Татьяна Алхимова
Путь
4.
Мы дошли до конца помещения, и вышли через противоположную дверь в очередной коридор.
– Разве вы вели меня не в тюрьму?
– Нет. Мы не можем допустить, чтобы вы успели поговорить с Реем и компанией раньше, чем с нами. Да и им надо показать нашу добычу. Теперь руки у них связаны, почти как у вас, – судья улыбнулся отвратительной улыбкой, от которой мне захотелось плюнуть ему в лицо.
Коридор кончился раньше, чем предыдущий, мы снова прошли сквозь тяжелые двери и оказались в полукруглом помещении абсолютно белого цвета. Меня провели в первую дверь слева. За ней оказалась комната без окон, всё в ней было белым – стены, пол, потолок, кровать, стол и стул. Ярко горели лампы, усиливая белый цвет. Я зажмурилась – опять этот ненавистный цвет, сколько же можно.
– Это ваша комната, дорогая гостья. Переоденьтесь, – старик указал на кровать – там лежала совершенно белая одежда, какой-то балахон с длинными рукавами.
– Может быть, вы выйдете хотя бы?
– Чтобы вы сделали что-нибудь? Спрятали одежду, например, или то, что может быть в ней? Развяжите ей руки! – солдаты развязали веревки и встали к двери, преграждая мне путь. Старик пристально смотрел на меня, не давая возможности переодеться спокойно. Как же это противно – снимать одежду под насмешливым взглядом гадкого старика. Я быстро переоделась, стараясь не оголять своё тело полностью, чувство брезгливости не покидало меня ни на секунду, казалось, что я раздеваюсь перед половиной города.
– Довольны? – белый балахон был длиной до пят и почти полностью скрывал даже ладони.
– Вполне, – он забрал мои вещи, – до скорой встречи. Отдыхайте.
С этими словами Судья и солдаты вышли, а я осталась одна. Похоже, что эта комната – карцер. Ну что же, здесь хотя бы не сыро и вполне сносная кровать. Я легла, надеясь отдохнуть, но заснуть мешал белый свет. Я пыталась прикрыть глаза ладонями, локтем, потом укрылась одеялом с головой, но это мало помогало. Через какое-то время мне удалось задремать. Пока я спала, мне принесли еду – и она тоже была белой! Молоко в белом стакане, белый рис на белой тарелке. Они что, издеваются? Кое-как проглотив обед (если только это был именно он), я стала ходить по комнате. Белый цвет раздражал, балахон мешал двигаться. Я не знала, куда себя деть, и снова забралась под одеяло. Надо придумать что-то, какую-то стратегию спасения. Но я не могла даже предположить, о чем члены Совета хотят со мной поговорить. Что они уже знают и что рассказали им капитан, Рей и Франц? Какую цель преследуют правители?
Долго думать не получалось, я всё время открывала глаза и снова видела белый цвет вокруг. Глаза начинали болеть от света, но его не выключали. Стоит дождаться ночи, и тогда соображать. Но и ночь никак не наступала. Бесконечный белый день. Я сидела на стуле, лежала на кровати, ходила, стояла, снова лежала, только на полу, и опять стояла, упершись лбом в стену. Но время шло и шло, а свет никак не гас. И тут я поняла – они не будут выключать свет, они будут сводить меня с ума белым цветом. Это же так логично! Дверь открылась, и внутрь зашли Судья вместе с блондином с золотым поясом – ещё одним членом Совета.
– Доброй ночи, Рина.
– И вам, – я не собиралась разговаривать с ними, поэтому всем своим видом старалась показать безразличие.
– Давайте обсудим ваше положение? – блондин говорил тихо, видимо справился со своими эмоциями и злостью и решил играть в хорошего парня, – вы полностью в нашей власти и ваши друзья тоже. От вас требуется только одно – убедить Рея в том, что он должен выполнить наши условия, и более ничего. В таком случае, мы сможем отпустить вас навсегда.
– Почему бы вам не убедить его самостоятельно?
– Вы же прекрасно понимаете, что он не станет нас слушать. Он пошёл против нас.
– Рей сделал это ради себя, ему плевать на ваши проблемы.
