Татьяна Павловна Гутиеррес
Лето перемен
Глава семнадцатая
Рива
Сколько времени необходимо заниматься спортом, чтобы твое тело стало рельефным? Ммм, судя по отражению в зеркале, трех недель недостаточно. Я стою, задрав майку до спортивного бра, и пытаюсь оценить свой вклад в усовершенствование тела. Конечно, бабуля заставляет меня пропалывать укропы-редиски каждый день, и, чтобы время не проходило совсем уж в пустую, я это делаю в купальнике, получая хорошую дозу южного загара. Так что, школьная бледность уже совсем сошла на нет. Особенно заметен загар на моем лице. Всматриваюсь в зеркало, вплотную прижавшись к нему носом. Никогда не могла точно сказать, какого же цвета мои глаза. В зеркале московской квартиры, при искусственном свете лампы накаливания, они всегда выглядят болотными. Стоит одеть что-то зеленое или синее, они тут же становятся чистого зеленого цвета…зеленки. На фотографиях же они часто кажутся темными, почти карими. А сейчас, на фоне загорелой кожи они моего любимого светло-бирюзового цвета. И все же, не занимай они половину моего лица, было бы в разы лучше. На секунду задерживаюсь, размышляя не подвести ли их стрелками, чтобы сделать чуточку уже, но тут же отметаю эту мысль. И так сойдет. А если уж совсем честно – мне до жути лениво это делать. Интересно, понравлюсь ли я Рафу с макияжем? Может, так я буду выглядеть старше? Надо будет завтра попробовать.
– Рива, долго ты там будешь любоваться собой?
От неожиданности я подпрыгиваю. Чей голос я не ожидала услышать, так его. Я и забыла, что стою у умывальника на улице. Моя бабуля не любит ходить с грязными руками в дом, поэтому у нас на улице стоит железный рукомойник, и по всем традициям русского садовничества – над ним висит зеркало.
Черт, у меня прямо-таки талант выставлять себя идиоткой перед этим парнем…
– Я пытаюсь оценить степень своего загара и его влияние на цвет моих глаз, – откровенно говорю я, словно все внутри меня не клокочет от радости, что снова вижу Антона.
– Звучит как название научной диссертации. А я бы предпочел до сентября вообще не включать голову.
Тут я зачем-то выдаю ему свою теорию про переменчивый цвет своих глаз. Я могу только списать это на волнение, которое возникает внутри меня при приближении к Антону.
– Дай-ка я посмотрю, – произносит он, приподняв мой подбородок так, чтобы я посмотрела ему в глаза.
– Вот у тебя они чистого голубого цвета. – Я заметно нервничаю, поэтому не могу молчать.
– Такого не бывает.
– Бывает – у тебя.
– А у тебя они и правда необычные. Они просто огромные.
– Да знаю я, – отдергиваю подбородок и отворачиваюсь. Хотя признаться, мне безумно нравится его прикосновение и то, как он смотрит на меня.
Кажется, я теперь краснее рака, и никакой загар не скроет моего волнения. Сердце готово выломать ребра – так сильно оно бьется. Его взгляд я буду вспоминать весь день. Ладно, гораздо дольше. По всему телу у меня прокатывается волна тепла. Мне вдруг безумно хочется обнять его.
Да что же такое со мной?
Вчера я таяла от того, что Раф собирался меня поцеловать. Собирался ли?
А сегодня готова броситься на шею Антону…Боже, я плохая, плохая. Я просто кошмарная.
И тут я вдруг задумываюсь: кто же мне больше нравится? Раф или Антон?
И тот, и другой…Э…Просто великолепно. Только вот с Антоном шансов ноль.
Он вдруг заливается смехом.
– Дуреха, да они безумно красивые. Твои глаза. Обрати внимание, если я это сказал, значит так и есть. Я не раздаю комплименты девушкам направо-налево. Если честно, из меня не выжать их. Но тут даже я признаю: твои глаза офигенные.
Хорошо, может, чуть выше нуля. Процентов так пять…?
