Татьяна Ролич
Навсегда
Со стороны они хорошо смотрелись. Он – высокий, она – миниатюрная шатенка. И дело даже не в том, какими они были в отдельности, вместе они смотрелись хорошо. Встречные на них оборачивались.
Народу на набережной было много. Уже появилась публика, одетая по-вечернему, кто-то куда-то уже собрался провести вечер, а наша пара ничего этого не замечала. Вера вспомнила своего мужа Виктора, занятого своими делами и отпустившего ее отдохнуть со своими друзьями. Жили они уже десять лет вместе, детей у них не было, и сейчас Вера для себя сказала, что любит Виктора, но не понимала, почему идет с Федором и что-то от него ждет. “Да, люблю, но он… Он-то меня не любит. Я это знаю и почему-то живу с ним, не ухожу”. Ей вспомнилась ее устроенная по первому разряду жизнь в шикарной, обставленной супермебелью квартире, эти зеркала в золоченых рамах, эти загородные поездки к друзьям и непременно совместные купания в бассейне после изрядного подпития, эти его случайные, ничего не значащие измены прямо тут и каждый раз. Она знала, что она не живет с Виктором как с мужчиной, а только как с мужем, чисто внешне. На самом деле она его не любила и это чувствовала сейчас, когда рядом был настоящий, сильный мужчина, как ей казалось.
Федор предложил зайти к нему, а потом куда-нибудь поехать на ночь в горы, куда глаза глядят. Она безропотно согласилась и уже ждала, когда они окажутся вместе. Она хотела всего, так, как у нее не было ни с кем, никогда. Она надеялась.
Они поднялись по скрипучей лестнице. Хозяйки не было дома, и они не были замечены. Дверь открылась с трудом, и Федор сразу запер ее изнутри, и все фантазии Веры, которые она себе представляла, когда с ней случится какая-нибудь история, были удовлетворены, и самым для нее неожиданным образом.
Она не была профи в этих делах, но много читала и, конечно, мечтала, что с ней это однажды случится. Самое неожиданное для нее было, как бесконечно долго Федор ее готовил к тому, о чем она еще не знала. Он играл ею и, доводя до исступления, оставлял и снова начинал игру, и в один прекрасный момент, когда она меньше всего ожидала, когда в исступлении умоляла его взять ее, он стремительно внедрился в нее так глубоко, что она стала от счастья, ею испытываемого, биться, как пойманная птица в силках, которые равномерно и методично угадали ритм, и в этом ритме повторяющихся движений, сопровождающихся ласками, она впала в состояние почти полного отсутствия сознания. Ее не было здесь. Она куда-то летела в состоянии неземного блаженства, ничего не ощущая, кроме страха, что это может прекратиться, и она старалась продлить это состояние, насколько это было в силах ее воображению.
Когда они вышли на улицу, было непонятно, что им сейчас делать: сразу же возвращаться обратно или ехать куда глаза глядят, подальше от людей, от всех. И они решили убежать от своей компании.
Вера заскочила к себе в номер. Переоделась. Взяла в сумку самое необходимое и, когда отдавала внизу ключ от номера, сказала, что уезжает дня на три. Ей не задавали никаких вопросов, ее номер был оплачен вперед.
Федор зашел к себе. Сообщил, что уезжает на два-три дня, чтобы не беспокоились. Милая Дариджан с интересом на него посмотрела и успела только сказать, что будет его ждать.
Решено было снять где-нибудь в горах хижину и там пожить, пока есть время. Взяли машину, погрузили в нее свои сумки и, обнявшись, устроились на заднем сиденье. Шофер оказался немногословным, и это было очень кстати.
Было раннее утро. Горные пейзажи мелькали у них перед глазами. Машина одолевала крутые повороты, и дух захватывало от глубоких и сумрачных пропастей, мимо которых они проезжали. И вот из-за гор появилось ярко-оранжевое солнце, оно быстро поднималось над горизонтом, и через некоторое время утренняя прохлада сменилась жарой. Шофер знал здесь все заповедные места. Он вез их в маленький лесной домик своего знакомого, который уехал на заработки.
