Татьяна Алхимова
Путь
15.
Несколько человек выбежали мне навстречу. Я помахала им руками, давая понять, что не враг. Но, судя по всему, они были в курсе, кто я. Мужчины слегка кивнули в знак приветствия и сопроводили до лагеря. Мне стало гораздо спокойнее – вокруг военные, опытные люди. И, скорее всего, здесь безопасно, не стали бы они разбивать лагерь там, где враг сможет застать их врасплох. Из большой центральной вышел Франц:
– Рина, на вас лица нет. Что случилось, как вы добрались сюда? – он явно был обеспокоен, но не более чем обычно.
– Я бежала изо всех сил… Дайте воды, пожалуйста… – в этот момент мне ничего не хотелось говорить, только пить.
– Франц, проводи Рину сюда, – Линкок выглянул из палатки и помахал нам. Франц взял меня под руку, кивнул сопровождавшим солдатам, и мы скрылись в палатке. Там царил полумрак, посередине стоял огромный стол, на нём хаотично раскиданы карты, карандаши, какие-то приборы, стояли кружки, – всё как в лучших фильмах про войну. Гальер стоял у стены с другими картами и вертел в руках нож. Линкок поставил передо мной стул и налил воды в кружку. Я с облегчением села и принялась жадно пить. Все молчали и смотрели на меня. Рей, стоявший у окна, переместился к столу и бросил на него карандаш.
– Что случилось, Рина? Почему вы здесь?
– Я гуляла вдоль реки, там, где мы расстались с вами утром. А потом купол над полем стал разрушаться, что-то ударило в него. Бежать в город не было возможности, поэтому мне пришлось перебраться через мост. Я подумала, что вы должны знать о случившемся.
– Мы знаем, что город атакован, – Рей сверлил меня своими черными глазами. На секунду мне показалось, что он не верит ни одному сказанному слову.
– Рей! Осколки повредили купол города, а вторая стрела летела в том же направлении! Город наверняка разрушен. Я не могла там оставаться, у меня не было выбора, – голос мой срывался на крик, слёзы сами собой полились из глаз. – Почему вы ничего не сделали? Вы же сказали, что до конца войны остался день или два?!
– Успокойтесь. В любой битве бывают непредсказуемые ситуации.
– Вот что значит женщина! Город пуст, все его жители на поле боя. А те, кто остался в центре, надежно защищены. Этими копьями им нельзя навредить, – Гальер повернулся ко мне и зло посмотрел. – Вы прибежали сюда сеять панику? Среди кого? Запугали себя до полусмерти, а нам теперь с вами нянчиться.
– Я вам не ребенок, со мной не надо нянчиться! – от обиды я вскочила и выронила кружку.
– Ну конечно, все мы знаем, как с вами надо, а как нет, – старик кивнул на мою забинтованную руку, и я поняла, что все в курсе утреннее происшествие. Рефлекторно я убрала руку за спину, но спустя секунду вернула обратно. Мне нечего стыдиться. Вытерев слезы, я сказала:
– Вы старый, гадкий вояка. Вы потеряли своё сердце на поле боя и не понимаете, как страшна война!
– Рина, успокойтесь. Война страшна для тех, кто здесь впервые. Для нас это обычное дело, мы же говорили вам, помните? – Франц умоляюще посмотрел на меня, и я замолчала, забрала стул поближе к окну и села там, отвернувшись ото всех.
– Если позволите, я побуду здесь немного, отдохну, а после вы вернете меня домой. И больше никаких отговорок.
– Рина, – начал Рей, но полотняная дверь палатки распахнулась, и внутрь вошёл пыльный, грязный солдат.
– Срочное донесение!
– Говорите, – капитан Линкок обошёл солдата сзади и выглянул наружу.
– Город практически полностью разрушен, башни не тронуты. По двум фронтам из трёх отступаем, потеряли реку, заводь и порт. Три четверти солдат убиты.
– Как? – на два голоса воскликнули Франц и Рей.
