Татьяна Филатова
Медальон
– Ну… – начала объяснение мама, – когда ты была совсем маленькой, мне было тебя так жалко… Я решила, что ты сама проколешь их, когда подрастешь, если захочешь. Ты решилась?
– Не то, чтобы… скажем так: подумываю…
– Если решишь, я куплю тебе сережки.
– Серебряные, – перебила Аня маму.
– Серебро? – удивилась мама. – Хорошо. Серебро, так серебро. Надумаешь – дай знать.
«Дешевле обойдутся…» – подумала мама про себя. Аня сперва чуть было не обиделась на это, а потом вспомнила, что узнала эту мысль против воли матери. Ей эти слова не предназначались, а обижаться на человека за его мысли – все равно, что обижаться на встречный ветер. Порой люди не контролируют то, что им приходит в голову, ровно, как и ветер не контролирует свое направление. Главное, чтобы они контролировали, что произносят вслух.
Мама встала из-за стола и подошла к раковине, стоя спиной к дочери. Аня глядела в окно на прохожих, пытаясь сконцентрироваться на ком-то одном, но упорно слышала общий гул, что невидимо исходил из их черепных коробок. Рука потянулась в сторону, чтобы взять кусочек сыра, взгляд был направлен в окно. На пути к тарелке стояла чашка недопитого кофе, о которой Аня на какое-то время забыла. Все произошло очень быстро, вернее – не произошло: чашка, покосившись на бок, устремилась вниз, кофе, разбавленный топленым молоком, поднялся в воздухе светло-коричневой большой каплей и… застыл. Какую-то секунду Аня удивленно смотрела на зависшую над полом чашку с нависшим над ней кофе, затем она пришла в себя, ухватила обездвиженную чашку, осторожно подняла к большой капле, возвращая остывший несладкий кофе обратно. Когда чашка уже стояла на столе, повернулась мама.
– Что за звук? Я думала, что ты уронила свою кружку, – сказала она.
– Я тоже так думала, – ответила Аня, глаза которой все еще были округлены от удивления, – но я вовремя поймала ее.
– Хорошая реакция, – улыбнулась мама и вышла из кухни.
Девушка на всякий случай вылила кофе в раковину.
Аня всегда была одной из лучших в плавании. Она любила воду, и любовь та была взаимной. Она плыла вперед и была довольна тем, что шум воды немного заглушал мысли других посетителей бассейна. Девушка доплыла до одного края, оттолкнулась от стенки и поплыла обратно. В то мгновение, что она выныривала за глотком воздуха, ей показалось, что у самого края стоит женщина, явно одетая не для купания. Аня не предала этому значения, но когда она подплыла к противоположной стенке, то отчетливо рассмотрела ту же женщину, но теперь уже на этой стороне: она была средних лет, одета в светлую блузку с просторными, казалось, вышитыми, рукавами и в длинную белую юбку. На пышную грудь спадали две длинные черные косы.
Она никогда не шла ко дну, никогда, до того дня. Ее подруги, что плавали рядом, не сразу заметили, что девушка лежит на дне бассейна. Ее обмякшее тело мягко опустилось вниз, немного быстрее, чем медленно плывший за ним раскрытый медальон, который она, вопреки привычке плавать без каких-либо сторонних предметов, не сняла. Глаза были открыты, но Аня ни на что не реагировала – она видела только очертания женщины над водой. Вдруг та женщина опустила в воду руку, намочив свой широкий хлопчатобумажный рукав, каким-то образом ухватила Аню со дна бассейна и потащила вверх.
– Нахлебалась! – кричал тренер, когда Аня, лежавшая у края бассейна, наконец стала откашливаться. Вода вылетала и изо рта, и из носа, живительный кислород наконец попал в легкие, стремясь раствориться в крови и добраться до еще не изголодавшихся клеток мозга.
– Здесь была женщина… – пробормотала Аня, пытаясь встать.
– Здесь никого, только все наши, – сказал тренер. – «Что за дура?! – подумал он. – Меня бы посадили, если бы утонула. Неужели пила?! Ну и денек… Надо бы самому выпить».
– У меня просто закружилась голова, – резко сказала Аня, удивленная тем, что тренер мог так плохо о ней подумать. – Сейчас все хорошо, спасибо… Я поеду домой, можно?