Добрались быстро, и действительно место было дикое и очень живописное. Не всякий отважится поселиться среди гор просто так, без всякой охраны. Ни Вера, ни Федор не думали ни о чем. Жизнь их здесь остановилась, и они были друг другом полны настолько, что никакие предосторожности не могли им прийти в голову.
В доме было все самое необходимое – вода, вино, хлеб. Что еще нужно двум влюбленным в жизнь, в любовь, друг в друга? Два дня пролетели как одно мгновение.
Наступил третий день. Нужно было возвращаться. Но куда? Неужели опять на этот пляж, к друзьям, опять эти шутки? И Вера приняла неожиданное для себя решение. Когда Федор был на кухне и готовил салат, она подошла к нему сзади и, обняв, сказала: “Давай поженимся и уедем. Навсегда, вместе куда-нибудь”. Федор стоял и не оборачивался, он понимал, что значили ее слова. Все ломать и начинать заново. Минуту-вторую он молчал. Потом повернулся к ней, обнял ее, поцеловал и сказал:
– Пора собираться, скоро будет машина.
Вера ждала от него других слов, она как будто обмякла внутри, когда услышала его ровный, спокойный голос.
Пришла машина. Им нечего было собирать. Две сумки – вот все их имущество. Деньги хозяину дома оставили на столе. Вот и все.
Обратная дорога была похожа на расставание. Так оно и было – они прощались со своей любовью, которая будет воспоминанием в их раздельной жизни. А почему все не сломать, не быть вместе, навсегда, неважно где? Что мешает двум полюбившим друг друга людям быть вместе?
Действительность суровее, чем нам иногда кажется. Почему-то Федор вспомнил вопрос Веры при знакомстве: “А вы читали Ерофеева „Мужчины”?” – и помнил свой ответ: “Господи, какой Ерофеев. Последний раз я держал книгу месяца три назад, да и то не помню, как она называлась”. Это он ответил Вере тогда, но не вслух, а про себя. И много чего такого он не смог бы Вере рассказать. Он таким, каким он был на самом деле, ей не нужен – так Федор решил про себя, но Вера этого никогда не узнает. Он сразу же уедет, как только они выйдут из машины, уедет к себе, к своей жизни и никогда не забудет эту прекрасную, образованную, несчастную женщину. Он мужик. Он так решил, так и сделал.
3.
Возвращались как-то невесело, говорить, казалось, было не о чем. А почему? Все было вроде бы хорошо, но в поведении Веры было для Федора что-то ему неприятное, он почувствовал ее зависимость, и серьезную, от него, и это его отталкивало. Вера потеряла уверенность, которая так понравилась в ней Федору, и все, что составляло ее прелесть, куда-то ушло, и он оказался наедине с естественностью женщины, которую не любил.
Так обычно случается с мужчиной, когда сближение происходит слишком быстро. И так же быстро эта близость становится ему ненужной, после того, как спадает очарование и прекращается игра – он оказывается в тягостной пустоте наедине с женщиной, не вызывающей ни жалости, ни нежности, ни интереса. От этого мужчина становится дерзким, порывистым, желающим отвернуться в сторону от ищущего взгляда, жадно на него устремленного; и в этом он весь – свободный, независимый, принадлежащий только себе, своим мыслям, своей жизни.
Как больно сжимается сердце полюбившей женщины, когда она себе не признается, что не нужна, не любима, не интересна, ей всегда непонятно, как может мужчина после “всего”, что произошло, сразу отвернуться от нее и всем своим видом демонстрировать свою независимость от не коснувшихся его души вещей. Женщина страдать начинает сразу, когда влюбляется в те ощущения, которые пробудил конкретный мужчина, а он независим, он не страдает, он просто продолжает жить свою жизнь, не допуская в нее только что ему принадлежавшую телом и душой женщину.
