bannerbannerbanner
полная версияПуть

Татьяна Алхимова
Путь

Полная версия

3.

Солдаты завели женщину в карцер и оставили около кровати. Я зашёл следом, взял стул и сел на него. Солдаты вышли и закрыли за собой дверь. Анна стояла спиной ко мне так, как оставили её солдаты. Я вижу, как её бьет дрожь. Хрупкое, худое тело трясется под свободным белым балахоном. Она знает, что её ждёт. Раньше она работала в архиве и наверняка читала сотни отчетов о том, что происходит в карцерах. Тем лучше – мне не придётся долго разговаривать с ней.

– Анна, скажите, зачем вы сделали это?

– Что? – она говорила тихо, голос её дрожал.

– Нарушили правила, конечно. Вы же понимаете, что ваш поступок сеет смуту.

– Никто ничего не узнал бы, если бы вы не показали всем, что мы преступники.

– Не надо перекладывать вину на меня, Анна, – все они пытаются оправдаться. Каждый раз одно и то же. Никто не хочет честно признаться в том, что совершил что-то плохое. – Вы прекрасно знали, на что шли, вы знали, что вас накажут рано или поздно.

– Мы бы успели сбежать!

– Так почему вы не сбежали сразу? Конечно, вы не ответите мне. Хотите, я скажу вам ответ? Во-первых, вам никто не помог бы сбежать. Во-вторых, вы наслаждались иллюзией победы! Тем, что за спиной у Совета, за спиной у всех, смогли устроить свой маленький мир с грязными удовольствиями и сказочной жизнью. Вы почувствовали себя выше других, вы были слишком горды собой. Поэтому вы здесь. И будете наказаны.

– Не правда! Мы просто… Просто… – она начала всхлипывать и противно, по-детски плакать. – Мы хотели быть вместе, нам было хорошо вдвоем! Почему нельзя быть счастливыми?

– У каждого в нашем мире есть своё дело, есть крыша над головой, еда и одежда, товарищи и цель в жизни. Все счастливы. А вам почему-то оказалось этого мало. Вы хотите сказать, что вам мало того, что наш мир дает вам? Почти бесконечная жизнь, отсутствие борьбы за выживание, никакого риска при беременности и родах, отсутствие необходимости заботиться о своём потомстве, сохранение красоты и молодости на долгие сотни лет.

– Мне не нужно всё это. Льен дороже всего этого для меня, – она повернулась ко мне, и я увидел мокрое лицо, покрытое красными пятнами от рыданий, большие карие глаза, тёмные растрепанные волосы. Она была невероятно красива даже в таком виде. Понятно, что Льен не смог перед ней устоять.

– А вы для него так же дороги? – сколько раз я слышал одни и те же слова. Ну, ничего, я знаю, как поймать её в капкан.

– Да.

– Тогда почему вы здесь? Почему он допустил такую ситуацию? Почему не уберег вас? У него огромные возможности и связи. Он вполне мог спрятать вас, – ну вот и всё. Пусть она начнет сомневаться в своём любимом. Надо посеять сомнения в её душе, заставить её пожирать себя изнутри. – Вы же из архивов? Наверняка знаете, что доступно людям его круга. Он запросто сможет выкрутиться и остаться в живых. После этого урока он наверняка поймет, что лучше пользоваться разовыми женщинами из разных миров, чем жить с одной и рисковать своей жизнью и свободой. Льен очень ценный армейский кадр, Совет хочет сохранить ему жизнь. За счет вашей. Поэтому с вами говорю я, а не Судья. Понимаете?

Анна стояла и смотрела на меня с изумлением. Даже перестала плакать. Руки её то сжимались в кулаки, то разжимались. Она открывала рот, делала глубокие вдохи, будто хотела что-то сказать мне и продолжала молчать. – Мне нет смысла вам врать, потому что я знаю ваш приговор и могу быть с вами честным.

– Нет. Палач не может быть честным. Ты по уши в грязи и крови. Ты не человек! Ты зверь. Без души и чувств! Тебя ненавидят и боятся все! Ты хочешь сломать меня. Но у тебя ничего не получится! – Анна перешла на крик, дикий крик. У меня звенело в ушах. Но я был спокоен, потому что знал, она кричит не для меня, а для себя. Она держится за свои убеждения. И будет держаться ещё долго.

