ТАнтал
На холме среди одуванчиков
Приближаясь ко мне, мгла начинает колыхаться мириадами размытых образов. Некоторым из них удается приобрести узнаваемую форму, тогда они устремляются в мою сторону и вытягиваются в струну, пытаясь оторваться от тумана, но тот крепко держит их и никогда не отпускает. Устав сопротивляться, они спешат рассказать мне о том, как им живется без меня, и спрашивают, когда я снова вернусь, после чего, не дождавшись ответа, отворачиваются и навсегда погружаются в туман. Под этот гомон я обычно засыпаю, не забывая перед сном попросить Почемучку постеречь холм от мглы, чтобы та не захватила меня врасплох. Мой друг мысленно кивает мне и желает сладких снов.
Когда-то очень давно мгле удалось настичь меня, и тогда я на многие годы впал в беспомощное бредовое состояние, пока мои верные цветики своими волнами не отогнали ее и не освободили меня. Во время плена мгла выкрала мою память и с тех пор только дразнит меня дорогими мне образами из прошлых жизней, но никогда не отдает их.
Однажды со стороны заката появился Павлик и робко подошел ко мне. Усевшись на траву рядом с качелями, мальчик рассказал, что после смерти родителей он наделал много глупостей, и тень покинула его. В детском доме чурались и боялись странного ребенка без тени, а потом из деревни приехала бабка и забрала его к себе. Там местные мужики заманили Павлика в лес и повесили, так как с его приездом помер молодой поп и начался мор скота. Мальчик показал следы удавки на своей шее, а потом сказал, что у него тоже есть своя планета, покрытая чудесными барвинками и тамарисками, в зарослях которых он ловит серых ящериц, которые роняют длинные вкусные хвосты.
Павлик ушел на рассвете, бесшумно скользя кончиками пальцев ног по влажной прохладной траве. Я давно простил малыша, ведь не всем по плечу столь тяжелая ноша, как хищница-тень. Я не держу зла и на Хатико, потому что ее поступок не был предательством. Она так и не вернулась ко мне.
Иногда путаными тропами своих снов ко мне приходит Машенька и, обхватив руками мою шею, приникает к груди, пытаясь уловить биение сердца, но после безуспешных попыток поднимает на меня удивленные глаза и спрашивает: почему я так долго не возвращаюсь и не забираю ее в наш новый деревенский дом? Ну что я могу ответить ей? Я просто обнимаю ее, а она, ускользая, оставляет лишь едва уловимый аромат мягких воздушных волос и возвращается в свой причудливый мир, сотканный из миллиона трещин потолка больничной палаты.
Ночами я подолгу гляжу на луны над моим холмом. По одной из них неутомимо бродит Берт, рассекая пространство своими могучими шагами, иногда замирая, чтобы слушать голос природы. На своей луне учитель наконец обрел обетованный мир, в котором он единственный хозяин. Берт совсем не сердится на меня и, пролетая над моим холмом, всегда приветливо машет обеими руками, аккуратно положив голову на свои колени. Мы оба получили по заслугам за бессмысленность своих затей, навеянных гордыней, ибо нельзя построить лучший мир на обломках старого, утопив его в крови. Такой мир всегда будет с червоточиной, из которой распространится гниль и сожрет его.
Даже на Планете цветов бывает зима. С ее приходом одуванчики закрывают свои цветики, и мгла начинает настойчиво наступать на холм. Это значит, что мне пора уходить. Тогда я сворачиваюсь клубком у подножия холма и начинаю думать о приятном, считая по порядку склонившиеся надо мной цветики, будто бы это барашки. Цветы приятно поглаживают мою спину и щекочут лицо, а когда я ухожу, то плотно оплетают мое тело, накрывая его одеялом-коконом.
Когда зимними ночами становится холодно, то с одной из лун, кружась, на мой холм спускается дух Шамана со своим верным тотемом – тремя могучими финвалами. Он разводит огонек рядом с коконом, чтобы согреть меня, а его верные воины-киты кружат вокруг холма, отгоняя наступающую мглу и приблудного фрица. И это здорово, потому что зимой Почемучка становится сонным и часто забывает о своих обязанностях.