Любовь – трагедия, повторяющаяся всякий раз одинаково, но не каждый признается себе в трагичности своих отношений с партнером. Вера страдала, она понимала, что они расстаются навсегда, и его молчание в ответ на ее дерзкий вопрос было тому подтверждением. Сама дерзость предложения “пожениться” была следствием предощущения разлуки Навсегда, а ведь это Навсегда могло означать счастливую жизнь с человеком, которого она полюбила, но теперь это Навсегда она чувствовала в себе как окончательный приговор ей, почти к смерти, и любви, с которой нужно будет еще долго бороться, и, возможно, это Навсегда будет ее судьбой женщины одинокой, страдающей, и выход есть, сейчас и сразу все разом кончить, но как… Она понимала, что расстаться с жизнью можно, но не знала, что это гораздо труднее, чем остаться жить.
Шофер вырулил на главное шоссе, ведущее к городу. Скорость он не снижал и ехал уверенно и спокойно, не представляя себе всего ужаса, творившегося в голове этой симпатичной женщины. Что-то в поведении мужчины ему было понятно: дело “вах”, говорил он про себя. Этот опытный в курортных делах человек понимал, что явная напряженность между пассажирами – это конец чего-то, о чем он догадывался. Он сам в молодости был интересным мужчиной и не упускал случая, который ему предоставляла жизнь, и знал по опыту, что женщина всегда хочет связать мужчину, а мужчина этому всячески противится. Как он оказался женатым, он уже не помнил, но знал, что ситуация, когда мужчина женится, бывает, как ему казалось, единственный раз. Он был снисходителен ко всему на свете, и слово “любовь” для него – это семья, дети. Ему этого хватало. Его спокойная совесть жила в ладах с душой, о существовании которой он не задумывался. Простота жизни была высшей мудростью, ему предоставленной богом. Это был счастливый своей обычной жизнью человек, и смешно было бы его заподозрить в терзаниях плоти и духа. Это не исключало его душевной чуткости, и сейчас он себя как-то не очень уютно чувствовал с двумя людьми, которые ехали вместе с ним.
Горный пейзаж сменился пригородным, аккуратные домики стояли вдоль дороги, и, казалось, люди так счастливы под этими разноцветными крышами, мелькавшими перед глазами.
Вера зашла к себе в номер и разрыдалась, как только закрыла за собой дверь. Ей не стало легче, когда друзья сообщили, что Федор взял билет на самолет и улетает завтра. Было еще время пообщаться, но она боялась с ним увидеться, она знала, что, кроме горя, это ей не принесет ничего, и, немного отдохнув, приняла единственно правильное решение: тоже уехать. Она позвонила и заказала себе билет. Так заканчивалась ее любовь, и, когда она держала билет в руках и предъявляла его в аэропорту, она почти успокоилась, а когда села в самолет, закрыла глаза – все, что случилось с ней, представилось ей далеким, не ее прошлым, и только в глубине души она еще страдала, но никто этого не мог видеть.
Федор возвращался домой загорелым и довольным собой, и от чувства удовлетворения родилась мысль, что пора бы отделиться от родителей. Можно переехать к Ларисе, которая и не мечтала о том, что он когда-нибудь на ней женится. Он и не собирался жениться, просто ему показалось, что будет удобно жить с ней – хозяйка она неплохая, а он уже не мальчик, чтобы продолжать жить с родителями. Федор прямо из аэропорта поехал к Ларисе. Когда он позвонил в дверь, ему показалось, что в квартире какой-то праздник. “Вот и хорошо”, – подумал он. Дверь открыл изрядно подвыпивший мужчина лет сорока пяти.
– Заходите! Милости просим к столу.
За его спиной появилась испуганная Лариса и, увидев Федора с сумкой, спросила:
– Ты что?
– Прямо к тебе, – ответил Федор и хотел ее обнять.
Лариса смущенно отстранилась и сказала:
– Знакомься. Мой муж Николай Трофимыч. Помнишь, я тебе о нем рассказывала, – и, не зная, как ей вести себя дальше, отошла.
Николай Трофимыч протянул Федору руку, которую тот пожал довольно решительно.
– Очень приятно, Федор, – и, посмотрев на Ларису, сказал: – Ладно, я как-нибудь в другой раз, – и, понимая, что другого раза может не быть, немного смутившись, поправился: – Пока.