– Я бы мог помочь вам, Анна. Но вы опять перекладываете свою вину на других. А ведь я ни в чем не виноват, я просто воспитываю вас. И мне очень жаль, что такая красивая женщина должна погибнуть из-за прихотей и похотей взрослого мужчины.

– Не хочу вас слушать! – она закрыла руками уши и упала на кровать, её тело снова начало содрогаться от рыданий.

Я встал и медленно подошёл к ней, бесшумно. Наклонился к самому уху и прошептал:

– Вам придется слушать меня. Вы никогда не забудете моих слов. Потому что я говорю правду. Льен предал вас. Если бы вы были настолько дороги ему, то он сумел бы от вас отказаться.

Анна вздрогнула и замерла. Я чувствовал, как по её телу разливается страх и парализует её. Она знала, прекрасно знала, что будет дальше и боялась.

– Доброй ночи, Анна. И постарайтесь дальше думать о себе, а не о Льене.

Я отошёл от её кровати и вышел. Пусть помучается немного. Подумает. Раз она так сильно привязана к командиру, раз считает его самым благородным и лучшим мужчиной, то пусть посмотрит на ситуацию с другой стороны. Все они, военные, воспитаны в духе товарищества и братства. Они дорожат своими друзьями и никогда не дадут им погибнуть или пострадать, заслонят своей грудью. А Льен так просто сдался, не защитил её. Так много ли стоит эта их любовь? Я видел, как мужчины и женщины отказывались от своих любимых только чтобы остаться в живых. Они своими руками на моих глазах убивали их, обливаясь слезами. Они слабы. А любовь делает их ещё более слабыми.

Мне захотелось вымыться после разговора с этой женщиной. Я представлял себе, как они жили с Льеном, ведь многое я видел своими глазами, и мне становилось противно. Пока я вел их вчера к башням, Анна постоянно плакала. Мокрое красное лицо, грязная одежда после взрыва. Не платье, красивое и аккуратное, а полупрозрачная ночная рубашка, сквозь которую видно практически всё тело. Льен променял товарищей на эту женщину. Слабую. Глупую. Так бы и придушил их обоих своими руками, но мне неприятна была сама мысль о прикосновении к ним. Хватит и того, что мне пришлось вести эту женщину, держа за шею, через весь город.

– Уберите всё лишнее из камеры и не давайте ей еды в ближайшие сутки, – скомандовал я солдатам у камеры.

Они кивнули и быстро начали выполнять приказания. Уходя я видел, как из камеры вынесли всю мебель и снова заперли. Вернувшись к Судье, я застал его сидящим напротив камеры Льена. Оба молчали.

– А, это ты… – Судья даже не посмотрел на меня. – Ну как там твоя подопечная?

– Отлично. Я оставил её отдохнуть и подумать. Думаю, завтра она будет сговорчивее и начнет понимать, что происходит на самом деле. И посмотрит на командира Льена иначе.

– Что вы с ней сделали? – Льен подорвался к решетке, но остановился, не доходя до неё.

– Ничего. Мы просто поговорили. Я немного объяснил ей, как устроен мир и что такое эта ваша любовь.

– Только попробуйте сделать с ней что-нибудь!

– Вы хотите нас запугать? – Судья засмеялся. – Вы полностью в нашей власти. И мы хотим предложить вам сделку. Откажитесь от этой женщины и вообще от притязаний на постоянную любовницу и сожительство. Не подрывайте устои нашего общества. И возможно, тогда мы простим вас, оставим в живых и даже позволим занимать не последнюю должность в армии.

– А что будет с Анной?

– Её судьба не должна больше вас волновать. Теперь каждый отвечает сам за себя. У вас сутки на принятие решения. По истечении этого времени, у Палача будут развязаны руки, а вы всю жизнь будете страдать из-за мыслей о том, как мучительно умирала ваша возлюбленная, – Судья встал и направился к выходу.

– Звери! Изверги! Вы не люди, раз творите такое!

– Мы просто защищаем наш мир. И вас. От вас самих, – я смотрел на Льена, на его метания по камере, на отчаяние в глазах и мне стало его жалко. Как можно вот так подставить себя из-за простой женщины, пусть даже и красивой. Почему он не хочет успокоиться и принять наши условия? Такой подрывник нужен нашей армии. Но его слабость слишком велика. Судья вышел, и мы остались в тюрьме одни.

4.

– Палач… У тебя ведь есть имя? – тихо спросил Льен.

– У любого человека есть имя.

– Назови его, – Льен сидел спиной ко мне уже с полчаса и не шевелился, я наблюдал.

