Татьяна Павловна Гутиеррес
Лето перемен
Глава пятая
Антон
Наконец закончился этот долбаный год. Клянусь, я сделал возможное и невозможное, чтобы дотянуть до конца. И только сейчас, в последний день, понял, что не зря старался. Попав в эту школу, я сумел выбраться из ямы. Она засасывала меня, угрожая превратить в копию моего отца. Я почти до синяков сжимаю себе предплечья – я так чертовски бешусь из-за него. Я злюсь на себя. Я сорвался. Я не должен был этого делать. Я не имею права возвращаться во все это дерьмо. Я обещал…
Кирилл идет рядом – он тоже злится. Он единственный сумел повлиять на меня, а я как обычно все испортил. К тому же зря я ляпнул какую-то глупость той девчонке. Она так искренне радовалась, пела под дождем. Ей было насрать, что голос у нее как у мопса. А я от зависти к ее беззаботности взял и испортил ей настроение. Козел. Я все всем порчу. Я как паразит прихожу к ничего не подозревающей жертве, и сосу из нее кровь. Какой же я урод!
Сегодня утром я должен был записывать в студии свою песню, ту самую, которую спел для всей школы пару часов назад. Я хотел бы спеть ее так же на записи. С той же силой. Но у меня ничего не вышло. Целых два часа мы с Олегом прождали его. Но он не пришел. Он не счел запись моей первой песни достаточно важным событием, чтобы поддержать меня. Мне это было нужно, черт возьми. И я психанул. Дело в том, что час в студии стоит дьявольски офигенные деньги. А я не мог спеть ни слова. Звуки застревали у меня в горле, мне нужен был отец. Он должен был прийти поддержать меня. Эта песня значит очень много для меня. Я написал ее, когда последний раз ночью сбежал на кладбище к маме. Я знаю, ее там нет, но это единственное место, куда я могу прийти, и меня никто не услышит, никто не осудит. Ей одной я могу излить душу. А теперь у меня и этого нет. Я в Москве, а она в Сочи, в вонючей земле, кишащей червями и многоножками.
Я не смею сваливать эти эмоции на Кирилла. Я так боюсь его спугнуть. Не хочу, чтобы и он меня бросил. Не хочу, чтобы он знал, что у меня внутри темнота. Я херов эгоист.
Мы оба промокли. Но мне приятно. Дождь смывает с меня злость и наказывает меня одновременно. Кирилл молчит: я напортачил. Сегодня должен был быть классный вечер, вместо этого – полное дерьмо. Достаточно одного того, что он отобрал у меня косяк перед выступлением, а я ему за это чуть не сходил по физиономии. Знаю, я должен извиниться, но внутри меня все кипит настолько, что я не нахожу в себе сил на это.
– Это твой отец? – вдруг нарушает молчание Кирилл.
Я поворачиваю голову и вижу, как он хохочет в компании темноволосой миниатюрной девчонки. Кажется, она учится в параллельном классе.
– Твою ж мать, даже не выпускница! – плююсь я ругательством. – Хорошая пиар кампания!
Кирилл ржет. После дискотеки, на которой мой отец словил добрых два десятка девчонок, готовых уйти за ним хоть в ад, Кирилл выпил несколько банок пива, пытаясь совладать со мной и моим настроением. Зачем он только нянькается? Надо бы послать его. Так будет лучше. Но вместо этого, я начинаю напевать приставшую ко мне песню:
All I believe, Is it a dream?
That comes crashing down on me?
All that I own
Is it just smoke and mirrors?
I want to believe
But all that I own
Is it just smoke and mirrors?
Smoke and mirrors…
– А что, хорошая песня, – говорю я, и Кирилл улыбается.
– Ты прав, дружище, хорошая. Получше твоей депрессивной херни.
Мы смотрим друг на друга и запрокидываем головы от смеха. Пожалуй, надо завязывать и с пивом тоже.
Глава шестая
Рива
Утром следующего дня мы с Настей отправляемся в школу возвращать цветы по местам. Кажется, они стали тяжелее. Стаскивать все в одно место было гораздо проще. Схватил и понес. Или же все дело было в моем приподнятом настроении перед этой проклятой дискотекой? Сейчас приходится проверять номер кабинета на горшке и таскать один за другим. В общем, справляемся мы с задачей только к обеду, все в мыле.
