полная версия

Татьяна Рувелли
Мир духовного опыта

Полная версия

Вариации на тему «Единство»

Когда ты видишь великолепие единства,

То привязанности дуальности

Выглядят трогательными и милыми,

но не столь интересными.

Руми

Ключевым переживанием, питающим все религии и личные откровения, является опыт единства. Состояние мистического единства – это проникновенная близость с другим, встреча в духовном измерении реальности. Это взаимоперетекание нашего «я» с глубинной сущностью иного, размывание границ между нашими обособленными футлярами. Чем или кем является это иное? Им может стать любая частица мироздания, ибо всё существующее встроено в общую духовную матрицу. В фокусе этого переживания может быть единение с Богом или универсумом, с отдельным человеком или всем человечеством, с растением, животным или явлением природы. В опыте единства происходит перерастание «я» через слияние с кем-то или чем-то отличным.

Парадоксальность этого переживания состоит в том, что, оставаясь отдельным существом, мы в то же время ощущаем, как срастаемся с другим существом или всем окружающим пространством в одно целое, в котором нет никакой разделённости. Неспособность к вмещению этого противоречия породила представление об абсолютном растворении «я» в мистическом опыте единства. Однако само понятие «единство» подразумевает связь между несколькими (двумя и более) элементами. Тот факт, что мы способны фиксировать происходящий опыт, наслаждаясь им и чувствуя его неповторимый вкус, говорит о том, что наше самосознание не просто не исчезает – оно становится более ярким и восприимчивым.

В некоторых религиозных инсайтах парадокс одновременного единства и различия был безоговорочно принят в его алогичном виде. Мы помним, что Христос говорил о себе: «Я и Отец – одно». Халкидонский символ веры, объясняя сущность единства человеческой и Божественной природы Христа, выразил её иррациональной формулой существования «в двух природах неслитно, непревращенно, неразделимо, неразлучимо». Разум в узких границах своего восприятия возразит: как могут сочетаться неслиянность и нераздельность? По законам логики каждое из этих состояний опровергает другое, но мистические парадоксы не требуют интеллектуального расщёлкивания. В самом опыте проблема парадокса исчезает.

В состоянии единства мы также можем ощутить тождественность нашего сознания какому-либо существу, явлению и даже предмету, словно, перестав быть собой, мы переносимся сознанием во что-либо иное, при этом ощущение нашего «я» всегда сохраняется и наблюдает за происходящим. Яркий пример подобного опыта можно найти в коллекции трансперсональных переживаний, собранных Грофом. Один молодой человек рассказывает, как, отдыхая с друзьями на природе, вдруг ощутил единство с сознанием гранитной скалы: «Время текло всё медленнее и наконец совсем остановилось. Меня коснулось дыхание вечности. Мало-помалу я утратил ощущение границ и слился с гранитной скалой. Вся внутренняя суета и болтовня угомонились и уступили место абсолютной тишине и неподвижности. И я почувствовал себя дома. Я находился в состоянии абсолютного покоя, где все мои желания и нужды были удовлетворены и на все вопросы были получены ответы. Внезапно я осознал, что этот глубокий, непостижимый покой каким-то образом связан с природой гранита. И пусть это покажется невероятным, но я ощутил, что стал сознанием гранита»¹³⁴.

Д.Кришнамурти, впервые пережив мистический опыт единства, писал: «Мужчина ремонтировал дорогу; этим мужчиной был я сам; кирка, которую держал он, держал я сам; каждый камень, который он разбивал, был частью меня самого; каждая нежная травинка была мной, равно как и дерево, росшее позади мужчины… Птицы, пыль, любой звук, – все были частью меня… Я был во всём, вернее, всё было во мне, живое и неживое, гора, червяк, всё, способное дышать»¹³⁵.