– Не могу знать, впервые столкнулись с таким оружием. Химия, скорее всего. Подробности здесь, – с этими словами он положил на стол письмо. Все мужчины собрались в круг, открыли письмо и принялись читать, комментируя и обсуждая поступившую информацию. Я не понимала ни слова, да и не хотела прислушиваться, чтобы разобраться. Главное – выбраться отсюда и никогда больше не возвращаться. За окном бродили солдаты, кто-то приводил себя в порядок, кто-то набирал воду из огромных бочек, привозили раненых и на носилках разносили по белым палаткам. Я просто следила за этими движениями, как за муравьями в муравейнике. И не заметила, что в палатке воцарилась тишина.
Обернувшись, я увидела Франца, сидевшего на стуле, обхватив голову руками. Линкок пытался набить трубку, но у него ничего не выходило – табак сыпался на пол. Рей стоял ко мне спиной, держа руки в карманах. Он раскачивался на пятках вперед и назад, спина была напряжена. Только Гальер водил пальцем по карте и что-то беззвучно шептал одними губами.
– Это конец. Они загнали нас в угол, – проговорил, наконец, Франц. И я услышала в его голосе отчаяние.
– Да, конец, – Линкок отбросил трубку в сторону, она глухо ударилась об угол стола и упала.
– Значит, надо принять этот последний бой с достоинством. Не мы первые, не мы последние, – голос Рея был как всегда спокоен.
– Командующий! Двести лет! Ни одного поражения! – Франц выдернул из уха серьгу и сжал в кулаке. – У нас самая лучшая система подготовки, лучшая научная база! Никто и не сражался с нами всерьез, потому что боялись. Мы умеем то, что не умеет никто в мире!
– Ты мальчишка ещё, не понимаешь очевидного, – Гальер взглянул на Франца с пренебрежением. – Мы стали слишком стары духом, а потому слишком слабы. Ты по утрам смотришь на небо, вместо того, чтобы просчитывать ходы соперника, рассуждаешь о жизни. Капитан заботливо раскуривает трубку и за обедом не только ест, но и думает, рассказывает истории из прошлого. Мы стали слабы, да. Превратились в обычных людей. Рей вообще жалеет о том, что ещё жив!
– Гальер! Не забывайся. Я жив и всё ещё твой командир, – Рей как-то странно дернул плечами, вытащил руки из карманов и твёрдо сказал, – выступаем через час. Действуем по запасному плану. Сдаваться нельзя, значит, надо принять бой и будь, что будет. Франц – на тебе левое крыло, Линкок – ты по центру, Гальер и я пойдем с правым. А вы, Рина, – он даже не повернулся ко мне, – останетесь в лагере и будете помогать раненым.
С этими словами все быстро вышли, и я осталась одна. Через окно видно, как забегали солдаты. Каждый четко выполнял свою роль. А я была просто сторонним наблюдателем. Нет, сидеть здесь нельзя. Меня явно не собираются возвращать, да и вообще непонятно, чем закончится этот день. Я уже так устала от того, что со мной происходит здесь, в этом странном мире, что голова отказывается думать. Почему я не остановила Рея и не потребовала вернуть меня обратно сейчас же? Почему я даю им шанс, даже пытаясь предположить, выиграет или проиграет белый город? Они ведь вместе со своими жизнями распоряжаются и моей тоже.
Я встала и вышла из палатки, никто даже не обратил на меня внимания. Поднявшись на холм, я осмотрелась. Впереди лежала река, через которую перекинут один единственный мост. Меньше километра до линии фронта. Бой так близко. Это центр, здесь будет капитан Линкок. Слева и справа, практически в поле, поведут бой остальные. Мне не видно, что там находится, но судя по дыму и серому небу, – только выжженная земля.
Из-за холма раздался выстрел и прямо надо мной, высоко в небе, взорвалась сигнальная ракета. Желтый дым рассеялся туманом и снова послышался нарастающий вой, поплыли серебряные шары, но залпа орудия не дали. Обе стороны выжидали. Я увидела, как на центральном фланге разворачивают какие-то установки, они поблескивали в туманном солнечном свете. Сейчас начнется. Последняя битва этого дня.
16.
Нет! Так не может больше продолжаться. Что-то внутри меня протестовало, рвалось наружу дикими эмоциями. Мне хотелось взять всех этих людей в руки и сжать так сильно, чтобы им стало трудно дышать. Встряхнуть их всех! Чтобы они прекратили воевать, чтобы прекратили разрушать жизнь. И неожиданно для самой себя я кинулась вниз с холма, прямо к линии окопов, где стояли орудия. Моей целью был мост. Как только я достигла подножия холма, с обеих сторон послышались выстрелы.