– Мне кажется, никто не заметил наших стараний, – ворчит подруга. – Им вообще ничего не надо. Вот вчера перед дискотекой, говорят, какие-то идиоты курили траву.
Я мысленно издаю стон. Ну не напоминай мне об этом, пожалуйста…
– Нет, ну ты представляешь, прямо за школой! – продолжает Настя. – Это что надо в голове иметь, чтобы в принципе это делать, а уж тем более здесь? И всего за год до окончания. А если выгонят?
– Ммм. А кто там был? – не выдерживаю. Мне надо знать наверняка.
– Да вон, твои подружки. Не знаю, из В класса тоже. – Она тянется за украшением на стремянке, но ее роста явно не хватает. – Помоги мне снять шар этот. Если разобью, мне привет. А красиво же было? Но вот только никому не надо. Кадки теперь эти куда девать?
– На улицу. Пусть там радуют кошек.
Я встала на стул и принялась бездумно снимать украшения.
– Знаешь, куда я вчера попала?
Настя смотрит на меня в ожидании.
– По хитрой морде вижу, что это было волшебно. Мы будем играть в дебильную детскую игру, или ты сама все расскажешь?
– На закрытый концерт Трюфеля! – Она подпрыгивает на стремянке, и я машинально хватаюсь за нее. – Прямо отсюда ушла с ним! Он меня сам пригласил. Я чуть с ума не сошла! Представляешь, если бы я осталась на этой дискотеке! Честное слово, во всей школе нет ни одного интересного человека. Поговорить вот совсем не с кем, – она театрально крутит головой в подтверждение своих слов.
На секунду задумываюсь, не обидеться ли, но у меня нет настроения спорить. К тому же у меня на это просто нет сил. Да и слушать про ее концерты не хочется, поэтому я только вежливо поддакиваю и киваю, хотя мысли уже не здесь.
– Ну вот, школа закончилась. Еще год, и все! Все, конец мучениям! – отчаянно пытаюсь сменить тему. Если уж Настя чем-то увлечена, я обречена на многочасовое прослушивание истории в мелких подробностях.
– А институт?
– Может, не надо? – спрашиваю я, сдвинув брови, и мы обе смеемся.
Ни меня, ни Настю не поймут родители, если мы решим не поступать в институт. Поэтому, хотим мы этого или нет, впереди нас ждут те еще испытания. Настя хочет стать каким-то там модным специалистом по современной музыке. А я… А я до сих пор понятия не имею, чем хочу заниматься. Меня кидает из крайности в крайность, но ничего конкретного. Тоненький голосок внутри меня попискивает, что круто было бы делать необычные вещи из дерева: мебель, сувениры, всяческую приятную мелочь для декора. Но разве столяр – это серьезная профессия? В институт для этого идти не надо. Да и родителям заикаться про идею тоже не стоит.
Вчерашний ливень принес с собой холод. И радость от предстоящих каникул поугасла. Мы молча идем до угла моего дома и лениво прощаемся, словно завтра ей не надо ехать в лагерь, а мне в Сочи – к бабушке и деду.
Обычно я более эмоционально переживаю такие моменты. Мне надо произнести клятву на всю жизнь, десять раз поцеловать, обнять. А Настя просто машет мне рукой, желает повеселиться, и, послав воздушный поцелуй, шагает домой. Я же стою с застывшими в глазах слезами. Но я не покажу свою слабость. У меня тоже есть жизнь, даже без нее.
Черт. Целых три месяца. Одна.
Глава седьмая
Рива
– Рива, папа хочет тебе что-то сказать. Иди сюда! – кричит мама с кухни.
Я бросаю свой скучный слитный купальник в чемодан и плетусь на кухню, где стоит невероятный запах свежевыпеченных булочек и рулета с вишней. Мама – богиня вкусняшек. Как только моя задняя часть еще не расплылась до размеров дверного проема, одному дьяволу известно.
Схватив булку и засунув ее наполовину в рот, я мычу:
– Чего, пап?
