полная версия

Татьяна Рувелли
Мир духовного опыта

Полная версия

Многие святые называли себя великими грешниками именно потому, что сталкиваясь со своей Тенью, признавали её и, не убегая с поля боя, вступали с ней в борьбу. Понимание того, что Тень есть в нас, но Тень не есть мы, подрывает её влияние. Энергия Тени ослабевает, когда она поймана острым зрением сознания. До тех пор, пока человек не видит в себе архетипы, он попадается в их ловушки, и только когда обнаруживает свою тайную демоническую природу, он может пресечь её активность и приблизиться к целостности, или – как называл её Юнг – Самости. В аналитической психологии, как и в интегральной йоге Ш.Ауробиндо, все аспекты нашего существа должны быть интегрированы в высшее «я» и преображены им. Вот почему на пути духовного роста невозможно избежать встречи со спрятавшимся внутри чудовищем, иначе наше становление окажется незавершённым, и непокорённая Тень так или иначе будет напоминать о своём могуществе, вторгаясь в наши благие намерения. Пока мы пребываем в иллюзии относительно нашей мнимой свободы, мы остаемся рабами, но как только нам хватает решимости признать своё рабство, мы получаем возможность превратиться в хозяев своей внутренней силы.

Это ещё не все приключения, с которыми можно столкнуться на полосе испытаний. Есть обстоятельство, которое приводит в растерянность каждого неопытного искателя, никак не ожидающего подобного подвоха. Обычно вступающий на духовный путь предвкушает положительные перемены в своей жизни, но он может столкнуться с прямо противоположным эффектом. Когда запускается процесс активной внутренней трансформации, и начинают сгорать остатки прежнего «я», может произойти временное нагнетание сложных жизненных обстоятельств. В книге наставлений тибетских мастеров, посвящённых уединённому ретриту, говорится: «вы должны быть готовы к препятствиям, которые следует понимать как большой риск, сопровождающий большую прибыль. Они объясняются тем, что вся негативная карма, накопленная вами в прошлом, активизируется силой глубоких наставлений»¹⁸⁷. Среди последствий духовной практики перечисляются:

– вас могут атаковать, ограбить и обворовать другие люди

– вы можете заболеть или попасть в любые приключения

– в своём уме вы будете горевать без особой на то причины, а также впадать в депрессию вплоть до слёз

– ваши мысли восстанут против вас, доводя вас до сумасшествия

– разноообразные ужасающие видения будут происходить в ваших снах и переживаниях

– у вас могут возникнуть разнообразные нежелательные обстоятельства как внешнего, так и внутреннего плана

Описание неблагоприятных последствий, вызванных активной духовной практикой, заканчивается словами: «Это тот самый рубеж, на котором вы либо выигрываете, либо проигрываете»¹⁸⁸.

В главе «Новорождение» я уже упоминала испытание искушениями на пути к обновлению души. На полосе препятствий нас поджидает самое тягостное искушение, в которое мы можем впасть – решить, что наша душа, запятнанная ошибками прошлого, недостойна продолжать свой путь к Богу. Властвуя над человеком, отчаяние затягивает его, не оставляя шансов выбраться на свет. Совершив ошибку, мы имеем возможность очистить себя раскаянием, но если нас одолевает отчаяние, сама возможность очищения кажется немыслимой, потому что отчаявшийся считает себя недостойным этого. Именно по этой причине святые предупреждали о губительности отчаяния, лишающего нас веры в Божью любовь. Отчаявшийся уже ни во что не верит и ничего не видит, кроме своего греха. Омрачённый унынием, он не может открыть сердце любви Бога. Для того, кто пережил это, самая суровая духовная борьба заключается не в том, чтобы сделать выбор между достоинством и грехом, а в том, чтобы, совершив грех, не сдаться одолевающему отчаянию, угрожающему сбить нас с верного пути.

Святой Серафим Саровский однажды поведал историю о пустыннике, который пошёл за водой к источнику, но, встретив женщину, поддался искушению и вступил с ней в близость. Вернувшись в свою келью, он с горечью осознал совершённую ошибку и продолжил прежнюю подвижническую жизнь¹⁸⁹. Внутренний противник – тот, кого в христианстве именуют дьяволом – пытался смутить его и уверить в невозможности заслужить прощение, но подвижник не сдался, за что получил особое благословение Бога, ибо победа над отчаянием – одна из самых трудных и оттого особенно ценных.