– Нужно! – ответил немного успокоившийся тренер. – Я советую тебе отлежаться неделю, а лучше сходить в больницу.
– Со мной все хорошо, правда, – ответила Аня. Она старалась больше не заглядывать в голову тренера, чтобы окончательно в нем не разочароваться. Девочки накрыли ей плечи сухим полотенцем и отвели ее в раздевалку.
– Что это было? – спросила одна из них.
– Не знаю, – ответила Аня, – наверное, потеряла сознание.
– С чего бы вдруг?
Аня пожала плечами и стала обтираться полотенцем.
– Я тебя проведу, – сказала Кристина, с которой Аня была ближе всех. Она согласилась.
– Ты какая-то странная стала после своего дня рождения, – заметила девушка, когда они прогуливались по аллее парка.
– Так сильно заметно?
– Дело в Игоре?
– Что?! – удивленно переспросила Аня. – Нет! При чем тут он? Просто…
– Что «просто»?
– Со мной что-то происходит…
– Беременная? – рассмеялась Кристина.
– Дурочка, – ответила Аня. – Жарко, давай по мороженому?
«Куда тебе мороженое, у тебя и так зад толстый», – подумала Кристина. – Я – с удовольствием! – произнесла она.
«Неужели нет никого действительно искреннего?! Я же так всех друзей растеряю!» – подумала Аня.
Она еще больше возненавидела то, что теперь умела. То, что вдруг приобрела, о чем не просила. Редко она слышала хорошие и позитивные мысли людей, в большинстве своем люди всем были недовольны, все им было не так. Их нытье напоминало Ане страдания Пьеро из сказки про Буратино – вся жизнь сводилась к бесконечным жалобам на эту самую жизнь. Девушки сидели за столиком в уличном кафе, Кристина охотно уплетала разноцветные шарики мороженого, Аня же еще даже не притронулась к ним. Она смотрела на девушку, что сидела за столиком напротив. Рядом с ней в коляске капризничала девочка. Аня не сильно разбиралась в возрасте детей, но решила, что на вид той девочке было около года.
«Как я от тебя устала, – думала мамаша, которая изо всех сил пыталась создать вид счастливой молодой мамы. – Когда же ты прекратишь орать? Что тебе еще от меня нужно? Господи, завидую я сейчас тем двоим девчонкам. Кто дернул меня родить в двадцать?! О, Боже, прекрати… У меня уже сил нет. Кому тебя отдать хоть на денек, чтобы выспаться? Лучше бы я не рожала».
Малышка, капризничая, извивалась и выкручивалась, из-за чего стукнулась головой о крепления коляски. Вряд ли ей было слишком уж больно, но крик она подняла неимоверный, пуще прежнего.
«Господи, прости, что я так сказала, – пронеслась встревоженная мысль в блондинистой голове мамаши, – пусть лучше мне будет больно, чем ей, пожалуйста…»
Девушка достала дочку из коляски и принялась ее обнимать, целовать, жалеть и успокаивать. Аня улыбнулась, глядя на них. «Не все потеряно», – подумала она.
– Как она орет… – раздраженно сказала Кристина. – Может пойдем отсюда? Чего ты не ешь мороженое?
– Мне здесь нравится, – ответила, улыбаясь, Аня, – а мороженое… У меня и так зад толстый.
Кристина смутилась, пыталась восстановить в памяти их предыдущий разговор: неужели она ляпнула эту фразу вслух? Ей стало стыдно.
Аня продолжала смотреть на мамочку с ребенком. Девочка успокоилась, а Аня с удивлением отметила, что не знает ничего, что творится в голове у ребенка. До этого момента она не задумывалась о том, что слышит только взрослых людей, пускай еще и подростков, но мысли малышей она не слышала. «Если это не пройдет, пойду работать в детский сад» – подумала она.
Глава 5
Гнев
– Матушка… Мне был сон. Не такой, как обычно. Это было, как взаправду…
– Что было в том сне? – настороженно спросила Бажена. Знала она, что сон ведуньи не всегда простым бывает, что часто он в себе что-то несет: то ли воспоминание, то ли предречение, то ли предостережение.