– Мы с мамой тут подумали и решили, что тебе будет скучно целое лето провести просто в доме у дедов. Ты уже достаточно взрослая, сама можешь ездить на автобусе. – Тут я, конечно же, закатила глаза, но любопытство взяло верх, и я все же воздержалась от комментариев. – Так вот, мы решили, что тебе будет полезно научиться чему-нибудь новому. Ну и…вот. – Папа протягивает мне конверт.
Осторожно открываю его, гадая, что же там может быть. Внутри – брошюрка с изображениями людей на серфинге.
– Пап, что это? Я что– то не пойму…
– Ну как же, – папа начинает злиться от нетерпения. – Серфинг! – восклицает он. – Ты Будешь Учиться Серфингу!!! – Он наигранно выделяет все слова, думая, что это я от радости поверить не могу, чтобы до меня лучше дошло. Но нет. Не доходит.
– Я? Серфингу? – я прыскаю от смеха. – Паааап, я же слон в посудной лавке! Ты же сам это говоришь каждый раз, когда я роняю чашку. Я же эталонный антоним слову «спортивная». Я дико неуклюжий человек! Даже мяч поймать не могу, – я начинаю уже порядком сердиться. – Как вам вообще пришла в голову такая мысль?
– Вот именно поэтому мы тебя и записали на серфинг…
– Отпишите, значит. Я не буду ходить. Мне хорошо будет на гамаке с яблоком в одной руке и с книгой в другой. Пап, там море рядом. Я буду купаться, ну на кой мне этот серфинг?
Я еще раз смотрю на брошюрку. Спортивный парень с кубиками на животе, полуприсев, и оттопырив руку, покоряет волну.
– Это не я.
– Вот именно, – бурчит папа себе под нос.
– Тут написано – занятия в бассейне, в Адлере! Туда добираться только на автобусе целый час!
– Ну вот, я же говорю, ты уже взрослая, сама можешь на автобусе…– Папин энтузиазм поугас. Думаю, у меня вышло воззвать к его разуму, и он уже начинает сомневаться в том, что идея хороша.
– Нет, пап, спасибо, – я нервно смеюсь. – Я пас.
– Я уже заплатил.
– Что? И не спросил меня? – Из моей груди вырывается стон отчаяния. – Теперь мне придется вечность ехать на автобусе, вечность позориться, и еще вечность ехать обратно.
– Да. И так два раза в неделю.
Последние слова папа произносит так, что всем становится ясно, что разговор окончен.
– Отлично, час от часу не легче.
Я плетусь к себе в комнату продолжать сборы. Терпеть не могу собираться куда-то.
– Тебе понравится, – кричит папа мне в спину.
– Угу.
Я хочу написать Насте и пожаловаться, но останавливаюсь: ее как раз эта идея приведет в восторг.
Я закрываю глаза и представляю себя на доске. Стон вырывается у меня из горла.
Нет. Никак.
Глава восьмая
Антон
Я проплыл уже полрежима, и у меня совсем сбилась дыхалка. Вчерашний день дает о себе знать. А еще эти бабули – родители, стоящие под секундомером и кричащие что-то своим чадам. Черт, у меня совсем нет сил на них орать, но я ору. Ну, когда же они поймут, что им не место в бассейне. Как их вообще до сих пор пускают? Меня тут же осаживает тренер: будет небольшая взбучка после занятия, но я словно напрашивался на нее весь день.
Мне не занимать уверенности в себе, но я грешу тем, что меня легко сбить с толку и завести в пол-оборота. Как сегодня, когда я чувствовал себя полубогом на дорожке. Гребок ровный, голова идеальна, четкие движения рук. Но чертов рыжий урод из моей команды все испортил, пролетев мимо меня на спине. И с того момента я не могу себя вернуть в прежнее расположение духа. Все раздражает до желания пойти и сломать чего-нибудь. Вроде носа Рыжего.