Повернулся и начал спускаться медленно по ступеням. Лариса не выбежала за ним, а Николай Трофимыч вслед ему обронил:
– Извините.
Федор шел по знакомым улицам. Город казался грязным, дети слишком громко шумели, сумка была тяжелой, и ему уже не хотелось возвращаться домой. А что делать?
Он сел на скамейку и почувствовал себя одиноким и заброшенным. Ему было неприятно, что Лариса вышла замуж. Почему не за него? Но ведь и вопроса такого никогда не было. Могла бы намекнуть. В ту же минуту он вспомнил, как Вера ему предложила “пожениться”, а он ей ничего не ответил. Все правильно. Я не хочу жениться сейчас, но Ларисина измена, а он для себя так называл то, что она вышла замуж, его оскорбила. Тут он вспомнил, что Вера ему оставила телефон. Он зашел на переговорный пункт и набрал номер. Он ждал с нетерпением, он хотел услышать голос Веры. К телефону подошел мужчина, и Федор повесил трубку. Не хватило пороху. “Что за наваждение. Чего я испугался? Ведь я же знал, что она замужем”. И он пошел на остановку троллейбуса и благополучно добрался до дому.
Дома как всегда. Отец смотрит футбол, мать готовит на кухне обед.
– Федя, – только успела произнести Наталья Ивановна, и слезы выступили у нее на глазах.
Из комнаты вышел отец и первое, что сообщил:
– А твоя Лариса вышла за моего начальника.
При этих словах Федору стало совсем плохо, и он, не говоря ни слова, поцеловал мать и пошел к себе в комнату.
“Напиться”, – была первая мысль Федора. Он быстро переоделся, надел свой новый костюм в мелкую клетку, причесался и вышел на улицу.
Было то время лета, когда листва уже утрачивает свою свежесть и покрывается пылью, которую регулярно смывает с нее теплый дождь. В этом году не было давно дождя – все было какого-то серого оттенка. Оглянувшись по сторонам, Федор заметил местную, известную всем Шуру, которая сидела на скамейке нога на ногу и демонстративно курила сигарету. Юбка ее так задралась, что опытному глазу видно было все самое интересное, на что Федор сразу обратил внимание. Шурка была девушка без возраста, выглядела она девчонкой, но жизнь прожила уже известную своими скандалами. Она регулярно напивалась с разными мужчинами, которые в неограниченном количестве посещали ее однокомнатную хрущевку на третьем этаже. Она бывала регулярно бита, но не теряла от этого задора и присутствия духа. Ее нахальство никогда не переходило в грубость, и при всем этом она где-то работала, но никто точно не знал где. Жила она одна. Ее мать умерла в очередном запое, и Шурка о ней не любила рассказывать. Она и сама часто напивалась и тогда начинала скандалить, отчего никто с ней подолгу не уживался. Но проституткой ее не считали, она никогда собой не торговала и этим вызывала повышенный интерес у мужчин без денег или семейных, что одно и то же. Сколько раз несчастные жены врывались к ней в квартиру и уводили своих запивших мужей, а Шурке хоть бы что. Она принимала всех кому не лень. Видно было, что занималась она этим для души, отчего и выглядела всегда привлекательной. Вид у нее был опрятный, невульгарный, и встретивший ее где-нибудь не в ее дворе никогда бы не подумал, что она шлюха. Это слово тоже к ней не очень подходило, скорее она была девушка легкого поведения.
Федор подсел к ней. Закурил. Они с детства были знакомы, но для Шурки Федор, неженатый и при деньгах, не был вариантом. Она на него и не смотрела. У нее был контингент попроще.
– Как дела? – спросил Федор, оглядывая ее грудь.
– Как сажа бела, – заученно ответила Шура.
– Что так? Выглядишь хорошо.
– Денег нет. Выпить хочется, – ответила Шурка искренне.
– Слушай, давай возьмем тачку и махнем в ресторан, – предложил Федор.
– Ну да? А у тебя деньги есть? – спросила недоверчиво Шурка, которая знала, что он только что из отпуска. Во дворе непонятно как, но все про всех знали всё.
