Татьяна Филатова
Медальон
– Да я, наверное, и не смогу… Я же совсем ничего о нем не знаю. А если даже и получится, то что мне с ним сделать? – спокойно ответила Аня. – Отругать или подать на него в суд? Пожаловаться маме с папой на то, что меня разыскивает маньяк, которого я никогда не видела, а рассказала мне об этом во сне моя «бывшая мама»?
– Значит, будем действовать по ситуации, – тихо сказал Игорь, пытаясь успокоить девушку. – Главное, не подключать родителей, а то еще и в психушку упекут. Был опыт, знаю… Рассказал как-то маме лишнего в двенадцать лет, полгода к психиатру водила… Но мы не об этом. Родители не поймут, не поверят, это уж точно. Будем выкручиваться сами.
– Будем?
– Я уже слишком много знаю, – довольно улыбнулся Игорь, – или ты берешь меня в дело, или тебе придется меня, как свидетеля, убить!
***
В 1987 году дороги не были столь переполнены автомобилями, как в современное время. Но даже тогда случались дорожно-транспортные происшествия. Хватало и единичных нарушителей ограничения скорости.
Мужчина, гостив у своего брата, отужинал слишком плотно. Невестка, разумеется, хотела, чтобы было, как лучше, однако с жирностью приготовленных блюд все же излишне перестаралась. Было все очень вкусно, но брат ее мужа, Михаил Сергеевич, сорока лет отроду, работающий главным инженером на заводе, не рассчитал свои силы. Вот уже три года, как он был разведен, а потому вкусная, преимущественно – жареная стряпня, приготовленная женскими руками, зашла ему в слишком большом количестве… Сперва с удовольствием. Словно желая запастись вкусом на неделю вперед, Михаил съел слишком много жареного мяса, котлет, обильно заедая все аппетитной картошечкой прямо из сковородки, да к тому же еще с грибочками и с чесночком. Пить – не пил, потому что был за рулем. Голова у Михаила на плечах имелась.
Уже на выходе из квартиры брата он ощущал тяжесть в желудке и без того потрепанной поджелудочной железе. На полпути к своему дому тяжесть эта у Михаила Сергеевича перешла в нарастающую тошноту. Остановиться, чтобы проблеваться и облегчить свое состояние? Но ведь это же город. Пускай время было вечернее, но люди еще гуляли по улицам. Увидят, осудят, не разобравшись, обвинят в пьянстве за рулем, а потом все же придется объясняться органам. И было бы это слишком долго…
Нет, он решил ускориться и разобраться со своим столь плотным ужином уже у себя дома. Педаль газа в пол, и «копейка» ускорилась до 80 км/ч, что уже превысило допустимую норму езды в городе на 20 км/ч. Но машин было немного, пешеходов, готовящихся перейти дорогу по пешеходному переходу, не наблюдалось, инспекторов тоже.
Впереди ехал «Москвич»: тихоходно, не спеша. Не более 40 км/ч. Михаил, к горлу которого уже, кажется, подступали котлеты, решился на обгон и совершил этот маневр почти удачно, но не заметил, что «Москвич» планировал перестраиваться влево, чтобы повернуть на ближайшем повороте. Ненамеренно «копейка» подрезала «Москвича», Михаил громко извинился перед водителем, на мгновение потерявшим управление машиной, словно тот смог бы его услышать, и продолжил давить на педаль, с трудом сдерживая рвотные позывы.
В зеркало заднего вида он лишь успел заметить, что «Москвич» остановился поперек дороги, немного задев колесами тротуар. «Цел, и хорошо», – подумал Михаил и поехал дальше. В зеркало он не мог увидеть, что завертевшийся по его вине чужой автомобиль абсолютно непреднамеренно задней частью, которая выехала на тротуар, сбил молодого мужчину, и тот теперь лежит под задним правым колесом. Михаил также не догадывался и о том, что тот парень вот-вот должен был жениться, и у него скоро должен родиться ребенок. Мальчик, который будет так на него похожим. Но откуда было это знать разведенному холостяку, который в тот вечер переусердствовал со вкусным ужином в гостях у своего брата?