Исследование мистического опыта детей, проведённое психологом Т. Харти, свидетельствует о том, что даже обыкновенный ребёнок способен переживать единство наравне с величайшими мистиками. Т.Харти приводит следующую историю. Однажды, находясь на пляже, отец восьмилетней девочки наблюдал, как его дочь больше часа покачивалась на волнах с закрытыми глазами, двигаясь в такт с водой, словно находилась в трансе. Когда она вышла на берег, сияя радостью, отец спросил её о том, чем она занималась. «Я была водой», – тихо ответила Миранда. «Водой?» – переспросил отец. «Да, это было потрясающе. Я была водой. Я люблю её, и она любит меня. Я не знаю, как это ещё сказать». Её отец, рассказывая об этом случае, добавил: «Я был совершенно ошеломлен, словно стал свидетелем Божьего чуда»¹³⁶.

Чем объясняется возможность такого единения с явлениями окружающего мира? Как человек, существо столь отличное от гранитной скалы или воды, может ощутить в себе их бытие? Мистический опыт проник в природу этого удивительного явления, открыв факт существования единого источника, выражающего себя в бесконечном множестве проявлений. Во всём живом, несмотря на внешние различия, присутствует некий общий код, вложенный Творцом. Именно этот код позволяет человеку резонировать с каждым атомом Вселенной.

Именно по той причине, что всё существующее имеет единую основу, мы способны познать любую частицу Вселенной как самих себя, ведь наше сознание состоит из того же «материала». В опыте единства мы прикасаемся к этой всепроникающей духовной основе, напитывающей собой пространство. Это переживание расширяет человеческое сознание, выводя его за пределы личностного «я», давая возможность вбирать весь мир.

Индийские мистки считали, что подобный опыт становится возможным, когда человек нащупывает источник единой энергии в себе. Тогда в нём раскрывается способность ощущать многоликие проявления этой энергии на всех уровнях реальности, отличающихся между собой лишь типом вибраций¹³⁷. Индийский йог Шри Ауробиндо писал, что вся материя представляет собой ни что иное, как «сгущенную Энергию»¹³⁸, которая наполняет и наше сознание. Не будь этой внутренней общности между нами и миром материи, никакое глубокое взаимодействие на незримом уровне не было бы возможным.

В свете этих прозрений становится понятным, что древние народы одушевляли мироздание потому, что им был знаком опыт единства всего универсума. Антропологи видели в этом открытии лишь недоразвитость первобытного ума, наивно придававшего окружающему миру антропоморфные черты, перенося характерные особенности своего «я» на природу. Но любой человек, познавший мистический опыт единства, проникается тем же «первобытным» мироощущением, чуткостью ко всем проявлениям всенаполняющей Божественной энергии. Индийский поэт Р. Тагор так описывает сознание индийцев на заре цивилизации: «Эти древние ясновидцы видели в чистой глубине своего духа, что та же энергия, которая трепещет и переходит в бесконечные формы мира, проявляется и в нашем духовном существе в виде сознания, и, таким образом, единство не нарушается»¹³⁹.

Присмотревшись к мировой литературе, мы увидим, что первобытное сознание единства никогда не угасало. Порождая изумительные поэтические образы, оно перекочевало в искусство всех развитых цивилизаций. Оно присутствует в нашем творчестве и по сей день. Сама сущность метафоры, без которой невозможен ни один поэтический текст, есть не что иное, как реликт первобытного ощущения единства, вдохновляющего человека экспромтом переносить качества одного предмета на сущность другого, свободно перетасовывая их. Подпольная первобытность – одно из основных свойств творческого сознания, внутренний слух которого тонко настроен на звучащие повсюду ритмы единого мирового сердца. Для иллюстрации поэтического чутья единства стоит привести великолепный отрывок из произведения Г.Гессе «Сиддхартха», главного героя которого в целостность бытия посвящает песнь реки:

«Он и раньше не раз слышал все эти многочисленные голоса в реке, но сегодня они звучали как-то особенно. Уже он не мог различать одни голоса от других – радостные от плачущих, детские от голосов взрослых. Всё сливалось теперь в одно – жалобы тоскующих и смех умудрённых, крики гнева и стоны умирающих – всё составляло одно, всё сочеталось вместе, всё переплеталось в тысячекратном сплетении. И всё вместе – все голоса, все цели, все порывы и страдания, все наслаждения, всё доброе и злое – всё вместе взятое составляло мир. Всё вместе взятое было потоком событий, было музыкой жизни. Когда Сиддхартха внимательно прислушивался к реке, к её тысячеголосой песне, когда он не обращал преимущественного внимания ни на жалобы, ни на смех, не уходил своим «Я» в один какой-либо голос, а слушал их все одновременно, внимал всему и слышал единство, тогда эта великая песнь, распеваемая тысячами голосов, оказывалась состоящей из одного единственного слова; это было слово «Ом» – совершенство»¹⁴⁰.