Во время зимы я проживаю яркую жизнь и умираю на далекой голубой планете возле звезды-отшельницы на краю галактики. Я до сих пор не понимаю, почему мой путь всегда лежит к этой планете, но что-то неразрывно, как пуповина, связывает меня с ней. И я совсем не против этого. Люди на этой планете чем-то похожи на меня, пребывая, как и я, в царстве эмоций и воображения. Но если я давно нашел секрет внутренней гармонии, то они застряли где-то на стадии развитого шимпанзе, практикуя кровавые ритуалы для сплочения стаи вокруг племенного вождя. Жестокие дети. Успеют ли повзрослеть?
Когда весна вновь приходит на Планету цветов, то я пробуждаюсь и сбрасываю кокон, являя своим друзьям новое тело и новую суть, приобретенные в земной жизни. Поначалу цветики немного пугаются, не узнавая меня, но, пошептав со мной, успокаиваются, и жизнь возвращается на круги своя. И это великое счастье – быть преисполненным новыми идеями и впечатлениями, ведь полученный опыт делает меня еще мудрее.
Постепенно мгла притупляет мои мечты и видения, обостряет тревоги. Тогда вновь приходит время путешествия к голубой планете, а затем наступает моя трансформация, и жизнь выходит на следующий виток спирали, являя миру чудесный узор на крыльях новорожденной бабочки.
Змееглазый
Пицца Дьяволина
Once upon a time два биофизика прикатили на конференцию в древний итальянский город Пизу. После шести дней фотосинтеза, старого города, фоток с падающей башней, студенток, пляжа Марино-ди-Пиза, Флоренции, Ливорно и граппы мы немного устали, но, в целом, наши ожидания от поездки оправдались, и будущее обещало сохранить только светлые воспоминания. У нас оставался только один день пребывания в Италии, который нужно было прожить не зря. Планы на этот день уже были, но пока смутные, как лошадь в тумане.
Вечер был жаркий и безветренный, небо ясное, почти без облаков. Время словно притормозило ход – никто никуда не торопился. Мы с Егором не спеша направились по навигатору из отеля в итальянский ресторанчик, название которого гугл перевел как «Флорентийский вепрь». Заведение затерялось в узких улочках старого города в стороне от туристских троп с их пафосными ресторациями, которые радуют приезжих хорошо знакомым англосаксонским сервисом в итальянских одеждах. По имеющейся у нас инсайдерской информации редкому туристу удавалось добраться до Вепря, что и определило наш выбор этого заведения в качестве генштаба по планированию последнего дня в Тоскане.
Когда мы вошли в тратторию, то действительно не увидели ни одного туриста, зато тут же погрузились в местный колорит – почти все пространство небольшого зала занимала воспетая классиками синематографа итальянская семья: около 20 человек сидели за сдвинутыми столами, заставленными разнообразной итальянской снедью и вином. Кто-то играл в карты, кто-то посапывал, откинувшись на спинку стула, а молодая мамаша кормила грудью младенца. Не хватало только перетянутых над столами веревок с панталонами и прочими носками.
Мы уселись за единственный свободный столик и стали изучать меню, периодически недовольно поглядывая на шумное семейство. Взрослые за столами громко и эмоционально разговаривали, сопровождая свою речь мимикой и жестами, поэтому казалось, будто они выясняют отношения. Но когда накал страстей достигал апогея, то разговор внезапно обрывался дружным смехом, за которым шло короткое затишье, чтобы отдышаться, допить очередной бокал, и с новыми силами вступить в словесную перепалку. Застолье возглавлял дремавший похожий на засохшую картофелину аксакал – неотъемлемый атрибут многовековых семейных традиций. Он периодически включался, потрясал тростью и снова отключался, а его правнуки ползали под столами, играя в квест-угадайку «чья это нога».