К слову, он все же узнал об этом, но спустя много лет. Когда Михаилу Сергеевичу, по прежнему холостяку, правда, ездившему уже не на «копейке», а на иномарке, было под семьдесят лет, он вдруг решил покончить жизнь самоубийством, прыгнув с балкона своей квартиры на седьмом этаже, в которую он так спешил (и ведь успел!) тогда, в далеком 1987 году, чтобы избавиться от тяжелого балласта в своем желудке.
Несомненно, это не входило в правила и алгоритмы работы Святослава. Но повторяющиеся сны о том, как, почему, а главное – из-за кого погиб его отец еще до его рождения, не давали ему покоя с семнадцати лет. Однако он ошибся – наказание виновного не избавило его от тех сновидений.
В первую ночь, проведенную в гостинице, ему снова приснился «обожравшийся боров» – Михаил Сергеевич на своей «копейке».
Она была совсем близко. Он чувствовал, казалось, даже пульсацию в ее венах. И да, это была она. Он не сомневался. Оставалось загадкой то, почему эта огромная сила проявила себя только теперь? Почему он не чувствовал ее раньше? Вне сомнений, та, кто ею обладала, заполучила ее совсем недавно. Но как? Не получила же она ее в наследство, торжественно подписывая договор? На голову с неба такой дар тоже не падает. Может быть, это было какое-то мощное заклинание, которое долгое время скрывало силу, как щит? Вряд ли.
Но это уже были второстепенные вопросы. Главное – она была рядом. Он ее чувствовал. Он уже шел по ее следу. И, кажется, даже видел ее…
«Почему нельзя безнаказанно непонравившейся тебе личности просто дать по голове чем-нибудь тяжелым посреди белого дня? Когда тебе не нравится вещь – ты ее рвешь, ломаешь, выбрасываешь. Противную тебе еду ты смываешь в унитаз. Почему так нельзя поступить с человеком? В какой момент нашей истории человечество вдруг решило, что это неправильно и ввело наказание за причинение увечий или смерти?.. Как бы было удобно…»
Святославу стало не по себе от этих мыслей, на долю секунду он даже сам себе стал противен за них.
«Идиот. Это же практически для тебя было устроено. Для судей мира сего. Когда каждый начнет бить другого по голове, не будет места удовольствию. Планирование, расчет каждой мелочи и каждой детали, подготовка, предвкушение… Вся эта романтика исчезла бы, не введи человек закон. Для меня ведь это сродни спорту, сродни коллекционированию. Получал бы я такое удовольствие, если бы просто бил по голове лопатой или переезжал машиной? Глаза. Мне нужно видеть их глаза. Видеть, как они пустеют. А в этом конкретном случае мне надо нечто большее… Даже жаль, что такой самородок пропадет. Как редкое животное, исчезающий вид. Но иначе быть не может».
Он сидел на втором этаже торгового центра в ресторанном дворике, допивая третью чашку кофе: две первые – эспрессо, третья – капучино. Пачка сигарет дожидалась своего часа в кармане рубашки, верхние пуговицы которой были расстегнуты.
Она сидела немного дальше, там подавали японскую кухню. Игорь пригласил ее, они заказали роллы несмотря на то, что мама настоятельно просила в летнюю пору не есть морепродукты, приготовленные вне дома – беспокоилась об их качестве. Но Аня не смогла отказать парню, к тому же роллы были очень вкусными.
– Я что-то чувствую, – сказала она.
– Что-то в роллах? – улыбнулся Игорь.
– Нет, в голове… Я чувствую рядом кого-то.
Игорь изменился в лице.
– Это он?
– Не знаю. Но то, что я слышу, отличается от того, что исходит от остальных людей. Это что-то… темное? Как думаешь, можно услышать темноту?
– Это ты мне скажи, – ответил Игорь.
Аня стала осторожно оборачиваться по сторонам, чтобы понять, откуда исходит эта странная и такая мощная энергия. Она не понимала.
– Вокруг слишком много людей, мне трудно сосредоточиться, – сказала она.
– О чем он думает?
– Я не знаю. Я лишь чувствую его… силу. Пойдем отсюда?
– Уверена? Здесь, я думаю, тебе ничего не грозит. Слишком много свидетелей.
– Если он умеет больше меня, ему свидетели не помешают, – сказала Аня.