В этот момент я видела себя будто со стороны – вокруг дым, стрельба, летят копья, взрываются снаряды, стелется ядовитый туман, вода в реке вскипает, и сквозь всё это бежит девушка в легком голубом платье, с неровно остриженными волосами. Бежит так быстро, как только может. Уклоняется от летящих пуль, перепрыгивает через тела убитых солдат, падает. Но поднимается и бежит дальше.
Что я делаю? Зачем я несусь сломя голову в самое пекло? Не знаю, заметили меня на том берегу или нет, но на этом – да. Слышу окрики, кто-то даже бежит за мной. Но угнаться невозможно. Мне совсем не страшно, а просто всё равно, – я хочу только одного, чтобы прекратился этот вой и война. Чтобы снова стало тихо, чтобы все были живы, и я была дома, может, в маленьком гостиничном номере, а на столе стояла бы кружка кофе, и лежало вкусное свежее пирожное из ближайшей булочной.
Выстрелы становятся чаще, я уже не понимаю, откуда стреляют – кажется со всех сторон. Передо мной возникает небольшая траншея, она пуста, солдаты отступили. Я бросаюсь в неё и падаю на сырую землю. Надо отдышаться. До моста рукой подать, мне хватит полминуты. Главное – выжить. Слева слышу крики, среди них выделяется голос Франца. Он зовёт меня. Догнали всё-таки. Начинаю отползать правее, я ещё не успела отдохнуть. Дыхание никак не восстанавливается, ноги оцарапаны, раны горят. За правым поворотом траншеи взглядом сталкиваюсь с Гальером:
– Рина! Стоять, сумасшедшая! Хочешь, чтобы тебя убили?! Ты же испортишь весь наш план! – он орёт так, что заглушает даже вой шаров.
– Я прекращу это! – мне ничего не остается, как бежать дальше. Иначе Гальер и Франц схватят меня, и тогда ничего не получится.
Пытаюсь вылезти из траншеи, рукам и ногам не за что уцепиться, я соскальзываю. Платье мешается. Кто придумал платья для женщин и эти неудобные полутуфли? Если бы я была сейчас в своих кроссовках и джинсах, то вылезла бы моментально. Наконец-то мне удается нащупать ногой каменный выступ и кустик травы наверху. С усилием выталкиваю себя наверх и стартую сразу же. Никогда в жизни не бегала так, как сейчас.
И только в этот момент я ощутила страх. От собственного безрассудства, от смелости, от безысходности. Пути назад нет. Неожиданно выстрелы прекращаются. Теперь слышен только вой, холодный дикий вой, как у голодного зверя в ночи. Он охотится за всеми нами, этот зверь и есть мы. Я не ошиблась – до моста добежала в полминуты. И весь мир будто замер. Сердце билось у меня в висках, дыхание перехватило. Я раскинула руки в сторону – знак безоружности. И крикнула, что было сил. По воде мой голос разнесся далеко-далеко:
– Остановите войну! Она ужасна и беспощадна! Ваш мир прекрасен! Просто живите! – я хотела сказать столько всего, но слова пропали. Был только страх, ужас, жалость к самой себе. В ушах звучала песня детей о ярком солнце, о радости и счастье. Слезы лились из глаз. Это конец, Рей. Да. Никому не убедить этих людей в бессмысленности их жизни. Тем более мне – маленькой женщине из другого мира, по глупости своей оказавшейся на мосту между двумя армиями с неизвестным оружием.
С противоположного берега раздался оглушительный выстрел, и сквозь дым я увидела уже знакомое серебряное копье, снова летящее на меня. В этот раз никто не оттолкнет меня, никто не спасет. Потому что я так решила. Зачем?
– Рина! – голос Франца за спиной. Обернувшись, я увидела, как он поднимается с земли и бежит ко мне.
– Нет! Уходи! – он же ещё так молод, ему надо жить. Я разворачиваюсь и бегу навстречу копью. Почему же оно так долго летит?