– И тебе они не кажутся слишком ммм…навыкат? – Я старательно выпучиваю глаза, от чего Антон смеется еще больше.
– Ты забавная. Все, сегодня ад, пожалуй, замерзнет. Я сделал два комплимента одной и той же девушке. Давай, побежали, иначе я выставлю себя полным дураком. А мне с тобой весело, и я не хочу, чтобы ты меня пнула под зад.
– Бегать, да…Как же не хочется бегать…
– О, давай же. Я больше недели тух у себя в комнате. Мне жизненно важна эта пробежка. Вперед, лемур!
– О, только не это, – ною я. – Меня вcю начальную школу сравнивали с различными большеглазыми животными. Я понимаю, что тяжело сдержаться, но ты не оригинален.
– Хорошо, будешь у меня «ля мур». Так лучше?
Я издаю слабый стон – это значит я сдаюсь. Лучше уж три километра бега, чем продолжать этот странный разговор.
– Я вижу, ты подготовилась сегодня, – Антон кивает на мои кроссовки.
– Да, хочу произвести впечатление на одного парня.
– Ну, это точно не я.
Антон бросает на меня взгляд, и тут же отводит его. Я же усердно бегу, загибая руки как было велено в прошлый раз, и делаю вид, будто не замечаю ничего. Все обдумываю его замечание и решаю уточнить.
– Почему ты так сказал?
– Потому что я видел ради кого ты так стараешься.
– Что? – Я останавливаюсь в недоумении.
– Тот парень на спортивной тачке. Несколько дней назад. Это он? Ради него все? Бег, новые кроссы, занятия серфингом? Аааа, погоди…– Антон резко тормозит и оказывается прямо передо мной.
Боже, как же приятно от него пахнет.
– Это и есть тот парень, что учит тебя серфингу?
– Не угадал, Шерлок. Серфингу меня учит Пам. Из «Спасателей Малибу», – Я смеюсь в голос. Вид у Антона озадаченный.
– Да ну, теперь поподробнее.
– Не могу. Я и так еле дышу. Приходи и сам посмотри. Это оказывается еще и весело.
– А парень тот, что привез тебя?
– Ты что, шпионил за мной?
– Если бы я за тобой шпионил, то зачем бы сейчас рассказал, что видел тебя с ним?
– Твоя правда. Он учит меня скейту.
– Да нуууу. Серьезно? Ну ты, Рива, молодец.
Антон резко разворачивается и чешет вперед, а я остаюсь позади, силясь понять, что же он имел в виду. У меня сбилась дыхалка, и, кажется, нет ни малейших шансов его догнать. Я оглядываюсь назад, оценивая ситуацию: вернуться обратно, или же припустить. До дома совсем недалеко. Он стоит на возвышенности, как почти все дома в Сочи, и с балкона открывается вид на небольшое ущелье на километры и километры во все стороны. А если встать самый его угол, то можно увидеть море. Оно, как и мои глаза, все время меняет цвет. Это одно из моих любимых мест. Я чувствую себя маленькой девочкой, возвращаясь сюда, и смотря на стареющие дома, которые наблюдала отсюда всю жизнь. Время, конечно, идет, и кое-где выросли многоэтажные дома. Но вот дорога на море осталась неизменной. Извилистая, заросшая у заброшенных участков пальмами, орехом и олеандрами. Вся эта густая смесь борется за жизнь рядом со всепожирающим бамбуком и вьющимися растениями, стремящимися ввысь по всему, за что можно зацепиться. Эта дорога, как и вид из окна – часть моей жизни. Она видела все: и слезы от того, что забрали с пляжа раньше, чем мне этого хотелось бы – в самый разгар игры с новой знакомой девочкой, – и первые разочарования в подругах, и одиночество, и радость от того, что бабуля со мной, всегда готовая выслушать о моих проблемах с друзьями или о вселенской несправедливости. А чаще всего откровенную чушь. И теперь эта дорога становится свидетелем моего общения с мальчиком, на которого я целый год пускала слюни. И одна мысль не дает мне покоя: как получилось, что я его раньше не видела?