– Я буду незаметно присматриваться ко всем… Ты можешь предположить, кого мы ищем? – спросил Игорь.
– Это – мужчина, скорее всего он один. Я не знаю ни как он выглядит, ни сколько ему лет… Я не умею концентрироваться на одном человеке, когда вокруг столько людей. Но он здесь, это я чувствую.
– Тогда доедай роллы и идем. Не будем подавать виду, что знаем о нем, но в тоже время надо незаметно наблюдать за окружающими. Когда ступим на эскалатор, становись первая, повернись ко мне лицом и смотри мне за спину, а я буду осматривать тех, кто будет перед нами на первом этаже.
Аня согласилась. Никто не показался им подозрительным, потому что Святослав намеренно выбрал место, где он был почти полностью скрыт за густой растительностью, что росла в огромных напольных горшках, за которыми, судя по красоте композиции, очень бережно ухаживал флорист.
Игорь взял грязный поднос и, пока нес его, присматривался к посетителям ресторанного дворика. Аня направилась к эскалатору, ведущему на первый этаж. Святослав поставил чашку с недопитым кофе на блюдце, впился взглядом в девушку. Игорь уже догонял ее, когда Аня ступила ногой на бегущие вниз ступени.
Если бы перед ней были люди, все бы обошлось. Но людей не было. Игорь готов был поклясться, что не видел, чтобы она споткнулась, казалось, что ее кто-то очень сильно толкнул вперед, да только никого рядом не было, а сам он лишь подходил к эскалатору. Аня успела развернуться лицом ко второму этажу, как они и условились, поэтому упала на спину. Она перелетела через несколько ступенек, упала на середину эскалатора и кубарем покатилась вниз. Немолодая женщина, ехавшая вверх с первого этажа на второй, увидев, как падает девушка, вскрикнула и сложила руки на груди. Люди, стоявшие внизу, замерли, округлив глаза. Игорь бросился вперед. Святослав допил оставшийся глоток кофе, положил под блюдце сто рублей и пошел в сторону обычной лестницы.
***
Голубика? Да, это голубика! Вот она, прямо на кусте растет. До этого я ее встречала только в магазине в пластиковом лотке…
Или нет? Нет. Не только. Я ведь ее не впервые здесь собираю.
Что? Что значит не впервые? У нас даже дачи нет. С чего бы вдруг мне собирать в лесу ягоды?
Но ведь я уже точно обрывала этот куст. С куста, кстати, вкуснее. Главное жука какого не съесть вместе с ягодой.
В прошлом году на моем торте в день рожденья лежала карамелизированная голубика. Никаких кустов. Лоток в магазине. Снизу еще частенько кладут подпорченные ягодки…
Нет. Успокойся и вспомни. Ты знаешь этот куст. Вернее, я знаю этот куст. А там дальше… это крыжовник! Как я люблю крыжовник!
Быть того не может. Ела его всего пару раз в жизни. Не понравилось. Что за бред. Опять что-то снится.
Дуреха. Не снится. Вспомни. А вот грибы… нет, их нельзя трогать. В другом месте можно, а тут нет. Волк пробежал. Правильно, хороший волчок, не надо ко мне подходить близко. Я уж маме в том году на шапку одного притащила… тоже, хотел, видать, меня съесть, да не тут-то было. Верно говорю, а, матушкина шапка? Я не со зла, прости, да только своя шкура мне дороже. Сам напросился. Или он меня, или я его… И шкурка целая. Скулил только, бедный… правда, жаль было его. Помнишь? Ну, вспоминай, дуреха. Не хотел он уходить по доброй воле, хотя ты и гнала его. А он настырный такой, рычал, наброситься хотел. А ты, ну, я, в глаза ему так пристально посмотрела… заскулил и тут же помер. Жаль животину… О, а вон и смородина. Себе – ягодки, матушке – листочки. Она заваривает их. Кажись, всего-то для отвара. Но, как знать – может отвар тот и чудодейственным станет, коли пошептать над ним. Матушка еще не всему обучила. Ну? Вспомнила?
Смородина… волк… шапку помню, смородину не помню. Шапка получилась теплая, да? Стоп. О чем это я.