– Его знают только те, кто отдает мне приказы.

– Это глупо. Ты не вещь и не игрушка. Почему ты не думаешь своей головой, почему не хочешь быть просто человеком?

– Тебя растили как подрывника. Твою женщину – как архивариуса. Меня – как Палача. Вот и всё. Если я захочу, чтобы кто-то ещё, кроме Совета, знал моё имя, я его назову его. Но тебе не собираюсь говорить. Мне жаль тебя, Льен. Ты выглядишь как побитый пёс. Ты слаб.

– А ты разве нет? Только слабый может издеваться над женщинами, над чувствами. Любовь это то, что никто не может контролировать. Нельзя заставить человека любить и нельзя заставить его разлюбить.

– Можно, Льен. Ты просто не видел, как женщины убивают своих любимых мужчин и наоборот. Только лишь ради того, чтобы сохранить свои жизни. Никто ещё не сделал выбор в пользу другого. И не думай, что вы с Анной исключения, – мне ужасно не хотелось с ним говорить. Я вдруг почувствовал тяжесть в плечах и руках, мне хотелось спать.

– Если ты когда-нибудь окажешься на моем месте, а ты там точно окажешься, – вспомни мои слова. Каждый, кто любит, готов на самую невероятную жертву. И мужчина готов принять смерть даже от рук любимой, ради того, чтобы она осталась жить. Самопожертвование это называется. У животных так же. А мы – люди. И мы умеем чувствовать. Поэтому я знаю, что Анна готова погибнуть за меня так же, как и я за неё.

– Я никогда не окажусь на твоём месте.

– Посмотрим, Палач…

Он решил играть в мои же игры? С ним будет разобраться сложнее, чем я думал. Мне нужно продумать всё получше. Но сначала – отдохнуть. Не понимаю, что происходит со мной, но я чувствую полное бессилие. А поэтому молча встаю и ухожу, оставив стул посреди коридора. Разговор продолжим завтра. Я поднимаюсь на лифте на самый верхний этаж и выхожу на крышу. Здесь довольно прохладно и ветрено, хоть и солнечно. Сбрасываю накидку и стою в одной рубашке. Ветер обдувает меня со всех сторон и, закрыв глаза, я чувствую, будто лечу. Мне нужны силы. Раскидываю руки в стороны и пытаюсь переместить хоть что-нибудь в этот мир из другого. Я должен с этим справиться, иначе грош мне цена. Капля воды падает мне на лицо – открываю глаза – это дождь! У меня получилось переместить сюда капли дождя! Потрясающе! Значит, всё верно, чем старше я становлюсь, тем больше сил у меня появляется. Но это слишком энергозатратно, во мне чересчур много тяжелых мыслей, чтобы научиться сосредотачиваться, как следует. Моё лицо и рубашка, мокрые от дождя, в ушах шумит, руки немеют, и в глазах становится темно. Я так слаб. Опускаю руки, сажусь на крышу и растираю ладони. Вместо того чтобы заниматься пытками и ловлей преступников, мне стоило бы заняться собой и своими способностями. Это гораздо интереснее и полезнее. Не хочу больше разговаривать с этими двумя, Льеном и Анной. Завтра же сообщу об этом Судье и подумаю о том, чтобы отказаться от должности Палача. Я вдруг понял, что больше не хочу выполнять эту работу. Она слишком грязная и тяжелая. Мне уже достаточно много лет и страшно представить, что впереди ещё тысячи кровавых будней.

 

Я вспомнил забрызганную кровью накидку, ужас в глазах расступившихся военных на улицах моего любимого белого города. А что, если придётся убить каждого из них? Вдруг всё, что я делаю, лишено смысла? За последние полгода мы обнаружили десять таких же пар как Льен и его женщина, это уже становится похожим на эпидемию. Люди знают о последствиях и всё равно идут на преступление. Может быть, стоит сделать казни показными, чтобы все видели, что их ждет? Своими глазами увидели разрушительную силу любви? Я чувствовал, как что-то внутри у меня надламывается, трещит по швам. От чего я стал жалеть Льена?