Решаюсь задать этот вопрос, и припускаю, чтобы догнать Антона.
– Антон, – выкрикиваю, потому что я могу еще двадцать минут предпринимать попытки поравняться с ним. Он останавливается, и я спрашиваю: – Скажи, когда вы сюда с семьей переехали?
– У нас всегда здесь был дом.
– Но, мне кажется, я никогда тебя не встречала до школы. Это странно как-то, ты не думаешь?
– Нет.
– Нет, и все?
– Нет, и я не люблю разговаривать, пока бегу.
Серьезно? До этого он мог болтать, и даже не запыхаться, а теперь он не может говорить, потому что бежит? Что-то тут не гладко.
Остаток дороги я дохожу пешком. Антон уже искупался и выходит из воды. Ну и пусть. Мне все равно. Сажусь на камни и снимаю кроссовки. Боже, как же приятно ощутить прохладную воду на своих ногах после этой дикой тренировки. Нет, все же, спорт – это не мое.
– Что расселась? Давай- ка в море! Ты говорила, что опозорилась, потому что не умеешь правильно плавать, и теряешь время вместо того, чтобы учиться серфингу. Так давай, я научу. Это легко.
Предложение, и правда, заманчивое. Тем более, признавшись, что я что-то делать не умею, мне потом не стыдно за то, что не получается. Я скидываю с себя майку и шорты и с головой ухожу под воду. На миг ощущаю это блаженство, которое всегда испытывала, окунаясь в море. Огромное пространство вокруг меня и я, такая маленькая, в толще воды. Легкий ветерок у меня вызывает те же эмоции, что и простынка, наброшенная на меня сверху мамой, когда она играла со мной. Перехватывающее дух мгновение. Снова ныряю, словно ребенок, и тут меня подхватывают руки Антона.
– Тебе может, еще и круг бросить? – смеется он.
– Честно, я бы с удовольствием, – говорю чистую правду, и хихикаю. – Иногда я скучаю по времени, когда можно было делать, что тебе приходило в голову, и не думать о том, что скажут люди.
– А тебя сильно это волнует?
– Что?
– Что скажут люди?
Я пожимаю плечами.
– Пожалуй, я не смогу расслабиться и получить удовольствие.
– Давай проверим?
– Что?– хохочу в голос я.
Тут Антон выскакивает из воды. Сегодня он не в шортах, а в купальных плавках- боксерах. Интересно, у всех пловцов роскошные задницы? Хихикаю себе под нос, и буквально насильно заставляю себя отвести взгляд.
Антон тащит огромный надувной круг розового цвета, с какими-то лепестками и блестками внутри. И не просто тащит, он втискивается в него, и смотрится настолько нелепо, насколько это вообще возможно.
Не без удовольствия, Антон плюхается на воду, и начинает кружиться.
– Боже, где ты это взял? – задыхаясь от смеха произношу я, но похоже, Антон меня не слышит, а откинув голову назад, наслаждается своей дикостью. Потом все же вытаскивает руку из воды и показывает пальцем на девушку, которая, как и я смеется, наблюдая за ним.
– Она сказала, что не против одолжить нам его ненадолго. Так что поторопись, иначе не успеешь.
Антон протягивает мне розовое безобразие, и я с некоторым сомнением беру его. Но, натянув его через голову, понимаю, какой это кайф.
– Боже, это бесподобно! – выкрикиваю я, забыв обо всем.
– Ладно, давай вернем это надувное чудо хозяйке, пока ты его не порвала, и займемся делом.
Антон заставляет меня поднять руки и стаскивает круг. У меня снова перехватывает дыхание. Как это выходит, что стоит ему подойти ко мне так близко, и у меня подкашиваются ноги?
Следующие полчаса мы проводим в воде, и Антон настолько хорош, как инструктор, что я почти забываю о своей реакции на него, и послушно выполняю все указания. К тому же не хочу выглядеть полной бездарностью. Кажется, у меня даже начинает получаться.