Верно-верно! Вспоминай, Анька! Некогда нам с тобой валяться. Темный уже вона как близко, нашел тебя. Меня нашел. Нас.
Что со мной? Как это? Я вижу голубику, я вижу смородину. Я разговариваю…
Сама с собою. Правильно. Я говорю сама с собой. Я, которая была, и я, которая есть. Но это все я.
Я помню это место. Этот лес. А там дальше… дом. Мой дом.
Верно! Да, Нюся, твой дом. Мой дом. Наш. И матушкин. Только мамы здесь сейчас нет. Бажена не здесь. Это наша, моя память. Вспомнишь ее – и она здесь будет. Чего забыла – не увидишь, что вспомнила – уж тут как тут.
Дом. Как я оказалась в доме? Моя кровать… солома. Помню, да, она колется. Чашка деревянная. Моя. А вот и ее… мамина чашка. Но мама. Наталья. Моя мама… Наталья.
Что поделать, Нюська? Две мамки у меня теперича. Та, что родила и вырастила первый раз, и та, что родила и вырастила во второй раз. Тяжело, знаю. Но ведь можно любить обеих? И они меня любят обе. Да неважно это все! Просыпайся!
– Здравствуй, дочка.
– Где мой медальон? Его нет на шее. Как же я?..
– Ни медальон, ни что-либо еще не надобно тебе боле. Ты помнишь, дочка?
– Все, помню. Мама… помню, как ползала и с козочкой играла, помню, что козочкам и курам отдельный домик построен был, помню, как по грибы ходили, помню, по каким кочкам на болоте ступать, чтобы не увязнуть, помню, у кого в деревне зерно покупали, помню, как про отца спрашивала…
– А чем тебя матушка-земля наградила, помнишь?
– Помню. Чувствую. Знаю.
– Тогда, скажи, на кой тебе железки на шею вешать, когда сила твоя в тебе? Она в тебе от самого твоего рождения, а побрякушки – то не больше, чем помощники твои. Хранители силушки, пока забвение на тебе лежало.
– Да. Во мне. Хорошо так, приятно. Но медальон все равно носить буду. Это ведь мне мама с папой… подарили. И ты. Это память обо всех моих родителях.
– Память… Важная вещица, правда? Без памяти ты кто? – пустой сосуд, наполняй, чем хочешь! Коли памяти родной нет, ворог обманом и искушением хочет заполнить ее, как ему то удобно будет.
– А я слишком много помню. Такое чувство, что мною прожито две жизни.
– Так и живи за две! Жизнь уже однажды к тебе вернулась, так проживи ее так, чтобы ей хотелось возвращаться к тебе снова и снова! Вспомнила? Умница. А теперь пора проснуться. И жить. И наказать того, кто тебя обидел. Теперь ты можешь.
– Проснуться?
– Да, Аня. Просыпайся. Открой глаза.
– Аня? Почему не Нюся?
– Аня, доченька, открой глаза.
***
– Пора просыпаться…
Слеза упала со щеки на Анину руку.
– Мам?
Наташа бросилась целовать ее, отец, одновременно и печально, и счастливо улыбаясь, сидел по другую сторону кровати. Аня осмотрелась. Больница. Кажется, болела голова.
– Я… упала?
– Ты помнишь? Это хорошо, – сказал отец. – Я хоть и стоматолог, но понимал, что с памятью могут быть проблемы после такого падения.
– Да нет, я помню все… – сказала девушка. – Все-все. Мам, ну не плачь. Все же хорошо… Где Игорь?
– Он был здесь, – улыбнулась Наташа, – не переживай. Привезли тебя вчера. Ты проспала полдня и всю ночь, Игорь ушел, когда уже было около десяти вечера. Обещал сегодня с утра прийти, но еще рано, только шесть часов.
– А вы с папой были здесь всю ночь?
– Ну, а как иначе? – мама улыбнулась сквозь слезы.
– А что со мной? Голова… болит?.. не пойму… как-то не по себе.
– У тебя сотрясение, – сказал отец. – На ногах синяки и ссадины, это не страшно. А головой ты стукнулась знатно… Еще небольшой ушиб грудной клетки, такой, словно тебя и правда кто-то ударил в грудь кулаком или ногой, после чего ты упала…
– Нет, – сказала Аня, – я споткнулась, я помню, как падала на спину… и все.