– Вода, – сказала дочка, – много воды. Речка… но не речка. Вода чистая. Я видела свои руки и ноги. Они были нагими… Я тонула.
– Ясное дело, тонула, – словно ни в чем не бывало, чтобы немного успокоить дочку, сказала мама, – ты же плавать не умеешь-то.
– Тогда чего я в воде очутилась? – девочка была явно напугана.
– Что еще помнишь?
– Ничего… Вода надо мною сомкнулась. Над водою, кажись, кто-то стоял. Мама, мне боязно было. Слишком боязно… Вы говорили, что мы можем во сне увидать, что с нами приключится потом. Не значит ли то, что я утопленницей стану?
– Боюсь я, доченька, что то ты грядущую будущность помнишь, да только не совсем свою, – сказала Бажена. Дочка смутилась, не поняв мамкиных слов. – Не страшись, утопленницей ты не станешь. Не допущу, – мать улыбнулась. – Хватает в наших речках русалок и без тебя, красавицы моей.
– Не брешете? – спросила Нюся. – Про русалок-то…
– Отчего ж мне брехать, – Бажена села рядом с дочкой, – ежели девицу кто утопит из злобы, то душа ее пред Богом предстанет тут же. А тело… то природе дань. А ежели сама утопится, то в наказание ей в русалку она обернется. И будет бесконечную жизнь смотреть на ноги людские снизу, пугать их. Полюбит кого русалка, утащит к себе на дно речки, а тот преставится тут же. А ей, рыбе той, что раньше человеком была, невдомек будет, отчего он помер, ибо сознание человеческое в ней умрет вместе с телом человеческим. Глупая будет, аки рыба. Оттого и топят русалки мужиков, а после оплакивают же их сами, не понимая, отчего те померли. И так до той поры, пока не изловят их и не высушат на солнце, как любую рыбину.
– Матушка… – недоверчиво улыбнулась дочка Бажене.
– Уж кому-кому, Нюська, да не тебе дивиться такому! Ты ж ведуньина дочка, сама того и гляди могучей ведьмой станешь, помогучее, поди, чем и матушка твоя. Не дивись. Все в жизни случается, всякое бывает.
– Так отчего же вода, матушка? – вернулась девчушка к теме обсуждения своего сна. – Я когда проснулась, то казалось, что она у меня во рту, аж кашлять хотелося.
– Не знаю, Нюся, не знаю. Но воды ты не страшись. Я тоже много чего вижу, чую… Огонь, дочка. Огонь. Вот что нас некогда разлучит… Помянешь мое слово…
***
Аня лежала на кровати, смотрела в потолок. Кошка спала рядом, свернувшись клубком: гладким, блестящим, бесшерстным, розовым клубком. Девушка обдумывала сегодняшнее происшествие в бассейне и злилась сама на себя. А если бы не достали? Если бы не заметили? Как она могла так легко пойти на дно, даже не осознав этого?
Она закрыла глаза.
«С возвращением».
Голос шел откуда-то из глубины. Нет, на глубине была сама Аня – она лежала на дне бассейна. Голос исходил сверху. Снова эта женщина. Она стоит над водой, она смотрит на девушку. Она протягивает ей руку.
Аня доверчиво тянется к ладони, погруженной в воду. Она чувствует, как чья-то рука крепко хватает ее за предплечье, тянет вверх. «Кто она? – пролетает мысль в голове девушки. – Как она выглядит?»
Аня пытается изо всех сил рассмотреть человека, который силится вытащить ее из воды. Хватка на ее руке становится все сильнее. Аня смотрит на руку, которая ее держит, и осознает, что теперь та принадлежит мужчине. Девушка пытается вырваться от ненужного, нежеланного спасения, она хочет снова увидеть ту женщину!
Глубокий вдох, сопровождаемый то ли хрипом, то ли криком. Вода, стекающая с волос на лицо, мешает разглядеть человека, что держит Аню за руку.
– Кто вы? – выплевывая воду, с трудом произносит девушка.
– Твоя смерть, – слышит она мужской, немного грубоватый баритон.