Человек, совершивший ошибку, должен отсечь прошлое, устремив взор в будущее. Память о прошлом придавливает нас к земле, отрезая путь к Богу. Подобно жене Лота, обернувшейся посмотреть на истребляемые Содом и Гоморру, несмотря на указ Ангела не оборачиваться, мы превращаемся в соляной столп, неспособный сдвинуться с места. В мистическом трактате «Голос безмолвия» говорится: «Долог и утомителен путь перед тобой, о ученик. Единая мысль об оставленном прошлом потянет тебя вниз, и сызнова придётся начинать тебе подъём. Убей в себе все воспоминания о прежних переживаниях. Не оглядывайся назад, иначе ты пропал»¹⁹⁰.

Существует ещё одно испытание, поджидающее нас на подступе к обновлению души. Не так просто сбросить с себя кожу ветхого человека, порой она отдирается с болью и кровью. Перед окончательным преображением многие мистики проходят предварительный этап, названный христианским святым Иоанном Креста «тёмной ночью души». Тёмная ночь – время леденящего внутреннего мрака и безутешного одиночества, невыносимой богооставленности и оскудения душевных сил. Все дары благодати, наполнявшие душу прежде, словно улетучиваются вместе с былым религиозным пылом. Человек остро ощущает потерю духовной силы, которая тем мучительнее переживается им, чем выше до этого были его взлёты. Столь близкая Божественная реальность, к которой душа могла прикасаться прежде, теперь становится нестерпимо далёкой и вызывающей сомнение в своём существовании. Это состояние вызывает упадок не только духовной силы, оно расшатывает психическое здоровье, вызывая апатию и безучастность ко всему происходящему. Несмотря на кажущуюся безнадёжность такого положения, позднее мы убеждаемся в его величайшем потенциале. С мужеством и верой пройдя последнее испытание, человек обретает небывалое внутреннее вознаграждение. Божественное с такой силой врывается в его жизнь, что прежний трансцендентный опыт оказывается лишь кратким эпиграфом к этой мистерии Духа. Не каждый человек сталкивается с таким испытанием, потому что, как заметила Э.Андерхилл, «личности менее героического духовного склада, если и входят в ночь вообще, могут не вынести её опасностей и искушений»¹⁹¹.

«Тёмная ночь» может повлечь обострение негативных качеств, присущих нашему характеру, и выявить неосознанное содержимое сознание. Всплывают запрятанные воспоминания, желания и страхи, тормозящие наш духовный путь. Тёмное «я», или Тень, встаёт перед нами в полный рост, и подчас это выглядит действительно ужасающе. Об этом писала Е.Блаватская в своём знаменитом «Предостережении»: «Существует странный закон в оккультизме, который был засвидетельствован и доказан на протяжении тысячелетних опытов…Стоит только кому-нибудь ступить на путь «Испытуемого», как начинают появляться некоторые оккультные следствия. И первое из них есть выявление наружу всего, что находилось в человеке до сих пор в спящем состоянии: его недостатков, привычек, качеств и скрытых желаний, хороших, дурных или безразличных»¹⁹². Это может привести к долгому периоду колебаний души, когда она мечется между прошлым «я», влекущим её вниз, и новым, зовущим ввысь, к Божественной реальности. Эти колебания приносят мучения, которые могут продолжаться годами до полной трансформации личности. «Исповедь» Блаженного Августина, написанная с исключительной откровенностью, пронизана мотивом этой смуты, раздирающей душу на части. Он признаётся в своей немощи, ничуть не прячась: «Я то возносился к Тебе в созерцании Твоей божественной красоты, то внезапно низвергался от Тебя долу и погружался в прежнее состояние моё, подавляемый тяжестью порабощавших меня чувственных привычек плоти и крови»¹⁹³.

Каждый путник рано или поздно подходит к полосе препятствий, и успех её прохождения зависит от того, насколько волевым духом он обладает. Как бы ни разнились испытания, выпавшие на долю ищущих, окончательная победа даётся ценой преодоления собственной слабости. В конце концов, самая достойная победа – это победа над самим собой.