– Игорь вовремя тебя поднял, – сказала мама, – иначе бы волосы затянуло в ступени эскалатора… тогда…
– Не будем об этом, – строго сказал Николай. – Дня три полежишь в больнице, это минимум. Я договорился. Сейчас тебе вкололи обезболивающее, иначе голова бы просто раскалывалась. Вставать не желательно, тебя будет тошнить, можешь упасть. Гематома большая, но кости целые, а это главное. Есть хочешь?
– Нет.
– Я так и думал. Но ближе к обеду придется немного поесть.
– Ты точно уверена, что никого не было рядом? – переспросила мама, взволнованно глядя на дочь.
– Точно. Я видела, как Игорь протянул руку, чтобы схватить меня, когда я начала падать, но не дотянулся.
– Хорошо, что он был рядом.
– А медальон… Где мой медальон? – Аня ощупала шею.
– С тебя сняли все украшения, делали томографию. Вот, все у меня, держи…
***
– Нет, еще занят… не знаю. Может, дня три, а может – неделя… Я тоже по вам скучаю… Как только закончу все дела – вернусь. Тут все запущено без меня было… Но я уже приступил к наведению порядка. Отдыхайте от меня… Поцелуй за меня Алинку. Люблю вас, пока.
Он втянул дым, так, что щеки едва не соприкоснулись во рту. Это было вовсе не фиаско. Это была прелюдия. Он должен был понять, насколько девчонка подготовлена, заметит ли опасность, среагирует ли мгновенно. Похоже, она не умеет пользоваться тем, чем владеет. Жаль, не тот уже будет азарт. Небольшое разочарование. Он ожидал большего от той силы, какую ощутил у этой соплячки за столько километров.
Но это ничего. Игра началась. Святослав затушил окурок, запил его кофе без молока и включил кабельное телевидение в номере гостиницы.
Глава 8
Апгрейд
– Привет, – сказал Игорь, подвигая к больничной кровати стул.
– Спасибо, что вытащил меня.
– Было бы странным, если бы я этого не сделал. Твои родители не пустили бы меня потом на порог. А теперь, кажется, моя репутация даже возросла! – он довольно улыбнулся.
– В тумбочке, посмотри, пожалуйста… Лежит?
– Да, здесь твой медальон. Надеть на тебя?
– Просто проверить хотела. Надену позже, можешь его убрать туда же.
– Но?..
– Теперь он – лишь пустая оболочка, память. Для того, что я теперь умею, он мне больше не нужен.
– Ты уверена?
Аня лишь улыбнулась. Игорь снова открыл ящик, положил туда золотую цепочку и старинный медальон. Поворачиваясь к Ане, парень случайно задел локтем коробку сока, отчего та тут же устремилась вниз. Аня непроизвольно дернула рукой, и коробка зависла в воздухе. За одну секунду произошло многое: Игорь успел удивиться, заглянуть в глаза девушке и подхватить зависшую коробку; Аня тоже успела удивиться своим же молниеносным действиям, а еще заметить, что коробка успешно среагировала на взмах рукой. Затем она успела взглянуть и на свою руку, которая рефлекторно и вполне неожиданно сработала, успела поймать на себе взгляд Игоря и даже успела обрадоваться и довольно отметить, что новое умение вполне сносно освоено. Сок же за секунду успел подскочить к внутренней части верха коробки, взболтать мякоть и ляпнуться обратно на дно.
Иногда секунда – это слишком много. Кажется, уйма событий, что нетерпеливо ждут своего времени в период простоя, в выбранную ими секунду срываются с поводка, заставляя нейронные процессы нашего мозга запускаться на максимальном уровне, обрабатывая лавинный поток информации в столь короткий промежуток времени.
И им хватило этой секунды.
– Я понял, – спокойно сказал Игорь, ставя коробку на больничную тумбочку, – я все понял. Ну, мне нравится! К тому же радует, что ставки уравниваются. Тот, который темный… он ведь тоже толкнул тебя… ну, примерно так же? – он указал пальцем на коробку.
– Скорее всего ему достаточно было подумать об этом, – ответила девушка. – Но ничего, я тоже умею. Я так думаю…
– Давно?