Домой возвращаемся усталые, но словно старые друзья, мы не испытываем неловкости от длительных пауз. Мне с ним хорошо, как же мне с ним хорошо! И если не выйдет у нас никакой романтики, мне будет ужасно жаль потерять его как друга.
Глава восемнадцатая
Антон
Огромным усилием воли я вытащил свою задницу из недельной депрессии. Песня наконец обрела приличный вид, и это дало мне заряд энергии.
Да, мне скучно. И Рива – не первый выбор. Но видеть Арсена пока нет ни малейшего желания. Это второй человек, не считая Кирилла, которому я могу доверять. Вернее, мог. Мы с ним дружили много лет, и он поступил как настоящий засранец. Пусть мучается. На данный момент я вычеркнул его из своего круга, который, надо сказать, сужается с каждым новым днем все больше.
Но не это не дает мне покоя. Я психую, когда Рива начинает помирать через полкилометра. Нельзя быть настолько в плохой форме. Но потом мне становится стыдно, и я превосхожу собственный идиотизм, одалживая розовый кошмарный круг у какой-то девчонки.
Я потираю лицо ладонями. Мне стыдно за себя. Такое редко бывает.
Я по-свински вел себя с Ривой, припустив во время пробежки. Но это лучше, чем сорваться на нее, как последний козел.
А еще меня беспокоит другое. Я не могу понять, что за черт происходит. Тот момент, когда я снимаю надувной круг с Ривы. Это…Словно я снимаю одежду с нее. Господи, меня это волнует не на шутку, и я надеюсь, бедная девочка не замечает, как порадовал меня ее круг. Иначе, я бы сейчас сидел в полиции, а не у себя дома, с гитарой в руках. Лаура бы со стыда сгорела, сотвори я такой финт при ней.
Мне нравится, как выходит песня. Давно у меня не было творческого настроения без воздействия алкоголя. Но все же этой песне недостает какой-то искры. Меня так и тянет прибежать к Риве и спеть ей. Будет интересно узнать ее мнение. Я перебираю струны еще минут тридцать, пока мысли о Риве не доводят меня до состояния, требующего холодного душа. Поверить не могу!
Я швыряю гитару на кровать и иду на улицу, где стоит одуряющая жара. Настил вокруг бассейна накалился, и я соскакиваю с него, едва ступив, и сразу ныряю в бассейн. Вода – моя стихия. Отец последнее время стал зарабатывать серьезные деньги, и сразу же снес старую развалюху и построил новый дом дедам. Это, можно сказать, было первым шагом к восстановлению связей. А потом, когда он решил, что я буду здесь учиться, появился этот бассейн. Это, пожалуй, лучшее место в мире.
Погрузившись в воду, я могу расслабиться, и мысленно уйти от всего, что меня так раздражает. Мне нужно пространство, чтобы складывать ноты в мелодии, а отдельные звуки – в слова. Вокруг бассейна благодаря бабушке растет огромное количество растений, создавая мини-мир на нашем участке. И да, он занимает большую часть территории дома.
Но сейчас я на взводе и пропахиваю двадцатиметровый бассейн пятнадцать раз туда-сюда, пока не выпускаю пар. Подтянувшись на бортик, я еще минут пять сижу в размышлениях, пока меня не озаряет – я хочу знать о Риве все. И дело не в моем неожиданном влечении к ней. Дело в том, что мне с ней спокойно. А это огромная редкость в моей жизни. Пожалуй, это первый человек, рядом с которым мне не надо претворяться. Заискивать, заигрывать, казаться другим. Она заражает своей непосредственностью. И мне хочется тоже быть с ней открытым.