Порыв ветра подхватил мою накидку и сбросил её с крыши. И как мне теперь возвращаться домой? Придётся снова использовать перемещение. Ну что ж… Я сжал левую руку и через секунду оказался в своей комнате. Рука болела, глаза снова жгло. Сбросив одежду на пол, я прошёл в душ, потому что чувствовал необходимость смыть с себя всё – тяжелые мысли, неприятные воспоминания. Под теплыми струями воды мне стало гораздо легче, хоть я и не понимал до конца, что со мной происходит. Во мне нет злости по отношению к людям, только жалость. Но я творю страшные вещи, издеваюсь над людьми, мучаю и убиваю их. Сколько уже лет? Сто… Нет, больше. Почему только сейчас я понял, что меняю свой облик как оборотень? Никому не показываю своё нутро. Я вышел из-под душа и посмотрел на себя в зеркало. Я не злой человек, я не убийца, хотя мне нравилось то, что я делаю, всегда. Мне нравится моя сила, власть. Но я больше не могу видеть страх в глазах людей, несмотря на то, что пару часов назад упивался ужасом этой маленькой женщины, Анны. У меня будто раздвоение личностей.

В комнате хлопнула дверь.

– Рей! – голос Судьи. Я вышел к нему прямо так, мокрый и голый. – Что с тобой случилось? Твоя накидка упала с высоты прямо в сад и перепугала всех до смерти! – тут он обратил внимания на мой вид и бросил мне накидку с брезгливостью, – прикройся.

– Я был на крыше. Накидку сдуло ветром, – я не стал надевать накидку, так и держал её в руках. – Я больше не хочу быть Палачом. С меня хватит всего этого.

– Ты в своем уме, Рей? – я впервые увидел, что Судья изумлен. От этого чувства его лицо стало ещё более неприятным.

– Абсолютно. Последние полгода вымотали меня. Я устал быть оружием в руках Совета и делать всю грязную работу за них.

– Странно, что спустя столько лет ты вдруг устал. Как ты собираешься выходить из роли Палача? Ты же знаешь прекрасно, что перестать быть Палачом можно только одним способом – умереть.

– Знаю, конечно. Но у меня есть план и чтобы осуществить его, мне нужно твое согласие на выход из должности. Дальше я разберусь самостоятельно, – я внимательно следил за его реакцией. Если Судья ответит положительно, значит, мои догадки верны.

– Я не могу дать тебе согласие без Совета. Но могу сказать одно – твой конец близок, мы все это понимаем. Так что делай, что хочешь. Только закрой последнее дело, – с этими словами Судья вышел.

Значит, Совет уже готов избавиться от меня, и теперь я свободен в своих действиях. Надо обдумать всё на пару шагов вперед, дождаться ответа из архивов и тогда приступать к активной работе. Ну а пока – спать. Я слишком устал, слишком много думаю. Моя голова должна быть ясной, чтобы не совершать ошибок. Бросив накидку на пол, я прошёл к кровати и лег под одеяло. За окном ещё стоял день, до захода солнца оставалось несколько часов, но я уснул. И это была первая ночь, когда я видел сны.

5.

Я проспал почти двенадцать часов, за это время во сне мне показались лица всех тех людей, которых я отправил в тюрьму. Мне виделся белый карцер, в котором я сижу бесконечно длинными белыми днями, мне хотелось есть и пить, я медленно сходил с ума. А Судья приходил и задавал мне вопросы, ответов на которые у меня не было. Я видел беременных женщин и маленьких новорожденных детей, совсем крошечных, убитых крепкой рукой Судьи. И реки крови, текущие по улицам белого города. А я стоял среди этих потоков в своей белой накидке и наблюдал, как её полы пропитываются кровью и красные разводы поднимаются всё выше и выше.

Я проснулся весь мокрый, с адской головной болью. Как же хорошо было спать раньше, не видя снов. Мне так и не удалось отдохнуть. Мысли никак не приходили в спокойствие. Я сидел в кровати и смотрел на свои руки, на белое одеяло и боялся, впервые в жизни боялся увидеть кровь. Что происходит со мной? Палач не должен ничего бояться, ничего чувствовать.

Спустив ноги на ледяной пол, я побрел в душ, снова. Поливал себя то холодной, то горячей водой. Пытался взбодриться, но ничего не выходило. Мне предстоят тяжелые разговоры с Льеном и Анной, смогу ли я выдержать? Я вышел из ванной, достал свой привычный костюм. Любимая белая рубашка – чистая, идеально выглаженная. Мои руки дрожали, пока застегивали пуговицы. Надо как можно скорее заканчивать дело Льена и уходить. Бежать как можно дальше отсюда. Иначе я сойду с ума. Откуда во мне эта слабость, этот страх и ужас перед самим собой? Тут я вспомнил мальчика, которого встретил вчера. В его глазах не было страха. Он был восхищен мной, моим видом, моей силой. И я понял, что хочу именно этого – не страха в глазах людей, а восхищения, гордости, преданности, признания.