– Ну, примерно лет пятьсот, – Аня довольно улыбнулась.
– Ух ты… – скептически закивал Игорь.
– Спасибо темному товарищу за встряску. Кто знает, когда бы моя сила вернулась ко мне в полном объеме, не долбанись я головой о те ступеньки эскалатора? – Аня рассмеялась, но в то же время отметила, что впервые сказала о том, что эти умения принадлежат ей и что они – вернулись, и никак не новы для нее.
– Эй-эй-эй, – остановил Аню Игорь, осторожно касаясь ее руки, – я не врач, но думаю, что тебе нельзя так смеяться…
– Гематомы почти нет, – серьезно сказала девушка, поглядывая на дверь и переходя на шепот, – родителям знать этого не надо. Я слишком мало времени была сегодня в сознании одна, слишком долго спала, но, думаю, что ночью я справлюсь окончательно. К утру я буду здорова.
Игорь ничего не сказал, лишь вопросительно изогнул брови.
– Я вспомнила, – ответила Аня на его не озвученный вопрос, – я вспомнила все. Все, что Бажена пыталась частично мне рассказать, я вспомнила так, словно все это было со мной. Знаешь, такое удивительно чувство… Это очень необычно. Похоже на то, что я посмотрела сериал, который уж очень сильно запал в душу. Это так странно – иметь две памяти. Я помню себя маленькой здесь, с родителями и я помню себя там, с ней, в лесу. Я помню, как взрослела, как училась: здесь – в школе вместе с остальными детьми, а в доме Бажены изучала травы, растения, деревья. Я помню, как называла ее мамой, обращалась к ней на «Вы». Представляешь, она учила меня, как передвигать предметы, как варить снадобья, как исцелиться самой и лечить других!
– Брр… ведьма, – весело улыбнулся Игорь.
– Она самая, – кивнула в ответ Аня.
– Ты уж прости, я верю тебе, скажу более: я сам был свидетелем и участником многого из этой запутанной истории… Но ты так легко об этом рассказываешь… Мне сложно до конца это впитать в себя.
– Это только кажется, что мне легко. Отнюдь… Мои родители… Я люблю их. А теперь во мне плотно засело понимание того, что они мне не родные. Отсюда и все внешние различия между нами…
– А что будем делать с «темным»? – Игорь немного сменил тему.
– Я еще не решила, – сказала девушка. – Но он меня не оставит в покое, это я знаю точно…
– А когда тебя выписывают?
– Завтра на осмотре они заметят, что я стремительно поправляюсь. Я поработаю над этим… Врачи удивятся, но сразу не выпишут. Положено еще несколько дней лежать, папа сказал, что минимум три дня. А значит, у меня есть еще пара дней на подготовку и размышление. Я найду себе занятие… Здесь столько тяжело больных… этажом ниже, – Аня указала пальцем в пол. Знаешь, я чувствую их боль. Это страшно.
– И ты сможешь им помочь?
– Может, не всем… Но я постараюсь сделать все, что в моих силах.
Игорь молчал, смотрел в пол.
– Как все неожиданно, да? – сказал он, не поднимая головы. – Еще совсем недавно ничего этого не было, а сейчас ты вон сколько всего умеешь.
– Да, а еще на меня охотится какой-то маньяк с очень сильными неординарными способностями.
– Издержки производства, побочный эффект, – улыбнулся парень. – Чтобы жизнь малиной не казалась.
Он продумывал различные места и варианты для встречи. Для их последней встречи. Он знал, что будет достаточно легко, однако он должен был все предусмотреть. Все должно произойти незаметно для остальных. Но спешить Святослав не собирался. Он должен был узнать ее источник силы, от любопытства его так и распирало. Девчонка была ведьмой, вне сомнений. Но знала ли она сама об этом? Почему не защитилась? Или же просто не ожидала подобных проблем. Девчонка… его дочь такой будет лет через десять…
Нет, не будет. Она другая. Она – нормальная. А это – ошибка. Что-то в матушке-природе дало сбой, и она породила «это».