– Сомневаешься? – удивленно спросил Федор и достал из пиджака пачку денег.
Шурка с удивлением смотрела на деньги и ждала. Федор спрятал деньги и сказал:
– Пошли.
Они вышли на улицу и тут же поймали машину. Это была старая иномарка “passat”. За рулем сидел высокий парень и, недоверчиво оглядывая садившихся в машину, спросил:
– Куда?
– На Московскую. “Три медведя”, – холодно ответил Федор и сразу прижал свою ногу к Шуриной ноге и взял ее за руку. Так, не целуясь, они доехали до места и вышли. Федор расплатился с шофером, и они под ручку поднялись по ступеням к блестящему входу в ресторан. Швейцар услужливо открыл им дверь. Народу было в ресторане немного: ресторан был дорогой и непопулярный среди горожан. Основной контингент составляли иностранцы и местные персоны из VIP. Шурка оробела, увидев впервые приличный ресторан, где народ не отплясывал под фанеру. Здесь царила непонятная ей тишина.
Они сели за столик у окна, откуда открывался красивый вид на реку и на берег. Официант своей воспитанностью еще больше напугал Шурку. Очень быстро их столик покрылся тарелочками, вазочками с салатами, принесены были вино, и коньяк, и рыба, и икра. Федор налил Шурке в фужер немного белого вина. Он не знал, что Шурке надо опохмелиться и она все время только и думает о том, как бы и где бы выпить. Она сразу, не дожидаясь его, вылила в себя содержимое фужера, и по ее лицу было видно, что она страдает и ждет еще. Федор налил ей в рюмку коньяк, и, когда она опять, его не дожидаясь, выпила, он увидел, как щеки ее порозовели и она заулыбалась.
– Вкусно, – сказала Шурка и стала одергивать юбку, которая явно задиралась выше положенного.
Федор с интересом наблюдал за ней. Он чувствовал, что нравится Шурке. Его не смущало, что она была женщиной доступной – такая сейчас ему была нужна. Он выпил свою рюмку коньяка, и на него нашло блаженное состояние от горячей волны, разливающейся по всему телу.
Шурка была крашеная блондинка со стрижкой под мальчишку, грудь у нее была пышная, и кофта ее очень хорошо обтягивала. Глядя на Шуркину грудь, Федор вспомнил худенькие груди Веры, там, на юге, и ему стало совсем хорошо. Шурка ему подходит больше как баба. Ноги у нее с толстыми ляжками, и это тоже ему нравится. И он совершенно забыл, что три часа назад узнал, что Лариса вышла замуж, что у Веры есть муж, вся его жизнь была здесь, за этим столиком с Шуркой, ему подходящей, еще ему неизвестной, женщиной легкого поведения.
Шура вела себя прилично, стараясь не озираться по сторонам, и Федор был ею доволен. Он слегка погладил ее по щеке, и ему захотелось ее всю и столько, сколько можно. Она поняла его сразу, чутье у нее было хорошее, и она откликнулась на его ласки, приблизив к нему свое довольное лицо. Они соприкоснулись щеками, и его рука потянулась к ее груди. Он пригласил ее потанцевать.
Оркестр играл что-то медленное, и это было кстати, чтобы Федор смог обнять Шурку так, как ему этого хотелось, всю сразу сверху донизу. Прижав ее к себе, он испытывал чувство блаженства в предвкушении их дальнейших отношений. В этот вечер он влюбился в Шурку от отчаяния, от одиночества и просто потому, что эта женщина его понимала и ощущала телом. Ее влечение к нему было с элементом испуга и страха, как перед чем-то очень ей желанным и недоступным. Она покорялась малейшему его движению, и ее податливость была Федору так сейчас необходима. Он хотел в ней спрятаться от всех своих проблем, и ему казалось, Шурка его поймет.