Cияние совершенства

Когда б мы досмотрели до конца

Один лишь миг всей пристальностью взгляда,

То нам другого было бы не надо,

И свет вовек бы не сходил с лица.

З.Миркина

Однажды мы можем с изумлением обнаружить, что привычный мир, прежде казавшийся юдолью страдания, предстаёт перед нами безупречным. Разум может протестовать против подобного «совершенства» мира, который по-прежнему порабощён болью и злом, но когда мы постигаем совершенство бытия в духовном опыте, мы принимаем его всецело и безусловно, не подвергая сомнению. Как можно объяснить это принятие? Оптимизмом неведения, ещё не столкнувшегося с горечью жизни, или оптимизмом знания, изведавшего эту горечь и превзошедшего её? Как разрешает мистик вопрос о зле и причине страдания? Закрывает глаза, отрицая их, или же идёт им навстречу, проходит сквозь них, страдает вместе с миром и всё же имеет смелость утверждать, что зла нет, что боль мира есть лишь видимость зла, что мы можем преодолеть его фантомную силу?

Несомненно, наш разум, если он зряч, не может отрицать бросающееся в глаза несовершенство окружающей действительности. Необъяснимый изъян мира становится мощным оружием, направленным на самые основательные теодицеи. Найденные религией оправдания Бога не имеют смысла для того, кто не нашёл ещё личное оправдание Творцу небезупречного мира. Каждый из нас был обречён рано или поздно столкнуться с вросшей в мировое тело червоточиной и изведать её на вкус, но тот, кто пробирался внутрь, в самую сердцевину мира, в которой заманчиво брезжило нечто, с настойчивостью призывающее к себе, убеждался, что захваченность мира злом вовсе не однозначна, и в любом проявлении зла можно разглядеть ростки света.

Чем объясняется это безусловное ви́дение совершенства? И как оно сопряжено с религиозностью? Для того, кто уловил хотя бы намёк близости Бога, становится очевидным, что в Нём – единственное неоспоримое совершенство. Нет подлинного совершенства вне связи с Божественной реальностью, а потому сердце человека, постигшего Бога, напитывается гармонией Его творения. Иногда, ещё не имея духовного опыта, человек стремится к совершенным проявлениям во всём – в жизни, в искусстве, в любви, как бы предчувствуя, что каждая искра прекрасного подводит нас к его Божественному источнику.

И.Ильин считал, что появление каждой религии было связано с рождением в душе её основателя любви к совершенству. Остро чувствуя, что наша тяга к совершенству свидетельствует о вызревающей религиозности, он писал: «Настоящая духовная религиозность вырастает из свободной и вдохновенной любви человека к Совершенству»¹⁹⁴. По словам Ильина, все пророки прошлого были вдохновлены устремлённостью к совершенству. Именно оно пробудило их, позвало и направило к Богу. Отзываясь на призыв совершенства, они стремились воплотить его в своих религиозных учениях, сделав достоянием всего человечества.

Сама наша способность чувствовать совершенство, искать его и откликаться на его зов – уже религиозна. Духовный путь человека может начаться с поиска совершенства в земном обличии, но это лишь преддверие знакомства с источником всякого совершенства. Стремясь обрести совершенное в земном, человек тем самым осуществляет свою неизбывную жажду познать Бога, ибо совершенство земное есть отражение совершенства Божественного. И.Ильин приравнивает тоску по совершенству к тоске по Богу: «обращение души к Богу есть обращение её к совершенству; и обратно: душа, обращённая к совершенному – обращена к божественному, даже тогда, когда она не сознаёт этого и не называет этим словом»¹⁹⁵.

Тоска по совершенству приводит к рождению идеалов. Возлюбив идеал, приняв его всем сердцем, мы можем всю жизнь подчинить его воплощению, даже если в минуты отчаяния он кажется недостижимым. В этом стремлении к идеалу – желание спустить небо на землю, соединить их, воплотив на земле частичку небесного, ибо душа знает, что всё свершаемое на земле имеет идеальные прообразы, хранящие печать совершенства Творца. «Идеалист» предвкушает брак земли и неба, он вынашивает в мечтах плод, рождающийся от этого брака. Он видит перед собой изначальный образец, который ещё не содержит изъяна.

