диалектики, я бесконечно счастлив тысячи лет от осознания того, что я живой и могу различать цвета радуги, есть хрустящих кузнечиков, смотреть на солнце, скатываться с холма, громко петь, смеяться, качаться на качелях, видеть сны и мечтать.
Мой холм целиком покрыт неувядающими одуванчиками – прекрасными сочными цветиками с приятной горчинкой. Я выбрал этот солнечный холм, потому что когда-то мечтал научиться делать из одуванчиков вино, чтобы с его помощью возвращать близких людей. Но эта затея провалилась, потому что они так и не пришли, хотя я очень ждал. Тогда я понял, что не всесилен даже на своей планете, и многие мои мечты и планы превратились в звездную пыль, но я кротко смирился с этим и не стал упорствовать в пустых устремлениях.
Вечерами я обычно качаюсь на качелях, вглядываясь в уходящую за горизонт сырую холодную мглу, населенную неведомыми мне существами, которая то надвигается на холм, пугая меня и цветы, то отступает. Ее сущность сродни демоническому Цирку с его мертвецами и клоунами, который пытается дотянуться до меня своими костлявыми клещами и заставить лгать самому себе. Теперь я хорошо знаю, что такое лицемерие.
Приближаясь ко мне, мгла начинает колыхаться мириадами размытых образов. Некоторым из них удается приобрести узнаваемую форму, тогда они устремляются в мою сторону и вытягиваются в струну, пытаясь оторваться от тумана, но тот держит их крепко и никогда не отпускает. Устав сопротивляться, они спешат рассказать мне о том, как им живется без меня, и спрашивают, когда я снова вернусь к ним, после чего, не дождавшись ответа, отворачиваются и навсегда растворяются в тумане. Под этот гомон я обычно засыпаю, не забывая перед сном попросить Почемучку постеречь мой холм от мглы, чтобы та не захватила меня врасплох. Мой друг мысленно кивает мне и желает сладких снов.
Когда-то очень давно мгле удалось настичь меня, и тогда я на многие годы впал в беспомощное бредовое состояние, пока мои верные цветики своими волнами не отогнали ее и не освободили меня. Во время плена мгла выкрала мою память и с тех пор дразнит меня дорогими и любимыми образами из моих прошлых жизней.
Однажды со стороны заката появился Павлик и робко подошел ко мне. Усевшись на траву рядом с качелями, мальчик рассказал, что после смерти родителей он наделал много глупостей, и тень покинула его. В детском доме чурались и боялись странного ребенка без тени, а потом из деревни приехала бабка и забрала его к себе. Там местные мужики заманили Павлика в лес и повесили, так как с его приездом помер молодой поп и начался мор скота. Мальчик показал следы удавки на своей шее, а потом сказал, что у него тоже есть своя планета, покрытая чудесными барвинками и тамарисками, в зарослях которых он ловит серых ящериц с длинными вкусными хвостами. Удивительно, но свою планету он делит со мной и ему там хорошо. Павлик ушел на рассвете, улыбнувшись мне на прощание, бесшумно скользя кончиками пальцев ног по влажной прохладной траве. Я давно простил малыша, ведь не всем по плечу столь тяжелая ноша, как хищница-тень. Я не держу зла и на милую Хатико, потому что ее поступок не был предательством.
Иногда путаными тропами своих снов ко мне приходит Машенька и, обхватив руками мою шею, приникает к груди, пытаясь уловить биение моего сердца, но после безуспешных попыток она поднимает на меня удивленные глаза и спрашивает: почему я так долго не возвращаюсь и не забираю ее в наш новый деревенский дом? Ну что я могу ответить ей? Я просто обнимаю ее, а она, ускользая, оставляет лишь едва уловимый аромат мягких воздушных волос и возвращается в свой причудливый мир, сотканный из трещин потолка больничной палаты.
Просыпаясь ночами, я подолгу гляжу на луны над моим холмом. По одной из них неутомимо бродит Берт, рассекая пространство своими могучими шагами, иногда замирая, чтобы слушать голос природы. На своей луне учитель наконец обрел обетованный мир, в котором он единственный хозяин. Берт совсем не сердится на меня и, пролетая над моим холмом, всегда приветливо машет обеими руками, аккуратно положив голову на свои колени. Мы оба получили по заслугам за бессмысленность своих затей, навеянных гордыней, ибо нельзя построить новый мир, утопив старый в крови. Такой мир всегда будет с червоточиной, из которой распространится гниль и сожрет его.
Даже на Планете цветов бывает зима. С ее приходом одуванчики закрывают свои цветики, и мгла начинает настойчиво наступать на холм. Это значит, что мне пора уходить. Тогда я сворачиваюсь клубком у подножия холма и начинаю думать о приятном, считая по порядку склонившиеся надо мной цветы, будто бы это барашки. Цветы приятно поглаживают мою спину и щекочут лицо, а когда я ухожу, то плотно оплетают мое тело, накрывая его одеялом-коконом.
Когда по ночам становится холодно, то с одной из лун, кружась, на мой холм спускается дух Шамана со своим верным тотемом – тремя могучими финвалами. Он разводит огонек рядом с коконом, чтобы согреть меня, а его верные воины-киты кружат вокруг холма, отгоняя наступающую мглу и приблудного фрица. И это здорово, потому что зимой Почемучка становится сонным и часто забывает о своих обязанностях.
Во время зимы я рождаюсь, проживаю яркую жизнь и умираю на далекой голубой планете возле звезды-отшельницы на краю галактики. Я до сих пор не понимаю, почему мой путь всегда лежит на эту планету, но что-то неразрывно, как пуповина, связывает меня с ней. И я совсем не против этого. Люди на этой планете чем-то похожи на меня, пребывая, как и я, в царстве своих эмоций и воображения. Но если я давно нашел секрет внутренней гармонии, то они застряли где-то на стадии развитого шимпанзе, практикуя кровавые ритуалы для сплочения стаи вокруг племенного вождя. Слишком глубоко они завязли в архетипах родоплеменного строя с его примитивными играми в своего-чужого. Жестокие дети. Успеют ли они повзрослеть?
Когда весна вновь приходит на Планету цветов, я пробуждаюсь и сбрасываю кокон, являя своим друзьям новое тело и новую суть, приобретенные в земной жизни. Поначалу цветики немного пугаются, не узнавая меня, но, пошептав со мной, успокаиваются, и жизнь возвращается на круги своя. И это великое счастье – быть преисполненным новыми идеями и впечатлениями, ведь полученный опыт делает меня еще мудрее.
Увы, но постепенно мгла притупляет мои мечты и видения, обостряет тревоги. Тогда вновь приходит время моего путешествия и наступает перерождение, а жизнь выходит на следующий виток спирали, являя миру чудесный узор на крыльях новорожденной бабочки.