Накинув плащ и капюшон, я тихо вышел из комнаты. В голове не было никаких мыслей касательно того, что делать с Анной и Льеном дальше. Если бы надо мной не довлел Совет, я бы просто убил бы этих двоих и забыл. Без всяких разговоров и пыток. Всё равно их казнят рано или поздно. На полпути к лифтам меня догнал солдат из охраны в черном костюме и сказал, что в архивах для меня есть какая-то информация. Как быстро они справились, а обещали через неделю подготовить ответ на запрос. Я даже немного обрадовался, что встреча с пленниками откладывается на пару часов. Спустившись на первый этаж, я быстро добрался до архивов. Там меня уже ждала старушка. Лицо её было чем-то обеспокоено.

– Приветствую вас, Палач, – она опустила голову и говорила тихо. – Мы подобрали все документы, о которых вы просили. Там есть даже записи с камер наблюдения. Качество плохое, поскольку записи старые. Только я должна предупредить вас, что все документы строго засекречены. У палачей есть доступ к любой информации, но я не уверена, что и к этой тоже. Никогда у нас никто не запрашивал такие документы. Боюсь, я не имею права их вам отдавать.

– Ничего не бойтесь. Никто не может предположить, что я запрошу именно эту информацию. Если к вам будут вопросы, то скажите, что я вам угрожал, и вы не могли отказаться, – я старался говорить уверенно, чтобы успокоить старушку и получить нужную мне информацию.

– Я очень рискую, помогая вам. Но… наверное, вам очень нужно что-то узнать… Для вашей работы, – голос её совсем стал пропадать, и я еле разбирал слова.

– Для моей жизни. Благодарю, – я взял папку с документами, которую она мне протянула, почему-то написанными от руки и коробку с записями.

Мне не терпелось прочесть всё, что написано в бумагах, и просмотреть видеозаписи. Что я там увижу, смогу ли получить ответы на свои вопросы? Я прошёл в отдельную комнату для чтения, закрыл дверь и сел за стол.

Перед тем, как я начал наблюдение за Льеном, мне попался интересный документ в архиве, рассказывающий о том, почему людям стали запрещать заводить семьи и детей. Там была история про то, что нашему обществу нужны генетически «правильные» потомки, а в случайной комбинации генов невозможно добиться тех самых результатов, которые нам необходимы. Но такой жесткий отбор привёл к тому, что способности к перемещению стали вырождаться. И тогда было принято решение о проведении эксперимента по естественному деторождению для поиска механизма передачи нужных генов. Имена участников эксперимента не были указаны. Но мне стало ясно из написанного, что среди них был только один мужчина-доброволец и сотни женщин из разных миров. Вряд-ли кто-то спрашивал их согласия. А вот почему имя мужчины не указывалось – для меня было загадкой, хотя понятно, что это кто-то из правящих кругов. Только им доступно такое. Итогом эксперимента стало рождение только одного подходящего ребенка. И произошло это как раз в тот год, когда родился я. Поскольку больше я не знал ни одного человека моего возраста с такими же способностями, то логично было предположить что я тот самый ребенок. Но тогда выходило, что моим отцом может быть только один человек. С такими же способностями. И такими же глазами. Судья.

Эти мои мысли косвенно подтвердил Льен, когда при захвате он пытался что-то сказать. Среди его слов была всего одна лишь фраза, которая укрепила мои мысли по поводу эксперимента почти двухсотлетней давности. Он спросил у меня, почему некоторым в нашем обществе доступно всё, включая рождение детей, а кому-то нельзя просто любить. Теперь, смотря на папку с документами, я знал что именно, скорее всего там прочту.