Ильин был убеждён в том, что «потребность в «идеале» есть первый проблеск духовности и даже религиозности в человеке; и обратно: человек, не живущий «идеальным» измерением жизни, лишён и духа, и религиозности»¹⁹⁶. Безусловно, не каждый идеал приходит от Бога. Мы можем долго блуждать в поисках подлинного идеала, обманываясь призрачным, но само стремление к идеальному воплощению жизненных основ – это голос души, свидетельствующий о её настроенности на Божественное, даже если разум человека ещё далек до признания факта Его существования.

По мере движения к совершенному, мы, наконец, встречаемся с его Источником и тогда, в Его свете, видим совершенство всего творения. Бывает так, что оно постигается нами вдруг: неприглашённое, спонтанное, – оно покоряет нас раз и навсегда. Иногда оно неожиданно является в самом эпицентре раздирающих сердце мыслей о безрадостной судьбе мира и о личной судьбе, не избежавшей страдания. Сияние совершенства приходит как окончательный ответ, покрывающий собой все муки вопрошания. В таком состоянии мистический опыт застал известную поэтессу З.Миркину, впервые ворвавшись в её жизнь в тяжёлый момент поиска смысла среди окружающего безумия. Когда ей было 19 лет, её сердце с особой остротой терзала боль мира, но случилось непредвиденное. Она вспоминает: «Прошла гроза, выглянуло солнце, я открыла балкон и вдруг знакомая ель (она была вся в дождевых каплях) вспыхнула тысячами маленьких солнц. Небывалый свет будто пронзил меня, и вне всякой логики я пришла к уверенности, что творец этой красоты – совершенен»¹⁹⁷. Так, с опыта постижения совершенства Творца началась духовная жизнь поэтессы, увенчавшаяся тысячами стихотворений, воспевающих любовь к Богу, рождённую в созерцании.

Пережив встречу с Богом, мы видим универсум таким, каким он был задуман, познаём красоту и гармонию Божественного замысла, где все части единого целого сочетаются в симфонии совершенства. Оптимистично настроенный мистик, по словам христианского монаха Т.Мертона, видит мир «в райском свете – таким, каким он вышел из рук Божьих»¹⁹⁸. Он знает, что изъян мира преодолим и исцеление возможно, ведь суждённое совершенство бытия, спрятанное от эмигрантов Эдема, по-прежнему существует.

Руми, рассуждая о том, что такое суфизм, сказал: «Найти радость в сердце, когда приходит горе»¹⁹⁹. Два привычных полюса человеческого существования – страдание и счастье – обретают иное звучание в мистическом опыте. Он превосходит разделённость этих чувств. Как в символе инь-ян мрак является частью света, а свет пребывает внутри мрака, так и духовная радость не покидает нас в страдании, которое уже не мыслится таковым, хотя всё ещё может присутствовать в нашей жизни.

Духовная радость – не абстрактное сочетание слов, она ясно отличима от радости земной, которой свойственно желание отвергнуть страдание, отделиться от него, забыть о самой его возможности. Земной радости сопутствует улыбка безоблачности, но духовная радость питает наше сердце в любой жизненной ситуации. Печаль и боль мира ей не чужды, она принимает их, как загадочные фрагменты света. Они не властны лишить незримой улыбки сердце, постигшее непреложное совершенство.

У Халиля Джебрана есть чудесные строки о единстве и взаимозависимости полярных душевных красок. Пророк, отвечая на просьбу женщины рассказать о радости и печали, говорит: «Чем глубже печаль проникает в ваше естество, тем большую радость вы можете вместить. Разве чаша, что хранит ваше вино, не была обожжена в печи гончара? И разве лютня, что ласкает ваш дух, не была вырезана из дерева ножом?»²⁰⁰.

Боль выковывает способность полнее переживать радость. Благодаря заложенной в боли преображающей силе, она обретает своеобразную красоту. Лютня – наглядный символ утончённой и глубоко чувствующей души, которая не рождала бы восхитительные мелодии, если бы не претерпела боль становления. Душа, не подвергшаяся углублению страданием, не могла бы вместить бездну духовной радости, в которой черпаются мелодии надмирного наслаждения. Пророк раскрывает смысл переживаемой боли: «Ваша боль – это раскалывание раковины, в которую заключен дар понимания. Как косточка от плода должна расколоться, чтобы её сердцевина предстала солнцу, так и вы должны познать боль…Это горькое зелье, которым лекарь в вас исцеляет вашу больную сущность. Поэтому доверьтесь лекарю и пейте его лекарства в молчании и спокойствии: ибо его руку, пусть тяжелую и жесткую, направляет заботливая рука Незримого, и хотя обжигает вам губы чаша, которую он подносит, она сделана из глины, которую Гончар смочил своими святыми слезами»²⁰¹. Человек, познающий сияние совершенства, не сопротивляется боли, он предчувствует, что в страдании заложен импульс к переплавлению души в золото.