Аня протирает свободной рукой глаза, но не успевает рассмотреть лица: мужчина хватает ее рукой за голову и резко надавливает на макушку, снова отправляя Аню под воду. Девушка отчаянно колотит рукой по воде, которую тот теперь высвободил, пытается сбить чужую руку со своей головы. Слишком крепкую руку. Пузыри стремятся наверх, туда, куда нужно всплыть и самой Ане.
Она нащупала свой медальон. Открыла его.
Глаза резко распахнулись, слизистую тут же запекло от жара и едкого дыма, проступили слезы, которые приятно смочили иссушенные веки. Но ведь только что она была в воде?
Она уже бывала здесь раньше, была в этой комнате. Только теперь запах трав перебил запах гари. Зеркальце, в которое Аня смотрелась в прошлый раз (какой именно – сказать было сложно, Аня не знала, что это за место, где и главное – когда оно находится), закоптилось и уже ничего не отображало. Кто-то неистово стучал в дверь.
– То вода, то огонь, – раздраженно пробормотала Аня.
Она не знала, что ей делать. На долю секунды ею завладело отчаяние, которое невероятно быстро перешло в всепоглощающие злобу и ненависть. Если бы зеркало было чистым, а она бы заглянула в него, то увидела бы, как переменились ее глаза: с карего до иссиня-черного.
Первый снег выпал на едва замерзшую землю. Мама, что шла на шаг впереди, оставляла после себя четкие следы, и это забавляло Аню. Она, как обычно, по дороге домой рассказывала маме, чем ее сегодня кормили в детском саду, когда вдруг по левую сторону от себя увидела слишком яркие, как для окружающего пейзажа, алые пятна.
– Мама, что это? Это кровь? – спросила смышленая, но еще картавая, девочка.
Мама замешкалась.
– Нет, – сказала она, – это, наверное, кто-то краску разлил.
– Мама, – не успокаивалась дочка, – это кровь. Точно.
Наташа подошла ближе к пятнам, около которых стояла Аня.
– Кто знает, может и правда кровь…
Женщина проследовала за дочкой и, к своему удивлению, даже не попыталась ее остановить. Капли крови, которые только ширились, вели их за соседский дом.
Под деревом лежал окровавленный комок, рядом с которым валялся кусок металлической трубы. Наташа быстро развернула дочку, прижала ее к себе, не давая ей смотреть на мертвую собаку. Аня вырывалась. Она должна была увидеть то, что ее привело сюда. Наташа не удержала.
– Мама, она умерла? – с ужасом в голосе, не произнося «р», спросила девочка.
– Да, зайка, умерла… – ответила Наташа. – Идем отсюда, тебе не надо на это смотреть.
– Мама, почему? – искренне возмутилась девчушка. – Эта труба вся в крови. Собачку убили?!
– Идем, – строго сказала мама и потянула Аню за рукав пальто. Она понимала, что, если следы крови начинались не здесь, но труба, которая лежала рядом с собакой, тоже оказалась за домом, то это значит, что душегуб догнал здесь бедное животное и добил.
– Собачку убили?! – не унимался ребенок. – Гады! – закричала она.
– Тише, доченька, так нельзя говорить, – успокаивала ее Наташа, таща за собой в сторону своего дома, – это очень плохое слово.
– Ненавижу!
– Аня! – не выдержала мама, одернула дочку и присела напротив нее. – Тебе нельзя говорить такие вещи. Это очень, очень нехорошие слова!
– Но, мама! А как еще назвать тех, кто убил собачку? – возмутилась девочка, на глазах которой проступили слезы. – Я ненавижу таких людей! Так делать нельзя!
– Нельзя, – согласилась Наташа, – но ненависть – это очень плохое чувство. Его надо гнать от себя, иначе можно сгоряча наделать бед. Ненавидеть – это очень плохо.
– Но я ничего не могу с собой поделать. Я – злая!
– Твои злость и ненависть собачку не оживят, а твоему сердечку навредят. Ты превратишься в некрасивую злюку и станешь, как баба Яга! – мама ткнула пальцем дочурке в нос и улыбнулась ей. Девочка с огромным усилием улыбнулась в ответ, вытирая слезы. Но только лишь для того, чтобы успокоить маму, и чтобы та не заставляла ее перестать ненавидеть тех, кто поиздевался над бедной собакой. Ей понравилось ненавидеть, понравилось ощущение злости. Казалось, она становилась такой могущественной! Но маме это знать было необязательно.