Франц хватает меня за плечо и закидывает за свою спину, я слышу свист ледяного металлического оружия, несущего смерть любому, кто встанет у него на пути. Руками пытаюсь ухватить Франца за спину, но раненая ладонь не позволяет захватить его как следует. Ещё мгновение, и он погибнет, этот замечательный мальчишка с пшеничными волосами. Я зажмуриваю глаза, не хочу видеть смерть. Нет. В следующую секунду слышу мягкий удар, сдавленный крик и что-то ударяет меня по ногам, я теряю равновесие и падаю на спину, больно ударяюсь головой.
В панике открываю глаза и приподнимаюсь через бок, невысоко над землей. Передо мной лежит Франц, а на нём Гальер. Они пригвождены друг к другу копьем. Я боюсь смотреть на Франца, боюсь увидеть смертельную рану и всё же приподнимаю голову выше. Глаза Гальера открыты, но в них нет жизни. Копьё пронзило его грудь. Синяя форма и серый плащ мокрые от крови. Я не могу оторвать взгляда от копья и старика. Из живота поднимается волна тошноты, ладонями я закрываю лицо и падаю на землю. Он спас меня. Вместо него вот так могла бы лежать я. Или… Или Франц!
– Франц! – я кричу изо всех сил, стараясь перекричать свой страх. Он слабо шевелит рукой. Жив.
Я подползаю к мальчишке, глаза его открыты, и он что-то говорит, но из-за шума выстрелов и криков вокруг, из-за воя, я ничего не могу разобрать. Звуки обрушились на нас неожиданно, сразу со всех сторон. Наклонившись к его лицу, пытаюсь услышать слова, но он говорит слишком тихо. Надо снять с него Гальера, но как? Я не знаю, задело ли копье Франца или нет. Он показывает мне рукой на копье и на себя, значит, всё же задело. Мне надо вытащить его, пока нас не подстрелили снова. Но снаряды летят больше с нашей стороны, поэтому пока что мы в некоторой безопасности. Почему же никто не приходит к нам на помощь?
Встаю на колени и, стараясь не смотреть на лицо Гальера и его рану, хватаюсь за копье. Оно никак не хочет двигаться. Лицо Франца искажается от боли, в ужасе убираю руки от копья и падаю на землю.
– Что мне делать? Я не смогу протащить вас даже пару метров. Я не могу вытащить это проклятое копье, – мой шепот никто не слышит, но я продолжаю говорить. – Зачем я сделала это? Из-за меня погиб Гальер и ранен Франц. Рей и Линкок наверняка думают, что мы убиты, и не придут на помощь, вокруг полно огня и дыма, нас просто-напросто не видно.
Подползаю поближе Францу, опускаюсь к его лицу: глаза закрыты, но он дышит. Одной рукой вытираю свои слезы, другой глажу его по густым пшеничным волосам. Как же не хочется, чтобы этот чудесный юноша умирал. Он приоткрывает глаза и пытается улыбнуться мне, и от этого становится ещё хуже, я не могу сдержать рыданий. Казалось, что прошла целая вечность. Но я собрала все силы в кулак, сквозь боль в руке подцепила Франца подмышки и попыталась оттащить его в сторону нашего берега. Он сдвинулся на пару сантиметров. Я тащила снова и снова, упираясь коленями в землю, сдирая их в кровь. Тащить двоих человек, один из которых – мертв, было мне не по силам, но я кричала, рычала и пыталась. По капле. Я не имею права оставить их здесь. Если я могу что-то сделать для них, то сделаю. Франц больше не открывал глаза, я останавливалась и проверяла, дышит ли он. Дыхание было совсем слабым. Мной овладевало отчаяние.
– Ну же! Ты должна это сделать! – крикнула я себе, – давай!
Кто-то тронул меня за плечи, и чьи-то тяжелые руки опустились на них. Я вздрогнула и увидела, как мимо меня пробегают сотни людей, одетых в синее. Солдаты! Они прорвались. Я сидела на коленях и, не отрываясь, смотрела, как они бегут с чем-то светящимся в руках и не могла пошевелиться.
– Рина… – голос Рея прозвучал рядом с моим ухом, я снова вздрогнула и повернула голову. Он стоял на коленях рядом со мной и держал за плечи. – Вы в порядке?