– Он не самостоятельная единица, поэтому связан долгом службы с Советом и не имеет никакого права делать что-то для себя. Из-за вашего поступка на поле боя, а потом и исчезновения, весь мир обратился к нам с вопросами, на которые мы не можем дать ответы. На нас направлены сотни глаз и дул орудий. Если Рей не объяснит лично сложившуюся ситуацию перед всеми Советами, то наш город погибнет. Кроме того, военные отказываются воевать без командующего. Такое происходит впервые.
– Это ваше нытье оставьте для кого-нибудь другого. Мне вообще всё равно, что у вас тут происходит. Ясно вам? – как же мне были противны эти люди. Они боятся за свою шкуру и даже не могут объяснить военным, что происходит. Боятся запачкаться.
– То есть, вы попали к нам случайно, потом нарушили ход привычных событий – тоже случайно? Утащили за собой в другой мир командующего и его помощников и говорите, что вам всё равно?
– Я никого никуда не утаскивала. Это было их решение, – я никак не понимала, к чему он клонит.
– Мы не можем вам поверить. Я знаю, насколько женщины не из нашего мира могут быть коварными, – он так посмотрел на меня, что сразу стало понятно – что бы я им не говорила, они мне не поверят, как и в прошлый раз. У них вообще нет цели узнать правду. Они следуют своему плану и хотят, чтобы я делала и говорила только то, что требуется.
– Я не буду убеждать Рея ни в чем. У меня нет никакого влияния на него.
– Будете, Рина. Будете, – блондин встал и вышел. Следом за ним молча ушел и Судья.
Я снова осталась одна. Будущее начинало меня страшить. Дверь открылась, зашли военные и вынесли стол и стул, за ними показались ещё двое – они забрали кровать. Комната теперь была совершенно пуста. Я легла на пол ничком, чтобы как можно меньше света попадало в глаза, и попыталась уснуть. Раз они решили взять меня измором, надо попытаться поспать, сделать хоть что-то полезное.
Еду перестали приносить, только воду периодически оставляли около двери. Свет так и не выключали, я сидела, забившись в угол и считала – доходила до тысячи, сбивалась и начинала заново. Сколько времени прошло – не знала. Периодически во мне просыпалась слепая ярость, и я начинала бить стены, сбивала руки в кровь, и тогда ко мне заходили военные и женщина в белом. Солдаты скручивали руки за спиной, женщина обрабатывала и бинтовала раны, убирала следы крови, и всё повторялось сначала. Я чувствовала, что начинаю сходить с ума. Мне хотелось кричать, крушить всё вокруг. Всё белое. Всё. Никуда нельзя деться от этого белого цвета. Я готова была рвать на себе волосы от отчаяния.
– Выключите свет! – кричала я во всё горло. – Я хочу спать! Уберите этот свет!
Стучала в дверь, пинала её ногами, – всё бесполезно. Воду перестали приносить после того, как пятый раз обработали мне руки. Сколько я уже здесь? Сутки, двое – счёт дням потерян.
– Дайте воды! И свет, выключите свет, – шептала я, сил кричать больше не было. Ужасно хотелось спать, но я не могла уснуть из-за белого света.
Дальше память мне стала отказывать. Вот я опять бью стену руками, но никто не приходит, а я продолжаю бить – руки все в крови, я что-то пишу этой кровью на стенах и снова бью, теперь уже дверь, ногами тоже. Ударяю настолько сильно, что мне кажется, будто кисть сломана, падаю без чувств. Открываю глаза – потолок светится белым, от жажды высохли губы, руки горят огнем, левая распухла. Пытаюсь осмотреть руку, глаза слезятся от света, их жжет. Рука не шевелится, от злости встаю и снова бреду к двери, стучу здоровой рукой, сил не хватает, сползаю по двери и задеваю за неё раненой рукой. От боли снова теряю сознание. Прихожу в себя, но не открываю глаза – какая разница, вокруг всё равно белый свет, хоть закрой глаза, хоть открой. Меня тошнит от голода, желудок сводит, я не чувствую рук, даже слез уже нет, и я плачу беззвучно, сухо. «Кто-нибудь, пожалуйста…» – шепчу я себе в голове, прошу неизвестно кого помочь мне и не верю, что спасение придёт. Опять проваливаюсь в забытьё. И это повторяется бесконечно. Где-то в голове нащупываю мысль о том, что не могу так больше, что готова умереть, только бы эти мучения закончились. Невыносимое бессилие, отчаянное желание и одновременно невозможность прекратить страдания. Мне кажется, что я забываю себя. Иногда в сознании проскальзывает вопрос «почему?», но мне непонятен даже его смысл.