Я вытираюсь и иду в комнату с компьютером, которую отец называет кабинетом. На деле это просто комната с компьютером. Я быстро захожу во все известные мне социальные сети, которые больше читаю, чем выкладываю в них что-либо. И нахожу Риву только в одной. Я улыбаюсь своим догадкам – конечно же, фотографии ее и подруги, семьи и какие-то странные люди, которых я не знаю – наверное родственники. Я пролистываю их несколько раз, пока не останавливаюсь на одной. На ней Рива со своей подругой. Той самой, что я видел с отцом после дискотеки. Рива улыбается, и прижимается лицом к девчонке. Они обе выглядят очень счастливыми. Рива была права – на фотографии ее глаза совершенно другого цвета. Но стоит мне задуматься об этом, и вспомнить, как я вглядывался в них, совершенно не пытаясь понять, какого они цвета, а просто от желания быть ближе, как у меня тут же привстает. Что за проклятье! Девчонка не так красива, чтобы я сходил по ней с ума, как прыщавый подросток.
Глава девятнадцатая
Рива
Я ужасно устала. Сижу за огромным столом на улице. Над ним нависает гранатовое дерево. Лепестки у него узкие, и только за счет того, что с годами оно разрослось, получается хоть какая-то тень. Солнце шпарит на все сто процентов, и кажется, наш деревянный стол сейчас загорится. По крайней мере, положить на него руку не представляется возможным, настолько раскалилось дерево, покрытое лаком. Передо мной стоит огромная тарелка с куриным супом, и я не знаю, как деликатно сказать Ба, что горячий суп в меня сейчас никак не лезет. Она старалась, варила его. Я знаю, что она провела много времени на кухне, поджаривая лук с морковью, процеживая бульон. И все же, не нахожу в себе сил впихнуть в себя тарелку лавы. Дед сидит напротив меня, и его нисколько не смущает, что с каждой минутой он повышает температуру своего тела минимум на три деления.
– Бабка сказала, ты с Антоном гуляешь.
– Что? – Кусок хлеба встает поперек горла. Я совсем не ожидала такого вопроса.
– Антон, мальчишка тот, что живет вниз по дороге.
– Откуда ты знаешь? Мы в одной школе учимся, и я недавно натолкнулась на него. В буквальном смысле.
– Дерьмо парень. Нечего с ним гулять.
Дед встает, и прежде, чем я справлюсь с возмущением, уходит.
Что за черт происходит?
Я медленно мою посуду на улице за собой и за дедом, вытираю со стола, и бреду к бабуле. Мне надо выяснить, откуда они его вообще знают, и почему это дед так странно отреагировал.
– Ба? Баба?
Она копошится в кустах, пыхтя от стараний и жары.
– Что ты там делаешь в такое пекло? Вылезай! Мне с тобой поговорить надо.
Бабуля поднимает голову, словно только сейчас поняла, что на улице температурный апокалипсис.
– Ты права, Ривуша, что-то я завозилась тут.
– Ба, пойдем, попьем чай или лучше, чего холодного, а?
– Пойдем, дорогая, пойдем.
Как только бабуля заходит в дом, беру быка за рога.
– Рассказывай, почему дед ополчился на Антона из моей школы. Он живет тут, вниз по дороге к пляжу.
– Антон? Ах, Антооон. Помнишь, вы вместе играли в песочнице? Нет, конечно. Его мама почти сразу же…
– Что? Я была с ним знакома в детстве? – не могу поверить я. Может, конечно, дед напутал, и мы о разных Антонах говорим.
Мое лицо, похоже, выдает меня с потрохами. Это ведь судьба, не так ли? Мы еще в детстве играли вместе, а потом встретились в Москве! Наши родители жили в десяти домах друг от друга! У меня дыхание перехватило от озарения. Не бывает таких совпадений!
Бабуля нахмурилась, но делает вид, что не замечает моего энтузиазма.
– Ну конечно! У нас тут рядом не так много детей твоего возраста. О, как вы любили вместе играть. Мы так смеялись над тем, что вы выдумывали.
– Очень странно…
– Но потом его мама с папой развелись, и он переехал к отцу. Его отец, вроде, играет в какой-то популярной группе. – Выпучиваю глаза, и бабуля нетерпеливо вздыхает. – Я их не знаю, они все одинаково орут. Один черт. Но ты-то должна знать, если вы учитесь вместе! Вот молодежь! – вздыхает она. – Вроде общаются, а знать ничего не знают друг о друге. Сидят в своих телефонах, как ненормальные.