Иногда, присматриваясь к судьбам людей, прошедших через опыт единства, мы можем увидеть, что коснулись напряжённой дилеммы духовного пути. Как часто, выйдя на космический уровень бытия, человеческий дух, обрётший невиданный простор и высоту обозрения, оказывается не способен почувствовать приземлённое единство с близким человеком, если тот далёк от столь высокого уровня. Движимый необоримым влечением к Богу или спасению и преображению всего человечества, мистик оказывается равнодушным к конкретной личности и её заботам, если они отвлекают его от того, в чём он видит главный смысл свой жизни. Порой он бывает не в силах сорваться со своей космической высоты, сузиться до малой единицы после безмерности Единицы величайшей.

Не будем говорить об этом с осуждением и только отметим эту особенность пути, ибо лишь абсолютная мудрость, что свыше нашего разумения, способна оценить масштаб и значение мистического озарения каждого сердца. В вынесении своего вердикта кому бы то ни было, человек не может судить с той высоты, с которой взирает всевидящая зоркость Абсолюта. Мы знаем о том, что, достигнув духовного знания, или только движимые жаждой к нему, люди нередко уходили из семьи, что всегда было порицаемо нормами мирской нравственности. Они не могли оставаться в тесноте, запирающей их растущий дух. Таковы были судьбы Гаутамы, Христа, множества знаменитых суфиев, христианских и индийских отшельников. До сих пор иные верующие с тайным возмущением читают строки из Евангелия: «Когда же Он ещё говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома, желая говорить с ним. И некто сказал Ему: вот матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобой. Он же сказал в ответ говорившему: кто Матерь Моя? И кто братья Мои? И, указав рукой Своею на учеников Своих, сказал: вот Матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь»¹⁴¹.

Часто именно близкие отказывали мистику в понимании, поскольку были не в силах увидеть его духовный прорыв. Иисус говорил: «не бывает пророка без чести, разве только в отечестве своём и в доме своём»¹⁴². Всё это не могло не вести к отчуждению от родных, отчуждению от слишком тесных людей, прижатых подошвами обыденности к земле, однако это ничуть не мешало мистику охватывать своим духом всё человечество с его скорбями и радостями, поднимаясь над ним, но умея вмещать его целиком. Как писал Руми:

«Я погрузился в сердце,

Чтобы узнать, как оно.

Нечто в нем заставляет меня слышать,

Что целый мир рыдает»¹⁴³.

То же переживание мировой скорби было известно и христианским аскетам, носящим в своём сердце всё человечество. У великих подвижников, по признанию святого Исаака Сирина, случалось «возгорание сердца у человека о всём творении, о людях, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слёзы от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого терпения умиляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-нибудь вреда или малой печали, претерпеваемых тварью»¹⁴⁴. Даже находясь в отшельническом отдалении святые как наяву переживали всю человеческую драму.

Опыт единства включает в себя также ощущение общности всех духовных путей, ведущих к верховному источнику. Об этой способности к вмещению разных религиозных чувств говорил знаменитый суфийский мастер Ибн Араби:

«Моё сердце стало способно принять любую форму:

Оно и пастбище для газелей, и монастырь для христианских монахов,

И храм для идолов, и Кааба для ходящих вокруг паломников,

И скрижали Торы, и свиток Корана»¹⁴⁵

Всеохватывающее звучание опыт единства обретает в религиях «чистого опыта» – индуизме, даосизме и буддизме. Здесь он проявляет поистине метафизический размах. Это уже не только единство в пределах физической Вселенной, но и единство самого сверхмыслимого существования, как всеобщей связующей сети, окинувшей собой всё мироздание в его абсолютном значении, в котором стираются различия между всеми полярностями, затмеваясь невообразимым Единым. Здесь не просто отсутствуют границы между понятиями добра и зла, жизни и смерти, вечности и временности, сакрального и профанного. Здесь отсутствуют сами эти понятия. Нечто вмещает в себя всё в непостижимой гармонии.