Для скорейшего введения себя в состояние конгениальности с окружающей обстановкой мы сходу заказали самое крепкое пиво из того, что имелось в ресторанчике. Накануне на праздничном ужине по поводу закрытия конференции возник спор о том, обогнал ли глобализованный мир Италию в своей изобретательности готовить одно из самых прибыльных блюд ever – пиццу, или он (глобализованный мир) sucks. Я редко заказывал пиццу в Италии, так как там было много других гастрономических соблазнов, но по умолчанию был, конечно, на стороне наших – итальянцев. Вот мы и решили протестировать аутентичную пиццу и сравнить ее, например, с Додо (ха-ха).
Пицца, на которую мы сразу обратили внимание в меню, называлась Дьяволина – не иначе как диявольское наваждение. Ну как можно было пройти мимо нее?! Внутреннее содержание пиццы вполне задалось, складываясь из кусочков говядины, курятины, ветчины, копченых колбасок, кроличьих ушек, сыров и овощей, что соответствовало моему гедонистическому представлению о пире в одном блюде. А хороший стаут должен был составить прекрасную компанию Дьяволине, хотя темное пиво, на мой взгляд, не совсем итальянская тема.
Первая пинта холодного пива пошла быстро, так как нас мучила жажда в конце изнурительно жаркого дня. Восприятие окружающего мира начало быстро видоизменяться, словно преломляясь сквозь призму фирменной граненой кружки. Шумное семейство перестало бесить и начало забавлять, в голове откуда-то возникло множество рвущихся наружу мыслей. В общем, время перестало томно тянуться. Обсуждение планов на следующий день было отложено на неопределенный срок как недостаточно острое на момент, и мы начали перетирать о российских студентках, с которыми познакомились в Пизе, общих знакомых, слухах и прочих скабрезностях. Ограничения, наложенные этикетом, чувством такта и разнообразными красными флажками, растворились в первой же пинте стаута.
Мы вспомнили о наших прошлогодних приключениях, в которых, кроме нас двоих, участвовала еще наша подруга Даша. Тогда мы отправились на конференцию в Арнем – голландский городок, рядом с которым находится известный музей Крёллер-Мюллер с замечательной коллекцией работ моих любимых импрессионистов. Конференция проходила в отеле в буковом лесу в получасе езды от Арнема. В нем мы и расположились вместе с другими участниками мероприятия.
Нам принесли еще по кружке пива и огромную пиццу на двоих, но оценивать беспристрастно ее качество по десятку критериев опытного гурмана было несколько поздно, так как пошла вторая пинта стаута. Поэтому мы сошлись на том, что пицца в целом ОК, а итальянцы молодцы, хотя дьявольский вариант этого блюда показался мне чересчур эклектичным. Но как бэ глаза видели, что брали.
Первый день в Голландии мы провели в Амстердаме – мировой столице каналов, мельниц, сыров и цветов, где в наши планы, как и в планы практически любого туриста, входило первоочередное посещение квартала красных фонарей. O tempora, o mores!
В желанный квартал мы попали примерно в 5 утра на следующий день после прилета в Амстердам. Рано утром я и Егор шагали по спящему городу, гремя чемоданами на роликах по брусчатке, направляясь к центральному вокзалу, чтобы отчалить в Арнем на электричке. В это время витрины квартала красных фонарей были закрыты шторами и ставнями, за которыми отсыпались жрицы любви. Мы пронеслись по его улочкам и уже были готовы разочароваться и покинуть историческое место, как вдруг перед нами распахнулась дверь, и оттуда выпорхнула сама прелесть и соблазн, только не выспавшаяся. Ее сонные глаза, размытый вамп-макияж, небрежно застегнутая блузка и выражение отчаянной решительности на лице хорошо ложились на образ, метко определенный народом как утренняя лахудра. Жеманно изобразив манящий жест, она произнесла хриплым голосом: ‘Are you looking for fun, guys?’ Ситуация застала нас врасплох, поэтому, опешив, мы выдержали мхатовскую паузу, зачем-то кивнули ей в ответ и перешли на бег, не оглядываясь.