Теперь он ее чувствовал, всегда чувствовал. Даже один визуальный контакт помог. Он не мог в данный момент сказать точное местонахождение девушки, потому что ему это пока не было важным, но Святослав знал, что она не покидала пределы города, а значит у него есть время на подготовку и размышление.
Когда Ане разрешили вставать, она, стараясь не показывать, что уже совершенно здорова, спустилась на один этаж ниже. На том этаже была общая реанимация. Детей, как на этаже детского отделения, где лежала сама девушка, там было немного, но все, кто были, находились в крайне тяжелом состоянии.
Приди она сюда месяцем ранее, в глазах стояли бы слезы, руки тряслись, а сама Аня уткнулась бы в плечо того человека, кто ее сюда привел, а потом и вовсе убежала, пытаясь скрыться от потока боли. Но не теперь. Теперь она смотрела на закрытые двери палат, как смотрит на них опытный реаниматолог со стажем. Аня знала: там, за этими дверями, лежат те, кому она может помочь. Если дать волю эмоциям: жалости, смятению и даже сочувствию, ты не сможешь помочь человеку. Это все будет потом, а сейчас должна быть холодная голова. Жизнь тех, кто лежит за этими дверями, висит на волоске. Не время их жалеть, время им помогать.
Только дойдя до середины длинного коридора, встретив одну из многочисленных медсестер отделения, Аня остановилась и задумалась: а как она вообще прошла так далеко? Ведь она точно видела табличку при входе: «Посторонним вход воспрещен». «Я не посторонняя, – пронеслась мысль, – я пришла им помочь». Но ее остановил взгляд этой медсестры. Пока девушка резво шагала навстречу Ане, держа в руках папку с документами, глаза у нее были другими, не такими, как после того, как она поравнялась с Аней, а затем прошла мимо, словно не заметила ее. «Я их гипнотизирую?» – спросила Аня сама у себя.
– Ты из какой палаты? Вернись на место! Это не санаторий! Здесь не ходят! А можешь ходить – лечись не здесь! – сказала пожилая женщина, катящая за собой ведро и швабру.
Ане было достаточно лишь раз взглянуть на нее, как у санитарки пропали все претензии, а девушка в больничной ночной рубашке и домашнем халате пошла дальше в конец коридора, чтобы потом вернуться назад, заглядывая при этом в каждую палату.
В первой палате была молодая женщина лет тридцати. Сперва Аня хотела найти ее медицинскую карту, чтобы прочитать, что с ней произошло, но потом поняла, что с определением диагноза справится сама. Кроме них двоих в палате больше никого не было. Аня близко не подходила, ей было достаточно слегка коснуться через одеяло ноги больной, чтобы понять, что с ней: сильнейшее сотрясение мозга, многочисленные переломы ребер, пробитое легкое, лопнувшая селезенка, к тому же было раздроблено колено. Аня закрыла глаза и отчетливо увидела, как вчера вечером эту девушку сбила машина, которая неслась на большой скорости. От удара раздробило ногу, сама девушка перелетела через машину и, приземлившись, получила остальные множественные травмы. Она чудом выжила, а водитель скрылся. Только теперь Аня обратила внимание, что лицо больной было усыпано синяками. Быстро оценив ситуацию, она поняла, что поломанные кости залечить за раз не сможет, к тому же для лечащих врачей это будет выглядеть неестественно. Аня снова закрыла глаза, увидела перед собой поврежденные органы, а потом ей вдруг сделалось больно. «Что-то еще», – прошептала она. Зрачки за закрытыми веками забегали, Аня сделала пару маленьких шагов, ее рука зависла над животом бессознательной женщины. «Она была беременна», – прошептала Аня и из-под опущенных ресниц потекла слеза.
– Теперь вам станет немного получше, дальше дело за врачами и за временем, – улыбаясь сквозь слезы, шепотом сказала спящей женщине Аня. – Я только попробую…
Она коснулась обвисшей худой руки, на пальцах которой был выполнен аккуратный французский маникюр. Ладони были счесаны об асфальт, но не забинтованы. Аня закрыла глаза.
Ей нужно было спешить. С большим трудом она нашла в палате простой карандаш и написала с его помощью на крышке больничной прикроватной тумбочки номер машины. Если бы могла, то написала бы еще модель и марку, но она плохо разбиралась в них.