Можно проиллюстрировать эту тотальность единства, втягивающего в себя всё с неумолимостью чёрной дыры, на примере поэтичных произведений мастера дзэн Сэн-Цаня:

«Только одна Реальность –

Как она глубока и обширна!

Десять тысяч вещей –

Как они беспорядочно многообразны!

На самом деле истинное и обусловленное смешаны друг с другом,

Но по сути, у них одна субстанция»¹⁴⁶

Однако даже мысль о единстве преграждает этот опыт, ибо она возникает лишь тогда, когда в уме всё ещё присутствует понятие двойственности. Мы не можем узреть природу единства, смотря на неё через замутнённое стекло дуальности. Коротко и по-дзэнски дерзко говоря – чтобы обрести единство, нужно вышвырнуть его из сознания вместе с двойственностью:

«Два существуют благодаря Одному,

Но не удерживайте даже это Одно»¹⁴⁷

«Когда исчезает двойственность,

Нет и единства как такового»¹⁴⁸

В дзэн мы встречаемся с мотивом возвращения к истоку, которое оказывается прыжком в мировое единство. Можно зайти и с обратной стороны – именно опыт единства возвращает нас Домой:

«Рассматривая десять тысяч вещей в их единстве,

Мы возвращаемся к первоисточнику и пребываем там, где были всегда»¹⁴⁹

Сюжет возвращения к первоначалу зримо высвечивает общую основу даосского и дзэнского духовного опыта. Так, «Дао дэ цзин» вторит приведённым выше словам Сэн-Цаня: «В мире большое разнообразие вещей, но все они возвращаются к своему началу»¹⁵⁰. Тот же мотив возвращения к единому истоку пронизывает и индийские священные тексты Упанишады: «Как из пылающего огня тысячами возникают искры, подобные ему, так, дорогой, различные существа рождаются из неуничтожимого и возвращаются в него же»¹⁵¹.

В опыте единства мы сталкиваемся с двуединым процессом познания бытия. С одной стороны, познавая первоначало, или Дао, мы обретаем ключ к внутренней сути всего сотворённого, поэтому о Дао сказано: «Только следуя ему, можно познать начало всех вещей»¹⁵². С другой стороны, познавая в опыте единства «десять тысяч вещей» или одно явление, мы познаём через него и единый источник, потому как «великое Дао растекается повсюду»¹⁵³, а значит, импульсом к слиянию с ним может стать всё, что угодно. Таким образом, постижение абсолютного единства двунаправленно – от Творца к творению и наоборот.

Бросается в глаза ещё одна параллель между поэзией Сэн-Цаня и Упанишадами: в глубоком опыте единства тонут даже такие фундаментальные оппозиции, как бытие и небытие. Сэн-Цань говорит: «Существующее – то же самое, что не-существующее»¹⁵⁴. Упанишады углубляют это прозрение: «…нет ни существующего, ни несуществующего, ни существующего и несуществующего одновременно»¹⁵⁵. Говоря о повальной ликвидации противопоставлений в опыте всеохватывающего единства, стоит вспомнить такой (явно имеющий мистическое происхождение) постулат буддизма махаяны, как тождество сансары и нирваны, которое фактически устраняет раскалывание бытия на «священное» и «профанное», освобождая религиозное мышление от одной из самых значительных антитез. Буддийский философ Нагарджуна так выразил идею тождества этих полярных сфер:

«Нет вообще разницы

Между сансарой и нирваной.