В электричке мы пристроились в полупустом вагоне друг напротив друга возле окна со столиком, достали бутылки с газировкой и соком и начали наслаждаться путешествием, провожая взглядами проносившиеся мимо кукольные голландские домики с ухоженными двориками. При этом мы громко и без стеснения обсуждали первые впечатления от пребывания в колыбели европейских свобод. Вдруг к нам подошла бодренькая голландская бабуля из тех старушек, которые с разгона запрыгивают на велосипед с рамой и несутся хоть по лужам, хоть по льду. Глядя на нас, она начала беззвучно и выразительно двигать губами, а затем с характерным выражением лица, округлив глаза и вытянув сморщенные губы уточкой, поднесла к ним указательный палец. Стало понятно, что она требовала от нас тишины, а движения ее рта повторяли фразу ‘Keep silence, please’.
Поначалу мы не поняли причину такой беспардонности, и в ее поисках я обвел взглядом вагон, однако, не заметив ничего подозрительного, грозно и нарочито громко произнес: “What’s up? We disturb you?” В этот момент все пассажиры вагона уставились на меня с выражением крайнего недоумения и озадаченности на лицах, как в финальной сцене «Ревизора», а старушка схватила меня за рукав и потащила к двери вагона, на обратной стороне которой аршинными буквами было написано: «Silent carriage».
Ууууупс, лошарики)
Мы поржали и заказали по третьей кружке пива. Пицца была почти прикончена, довольство растеклось от живота до кончиков пальцев ног. Накопившаяся за неделю усталость уходила. Мы уже смело поглядывали на девушек из итальянского семейства и прикалывались над бегающими и ползающими под столами детьми, специально встречаясь с ними взглядами, чтобы озадачить грозной или смешной гримасой.
Конференция в Арнеме проходила славно, но скучно: днем выступали, обсуждали, слушали доклады, а вечером сидели на веранде отеля перед главным входом, пили кофе или легкое местное пиво, обсуждая новости фотосинтеза немного чопорной и старомодной академической тусовкой.
Но вот отгремел торжественный ужин, и следующий день был целиком и полностью в нашем распоряжении. Двое молодых и один молодящийся доктор наук, два мальчика и девочка, оторвавшись ненадолго от своих семей, решили немного пошалить, изучив запретную, но манящую сторону голландской жизни. С этой целью в последний день пребывания в Арнеме я, Егор и Даша сели в городской автобус и отправились в исторический центр города, который являлся, по нашему разумению, логовом пороков и средоточием злачных мест.
В качестве прелюдии мы неторопливо прогулялись по узким улочкам и красивой набережной, сделали селфики, посидели на верандах кафе, наслаждаясь местными сортами пива. Когда начало смеркаться, то наступило время пограничных удовольствий, и … далее история умалчивает о некоторых деталях, однако факт состоит в том, что мне пришлось выгуливать молодых ученых до самого рассвета. В автобусе, следующем в отель, они всю дорогу обсуждали с голландским водилой на английском языке отдельные аспекты взаимодействия советских и голландских вооруженных сил во время Второй мировой войны. Удивительно крепкие нервы оказались у водителя в аккуратно выглаженной свежей белой рубашке. Со стороны могло показаться, что ему даже интересно болтать с этими чудиками, если, конечно, не слышать ту несусветную чушь, которую они несли.
Как назло, в тот погожий вечер все столпы и столпики фотосинтеза сидели перед входом в отель, вдыхая наполненный ароматами густого широколиственного леса воздух и потягивая сложные коктейли. Никто и не собирался расходиться, хотя было уже довольно поздно. Протащить через этот строй незаметно двух глупо улыбающихся коллег, забавно болтающих с деревьями, было таким себе вариантом, поэтому я повел их выгуливать в лес. Там они сразу принялись ловить маленьких голландских эльфов, которые корчили рожицы и ловко прятались в кустах при нашем приближении.
Через некоторое время, немного уставшие, мы вышли к автомобильной стоянке, где посмеялись над парковочными местами для женщин, которые были шире, чем для инвалидов, а затем расположились на скамейке и пару часов занимались автоспоттингом, наблюдая, как авто съезжают с трассы на стоянку для того, чтобы заняться раскачиванием машины изнутри. Покачавшись так минут десять, машины с влюбленными парочками снова выруливали на трассу. Carpe diem!