Он стал судорожно ей что-то о себе рассказывать, как хотел жениться на Наташе, как она ему изменила, как это было для него больно, но он никому об этом не говорил, как отказал Вере в этот отпуск, как Лариса вышла замуж, – и вся эта неразбериха его отношений с женщинами обрушилась на голову Шуре, которая с радостью и удовольствием принимала этого сильного мужчину со всеми его слабостями и неудачами. Федор чувствовал, что ему все это надо Шурке рассказать, почему ей – он не знал, но чувствовал, что она сердцем его поймет. И она поняла в той мере, в какой ее огрубевшая от жизни душа могла это сделать в этот момент. У Шурки не было слов, и от невозможности высказать всю свою жизнь Федору она расплакалась. Это были слезы сочувствия и отчаяния одновременно, она жалела себя, потом Федора, она со слезами выплакивала все свои обиды и была счастлива, что может быть самой собой.
Отчего, когда возникает любовь, слезы появляются – не от того ли, что в момент ее возникновения человек очищается от всех своих грехов и чистым и искренним идет навстречу померещившемуся ему счастью. Что будет, как будет – в этот момент неизвестно, это неизвестно будет и потом, и только через годы, оглядываясь на прошлые события, оцениваешь их, очистив от всего постороннего, поверхностного и суетного, и остаешься с теми мыслями о себе, которые в конкретный миг владеют твоей душой.
Это происходило с Шурой и Федором. Они, сближаясь, как бы освобождались от груза своего прошлого опыта. В такие минуты случается совпадение жизней и создается новая и счастливая поначалу. Это всегда со всеми случается.
Музыка прекратилась, и Федор с Шурой пошли к столику, чтобы расплатиться. Не хотелось оставаться, хотелось двигаться, и Шура предложила поехать к ней. Федор на минуту задумался – вариантов не было, и он согласился.
Когда они на машине подъехали к ее подъезду, как назло, какие-то люди сидели еще около подъезда. Они с интересом посмотрели в сторону подъехавших и, увидев Шурку, демонстративно отвернулись: знаем, мол, опять притащила к себе мужика. Когда вслед за Шуркой в подъезд зашел Федор, дворовые наблюдатели недоуменно посмотрели друг на друга и, пожимая плечами, притихли, чтобы обсудить новость и сделать свои далеко идущие выводы.
Федору было безразлично, что про него скажут, а вот Шурка впервые за много лет смутилась, но делала вид, что не обращает ни на кого внимания.
Они вошли в квартиру, где проходила Шуркина непростая жизнь. Федора удивил порядок – он не подозревал, что у Шурки так уютно и хорошо. Это совсем не совпадало с тем, что рассказывали про ее жизнь. И Федору почему-то захотелось, чтобы все, что ему было известно про Шурку, было неправдой, и он решил сразу поставить точки над “i”.
– Знаешь, – сказал он смущенно, – давай, как будто у нас с тобой впервые.
Она молча ему кивнула и стала снимать кофточку. Он подошел к ней. Они поцеловались впервые, и это было так хорошо, что все, что потом случилось, было действительно как впервые и именно потому, что в самые интимные моменты каждый думал не о себе, а думал о другом. Федор думал о Шуре, а она о нем. Не было прошлого, не было будущего, было сейчас.
Шура была от природы женщиной деликатной, и это нравилось Федору. Она его стеснялась и прикрывала руками свою роскошную грудь или старалась набросить на плечи кофточку, чтобы не быть перед ним голой. Застенчивость Шуры покорила Федора окончательно. Ему она казалась особенной, единственной, и от этого он отдавал себя до конца. Он не оставлял про запас свои силы, он не боялся оказаться слабым, и чувство доверия к ней придавало ему двойную силу.
– Я к тебе перееду жить, – сказал Федор уверенно, зная, что она этого хотела.
Шура молчала. Она была счастлива. То, чего она даже в мыслях не могла себе представить, случилось, и она безропотно опустила голову.
Федор перебрался к Шуре, и все вокруг молча недоумевали, видя их выходящих вместе из подъезда.
Однажды вечером, когда они ужинали, Федор предложил:
– Давай переедем куда-нибудь.
– Куда? – спросила Шура. – А работа?
– Работу можно поменять, квартиру тоже.
На этом разговор прекратился.