То, что создаёт границу нирваны,

Является также границей сансары;

Между этими двумя мы не можем найти

Даже малейшей тени различия»¹⁵⁶

В индуизме опыт единства всегда шёл рука об руку с абсолютной духовной реализацией. Как заметил Р. Тагор в эссе об индийской культуре, «установление нашего родства с мировым я»¹⁵⁷ считалось в Индии конечным пунктом самосовершенствования. Ярче всего это стремление выразилось в йоге, ставшей основой всех индийских духовных практик. Роль йоги можно понять, исходя из этимологии этого слова, обозначающего «единение» или «связь». Обретая своё целостное «я» путём сведения сознания в единый фокус, йог приобщается и к целостности всего бытия. В самадхи (кстати, тоже возводящем свою этимологию к значениям «единство», «целостность»), вершине йогической практики, достигаемой в медитативном сосредоточении, человек способен проникать в единую основу мира. Свами Вивекананда писал: «Самая высокая ступень самадхи – это когда мы видим суть вещей, материал, из которого составлены разные разряды существ, то вещество, зная которое, мы будем знать структуру всей Вселенной»¹⁵⁸. Йог постигает, что все существа являются частицами общемировой пространственной субстанции, Акаши, а иллюзию разделённости создает различие в скорости вибраций и проявлений праны, жизненной энергии. В самадхи, как в даосских и дзэнских инсайтах, йог познаёт единство противоположностей. Множество аспектов бытия сливаются для него в Одно.

В иудейской традиции единство, как духовное мироощущение, наиболее полно представлено в каббале. В Зогаре, главном мистическом трактате каббалы, говорится о двух мирах Божественной реальности, или двух ликах Бога. Самый сокровенный и непостижимый из них – Эйн-Соф, что переводится как «Бесконечность»¹⁵⁹. Его лик скрыт густым покровом, ибо не имеет ни абритутов, ни образов, ни качеств. Но когда Эйн-Соф проявляет себя во Вселенной, у него возникают атрибуты, выражающие различные аспекты его природы. Десять основных атрибутов Бога называют сфирот. При помощи сфирот Эйн-Соф, или Бесконечность, эманирует в чувственный мир, становясь доступным восприятию человека. Десять сфирот образуют ветви Древа Бога, питающим корнем которого является Эйн-Соф. Древо Бога – это основа Вселенной, «оно прорастает через всё творение… Все земные и сотворённые вещи существуют только потому, что частица силы сфирот живёт и действует в них»¹⁶⁰. Посредством сфирот Бог пронизывает собой всё мироздание, вкладывая в каждое существо семя своей Божественности и сплетая всё в одно целое. Поэтому в Зогаре сказано: «Если созерцать вещи в мистической медитации, то все они представляются единством»¹⁶¹.

Если единство пропитывает собой мироздание, как же получилось, что феноменальный мир видится нам раздробленным? Несмотря на характерные особенности иудейской концепции творения, изложенной в книге Бытия, ответ каббалы гармонирует с даосско-дзэнским опытом, а также с откровениями Упанишад, что снова наводит на мысль об универсальности переживания единства. Суть каббалистической интерпретации сводится к следующему: изначально мир пребывал в Божественном единстве, тогда между творением и Творцом не существовало никакой отчуждённости. Бог явно претворялся во всём сущем и, как мы помним, Адам мог напрямую общаться со своим Творцом. Всё беспрепятственно познавало друг друга в непосредственном единении Эдемского сада, этой первозданной целостности бытия. Но изначальное единство разломилось на нескончаемое число обособленных единиц после того, как Адам вкусил плод с древа познания добра и зла. Для каббалистов долгожданная трансформация мира означает «восстановление первоначального единства и сопряжённости вещей»¹⁶². Мистический опыт единства в каббале – это вчувствование в изначальный замысел творения, погружение в предречённое воссоединение с Творцом и всем сущим. Здесь можно снова процитировать слова дзэнского мастера Сэн-Цаня:

«Рассматривая десять тысяч вещей в их единстве,

Мы возвращаемся к первоисточнику и пребываем там, где были всегда»¹⁶³

Мистические прозрения религиозных культур, казалось бы, столь чуждых друг другу, как иудаизм и дзэн, гармонично сплетаются в духовном опыте единства, пламя которого сжигает умозрительные различия.