Бумага в папке была старая. Я понимал, почему все отчеты написаны именно на бумаге – так их проще уничтожить при необходимости. На каждом листе с двух сторон зафиксированы детали эксперимента. Сотни женщин, без имен и указаний миров. Только физиологические параметры и данные генетических анализов. Высокие, стройные, небольшого роста, блондинки, брюнетки, говорящие на разных языках, хорошо образованные и не умеющие прочитать пару слов, здесь даже были фотографии. Каждая из них – красива по-своему. Сначала я разглядывал их лица подробно, потом стал перелистывать. Мне не хотелось знать, сколько их тут на самом деле. Конец каждой этой женщины – ужасен. Они просто биологический материал. Они никогда не видели своих детей и в большинстве случаев, даже не знали, что стали матерями. Те, кто проявлял активное сопротивление, всю беременность находились в медикаментозном сне и после рождения ребенка были убиты, пусть и самым гуманным способом. Остальным говорили, что ребенок умер при рождении. И чаще всего так и было – детей просто убивали, поскольку выяснялось, что никаких способностей у них нет. А оставлять живых свидетелей такого грязного эксперимента было бы неблагоразумно. Я читал о результатах и всё ждал, что увижу имя того самого мужчины, который был отцом всех этих детей. Но не находил ничего. До самой последней страницы. Там были собраны его генетические анализы и физиологические параметры рожденных детей. С каждой новой прочитанной строкой я убеждался только в одном – мои предположения верны. Я чувствовал, как мой пульс увеличивается, ни о каком спокойствии и хладнокровии не приходилось даже думать. Этот человек добровольно пошёл на участие в этом эксперименте и вряд ли ради науки. Ни один человек не согласится фактически насиловать женщин и убивать своих детей. Мне непонятно было, почему при всех возможностях нашей техники и медицины, был выбран именно такой путь.

Я отложил бумаги и открыл коробку с записями. В моём распоряжении был большой экран, на который я вывел изображение. То, что там появилось, заставило меня содрогнуться. В должности Палача я видел многое, своими руками творил страшное, жестокое. Но всё это не трогало меня. А сейчас… Я не мог спокойно смотреть на записи. Лица сложно было различить из-за качества записи, но мужчину я узнал безошибочно – по фигуре, волосам, по голосу. Это был Судья. Никаких сомнений. На каждой записи одно и то же – белые стены карцера, напуганные кричащие женщины и он. С жестокостью и яростью обладающий их телами. С каждым новым кадром во мне закипала ненависть и злоба. Каждая из этих женщин представлялась мне моей биологической матерью, а я – плодом безудержной похоти и злости. Злости из-за страха потерять силу, а вместе с ней и власть. Мне казалось, что меня вывернули наизнанку, и я вижу перед собой не Судью, а самого себя, обезображенного, гадкого. Раз за разом картина повторялась, и я сам не понял, как так случилось, что по моим щекам текут слёзы. Горячие, тяжелые. Совет борется за то, чтобы наш мир был чист, чтобы его устои сохранялись, чтобы мы могли выжить среди бесконечной войны и соперничества. Они запрещают простым людям всё, кроме добровольной смерти на поле боя. А сами? Своими извращенными представлениями о морали и спасении общества оправдывают любые гнусные поступки, любые издевательства над людьми.

 

А я? Плод насилия, не только над одной женщиной, но и над всеми жителями белого города. Рожден из грязи для того, чтобы очищать этот мир от преступлений против него же. Я выключил записи и просто сидел, смотря в одну точку. В этот момент я ненавидел весь мир, Судью и Совет, я ненавидел себя за то, что во мне течёт такая же кровь, как и в моём отце, за такие же черные глаза, за хладнокровность и жестокость. Если он мог переступить через все возможные черты, то почему я не могу? Мы одинаковые с ним. Совершенно. Мне захотелось исчезнуть, раствориться в небытие, только чтобы не быть похожим на него. Вдруг я увидел все свои поступки со стороны. Люди, которых я убивал, например, за любовь, они были в сотни раз лучше, чем Судья. Они просто не справились с собой. А что делал я? Сводил их с ума в белом карцере, заставлял забыть самих себя, медленно и мучительно заставлял умирать от голода и жажды, испытывать боль. Я вкладывал оружие в руки слабых женщин и заставлял их убивать своих мужчин и самих себя. Переносил их в десятки миров подряд, чтобы их тела начинали сгорать изнутри, чтобы они никогда больше не допустили мысли о побеге. Нет, больше не вспоминать. Везде страдания, слезы, кровавые раны.

Прав Льен. Я – не человек. Зверь. Животное, порожденное животными инстинктами Судьи. Мне противен весь Совет. Все они – порочные люди. И они сделали меня таким же. Больше полутора сотен лет я преданно выполнял их поручения, не понимая самого себя, не зная правды. Но теперь я должен всё изменить. И начну с самого себя.

Я собрал все бумаги и записи, спрятал их под накидку и, сжав руки, переместился в первый попавшийся мир.

Рейтинг@Mail.ru