Ненависть воспылала в груди у Ани. Она предала ей сил, понукая встать и оглянуться. В дверь продолжали безудержно тарабанить, огонь разрастался, дым стелился по полу. Аня наспех осмотрелась: то, что ее окружало и еще не предалось огню, напомнило ей об избушках из детских сказок. К злобе добавилась паника.
В дверь стучали. Нет – ее выбивали.
«А вдруг это помощь?» – подумала девушка и подошла к двери. Не успела она даже дотронуться до нее, как из только что выбитой доски потянулась рука. Мужская рука. Вопреки окружающему пейзажу, на руке Аня отчетливо разглядела манжет белой рубашки, скрепленный вполне современными запонками.
Аня стояла слишком близко к двери, и рука ухватила ее за одну из двух длинных кос, потянув к себе. Девушка закричала.
Напротив себя в дыму она увидела силуэт женщины.
«Проснись, – прозвучал голос из дыма. – Проснись, дочка!»
Аня резко открыла глаза. Она заснула на не расстеленной постели, так и не переодевшись в пижаму. Трикси, конечно же, что уже стало нормой, мирно спала рядом. Разбуженная лысая кошка одарила хозяйку немного разочарованным взглядом. Видимо, ее тоже вырвали из сновидений, что были, вероятно, куда более позитивнее и приятнее, чем те, что снились Ане.
В душ уже было поздно идти: родители спали, потому Аня решила просто переодеться.
Девушка вспотела. Казалось, она чувствовала запах гари от своих волос. Аня проверила: на голове был хвост, не две косы. Но помимо запаха ей передались и те чувства, что наполняли ее во сне: злоба и ненависть.
И ей это нравилось.
А паника осталась по ту сторону реальности.
***
Святослав проснулся весь мокрый. Опять. Жена, разбуженная его неожиданным подъемом, что-то бессвязно простонала, отвернулась и снова заснула. Мужчина вышел на балкон и закурил.
«Такое со мной впервые, – подумал про себя он, – такую силу я чувствую впервые…»
Он затянулся настолько сильно, что треть сигареты враз обернулась в пепел. Дымок шел вверх, ветра не было.
– Дым… – сказал Святослав. – Там был дым. И вода. Кто же ты? Откуда такая сила? Почему сейчас? Где она была до этого времени? Может быть, родился ребенок с такой силой? Но от кого? Я бы почувствовал родителей… Или кто-то гастролирует? Но, если все же это ребенок, смогу ли я… – он злобно улыбнулся, докурил до фильтра, затушил в пепельнице окурок и вернулся к спящей жене. Он знал, что сможет.
«Раз я чувствую эту силу только во сне, значит, мне нужно научиться концентрироваться во сне, чтобы как можно больше узнать об этом… случае. Я найду тебя, о да, я найду. Еще никто не смог от меня спрятаться.
Я обещаю, что найду».
***
Все рождаются в равной степени добрыми или злыми. Младенец не сможет никого ударить, равно как и не сможет прийти кому-то на выручку. До определенной поры нам чужды претензии на звание добряка, как и чуждо порочное желание радоваться чужим неудачам. Когда же происходит тот переломный момент, когда, пусть даже та часть нашей души, которую мы держим под ржавым замком на самом низшем уровне сознания, зловеще улыбается, зная, что соседу хуже, чем тебе? Какие химические процессы происходят в еще не до конца сросшейся черепной коробке полугодовалого малыша, который с силой олимпийского титана вырывает самому родному человеку волосы или же тянет за хвост орущего котенка, при этом растягивая по пухлому личику такую пугающую веселую улыбку? Не похоже, что добро в людях зародилось прежде злых помыслов…
Но все же.
Обуздывать оба позыва: излишнюю доброту, которая чревата распущенностью одного и пренебрежением второго, а также злобу, что способна разрушить всех и вся – эта способность, которую освоило меньшинство людей.