В жизни не бывает чудес, бывает напряжение воли и стечение обстоятельств, и для наших героев наступил сложный период переустройства жизни. Первый вопрос встал: куда переезжать, в другой город, в другой район? Профессия Федора, чисто техническая, везде была нужна, но покидать старые места – это всегда потери. И они решили взять кредит и открыть свою автомастерскую. Дело на первый взгляд нехитрое, но, когда начинаешь во что-то внедряться, сразу возникает масса сложностей и с оформлением, и с деньгами.
Шура по-прежнему работала секретарем у какого-то директора, но ревности у Федора по этому поводу не возникало. Он знал, что Шура живет только с ним – она бы по-другому не смогла, он был в ней уверен.
Пить она практически перестала, и это радовало Федора. Шура полюбила Федора всерьез, и эта любовь стала замещать в ней привычку возбуждать себя вином. Происходило это постепенно, были у нее периоды возврата, и она тогда просила Федора купить ей вина, и он ей никогда не отказывал. Он чувствовал, что не может ей запрещать жить так, как она хочет. Со временем потребность в вине совсем ушла, и Шура с некоторым недоверием наблюдала за собой, как бы со стороны.
Конечно, ее травмировали косые взгляды соседей, и вопрос переезда стал во всей очевидности. Шурина квартира стоила двенадцать тысяч долларов, и нужно было добавить шесть, чтобы купить другую, более им подходящую. Деньги они копили на машину – но квартира была важнее, и они решили переехать.
Новая квартира была двухкомнатной и с красивым видом из окон на старый парк. Солнце с полудня поселялось в их комнатах – и это тоже было ими предусмотрено, чтобы квартира была солнечной. Евроремонт был сделан, и им оставалось только расставить свою мебель и подкупить кое-что для ванны и кухни. Занавески Шура выбирала особенно старательно. Они должны были быть одного цвета и полностью закрывать стену. Вечером, сидя в кресле около телевизора и задернув светло-розовые шторы, они чувствовали себя дома особенно счастливо.
Федор взял в долг деньги, и они купили недорогую иномарку светлого цвета, купе-“фольксваген”. Теперь все выходные они проводили за городом у друзей.
Потом Федор с выгодой продал автомастерскую и перешел на совместное предприятие и зарплату получал в “баксах”. В общем, этого им хватало. Иногда удавалось заработать еще какие-то деньги, что было всегда кстати.
Однажды Федор предложил Шуре: “Давай поженимся”, на что Шура ему ответила, что согласна при одном условии, что он ей в качестве свадебного подарка подарит трусики с мехом. Она рассказала, что ее приятельница-интеллектуалка прочитала у одного известного писателя про какие-то трусики с мехом, которые в той повести принесли счастье герою, и она хочет такие. Федор недоуменно посмотрел на Шуру, а та подошла к нему и, обняв, сказала:
– Ну, пожалуйста.
– А где их брать? – спросил он.
– Знаешь, есть такие специальные магазины – секс-шопы. Там, говорят, всякое есть, – весело сказала Шура, и они пошли на кухню, где все было готово к ужину.
Они любили сидеть за столом у окна и смотреть, как закатное солнце высвечивает вершины деревьев. Сколько они уже вместе? Они стали вспоминать старую жизнь и всякий раз делали это с радостью, так как были счастливы сейчас, и все плохое было им в подтверждение, что все в жизни меняется к лучшему, и, если захотеть, все можно в жизни изменить. Их опыт им казался универсальным, они сейчас не могли себе представить, если бы все в их жизни было как раньше. Им еще нет тридцати, а кажется, прожита огромная жизнь, и что там будет, они не загадывали.
“Трусики так трусики”, – подумал про себя Федор и набрал по мобильнику телефон приятеля.
– Коль! Слушай, тут проблема. Что это за секс-шопы? – спросил Федор, и приятель ему объяснил, как туда лучше проехать, и дал номер телефона.