Снова прихожу в себя – рядом стоят люди, рука перевязана, свет не такой яркий, и лежу я на чем-то довольно мягком, в руке чувствую иглу, поднимаю глаза наверх – капельница. Меня спасли!
– Сколько вы держали её там? – женский голос.
– Чуть больше трёх дней… Почти четыре, – тихо отвечает мужчина, тембр приятный, но чуть глухой.
– Быстро же она сдалась.
– После стольких перемещений без подготовки странно, что она вообще выдержала. Судья давал ей сутки, не больше.
– Ну, ничего. На ноги мы её поставим быстро.
– Только не переусердствуйте. Она нам нужна для затравки, – теперь я узнала голос блондина. Точно.
– Обижаете, уж я-то знаю, что нужно делать, – и этот голос вдруг показался знакомым, но я никак не могла вспомнить, где слышала его, и снова забылась.
Когда я очнулась в следующий раз, то чувствовала себя гораздо лучше. Всё тело продолжало болеть, но голод отступил, да и резкого света вокруг не наблюдалось. Я села в кровати и осмотрелась – белая комната без окон, тусклое освещение. Обстановка всё та же, что и в прошлый раз, когда Судья только перенес меня сюда. Дверь открылась, и в комнату зашла та самая старушка-служанка, которую я видела в доме у Рея. Как?
– Одевайтесь, вам пора, – с этими словами она бросила мне на кровать одежду – очередной белый балахон. И я узнала голос. Это она разговаривала с блондином.
– Что вы здесь делаете?
– Привожу вас в порядок, – голос её был холоден, и в нём я четко услышала нотки презрения, – одевайтесь быстро, у вас не больше минуты.
Я решила не спорить, всё равно сейчас мне не удастся ничего сделать. После мучений, пережитых в белой комнате, я боялась этих людей. Руки плохо слушались меня, одна из них была забинтована – на неё наложили шину, всё же мне не показалось, что я повредила её. Кое-как накинув балахон, я встала с постели. Еле держась на ногах, подошла к двери – за ней меня уже ждали трое солдат в черном.
5.
Меня снова вели по коридорам. Чтобы не видеть белых стен, я не поднимала головы и старалась идти как можно спокойнее, каждое движение отдавалось болью. Мне даже неважно было, куда меня ведут, главное, чтобы снова не в белую комнату, только не этот цвет. Хотелось лечь и не вставать, от слабости дрожали руки, всё тело покрывалось ледяным потом. Я услышала, как распахнулись тяжелые железные двери, потом ещё одни – похоже на решетку. И только теперь я подняла глаза – меня вели в тюрьму. Всё те же пустые камеры, и только в двух, я знала, были люди. Мы подошли к одной из камер, солдаты открыли дверь и втолкнули меня внутрь. Тут же кто-то подхватил мое обессилевшее тело и проводил до кровати, молча. Я не могла решиться посмотреть на этого человека.
– Рина… Что они сделали с вами? – капитан Линкок. Как же я рада была слышать его голос, но так и не могла ничего сказать в ответ, – бедняга. Что с вашей рукой?
– Капитан, – прошептала я и едва сдержалась, чтобы не разрыдаться. Медленно подняла на него глаза и встретила ужас во встречном взгляде.
– Ни слова больше, я всё понял. Ложитесь, вам нужно прийти в себя. У меня осталось немного еды и воды, сейчас!
– Не надо. Я просто хочу, чтобы вокруг не было белого. И всё.
Капитан помог мне улечься в постель, укрыл одеялом и сел на край кровати. Потом встал и начал тревожно ходить туда-сюда.