Она вышла из палаты.
Если бы кто-то решил пересматривать камеры наблюдения реанимационного отделения, то он бы не заметил ничего необычного, кроме того, что одна из пациенток достаточно живо снует от палаты к палате. Но ведь это больница. Никто не умер загадочной смертью, никого не убили, а значит и незачем пересматривать записи. Ну, подумаешь, вдруг некоторым пациентам стало значительно лучше? Подумаешь, что молодая женщина, которая только что потеряла ребенка и чудом не погибла сама под колесами неизвестного автомобиля, умудрилась нацарапать карандашом номер машины, которая ее сбила. Подумаешь, трехлетний ребенок с тяжелейшей пневмонией, родители-алкоголики которого поняли, что дело неладное, лишь когда горячая девочка стала синеть и задыхаться у них на глазах, вдруг не только пошел на поправку, но и на ломаном детском языке попросил доктора не отдавать его назад маме и папе. Что с того, что мальчишка-подросток, насмотревшись видео в интернете об отчаянных экстремалах, которые уже давно не предупреждают, что их трюки не следует выполнять неподготовленным детям, прыгнул с крыши заброшенного детского сада, в надежде приземлиться на соседнюю полуразрушенную стену, в следствии чего эта же стена на него и обрушилась, наградив его открытым переломом черепа, сломанной челюстью, переломами обеих кистей и стоп, в добавок вдавив в его правую почку кусок арматуры, торчавшей из обломков плиты…что с того, что пацан перестал мочиться кровью, да еще и пришел в себя, позволяя нейрохирургу, собиравшему его непутевую голову, принять благодарности от опухших от слез родителей? Абсолютно нет ничего удивительного и в том, что мужчина, который случайно откусил кусок спелого, сладкого, сочного персика, не заметив на нем пчелы, которая незамедлительно всадила свое жало в основание его языка, чем вызвала жуткий отек горла, гортани, языка, не давая человеку сделать ни вдох, ни выдох, пришел в себя, обнаружив в своем горле дырку и торчащую из нее трубку, но не обнаружив ни единого признака аллергического отека. И уж точно неудивительно, что он в тот день твердо решил для себя больше никогда не есть персики. Что в этом такого?
Больные выздоравливают, это же прекрасно. Для того их и привезли в больницу. Но не все в тот день поправились.
– Ты ангел? – услышала Аня. Но она готова была поклясться, что ни единого звука, кроме монотонно гудящего звука аппаратуры, в палате не было. – Я тебя ждала, – прозвучало вновь.
Аня подошла ближе. На кровати лежала старая бабушка: маленькая, сухая с коротко стриженными седыми волосами. Ей было лет девяносто, не меньше. Глаза открыты, на лицо надета кислородная маска. Ее взгляд улыбался.
– Ты ангел? – снова прозвучал вопрос в голове Ани.
– Нет, – беззвучно ответила девушка. Ее ноги подкашивались, она переоценила свои силы, не думала, что лечение больных так скажется на ней. – Но я могу помочь.
– Ты ангел… – теперь уже с утвердительной интонацией ментально ответила старушка. – Иначе бы как я тебя слышала?
Под маской уголки рта немного натянулись: она пыталась улыбнуться.
– Забери меня, – снова голос в голове, – мне больно. Я больше не могу. Забери, прошу…
– Но я…
– Ты можешь, я знаю.
По щеке Ани побежала слеза. Она отрицательно закрутила головой.
– Можешь, – с трудом улыбнулась старушка, а ее бледные глаза продолжали сиять улыбкой. – Пожалуйста.
Аня почувствовала движение воздуха рядом с собой. И запах трав.
– Я не могу, – прошептала она.
– Я могу, – сказала Бажена, которая стояла по другую сторону кровати.
– Да, вы точно ангелы, – улыбнулась бабушка, так и не произнеся вслух ни слова.
Только теперь Аня заметила, что Бажена выглядит не так, какой она видит ее в своих снах: сейчас она была словно призрак – тело ее было полупрозрачным. «Но ведь в этом мире она и есть призрак», – подумала Аня. Бажена взглянула на нее, и девушка поняла, что та, которая некогда была ее матерью, поняла, о чем она думает.