Так, это надо остановить.
– Ба, – озадаченно говорю я, ошарашенная странным фактом. – А почему он уехал с отцом, а не остался с мамой?
– Ой, а ты и это не знаешь?
Да что же такое! Она так и будет спрашивать каждый раз?
– Нет, расскажи!
– Мама его сначала пила, плохо пила так. А потом говорят заболела. И не стало ее через несколько месяцев как Антошку забрали. Быстро так. Я-то с его бабкой хорошо знакома. Она у меня варенье покупает. Из ореха. Ты пробовала из ореха варенье? Я тебе сейчас положу.
– Бабуль, – как можно спокойнее говорю я. – Я не хочу варенье. Рассказывай почему дед не любит Антона!
– А так…Что я говорила? Ну так забрал его отец, а потом, после смерти матери, царство ей небесное, и вовсе увез его куда-то. Но самое странное, что год назад, под осень, Антон приехал к дедам жить. Хлопот им с ним выше крыши. – Бабуля машет рукой, словно отгоняет назойливую муху.
– А в Москву он как попал?
– Да не знаю, видимо у отца все же получилось в Москве зацепиться. Вон деньжищ-то у них куры не клюют. Сначала дом дедам отстроил, потом машину купил. Бассейн огромный – видать для сына. Откупается деньгами. Лучше бы воспитанием занимался.
Мне становится грустно. Не самое счастливое детство.
– А дед-то ополчился на него за что? – чуть не кричу я. Я вообще сегодня добьюсь от нее ответа или нет?
– Неблагодарный он, Антон твой. Отец вон старается, деды стараются, а он выкрутасы такие. Прошлой зимой врезался на мопеде в забор к Михалычу, потом эта история с наркотиками. Жопу драть надо было вовремя. Вот отец и забрал его, видать в Москву, прямо посреди года. Спохватился.
Наркотики… Мысли у меня лихорадочно крутятся в голове. Травка – он курил травку в школе…О, боже…Сейчас все встает на места.
– Говорят, и врезался он потому, что обкуренный был. И девочка с ним тоже. Она вон в больнице как долго лежала. Та еще оторва видать. Куда родители смотрят?! Слава Богу ты у нас хорошая такая. Умничка, моя.
Меня мутит от бабулиного комментария. Но, как и девяносто процентов остальных, я просто его игнорирую. С бабулей тяжело что-либо обсуждать, поэтому бегу в свою комнату, и набираю Настин номер.
Возьми же чертову трубку, как же мне хочется с тобой поговорить сейчас. Я почти злюсь на нее за то, что она не отвечает. За то, что она нашла кого-то, с кем гораздо интереснее, чем со мной. В добавок она с ним еще и спит. С этим я конкурировать не могу, как ни крути. Последние несколько дней она только и трещала о том, какой замечательный этот долбанный Трюфель. Достал он меня до смерти. В третий раз делаю отчаянную попытку дозвониться, и уже готова нажать отбой, как в трубке слышится странный звук.
– Але? Нааасть? – осторожно говорю я.
– Рив, ты? – тихий и…зареванный голос отвечает мне.
– Кто же еще? Ты что? Рыдаешь? – Я пугаюсь не на шутку. Я ни разу в жизни не видела и не слышала, чтобы Настя плакала. Это мне ничего не стоит нюни распустить. Я могу расплакаться даже от социальной рекламы.
– Рив, я не могу сейчас говорить.
– Только попробуй! Еще как можешь! Выкладывай, кому по спиняке надавать?
– Рив, я не могуууу…Ужас, Рива…– Она громко шмыгает носом.
– Конечно ужас, раз ты рыдаешь, и еще мне рассказывать не хочешь, в чем дело!
– Рива, он меня бросил! Представляешь, бросил! Он со мной жил вместе, и бросил! – Меня немного коробит от мысли о том, что они жили вместе, но я сочувствующе молчу. – У нас была связь! У нас была…любовь… – Настя делает паузу, и я знаю: она пытается сдержать слезы. – Сказал, было весело, круто, но у нас все. Уходи, говорит…
– Погоди, погоди…Он, что? Тебя выгнал?