Скольких бед человечество бы избежало, если бы задумалось об этом…
Аня все же совладала с собой. Сила, которую она чувствовала, была новой для нее. Она не могла понять ее природу, она не знала, добро ли это, зло ли, или же коктейль из всего сразу. Она понимала, что что-то произошло, произошло с ней. И отменить этого она уже не может. Она пыталась не носить медальон, она пыталась не думать того, что думают окружающие. Но все оставалось по-прежнему.
Два дня она не выходила из дома, ограничиваясь виртуальным общением. Игорь тактично напрашивался в гости, звал Аню к себе, но она ни разу не согласилась ни на одно из этих предложений. Ей было необходимо время. Она проводила часы в интернете, читая всевозможную информацию о том, что могло с ней происходить.
Трикси лежала на компьютерном столе около большого монитора. Анины глаза то и дело бегали по экрану, поэтому она не могла заметить того, как грациозная кошка пристально смотрела на стену за Аниной спиной, иногда водя взглядом из стороны в сторону за тем, что она видела. Кошке было любопытно. И совсем не страшно.
Глава 6
Принятие
К парку подъехали и машина скорой помощи, и машина полиции. Собрались зеваки, по большому счету это были молодые мамашки с колясками и молодящиеся старушки. Еще была вызвана социальная служба, чтобы было, кому приглядеть за ребенком, но девушка, которую на скамейке опрашивал следователь, надеялась, что органы опеки не понадобятся.
Бабульки шушукались, сочувствуя и сопереживая молодой женщине, сидящей на лавочке. Они-то не знали, что именно в этот момент Юля, а так звали девушку, которой было всего двадцать четыре года, наверняка для себя решила, что завтра с самого утра оставит свою дочку-двухлетку своей бабушке, а сама отправится в суд, чтобы подать на развод. Выйдя из здания суда, она непременно отправится к косметологу и запишется на все необходимые ей процедуры, после чего спустится на этаж ниже, зайдет в салон красоты, сделает себе маникюр, о каком давно мечтала, сменит прическу, причем, скорее всего, кардинально. «Каре, я думаю, подойдет», – подумала за нее Аня, а через долю секунду эта же мысль возникла и в Юлиной голове, на которой росли длинные, посеченные, мытые несколько дней назад волосы.
– Еще обязательно найди хороший фитнес-клуб, найми тренера, – прошептала Аня, глядя на Юлю. – Молодого, красивого. Неженатого.
Юля неконтролируемо хихикнула и тут же покраснела от таких мыслей, что вдруг посетили ее немытую голову. Следователь, что сидел напротив, с удивлением посмотрел на нее, потом вспомнил переменчивое настроение своей собственной жены и решил, что эта еще неплохо держится.
– И не смей принимать его назад, – дополнила Аня. – Не смей!
Игорь наблюдал за девушкой, за ее едва шевелившимися губами, слушал, что она шептала. Он боялся подумать «вслух», но все же отметил, что с Аней отныне лучше шутить. А ругаться уж тем более. Он оглянулся, посчитал поваленные деревья (их было четыре, хоть и достаточно тонких), оценил масштаб работы, предстоящей на следующий день коммунальным службам: распил и погрузка деревьев, уборка засыпанной листьями и сосновыми иголками аллеи.
Благо, бабушки решили основную проблему: объяснили полицейским произошедшее. С их слов полицией записано было примерно следующее: «Невесть откуда в ясный, погожий день, прогремел гром и блеснула молния, угодившая аккурат рядом с буйным мужиком, который, очевидно, накатив перед прогулкой, а может, начав еще и вчера, принялся ругаться со своей молодой женой. Никак кара Божья, проведение! Мгновенное наказание свыше для негодяя. Деревья поломались, листья осыпались, ребеночек их раскричался и расплакался от испугу, а буйный тот, деревом поваленный, вдруг креститься начал и перед женой на коленях ползать. Плакала она сильно, и не только от того, что испугалась, а еще и от того, что перед тем ударил он ее дважды по лицу, крепко ударил. А до того в спину толкнул так, что она на скамейку повалилась больно. Стало быть, девочка их плакала еще раньше… оттого, что мамка ее ревела. Точно. Ага. Так и было. А она, девушка-то та, прощения у мужика своего просила, непонятно, за что. Видать, чтобы бить перестал. Плакала, говорила, мол любит, а он еще сильнее бить начинал, все замахивался. И да, поди не дважды ударил, а поболе… Тьфу на него! Как таких земля носит? Вон – жена молодая, красивая, хоть малеха и неухоженная… Да ничего, причесать ее, отоспаться дать, и будет баба, что надо. Найдет себе мужика хорошего, а этого закройте! Посадите его! При людях средь белого дня на жену руку поднимает… Ишь ты. Тьфу. Мерзость.»