– Капитан, что случилось с Риной? Что они сделали с ней? – слабый голос Франца из соседнего угла.
– Рей! – капитан неожиданно громко ударил в решетку и почти закричал, – посмотри, что с Риной! Это белый карцер! Бедная девочка, как она пережила всё это?
– Да за что?! – воскликнул Франц, Рей не отвечал. – Она же ни в чем не виновата.
– Командующий! Ваше молчание ничего не решит! Они чуть не убили Рину! – капитан продолжал бушевать. – Мы должны что-то сделать, если сидеть здесь сложа руки, то Совет замучает кого-нибудь из нас до смерти! А начнут именно с Рины.
– Они провоцируют меня, – спокойный тихий голос из другой камеры, – если я покажу свою слабость, то никому не спастись точно.
– Да прекратите! Какая слабость! Защитить нашу Рину это не слабость! Да что я говорю, вы же не видите её. По одним глазам понятно, каково ей пришлось. А она страдала за нас с вами! За сильных и смелых мужчин! У нее, похоже, сломана рука, она вся исхудала. Да и кто знает, что ещё…
– Капитан прав, мы должны что-то сделать, – опять Франц.
– Успокойтесь. Мы ничего не можем предпринять, пока находимся здесь. Если вы думаете, что я не представляю себе, что происходит в белом карцере, то ошибаетесь. Я сам лично отправил туда не один десяток людей. Но если мы будем убиваться мыслями о том, что случилось, то точно не найдем выход.
– Пожалуйста, не кричите… – я не хотела слушать все эти бессмысленные разговоры. Я закрывала глаза и перед глазами вставали белые стены. Больше всего на свете мне нужно сейчас уснуть и не видеть никаких снов.
– Простите, Рина, – капитан снова вернулся к постели, – вам нужен покой. Отдыхайте. Все замолчали, я не слышала никакого движения и в скором времени уснула. По крайней мере, на какое-то время я в безопасности. Мне снились события прошедших дней, всё смешалось в моей голове – побег сквозь лес, смерть Гальера, умирающий Франц, черные глаза Рея, выстрелы, хромающий Линкок, всё время повторяющий «бедная девочка». Я просыпалась и проваливалась в сон вновь и вновь, пока меня не разбудил капитан. Принесли еду, обед. Я проспала почти сутки.
Мы едва успели доесть, как открылась дверь в конце коридора, и внутрь зашли Судья и женщина в белом платье с розовым поясом. Опять они что-то хотят от нас, от меня. Я сжалась и села на кровати как можно дальше, Линкок прикрыл меня, встав напротив.
– Ну что же, пришло время поговорить снова, – Судья взял из открытой камеры стул и сел посреди коридора так, чтобы всем было его видно. Женщина заняла место у него за спиной.
– Мы пришли к вам с предложением, – её голос был звонким, как у молодой девочки, хоть по внешности ей нельзя было дать меньше пятидесяти.
– Совершенно верно. Командующий Рей, – старик обернулся к нему, но Рей сидел спиной к решетке, – мы вернули вам вашу подружку, живой. Считайте это нашим уступком. Мы никого больше не тронем, если вы согласитесь выйти к солдатам и сказать им то, что нужно.
– Нужно кому? Вам? – Рей всё так же не оборачивался и говорил спокойно. Франц сел в кровати и слушал, Линкок стоял, опершись на костыль и тоже напрягся, а я даже не шевелилась.
– В первую очередь вам. Если вы хотите сохранить жизни тем троим, в соседней камере.
– У меня нет никаких гарантий, что с ними ничего не случится.
– Рей! Не соглашайся ни на что! Они же просто используют тебя, чтобы прикрыть свои промахи! – Франц набрался сил и крикнул, но никто не отреагировал на его слова.
– Ваши гарантии в соседней камере, они все живы и практически здоровы, – старик усмехнулся.
– Ну да. Простреленные ноги и руки у капитана, отсутствие лечения у Франца. И белый карцер. Я не верю вам.