– Да, тут родители вернуться должны были, вот я ему и говорю, что не могу с ним оставаться. Ты же помнишь, я по идее к тебе на неделю только ездила. – Дальше следуют всхлипы на пару минут: я терпеливо жду, гадая, надо ли вставить слово, но решаю просто переждать. – Он, Рива, сказал, что ему было весело со мной! Весело, представляешь! Я-то думала – я его муза! Я думала, любовь…А ему было просто весело…
О, господи…Я не сильна в том, чтобы утешать в таких ситуациях. Ни у нее, ни у меня не было серьезных отношений. Поэтому и выяснять-то было нечего. И теперь я растерялась, не зная, что и сказать. Все это взрослые игры. В глубине души меня гложет гадкое чувство подлой радости. Я еще не совсем понимаю, почему. Ведь она моя подруга и останется ей, даже если будет встречаться с самим чертом.
– Настя, мне очень жаль, что так вышло. Честное слово, жаль. А я ведь даже не познакомилась с ним.
– И слава Богу. Нечего с этим мерзавцем знакомиться.
Снова стоны, переходящие в тираду нелицеприятных слов в адрес вчерашнего возлюбленного, от которой мои уши краснеют до предела. И я разочарованно понимаю, что в очередной раз мои новости будут некстати.
Настя хлюпает носом еще раз, и сухо попрощавшись, сбрасывает звонок. Мое настроение падает. На улице жара, что не выйти, и я решаю немного почитать в кровати. Но разве полезет в голову хоть какая книга, когда столько всего происходит вокруг? Поэтому промучившись с полчаса, выползаю во двор. За домом, где дед обустроил верстак, прохладно. И, поскольку голова у меня занята, надо занять и руки.
Я люблю работать с деревом. Обожаю его запах, и то, как шлифовальная машинка может преобразить неказистую палку, прослужившую всю жизнь частью забора. Один мах – и это уже вполне себе винтажная полка. А если ее еще побить молотком и отпечатать на ней шляпки гвоздей, получается вещь с характером.
Когда я была маленькая, я любила крутиться вокруг деда, когда тот мастерил что-то – заняться-то было нечем. Потом дед стал давать мне пилу, молоток и гвозди, от чего я чувствовала себя дико полезной, и в то же время училась нехитрым вещам. Поэтому к четырнадцати годам я уже стала помогать деду с его заказами: то кресло, то полку, то базу под гамак, то кроватку детскую. Мы с ним работаем молча: оба знаем, что за чем. Он шлифует, а я уже переворачиваю доску другим концом. Он кладет ее на верстак, я же держу свободный конец, чтобы при распиле не сломался край. И это молчаливое занятие сближает нас, превращая в одно целое. Я безумно ценю эти моменты, и то, что дед научил меня держать в руках все электроинструменты. Но больше всего я люблю лобзик, поэтому резка теперь всегда за мной.
Дед сейчас отдыхает, он в такую адскую жару ни за что не выйдет на улицу, разве что покурить. Но у меня чешутся руки. Мне надо что-то сделать. Я оглядываю хаотично разложенные доски, но ни одна мне не нравится. В голове еще не родилась идея и я лениво переворачиваю то одну, то другую. Но тут мне попадается на глаза увесистый брусок. И тут же понимаю, что хочу сделать для Насти что-то особенное.
Когда я под воздействием вдохновения, то не замечаю ничего: ни жары, ни времени, ни голода. Хватаю карандаш и быстро набрасываю на бруске сердечко с маленькими крылышками. Лобзик тут же делает грубую работу, вырезая контур.
Это будет здорово! В порыве отправляю Насте по вотсап с фото будущей вещи. Но она не отвечает, и я безрезультатно пялюсь на экран в течение нескольких минут. Затем, поняв, что ей сейчас не до телефона, беру ручной гравер, и остаток дня провожу за тем, что люблю больше всего.