К слову, записано было не так. Полицейские, привыкшие к бабушкам в роли свидетелей и понятых, умело переводили их причитания на более деловой и современный язык. Вот и вышло, что некий гражданин М., находясь в состоянии алкогольного опьянения, нанес телесные повреждения своей жене Ю., также угрожал ей физической расправой, используя в общественном месте нецензурную брань. И т.д., и т.п.
А молния то была, или же фонарь какой замкнуло, или же под землей канализацию прорвало – это уже не их ума дело.
– Пойдем отсюда, – спокойным голосом сказала Игорю Аня.
– Ты закончила? – улыбаясь, спросил он.
– Думаю, да, – довольно ответила она.
– Ну ты даешь…
– Теперь будешь меня бояться?
– Не буду.
– Удивляешь.
– Почему?
– Потому что правду говоришь, – сказала девушка, – что не будешь бояться… А я бы на твоем месте боялась.
– Пожалуйста, Ань, не надо, – попросил он достаточно искренне уже не впервые, – я тебе еще никогда не врал.
– «Еще?» – улыбнулась она.
– Не планировал, – рассмеялся Игорь, – но теперь и не рискну. Слушай, думаю, уже можно спрашивать. А как ты… как ты это смогла?
– Не знаю, – ответила Аня. – когда я была маленькой, мы с мамой нашли собачку, которую кто-то до смерти забил металлической трубой… Знаешь, тогда я была такой злой… мне казалось, что я превращаюсь в ведьму: в злую и страшную ведьму. Если бы сейчас передо мной явились те, кто убил ту собаку, я бы… я не знаю.
– Знаешь. Здесь не надо уметь читать мысли. По тебе видно и так, что бы ты с ними сделала.
– Ты прав. Я бы убила их. Страшно это говорить, но тогда я была такой злой… Когда сегодня я увидела, как этот… урод бьет свою жену, как кричит их ребенок… Ты видел лицо девочки? Оно было грязным. Она размазала грязными руками слезы и сопли. А какой в ее глазах был испуг? Сейчас он бьет ее мать, завтра он снова напьется и начнет уже бить ее… А теперь его жена будет счастливой.
– Почему ты ничего не нашептала ему? – спросил Игорь. – Ты могла… ну, не знаю… закодировать его?
– Зачем? Я не желаю ему ничего хорошего. Пусть сам несет ответственность за свои поступки.
– Аня…
– Я знаю! Нет, не знаю… – ее голос обмяк. – Игорь, я не знаю, как мне совладать с этим и какие поступки совершать, как делать правильный выбор.
– Ты научишься, – спокойно сказал он и взял девушку за руку, – только, прошу, не надо такое, – он показал рукой в сторону парка, – вытворять в доме. Боюсь, перекрытия не выдержат твоего гнева, – он улыбнулся Ане.
Еще совсем недавно Аню устраивало ее окружение, состоящее исключительно из девчонок и иногда из Жени – сына маминой подруги, одноклассника и вынужденного товарища. Теперь она и забыла, как это – ежедневно не разговаривать с Игорем.
Очень незаметно человек становится частью жизни, после чего ты забываешь, что когда-то его попросту не знал. Тебе кажется, что он был рядом всегда. Иногда, спеша жить, остановишься на мгновение и думаешь: а кому бы ты сообщил последнюю новость раньше, когда не знал его, «своего человека»? Ты чувствуешь острую необходимость что-то ему сказать, но, не зная его, ты бы не произнес этих слов, не написал бы то сообщение. Желание поделиться болезненно перегорело бы, как молоко в груди женщины, которая отлучила от нее своего ребенка. И больше бы не появилось.
Так и рождается привычка к одиночеству.
***
Ему пришлось прижаться к обочине.
– В чем дело? – спросила жена.