Я помотала головой. Я не в порядке. Теперь уже никогда не буду. Невозможно забыть всего того, что я натворила. Только бы Франц выжил, я готова остаться здесь навсегда, чтобы искупить свою вину перед ним, ещё одной смерти моя совесть не выдержит. Рей махнул рукой кому-то, и к Гальеру с Францем подбежали четверо солдат. Они схватили тело старика и сняли его с мальчишки. Оказалось, что копьё прошло сквозь грудь Гальера и вонзилось во Франца. Не так глубоко, как могло бы, но рана серьезная. Солдаты развернули носилки, переложили на них юношу и, придерживая копьё, унесли. Гальер остался лежать на мосту. Одинокий, окровавленный. Я не отрываясь смотрела на него, на его усталое лицо, растрепанные волосы. О чём он думал, когда в последний момент встал между Францем и смертью? Хотел ли он быть убитым или просто спасал молодого паренька? Чего он хотел на самом деле? Остановить эту войну прежде всего для себя или проявил благородство?
Рей встал, подошёл к Гальеру и закрыл ему глаза, а затем вернулся, пытаясь помочь мне встать, но мои ноги не слушались. Колени и стопы были сбиты в кровь, каждое движение причиняло боль. Как я не замечала этого, когда тащила Франца? Повязка на ладони еле держалась, и из раны сочилась кровь, голова гудела. Платье порвано, испачкано. Единственным желанием было лечь и лежать. Какое-то помутнение наступило в голове – всё вокруг кружилось и сверкало, слышались крики и никакого воя. Рей сидел передо мной и говорил что-то, но я не понимала слов. Глаза закрывались, руки холодели. Ещё мгновение – и я отключусь. Рей тряхнул меня за плечи, я через силу подняла веки, чёрные глаза смотрели на меня в упор, а огромные руки держали за голову.
– Рина, у вас голова разбита… Держитесь, – он говорил что-то ещё, но я уже ничего не слышала. Главное, что Франца унесли с поля боя. Вдруг меня тоже подняли с земли и понесли куда-то, спокойно и легко… А дальше – темнота, снова темнота.
17.
Меня разбудил легкий ветерок, дувший в лицо, и тихие голоса. Я лежала на довольно жесткой постели, укрытая одеялом. Глаза открывать не хотелось. Всё тело ломило, шевелиться явно будет неприятно. Голова ныла и была туго забинтована, повязка давила на затылок, и мешала лежать. Я попробовала подвигать пальцами на ногах, чуть согнуть колени – всё тело отозвалось тупой болью. Голоса затихли. Я услышала легкие шаги и немного приоткрыла веки. Лучи света ворвались в темноту и глаза заслезились, я стала быстро-быстро моргать, чтобы побыстрее привыкнуть к освещению.
– Рина… – снова голос Рея, точно он, только непривычно тихий, чуть хриплый. – Наконец-то вы очнулись.
– От такого количества снотворного она могла и неделю проспать, а то и больше, – Линкок. Я даже немного обрадовалась, услышав знакомые голоса. Никакого постороннего шума не было, только два тихих голоса. Глаза привыкли к свету, и я открыла их шире. Белый потолок, стены. Уже привычно. Я чуть повернула голову и увидела Рея, а позади него у окна – капитана. Мы были в городе, сомнений нет. Но комната гораздо меньше, чем у Рея дома.
– Где мы? – этот вопрос тревожил меня больше всего, пока я не вспомнила про случившееся, – Франц жив?
– Да, Франц жив. Сейчас его жизни ничего не угрожает, но ранен он крайне тяжело. Если бы Гальер не оказался перед ним, то… Мгновенная смерть. Доставили вы нам хлопот, конечно, – Рей посмотрел своими черными глазами на меня так пристально, что по коже мурашки побежали. – Что вас заставило совершить такое безумство?
– Вы не ответили на мой вопрос, Рей.
– Похоже, наша дорогая гостья совсем пришла в себя, – Линкок коротко рассмеялся. Но я не услышала того задора, который был в его шутках раньше. Он весь как-то осунулся и резко постарел лет на десять, выглядел уставшим и побитым, как бродячая собака.
– Где мы? В одной из башен, – Рей неопределенно кивнул головой в сторону, – город практически полностью разрушен, если вы помните, да и лечением занимаются только здесь. Можете считать, что мы в больнице. Вы сильно ударились головой, рана неглубокая, но подлечить вас пришлось. Первые сутки вы бредили, постоянно кричали и плакали, поэтому вам ввели успокоительное и снотворное.