Вечера на юге отличаются от московских тем, что не надо одевать кофту, когда часы перевалят за шесть. А еще – тем, что здесь нет комаров. И ничто не мешает мне наслаждаться медитативной и созидательной работой. Ничего, кроме трясущихся от напряжения рук. И только когда я решаю прерваться на чай, я понимаю, что мои пальцы не держат чашку. Становится очевидным, что продолжать с гравером сегодня уже нельзя.
– Что это за ерунда? – заявляет дед, вывалившись из дома после затянувшегося послеобеденного сна.
– Это? – я киваю в сторону поделки, которая кажется мне почти идеальной.
– Ну…Это. Что это? Кусок лампы? Набалдашник? Кто тебе заказал фигню такую? – Дед не скупится в оценке.
– Это просто так. Сердечко с крылышками.
Мне немного стыдно в этом признаться.
– Ерунда какая-то. Давай из него что полезное сделаем! – Его предложение и обижает меня, и взывает к практичности.
И правда, кому нужно деревянное сердечко? Зачем оно, и куда его вообще деть? Но что можно сделать из объемного сердечка с крыльями…?
– Я подумаю, – решаю я. – Завтра непременно что-нибудь в голову придет.
Достаю телефон и отправляю сообщение Насте:
Что из этого можно сделать? Хотела подбодрить тебя и слепила вот это…
Шлю фотку, которая выходит только с третьего раза, так как мне не нравится, как выглядит сердечко под разными ракурсами.
Проходит минута, и замечаю, что мое сообщение отмечено двумя голубенькими галочками. Значит, она его увидела. Настя что-то печатает, но ничего не приходит, и так несколько раз. Неужели ей тоже кажется глупым мое сердечко?
Сделай из него детскую игрушку.
Что? А что с ней делать-то?
Подвесить над кроваткой.
Твоей? – ставлю две улыбающиеся скобочки.
Снова секундная пауза, и фото. На нем какая-то палка и на ней…одна яркая, и одна бледно-розовая полоска.
Что за черт?
Что это? – быстро набираю я, хотя ответ мне уже известен, но он настолько нереален, что лучше уточнить.
Я беременна
Что? Что? Что?????
Бегу к себе в комнату и на ходу набираю последний номер. Сердце стучит так, что перебивает мое тяжелое дыхание. С первого же гудка отвечает уставший Настин голос.
– Скажи, что это шутка! Глупая, надо сказать, шутка! – Я нервно смеюсь.
– Рива, я бы хотела, – Настя вздыхает, и я даже сквозь расстояние слышу, как дрожат ее губы. – Но нет. Я сделала тест. Я сделала херову тучу тестов! У меня должны были начаться еще пять дней назад. Я не знала куда себя деть от досады и решила сходить в аптеку. Знаешь, развлечься…Рива, я даже думать не могла, что это может быть правдой! Я просто хотела занять себя чем-то… Я не понимаю, как! Он же говорил, что так можно, что ничего не будет. У меня такое ощущение, будто это не со мной. Это все не реально. Я сейчас проснусь и вытру со лба холодный пот. Но нет… – Настя рыдает, и я уже, кажется, тоже. – Господи, какая же я идиотка! Я испортила себе жизнь, Рив. Меня больше нет. Я ведь не могу сейчас родить ребенка…Как я могу родить ребенка?
– Не можешь, – соглашаюсь я, и чувствую себя беспомощной идиоткой.
Я стою посреди своей комнаты, и у меня онемели ноги. По щекам уже рекой текут слезы. Я физически нахожусь в состоянии шока. Облей меня сейчас ледяной водой – ни за что не почувствую.
Этого не может быть. Этого никак не может быть!
– Что ты будешь делать? – наконец шёпотом задаю осторожный вопрос.
Телефон молчит. Мне и самой кажется, что ответа на него нет. Я знаю, что она там, что держит телефон у уха. И я в этот момент рядом с ней. Мы молчим очень долго, пока Настя не нажимает на красную кнопку. А я, закрыв глаза, без сил падаю на кровать.