– Живот, – соврал Святослав, – живот прихватило. Дайте мне две минуты.
Он заглушил двигатель, поставил машину на ручник, вышел на улицу. Был межгород, местность лесистая: изобилие кустов лесопосадки, словно насаженных здесь специально для путников.
Нет, это был не живот. «Прихватило» все тело. Спазмы прошли вверх от щиколотки и закончились пульсирующей болью в висках. По дороге Святослав вместо расчерченной трассы вдруг увидел вспышку, а затем четыре поваленных дерева.
– Чтоб тебя! – крикнул он и, что было силы, пнул камень, лежащий за кустами, возможно, много-много лет. – Дразнишься? Ничего… Чем больше ты меня испытываешь, тем веселее и красочнее будет наша встреча.
– Все нормально? – спросила жена, когда Святослав вернулся в машину.
– Относительно, – ответил он.
– Это все шаурма! Я говорила тебе, что не стоит ее там покупать, но нет, кто же слушает бестолковую жену!
«Как тебе повезло, что ты самая обыкновенная… к тому же, что я, наверное, даже тебя немного люблю, – Святослав отрешенно взглянул направо, – как же тебе повезло…»
Вечерний обзор новостной ленты давно стал привычкой для заместителя городского прокурора, его собственным домашним заданием. Если бы ни эта привычка, он бы никогда не увидел неприметную новость о молнии в ясный день, которая странным образом повалила четыре деревца, к тому же утихомирила одного виновника насилия в семье.
Святослав улыбнулся. Пора в отпуск.
***
– Надо узнать, что ты еще умеешь, – сказал Игорь.
Мама Ани внесла в комнату дочери сок и два стакана.
– О, спасибо, мам, – изображая удивление, сказала Аня.
Наташа улыбнулась и вышла.
– Проверяет, – сказала Игорю девушка. Он скривил мину непонимания. – Радуется, что я привела в дом парня! – более точно пояснила она.
– Эмм… – смутился на секунду Игорь. – Ну, тогда я тоже порадуюсь этому поводу!
Оба рассмеялись. Трикси с интересом смотрела на стену.
– Итак, – сказал парень, – что мы имеем… Ты умеешь читать чужие мысли, ты неплохо внушаешь свои мысли другому человеку, ты можешь смотреть его глазами, ну, по крайней мере, прочитать название книги… А еще ты можешь вызывать молнии?
– Нет, – ответила Аня, – я не могу вызывать молнии. Это была не молния. Это был… всплеск гнева. Кажется… Я так это почувствовала.
Игорь многозначительно покачал головой.
– Однозначно, – сказал он, – не дай Бог оказаться у тебя вне милости.
Аня рассмеялась, слегка стукнула кулачком Игоря в плечо.
– Вот, еще и дерется, – с улыбкой заметил он. – Настоящий абьюзер! Но, кроме шуток… Что-то еще?
– Кофе… – задумалась Аня. – Чашка падала, а я ее… не то, чтобы вовремя поймала… Мне кажется, на долю секунды время остановилось… Но я могу ошибаться. Все произошло слишком быстро…
Мяукнула Трикси, обратив на себя внимание обоих. До этого она все еще сидела посреди комнаты и смотрела на стену перед ней. Мяукнув, она подошла ближе, запрыгнула на комод и подняла голову. Снова «мяу».
– Мне кажется, или она на что-то смотрит? – с опаской спросила у Игоря Аня.
– Я у нее спросить этого не могу, может быть, у тебя получится? – пошутил парень. – Здесь ты у нас по части сверхъестественного.
Дрожь пробежала по ногам девушки, ей стало не по себе. «Хорошо, что Игорь рядом», – подумала она.
– Трикси? – позвала Аня кошку. Та в ответ снова мяукнула, но заинтересованного чем-то взгляда от стены не оторвала. – Киса, иди сюда.
Кошка лишь водила лысыми ушами, но с места так и не сдвинулась.
– Слушай, – сказал Игорь, – а что, если ты стала стопроцентным экстрасенсом, и теперь не только сможешь читать мысли, но и общаться… с духами? – он сам же хихикнул от сказанных им слов.
– Да ну тебя, – отмахнулась Аня, – дурак.
