ТК А
На холме среди одуванчиков
Цирк
Утро было ясным и прохладным, с четко очерченными тенями домов, как это бывает в южных городах.
– Не гляди на солнце, – с улыбкой сказала мама, которую я держал за руку, и прикрыла теплой мягкой ладонью мои глаза.
От моря мы вышли к привозу, а оттуда через мост свернули на дремавшую в тени старых каштанов набережную. Там я кинул звонкую копейку в окно воспитательницы, а она махнула нам вслед и выпорхнула по делам.
Вокруг ароматных цветков космей кружили журчалки-бобики. Я ловил их в кулак и выпускал, подкидывая вверх. Мы вышли на длинный широкий проспект, обрамленный с двух сторон рядами цветущих яблонь. Там мы качались на ветвях деревьев, как на качелях, ели шоколадное мороженое и смеялись, а мама обнимала меня.
В полдень сгустилась жара, и движение жизни почти замерло. Проспект обезлюдел, пропали машины и бродячие собаки. Насекомые перестали жужжать и затаились в тени. Поднялся горячий ветер и стал гонять по раскаленному асфальту пылевые смерчи. Внутри зародилась тревога.
Внезапно дорога оборвалась пыльным пустырем, над которым возвышался исполинский синий шатер. Он нервно трепетал под натиском колючего ветра, который с воем врывался в его разодранное нутро. Шатер издавал низкий гул, как будто был под высоким напряжением.
Мы остановились, и мама завороженно посмотрела на шатер.
– Сынок, – произнесла она, – здесь была школа настоящих героев. Один из них был похож на актера Даля и ходил за тридевять земель в Каракорум к Великому вождю. Когда-то перед шатром был фонтан в окружении кустов сирени, мы целовались в его прохладе и глядели на мальчишек, которые бродили по пояс в воде, вылавливая монеты с его дна. Тогда мы были счастливы, и у нас зародилась мысль о тебе, мой мальчик. Когда случилась война, ты был еще совсем маленьким.
– Неправда! – воскликнул я. – Я отлично помню, как циркачи тогда вышли из шатра, а отец шел впереди, уводя их сражаться в сторону заходящего солнца!
– Ты хочешь увидеть его? – спросила мама, наклонившись к моему лицу так, что я почувствовал ее теплое приятное дыхание, и кивнула в сторону шатра. Я кивнул ей в ответ и смело пошел к шатру. Подойдя к нему, я заколебался на мгновение – мне все-таки было страшно, но затем зажмурился и вступил в одну из многочисленных прорех.
Внутри шатра я провалился в абсолютную тьму и инстинктивно отпрянул назад, но выхода уже не было. В шатре было холодно, сыро и удивительно тихо – он был словно изолирован от внешнего мира. Я на ощупь двинулся вперед и начал блуждать в потемках среди лавок и ступенек, больно ударяясь коленями и пальцами ног об угловатые препятствия, пока не добрался до мягкой преграды – бортика арены. Вступив на арену, я сразу споткнулся о что-то твердое и упал. Вглядываясь в черную пустоту перед собой широко раскрытыми глазами, как слепец, я ощупал препятствие и с ужасом обнаружил, что это холодное человеческое тело.
– Папа, это ты? – осторожно спросил я. Откуда-то издалека донесся надрывный смех.
На четвереньках я начал ползать по арене среди множества тел и искать отца, пытаясь на ощупь определить наше сходство, но все лица казались мне одинаковыми.
– Мама! – крикнул я в отчаянии, и эхо заметалось в пустоте.
– Это школа героев! – донеслось издалека и утонуло в бездне шатра.
Устав от отчаяния, я сел на мягкую стружку арены и заплакал.
Внезапно мертвую тишину словно разрезал скрипучий голос: «Они сами напали на нас!»
Я вскочил от испуга и начал размахивать руками вокруг себя, пытаясь отпугнуть наваждение. Однако оно не развеялось, а наоборот, усугубилось – со всех сторон посыпались неразборчивые выкрики, которые в конце концов слились в один общий гул, усиленный многократным эхом. Какие-то из этих выкриков даже можно было разобрать: «Они не любили нас! Они мечтали погубить нас! Им нужно было наше добро! Они хотели разрушить наш Цирк!»