Ещё одно важное открытие, вытекающее из опыта единства, – осознание непрерывного взаимовлияния между макрокосмом и микрокосмом. Так как все существа и элементы вселенной имеют друг с другом неразрывную связь, сопрягающую их в одно целое, становится понятным, что взлёт или падение каждой души отражается на всём мироздании. Человек – не только крошечное существо, подверженное воздействию космоса. Он и сам способен оказывать решающее воздействие на ход космических процессов самим фактом своего существования. Такова нерушимая сила Целого – ни одна его часть не может существовать обособленно, несмотря на то, что часто находится в иллюзии этой обособленности. Эта очевидная истина была покрыта пылью в догматических религиях, давая свои «запретные» ростки в мистических учениях. Как заметил Н.Бердяев: «только мистики хорошо понимали, что всё происходящее в человеке имеет мировое значение и отпечатлевается на космосе»¹⁶⁴.

Мистики на собственном опыте познали космический синтез всего сущего, в котором воздействие малого атома способно повлечь за собой непредсказумые последствия. Этот факт известен современной науке как «эффект бабочки». В Агни Йоге неслучайно говорится: «Друг, не устраивай землетрясение»¹⁶⁵. Так переживание единства подводит человека к осознанию огромной ответственности перед всем космосом.

Каким же образом человек может повлиять на ход космической истории? Эзотерические учения из века в век передавали знание, что не только поступки человека, но главным образом его мысли имеют колоссальное значение для жизни Вселенной. Агни Йога с особым вниманием освещает феномен влияния мысли на космическое пространство. Мысль – это энергия, способная сотворять и преобразовывать уже сотворённое; это выражение Божественной созидательной силы, именуемой в Агни Йоге Всеначальной энергией. Е. Рерих писала: «Всеначальная энергия наполняет всё Сущее. Основная энергия одна. Энергия мысли – одно из высших проявлений, или качеств, Всеначальной энергии мироздания»¹⁶⁶. Отсюда вытекает необходимость бережного отношения к процессу мыслетворчества, посредством которого мы участвуем в творчестве космическом, в цементировании пространства¹⁶⁷ благими мыслями.

Как светлая, чистая мысль может созидать прекрасный космос и направлять его эволюцию, так гневные, низкие и хаотичные мысли отравляют ауру планеты, вызывая по принципу домино сбой во всех сферах жизни, поскольку нет ничего изолированного и неподверженного воздействию извне. Чтобы привести Целое в гармонию и равновесие, необходимо воспитывать в себе способность к сознательному мысленному труду – особому виду служения человечеству. Каждый из нас способен направлять единую мировую энергию, наполняющую наш микрокосмос, на благо существования Вселенной. В Агни Йоге на этот счёт сказано: «В чём же главная польза от посылок мыслей?… Главная польза в укреплении самого пространства добром. Такое насыщение пространства есть великая защита здоровья планеты. Таким образом, можно приучаться много раз ежедневно посылать добрые мысли как пространственные стрелы»¹⁶⁸.

Опыт космического единства также служил источником вдохновения для философов. Н.Бердяев был убеждён, что без этого опыта невозможно глубокое философское познание. В пронизанной мистическими инсайтами работе «Смысл творчества» он пишет: «Кто философски познаёт мир… тот сам должен быть миром… Перед дробной частью вселенной не могла стать дерзкая задача постигнуть вселенную. Сама постановка дерзкой задачи познать вселенную возможна лишь для того, кто сам есть вселенная»¹⁶⁹. Действительно, мы можем познать нечто целиком, лишь внутренне уподобившись ему, проникнув в его таинственную суть, скрытую от нас в разделённости. И главным условием этого познавания будет слияние с изучаемым объектом, без которого невозможно никакое истинное познание. Даже орудуя интеллектом, философ способен ощутить единение с миром и считывание его незримой основы, однако лишь в том случае, если он орудует мистическим измерением интеллекта, качественно отличным от интеллекта прагматического, ориентированного на решение тривиальных задач.