Для окончательной полировки чувств мы заказали еще по рюмашке граппы и какую-то мелкую закуску. Официант сказал, что лучшая граппа производится в Сан-Джиминьяно, который нужно обязательно посетить, раз уж вы находитесь в Тоскане.
Потом я рассказал Егору о своих подругах, с которыми путешествовал по Финке, Швеции и Италии: Наташе из Москвы и Ане из Турку. Нас связывало много приятных воспоминаний. Из последнего был случай в Ватикане, когда малышка Аня на волне веселого куража сыграла в игру «поймай меня, если сможешь» со швейцарской гвардией – священной охраной Папы Римского и Ватикана.
Рослые парни с холеными лицами в цветастом боевом облачении охраняли один из проходов в Ватикан со стороны дороги, ведущей на площадь святого Петра, куда мы и держали путь. Проход на папскую территорию пестрел запретительными знаками, но Аня восприняла это как вызов и покушение на ее личные свободы и повод к контрдействию. Для затравки была использована простая как карандаш тактика «я с планеты Нептун», и она неторопливо, с чувством собственного достоинства и превосходства, расточая улыбки подданным, поплыла в проход мимо уставившейся на нее охраны и успела зайти довольно далеко, пока ошарашенные швейцарцы не очнулись и не выпроводили ее под белы ручки за пределы сакральной зоны.
Но не такой была наша героиня, чтобы вот так просто принять фиаско. Неподалеку от злополучного прохода в соседнюю страну она обнаружила лазейку в заборе, через которую смогла просочиться, и через полминуты ее фигурка скрылась среди деревьев и кустов на вражеской территории.
Минуты три после этого ничто не нарушало мирную жизнь папской резиденции, а затем раздались грохот, топот и крики. К забору по поляне неслась отчаянная Аня с развевающимися за ней волосами. В вытянутой перед собой руке она держала селфи палку, фоткая себя и бегущего за ней молодца, который кричал, чтобы она прекратила съемку, потому что это запрещено. Выкладывалась Аня по полной, но, несмотря на это, расстояние между ней и преследователем стремительно сокращалось. Мы отчаянно болели за подругу и переживали, потому что гвардеец был явно зол. Но ей таки удалось добежать до забора первой, проскользнуть между прутьями и вырваться на территорию дружественной Италии за пару секунд до своего пленения. Швейцарец остановился перед забором – пролаз был слишком узок для него. Достойно приняв свое поражение, он молча развернулся и ушел. Мы сразу ретировались, немного напуганные, но уже через минуту ржали, разглядывая улов из фоток, и щелкались на фоне базилики Святого Петра.
За окнами траттории вдруг стало слишком темно для этого времени суток, повеяло прохладой и влагой. Семейство уже покинуло ресторанчик, было как-то пусто и неловко. Официант косо поглядывал на нас из сумрака, правильно рассуждая, что хватит уже с этих русских. Мы расплатились, подбросили ему пару евро и направились к выходу.
Когда я открыл дверь на улицу, то понял, что мы серьезно попали. К тому, что творилось снаружи, были неприменимы слова «дождь» или «ливень», поскольку вода буквально обрушивалась с небес сплошным непрерывным потоком сливающихся и расходящихся струй, почти без капель, а видимость была нулевой. Вот тебе, бабушка, и тихий летний вечер в Тоскане.
Мы снова ретировались внутрь траттории, заказали по ванильному латте и начали обсуждать возможную связь между пиццей Дьяволиной и происходившим снаружи бедствием. Такая причинно-следственная связь казалась нам безусловной после трех пинт стаута и бокала граппы. Через полчаса мы выглянули на улицу – ситуация там никак не изменилась, и по виду не собиралась меняться. Завернув паспорта и бумажники в пластиковые пакеты, мы уложили их на дно рюкзаков и двинулись полубегом к гостинице. Большую часть дороги нас не отпускало ощущение преодоления бурлящих горных рек под ниспадающими на наши тощие спины тоннами воды. В отель мы вошли, словно рожденные из пены морской, как на знаменитом полотне тосканского мастера. В целом вечер удался.