После долгого перерыва я наконец стал наверстывать упущенное. Я уже почти добился былого результата. Раньше у меня здорово выходило и спорт был моим способом забыться в этом мире. Но по мере того, как я становился старше, находились и другие способы. Большинства из них мне было не избежать – я провел свое детство в пабах и прочих местах малоподходящих для игр ребенка. Папина команда тоже постаралась. Но пиком стал прошлый год, когда я попал в ту дерьмовую ситуацию с наркотой. Лаура оказалась в больнице. Я, конечно, не совал в рот ей экстази. Черт его побери! Мне ее дал Олег, а я хотел казаться взрослым, хотел быть частью этой группы идиотов, играющих нормальную музыку только под легким воздействием. Откуда мне было знать, что спустя полгода она найдет ее у меня в кармане, когда мы будем ехать на моем скутере? Башку у Луары снесло моментально. Она начала творить всякую дурь, и в итоге я не справился с управлением и въехал в ближайший забор. Ладно, этого не случилось бы, если бы я не был пьян. После этого папаша психанул, решил, что зря дал мне шанс пожить у дедов, и всего спустя пять месяцев, проведенных в Сочи, вернул меня в Москву, запихнул в самую сильную школу: к мальчикам и девочкам, которые себя так не ведут. Да и думаю, деды не в состоянии были нести ответственность за взрослого неуправляемого внука – психопата. Эта история напугала меня. Лаура могла умереть, и это полностью было бы моей виной. Ситуацию с ее родителями замяли, а вот ее брат ждет нужного момента, чтобы снять с меня голову.
Тогда я дал несколько обещаний отцу, среди которых было вернуться в спорт и никогда не садиться за руль пьяным. Эти правила для меня стали кодексом. Я намерен соблюдать их даже под дулом пистолета.
Теперь плавательная дорожка – это способ выплеснуть мою энергию, направить ее в созидательное русло. Это стало моей второй сущностью. Я люблю быть первым. И люблю то, что ради половины сантиметра, ради фаланги пальца, надо пахать часами в бассейне и вне его. Каждый раз, как я испытываю боль, я радуюсь – я ее заслужил.
Я люблю эти моменты на дорожке, когда, работая на результат, я думаю не о ломящей боли в мышцах, а проигрываю куплет из недосочинённой песни. И вдруг ко мне приходит то самое слово, которое я искал, и мне уже не терпится попробовать его вместе с гитарой, ощутить его на вкус.
Спустя полчаса я выхожу из бассейна, сообщив тренеру, что не настроен на занятия. Тот, зная, что со мной спорить смысла нет, машет на меня рукой и выкрикивает Рыжему очередную команду. Я тут же жалею – я должен работать. Мне было бы, может, приятно, если бы он прикрикнул и сказал тащить мою задницу обратно в воду. Моя смена настроения не поможет мне добиться успеха. Не так давно я получил звание мастера спорта. И уже в октябре планирую повысить свой разряд до международного уровня. А для этого надо пахать. Но отец, мастер импульсивности, решил, что это лето я обязан провести с дедом и бабой, и купил мне билет на самолет, даже не поинтересовавшись как я должен тренироваться.
– В Черном море достаточно места. К тому же у меня слишком много концертов, а у тебя – свободного времени. А ты им распоряжаешься очень непродуктивно, – сказал он, и кинул распечатку с билетом. Вылет через два дня.
В другой день я бы психанул. Но не сегодня утром. Я здорово провинился, взяв тот косяк у Олега. Это было еще одно обещание. Но его я нарушил. И если на обещание отцу мне наплевать, то на обещание матери – нет. Я подвел ее. Я опустился.
Я знаю: он заботится не обо мне. Каждый раз, как ему надо, чтобы я свалил – я уезжаю к дедам. Откровенно говоря, в центре Москвы есть квартира, которую он купил для меня. Но я даже не был там. Как только переступлю ее порог – последняя нить, что меня с ним связывает, порвется. Придет конец моим попыткам установить связь с папой. Сам не знаю, какого черта мне это до сих пор важно.
Я в задумчивости пинаю камень на гравийной дорожке. И как часто это бывает в таком настроении, мысленно обращаюсь к маме. Привычка с детства прочно засела во мне. Иногда я злюсь на нее. Она оставила меня, может, и не специально, но не нашла в себе силы, чтобы бороться с ядом. Я был не достаточной причиной, чтобы жить. Она даже при разводе отдала меня отцу. Это дерьмо было для нее ценнее, чем собственный ребенок.