Всепобеждающим религиозным оптимизмом наполнено творчество Юлианы Нориджской, христианской монахини, завоевавшей известность своим мистическим трактактом «Откровения Божественной любви». Её богословие, по словам Т.Мертона, это «богословие милости, радости, хвалы»²⁰². Интересно наблюдать за тем, как скептически настроенный разум Юлианы борется с абсолютным принятием совершенной воли Творца. Она непрестанно мечется в размышлениях, пытаясь понять – почему же Господь попустил существование греха, почему не сохранил мир в первоначальном совершенстве? В посетившем её видении Бог даёт ответ на волнующие вопросы: «Грех необходим, но всё должно быть хорошо, и всё будет хорошо, и всё, что бы ни было, будет хорошо»²⁰³. Бог молвит для Юлианы знаменательные слова о грехе, приносящем нам страдание: «Великую вещь сделаю Я из этого на небесах, бесконечную славу и вечную радость»²⁰⁴. Он не раскрывает тайну преобразования земной боли в радость Царства Небесного, но Юлиана доверяет этой Тайне. И всё же её рассудок сомневается, ему нужны повторные слова утешения и уверения, которые Бог вновь даёт ей простой речью, сообразной её восприятию, убеждая в своей способности возвратить совершенное бытие: «Я могу сделать так, что всё будет хорошо, Я знаю, как сделать так, что всё будет хорошо, Я хочу сделать так, что всё будет хорошо, и Я непременно сделаю так, что всё будет хорошо, и ты сама увидишь, что всё обязательно будет хорошо»²⁰⁵. Сомнения не перестают восставать: «Невозможно, чтобы всё, что бы то ни было, было хорошо, как явил мне Господь на этот раз». И снова Юлиана получает ответ: «То, что невозможно для тебя, возможно для Меня. Я сохраню Моё слово во всём, и Я сделаю так, что всё будет хорошо»²⁰⁶. В конце концов она доверяется этому жизнеутверждающему откровению и признаёт, что Бог «непрерывно ведёт всех к счастливому завершению и непременно приведёт к нему всех Сам»²⁰⁷. Грех – это отступление от любящей воли Бога, но даже это препятствие, отдаляющее нас от Него, Он обращает нам на пользу.

Невозможно понять, по каким причинам Бог не «сделает так, что всё будет хорошо» прямо сейчас. Как Юлиана не получает вразумительного ответа, так не получает его и любой другой мистик, честный с самим собой. Единственное, что он способен понять – это мистическая необходимость зла в тернистом восхождении человека к Богу. Можно вспомнить слова Христа: «Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам»²⁰⁸ или «невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят»²⁰⁹. В этих словах – неотвратимость присутствия зла в мире, неотвратимость испытания и закаления человеческой души через столкновение с соблазнами. Соблазн становится движущей силой на волевом пути человека к Богу. По словам святителя Иоанна Златоуста, соблазны «пробуждают людей от усыпления, делают их осмотрительными и проницательными, и не только того, кто хранит себя от них, но и падшего скоро восстановляют; они научают его осторожности и делают неуловимым»²¹⁰. Рост души невозможен без внутренней борьбы, без решительного отказа от сил, тянущих вниз, без волевого выбора.

И всё же…едва ли это объяснение исчерпывает загадку. Если спросить мистика, почему зло, несмотря ни на что, несёт благую силу, он не сможет ответить со всей уверенностью, но он и не нуждается в ответе, поскольку его опыт уверенности в благой Божественной воле затмевает собой все вопросы. Как писал Джордж Фокс, основатель «Религиозного общества друзей» (движения квакеров): «И я увидел также океан тьмы и смерти, но бесконечный океан света и любви затоплял океан тьмы. И в этом также узрел я бесконечную любовь Божию»²¹¹.