– Сколько я проспала?
– Несколько дней, а если быть точнее – четыре, с учетом первых суток. Мы думали, что вы будете без сознания гораздо дольше. Но, похоже, что ваш организм достаточно крепкий и быстро восстанавливается. Это хорошо.
– Мы проиграли? – натворила я дел, конечно. Теперь надо прояснить ситуацию, понять в каком я положении нахожусь.
– Нет, – Рей взял стул и присел рядом с моей кроватью. Удивительно как он держался – прямая спина, аккуратный хвост. Будто и не было никакой войны, будто вообще ничего не было. Та же белая, выглаженная рубашка, застегнутая до самой последней пуговицы, длинный вязаный кардиган, ни одной зацепки, идеально. – Ваш поступок в итоге сыграл нам на руку. Использовав замешательство противника, мы провели контрнаступление. Но победить всё равно не смогли бы… По непонятным причинам, соперник предложил остановиться, закончить битву и объявить ничью. После мы узнали, почему. И эта причина совершенно не радует, особенно нас с Линкоком.
– Что же это за причина? – я попыталась приподняться в кровати и сесть, но боль в затекшей спине не позволила мне этого сделать, поэтому пришлось остаться лежать, повернувшись на бок. Так лучше видно Рея, Линкока и окно. Я всё пыталась разглядеть, что там, снаружи.
– Вы, Рина, – Линкок тихо и четко произнес это чужое для меня имя так, что я вздрогнула. Оба мужчины смотрели на меня.
– Вы обнаружили своё присутствие на поле боя и тем самым вызвали уйму вопросов. С обеих сторон, – Рей откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и говорил устало и монотонно. Похоже было, что он уже тысячу раз рассказывал это. – Как вы попали сюда, с какой целью, как оказались на линии фронта, опять же – зачем? Противники убеждены, что это нечестный ход, ведь убивать женщин и детей запрещено. Но во время боя доказательств того, что вы действительно настоящая женщина у них не было, поэтому пришлось стрелять из-за опасений. Вы же могли быть оружием. Впрочем, – Рей вздохнул, – им и стали. Конечно, нам пришлось рассказать правду, её все равно бы узнали. Противнику это объяснение подошло. А нас устроила ничья.
– И дальше началось самое интересное. Пока вы тут мирно спали, а Франца спасали, – в разговор вмешался Линкок, – нас с Реем замучили расспросами. И нашему нынешнему положению не позавидуешь. Такую кашу вы заварили. Но мы сами виноваты…
Я молчала. Мне нечего было сказать. Да я и себе не могла бы толком объяснить, зачем выбежала на тот мост. Груз вины опускался на мои плечи. Бедный Франц, Линкок… А Рея жалеть не хотелось. Он виноват больше, чем я. Именно это и надо было сказать, но я не успела оправдаться, Рей повернулся ко мне и продолжил тихо говорить:
– Главный Совет, который руководит нашим городом, считает, что я специально перенес вас сюда и подговорил совершить этот поступок. Чтобы прекратить войну, чтобы дискредитировать власть и весь установившийся порядок. А всё почему? Потому что я слишком долго руковожу военными операциями, потому что слишком долго живу и имею огромные привилегии. Потому что могу перемещаться между мирами. Они не хотят принимать во внимание то, что кто-то оставил открытое окно после перемещения, и я был вынужден спасать вас и закрывать его. Скорее всего, это было спланировано заранее, именно против меня. А вы просто удачно попались под руку. Они правы. И Гальер был прав. Мы слишком стары, слишком много думаем и чувствуем. Я перестал думать системно и поэтому совершил ошибку, переместив вас сюда. А потом ещё одну – оставив вас здесь. И снова – позволив вам выйти за пределы города.
– Да-да. И следом Франц… Это мы воспитали его таким, переделали под себя, в обычного человека, а не воина, поэтому он решил защитить вас. А теперь ранен, и долго не сможет выполнять свои военные функции, – Линкок вздохнул. – Мальчишка был прав. Это – конец.