А еще – мне очень нужен глоток свежего воздуха, мне нужны новые цели. Я хочу вырваться отсюда. Я больше не хочу находить по утрам чьи-то трусики на диване в гостиной. Мне нужна перезагрузка. Даже ценой малоэффективных тренировок и полнейшим провалом в октябре.
День сегодня тоже поганый. Льет дождь, который начался еще вчера. Обычно после тренировки я выхожу заряженный, но не сегодня. Я достаю мобильник из кармана и набираю номер Олега.
– Олег, завтра пишем песню, ок?
– Отец придет на этот раз?
– Нет, я ему не говорил, и ты не говори, хорошо? Не хочу ждать этого говнюка.
– Антон, это твой отец.
– Скажи ему об этом при случае, мне кажется, он не помнит.
Ничто завтра меня не отвлечет от записи, потому что я не буду ждать его. Мне не нужна его поддержка, не нужны его советы. Просто для этого всего уже прошло время.
Глава девятая
Рива
Вы ездили поездом в последние дни мая в Сочи? Угу. А я езжу каждый год в это время, и знаю, что это такое. Мелкие дети, снующие туда-сюда по вагону, то и дело заглядывающие в твое купе, чтобы сказать ку-ку или поведать тебе, что ты – какашка. Мамаши, тоже снующие туда-сюда с горшками этих детей или со стаканами, выплескивающими кипяток. Пьяные мужики – но их я не виню – в такой атмосфере трезвым оставаться опасно для жизни. Последние, доходя до нужной кондиции, начинают брынчать на гитаре и петь произведения Михаила Круга. Все это продолжается, пока кто-нибудь не начнет орать, что их детки пытаются спать, а они тут, видите ли, песни поют. И тогда ворчащая толпа перетекает в вагон-ресторан, и наконец наступает тишина.
В общем, в этом году, все ровно по стандартному сценарию: и дети, и какашки, и песни. Хорошо, у меня есть ноутбук с 24-часовым запасом фильмов и наушники.
Утром, отстояв получасовую очередь в туалет, чтобы привести себя в чувства после ночной качки на втором этаже поезда, я готова выйти уже в Лазаревском и вплавь добираться до Сочи.
Но вот всего полчаса спустя и три крепких чашки кофе – не свойственных мне (обычно я пью хорошо разбавленный молоком), – и я вижу милые моему сердцу лица. Обожаю этот момент, когда двери поезда открываются, и ты глазами ищешь своих родных. Дед улыбается, и я мысленно усмехаюсь от мысли, что наконец его седая борода с усами вошли в моду, и каждый второй мужик, едва дождавшись появления растительности на лице, мечтает привести ее в такое же закручивающееся состояние. Для своих лет дед очень круто выглядит. Всегда подтянутый, спортивный. В общем, я не в него.
Бабуля же, любитель сладкого, часто поддавалась искушению, и спортивную форму растеряла давно, если и вовсе, когда-либо обладала ей. Но всегда уложенная прическа – в отличие от меня, макияж и внимание к деталям в одежде делают ее прекрасной спутницей деду.
Дед меня подхватывает сразу из поезда и поднимает кверху – непроходящая привычка былых лет. А баба кидается вытаскивать чемодан.
– Баба, верни чемодан, это не мой. Мой в цветочек.
– Ой, простите, простите, вам вернуть, или здесь уже оставить?
– Дама, не мешайте людям выходить, – ворчит измученная поездкой проводница. Но это часть ее работы.
– Дед, устрани помеху, – смеюсь я.
И дед, схватив одновременно и бабу, и мой цветочный чемодан, наконец позволяет раздраженным пассажирам вывалиться на волю.
Я закрываю глаза. Этот воздух: помесь моря, цветочной пыльцы и специфичного вокзального запаха – возвращают меня домой. Теперь все встает на места. Все так, как и должно быть. Я, баба и дед. Впереди три месяца безмятежного спокойствия.