На следующий день после работы он прямо поехал по указанному адресу. Магазин “Нарцисс” находился недалеко от их дома. Дверь в магазин была закрыта, и сквозь стекло ничего нельзя было увидеть. Он уверенно позвонил. Ему открыла женщина в парике с ярко накрашенными губами. “Что желаете?” – уверенно, грубым голосом спросила женщина, и тут только Федор догадался, что это мужчина. Федор, не теряя ни минуты, сразу заявил, что хотел бы приобрести трусы с мехом. Продавец не удивился, а придал своему лицу значительность, от чего женщина в парике еще больше стала похожа на мужчину. “Для чего этот маскарад?” – подумал Федор и прошел в магазин за продавцом. Продавец – женщина в парике, он же мужчина – подвел Федора к витрине, и то, что предстало перед глазами Федора, достойно подробного описания. Тут лежали трусы всех размеров, всех расцветок, и самое интересное, что мех был всех видов, начиная от норки и лисицы и кончая песцом и зайцем.
– Вам для кого? – спросил продавец женщина-мужчина.
– Для невесты, – не задумываясь, ответил Федор.
Женщина-мужчина хитро улыбнулся, как бы не понимая до конца, что, собственно, имеет в виду покупатель. И неожиданно спросил: “Для друга? Или для подруги?” Тут только Федор сообразил, что обслуживание “голубых” является основным направлением данного секс-шопа и, возможно, ему придется поискать другой магазин. Видя замешательство Федора, женщина-мужчина сказал: “У нас магазин широкого профиля. Мы работаем со всякими ориентациями. В последнее время участились случаи однополых браков, и, конечно, мы всегда готовы удовлетворить любые просьбы наших клиентов. Вы можете выбрать сейчас или сделать заказ. Подойдите к этому стенду”. Федор подошел и, устав от многословности продавца, сразу выбрал трусики из легкого шелка, с парчовым рисунком и отороченные норкой. Цены не были указаны, и, когда он попросил завернуть ему понравившиеся, в ответ услышал: одна тысяча триста. Федор еще не привык к ценам на столь экзотические вещи и поэтому, чтобы скрыть волнение, сразу вынул деньги, отсчитал нужную сумму и протянул продавцу, который предложил ему подойти к кассе, где симпатичный мальчик ловко упаковал экзотический товар в коробку, перевязав шелковой ленточкой.
Федор решил, что не будет сразу дарить Шуре экзотику, и спрятал ее в шкаф подальше. Были проблемы поважнее и поинтереснее, и главное, что он не был у родителей уже несколько месяцев. И он решил к ним поехать с Шурой и пригласить на свадьбу, о которой они уже между собой договорились.
И тут он вспомнил, что не знакомил родителей с Шурой, которую они знали с детства. Ему стало как-то не по себе: он понимал, что родители его не одобрят, и не знал, как избежать неприятных для Шуры слов, но не ехать к ним было бы с его стороны трусостью, и он решил этот вопрос обсудить с Шурой.
Как только он об этом подумал, то сразу вспомнил, как и при каких обстоятельствах он сошелся с Шурой, которая теперь была его гражданской женой. В этот момент он не признавался себе, что его все время подспудно что-то угнетало в их такой, казалось бы, благополучной жизни. И тут он вспомнил, как однажды, еще в юности, они с ребятами обсуждали девчонок и он, такой категоричный, заявил, что никогда не будет дружить с девчонкой, если у нее был кто-то до него. При этих воспоминаниях Федор даже покраснел. Кровь прилила к сердцу, когда он представил себе, сколько их, этих других мужчин, было у Шуры. Он сидел и не знал, что делать. Эта мысль о мужчинах Шуры ему и раньше не давала покоя, но раз они решили, что пусть у них будет как в первый раз… “Что же думают родители про их жизнь с Шурой?” Вдруг ему показалось, что этими мыслями он предает Шуру, которая это не заслужила. “Только бы она не догадалась об этих тайных мыслях”, – подумал Федор и переключился на более приятное и интересное, на его намечающиеся отношения с Викторией Михайловной, которая занимала ответственную должность в администрации губернатора. Федор с ней познакомился на одном из заседаний, где обсуждались вопросы приватизации, и они уже встречались с ней несколько раз по делам.