– Нет! Это не конец. Мы не дадим растоптать наше доброе имя только лишь потому, что произошел ряд случайностей, – Рей говорил жестко, почему-то всё ещё смотря на меня. – Наша жизнь давно потеряла смысл и превратилась в череду одинаковых дней. Я сбегал от неё в другие миры, Гальер не врал. Когда я сидел на берегу реки, в тишине, а позади меня шумело поле, то чувствовал, что живу по-настоящему. И не хочу отказываться от этого. Такая жизнь доступна каждому. А наш мир просто не хочет проблем, связанных с этой жизнью. Гораздо проще управлять людьми, которые как дети играют в войну, которые никогда не задумываются о том, зачем им это всё.
– Рей, вы озвучиваете мои слова и мысли, – я всё же нашла в себе силы сесть. – Вам не кажется, что если мы будем говорить об одном и том же, то никто и никогда не поверит в то, что мы – не сообщники?
– Вы думаете, что нам вообще поверят? Два дня я и капитан по пять-шесть часов к ряду разговаривали с правителями. И, несмотря на нашу чистейшую репутацию среди военных и безоговорочную их поддержку, не заслужили веры. Этот мир только с виду – белый и чистый. А на самом деле – он совершенно гнилой и пустой.
Во что они пытаются меня втянуть? Прикрыть свои грехи моим необдуманным поступком? Освободиться от груза ответственности за мой счёт? Неужели всё настолько плохо, что даже невозмутимый Рей говорит такие слова?.. Мне сложно представить, что может последовать дальше, как устроена система управления государством, миром. Почему бы просто не перенестись отсюда, затеряться в других мирах и забыть о том, что было. Какой смысл в борьбе, если заранее известно, что это ни к чему не приведет?
– На самом деле, мы не просто так здесь находимся, – произнес Линкок. – После вчерашнего допроса – не могу назвать эту беседу иначе – мы с Реем решили не оставлять вас одну. Поступил приказ о том, что как только вы очнетесь, сразу же продолжить разбирательство. Мы должны были быть первыми, кто поговорит с вами.
– Послушайте, – мне оказалось сложно собрать мысли и рассуждать, – я не хочу в этом участвовать. Я просто жертва обстоятельств. И у меня нет никаких рациональных объяснений моему поступку, кроме огромного желания прекратить эту войну и вернуться домой. Мне непонятен ваш мир, правила, по которым вы живёте. Мне неприятно всё, что я вижу здесь.
– Рина, вы не понимаете…
– Может, и не понимаю! Из-за меня, а вернее из-за вас, – я ткнула пальцем в плечо Рея, – вся моя жизнь перевернулась, погиб Гальер и пострадал Франц. Давайте вы просто вернете меня обратно, в сотый раз вас прошу, а дальше разбирайтесь тут сами, как хотите. Я не ваш адвокат и не ваш союзник, чтобы помогать вам обретать свободу или чего вы там хотите добиться!
Рей вздрогнул от моего прикосновения и молча смотрел в пол, пока я говорила. Когда я закончила, никто не проронил ни слова. Линкок отвернулся к окну и стал раскуривать трубку, а Рей устало опустил руку в карман, достал оттуда две серьги – одну в виде капли, другую в виде копья, повертел их в ладонях, а потом подошёл к окну и выбросил, легко замахнувшись. Затем вернулся ко мне и принялся снимать повязку с моей головы, всё так же молча. После чего принес со стола в углу поднос с едой, стул с платьем и отошёл к капитану. Они стояли и смотрели в окно. Линкок курил, я чувствовала терпкий запах табака и решила всё же поесть. Еда казалась безвкусной, но мне нужны силы, поэтому я довольно быстро опустошила тарелку. После этого встала, чувствуя слабость в ногах, и переоделась. Рей и капитан действительно не собирались оставлять меня одну ни на минуту, поэтому выбора у меня не было. Да и чего стесняться или бояться? Всё страшное и неприятное, что могло произойти, уже случилось. Если бы какие-то человеческие чувства и мужские инстинкты, кроме инстинкта борьбы, у них сохранились, то они бы давно их проявили.
– Язык не поворачивается назвать вас людьми, – мне надо было сказать какую-нибудь гадость этим мужчинам. – Никогда не встречала таких неприятных… существ.
– Так уж и никогда? – хрипло, почти шёпотом спросил Рей. Никто так и не повернулся ко мне.