Ехать нам не очень далеко, пятнадцать минут на машине, и вот я уже на тропинке, ведущей к самому уютному дому в мире. Ползущие растения с каждым годом все больше и больше захватывают старое кирпичное здание, постепенно превращая его в жилище хоббита. У самого входа обильно растут пионы: розы Ба не любит. А за домом, в теневой его части моя территория: сетчатый гамак, привязанный к двум пальмам. Жаль, под ногами вышарканная земля, а не песок, иначе можно было бы запросто забыться, и представить себя где-то далеко-далеко.
Обойдя участок, жадно выискивая изменения, я захожу в дом и направляюсь в свою комнату. Видно, что бабуля меня ждала: наглаженное белье на постели, чистые занавески, идеально отполированная мебель. Небольшая комната вмещает в себя широкую деревянную кровать, которую дед сделал сам, миниатюрный, но безумно милый шкаф и письменный резной стол довоенных времен, оттого имеющий свой характер, и задающий специфическую атмосферу юга.
Я плюхаюсь на мягкую кровать и закрываю глаза. Боже, как же я устала за этот год! И как же я люблю этот запах цветов и прелой травы на палящем солнце! Умиление вызывает даже песок, который проникает во все углы дома – от него никуда не деться. Он, запахи, звуки: все – напоминание о том, что началось лето.
Я не замечаю, как засыпаю, и готова поспорить, даже во сне продолжаю улыбаться. Я проваливаюсь в бессознательное состояние, хотя днем никогда не сплю. Скорее всего, ночь в поезде дает о себе знать. Но вскоре, в самый сладкий момент сна, когда Антон берет меня за руку и притягивает к себе, врывается мерзкий звук моего сотового. Сколько раз я хотела его сменить! Надо все же когда-нибудь это сделать. Я неохотно нащупываю телефон и провожу пальцем вправо.
– Рива, привет! С Я хочу ответить, но не успеваю, так как Настя выдает слова со скоростью пулемета. – Слушай меня внимательно: тебе сейчас может позвонить моя мама, или, – она замирает, – боже, не тебе, а твоей маме. Хотя нет, ей она звонить не станет – они недолюбливают друг друга. Делай что хочешь, но я если что: я еду к тебе, вместо лагеря!
– Чтооо? Ты едешь ко мне? Правда? Ты серьезно? Урааа! Как круто!
– Да нет, глупая, я к тебе «как бы еду». Для мамы – я у тебя. Понятно?
– А для меня – ты у кого?
– Слушай, я пока не знаю. Мне просто надо, чтобы ты меня прикрыла, хорошо? Пожаааалуйста! Это важно. Очень-очень.
– И ты мне не расскажешь, чем я рискую?
– Расскажу, но не сейчас. – Из трубки слышится несвойственный ей девичий смешок.– В общем, ты не представляешь, что у меня происходит!
– Конечно нет, ты же не рассказываешь, – делано обижаюсь я, сгорая от любопытства.
– Я пока не могу рассказать, честно, но я самая – самая счастливая в мире!
– Тебя наконец приняли на звукозаписывающую студию?
– Нет, хотя это было бы верхом моих мечтаний. Мне еще нет восемнадцати, забыла?
– Ладно, держи меня в курсе, кому что врать. Спасибо за доверие, – язвительно добавила я.
– Спасибо, Ривушкин!
– Где ты хоть будешь?
Но мой вопрос был оставлен без ответа. Здорово. Я теперь вынуждена обманывать маму Насти, сама не зная с какой целью.
Следующие два дня я провожу в полном блаженстве, наслаждаясь едой Ба, смешными рассказами деда и романтической книгой, которую берегла как раз для каникул. Но радость моя заканчивается с двумя телефонными звонками. Одним от мамы Насти, которой мне пришлось соврать, что да, Настю мы встретили, но нет, она не может подойти к телефону, так как пошла в душ после дороги, и да, она ей перезвонит. И вторым от папы с напоминанием о том, что завтра мне ехать в Адлер в бассейн.
Аааах. Может, раз уж начала врать, так и заодно папе соврать, что я езжу, но моя ситуация безнадежна? – Нет. Я так не могу. Одно дело – обманывать ради подруги, а другое – соврать отцу. Это уже далеко за гранью моих моральных норм. Так что придется выходить из так полюбившейся мне зоны комфорта.