Внезапно голоса смолкли, и образовалась настолько глубокая тишина, что у меня закружилась голова, и я сел на бортик арены, закрыв уши ладонями. В этой тишине было что-то неестественное, и меня буквально сковало от смертельного ужаса, который иногда приходит в Час быка, когда во тьме вдруг прорезаются красные глаза внутреннего демона.
Сначала раздался громкий треск, словно заскрипела ржавая телега, а затем повелительный голос, заполнивший все пространство вокруг, произнес: «Помогите мне встать!»
Со всех сторон послышалось шевеление, и что-то больно ударило меня по ноге. Я понял, что это мертвые тела двинулись ползком к их вождю.
– Подведите меня к нему!
Скрип множества тел начал приближаться ко мне, а я не мог даже пошевелиться, чтобы отступить вглубь шатра. Я понимал, что бежать все равно некуда – ступив в шатер, я оказался в ловушке.
– Дитя, если ты хочешь иметь успех у зрителей, то должен понимать их слабости и искусно владеть магией Иллюзии, Лжи и Лицемерия, – раздалось прямо над моей головой, хрипя и присвистывая.
Я невольно вздрогнул – оцепенение постепенно проходило. Я встречал слово «лицемерие», но не помнил, где и когда, поэтому промолчал и только кивнул в ответ. Нечто твердое и холодное коснулось моей головы и начало водить по ней вперед и назад. Я понял, что это облезлая костлявая ладонь неуклюже пытается гладить меня. Мои волосы застревали в торчащих суставах и наматывались на сухожилия, поэтому движения мертвой руки причиняли нестерпимую боль.
– Тебя всему научат в нашей школе героев, а я сам стану твоим учителем. Хорошо, что ты наконец вернулся ко мне, ведь ты такой же, как я, со временем станешь вождем и отомстишь за всех нас.
Вдруг рука резко рванула вверх, вырвав большой клок моих волос, и я закричал от боли. Через секунду она, обломившись как трухлявая ветвь, обрушилась на меня жестким ударом. Последнее, что я помнил, были звезды перед глазами и треск рассыпающихся костей.
Я сидел на скамье рядом с мамой среди зрителей и смотрел на лошадей, которые скакали по самой кромке цирковой арены. На лошадях крепко стояли джигиты, которые широко улыбались и на скаку дарили публике воздушные поцелуи. Световые пятна прожекторов сновали по арене туда-сюда, не успевая за ловкими всадниками. Иногда они набегали на ряды зрителей, и тогда люди щурились, прикрывая свои глаза руками. Всем было очень весело, но было ощущение, что все ждут главного циркового события – выступления клоунов.
Когда наконец вышли клоуны, то раздались громкие крики и хлопки, а некоторые зрители даже стали топать ногами от возбуждения. Один из клоунов отвешивал другому тумаки и смеялся над ним, а второй отшучивался, смешно брызгая струйками воды из трубочек над ушами, будто это слезы. Зрители заходились от хохота, а у меня в голове надоедливо крутилось слово «лицемерие», которое отвлекало от шуток веселой пары.
После цирка мы с мамой вернулись домой. Перед сном в постели я листал любимую книжку про гуттаперчевого мальчика. Я часто представлял себя идущим по тонкому канату в напряженной тишине над бездной, внизу которой в полумраке таились сотни людей с застывшими лицами. В глубине души (я это знаю) они с волнением ожидали моей ошибки. В этот момент я ощущал свою власть над ними, зная, что ни за что не одарю их этой тайной запретной радостью.
В ту ночь я крепко спал, а легкий ветерок из открытого окна приветливо поглаживал мою спину. Во сне я видел безлюдный город и цветущие яблони. Я и мама щурили глаза на яркое южное солнце и смеялись. Мы оба были счастливы, идя по широкой дороге к Цирку.