– А мы не верим вам, Рей, – снова в разговор вступила женщина. – Вы хитрый и продуманный солдат. И мы понимаем, что вы не станете с нами сотрудничать, даже если мы сохраним этим людям жизнь или убьем их. Поэтому нам проще избавиться от лишнего груза и поработать только с вами. Думаю, что солдаты скорее поверят, что вы убили своих товарищей и сбежали. Да и мировое сообщество устроит такая история.
– Так почему вы до сих пор не сделали этого? – голос Рея ничего не выражал, я испугалась. Он что, правда, готов принести всех нас в жертву? Ради чего?
– Мы надеялись на ваш разум, но раз так… – Судья встал и направился к выходу, потом оглянулся и добавил, обращаясь к женщине, – дальше твоя работа.
Судья вышел, и впустил троих солдат в черном. Женщина опустилась на стул и приказала:
– Давайте её сюда!
Я вздрогнула. Опять меня будут мучать. Что они собираются делать? Дверь камеры открылась, и двое солдат вошли внутрь. Линкок бросился к ним:
– Не позволю! С неё хватит!
Солдат отшвырнул его в сторону, капитан пытался подняться, но второй мужчина пнул его в прострелянную ногу, и Линкок скорчился от боли. Франц попытался подняться в кровати, но не решился – в его сторону двинулся солдат от капитана. Я сидела на кровати, всё так же забившись в угол. Военные схватили меня и вытащили в коридор, дверь камеры заперли. Линкок продолжал лежать на полу, подползая к решетке, и отчаянно ругался, Франц с ужасом смотрел на меня. Рей не шелохнулся. Я видела его спину и больше ничего. Женщина кивнула солдатам, и один из них завернул мне руки за спину и держал так крепко, что я не могла шевелиться.
– Милочка, мы прекрасно знаем, что нужно делать с такими женщинами, как вы. Непокорными, гордыми, считающими, что они знают жизнь. Давайте мы вам покажем, что такое настоящая жизнь? Жестокая и беспощадная.
Два других солдата подошли ко мне и один из них стал задирать балахон. Я испугалась, дико испугалась. Начала извиваться и бить военных ногами, тогда второй схватил мои ноги и крепко зажал их. Я кричала и рыдала, понимая своё бессилие и беззащитность. Чтобы не видеть их лиц, зажмурила глаза. Противно, ужасно противно было чувствовать руки солдат на своём теле.
– Прекратите! Хватит! Я не такая! Я ни в чем не виновата, – я кричала до хрипоты, а женщина посмеивалась. Слышно было, как сыпет проклятьями капитан Линкок. Но разве это может мне помочь? Я знала, что будет дальше, и от понимания своей беспомощности впадала в панику. – Не трогайте меня! Нет! Уберите свои руки! Я не хочу!
– Оставьте её, – голос Рея раздался в тот момент, когда я уже потеряла всякую надежду. Солдаты остановились.
– Что вы сказали? – женщина явно была довольна.
– Я сказал, оставьте её.
– Почему мы должны сделать это? – она испытывала его, мучила, упивалась своей властью над нами всеми, я продолжала истошно рыдать, мне хотелось завернуться во все балахоны этого мира, не испытывать этого отвращения и стыда, страха.
– Она моя, – Рей помолчал, – и я готов сделать то, что вы скажете.
– Отпустите её, – скомандовала женщина солдатам, – хорошо, Рей. Я поверю вам. Но учтите, что мы не позволим вам схитрить.
Она встала и вышла, солдаты закинули меня в камеру к Рею, заперли нас и ушли. Меня всё ещё трясло от страха, паники, а вместе с тем – от ненависти к этим людям и злости. Мне казалось, что эти солдаты в черном всё ещё держат меня, хватают своими огромными противными руками. Рей осторожно подошёл ко мне, я вскочила на ноги и ударила его со всего размаху по щеке, мне надо было выместить на ком-то свою злость, свой ужас и обиду. Он даже не удивился, не отстранился, а продолжал стоять передо мной молча.
– Это вы виноваты во всем! – я кричала на него как ненормальная, ударила снова и ещё раз. Да я готова была убить его, если бы могла. Почему он ничего не делает, а стоит и просто смотрит, – из-за вас я чувствую себя вещью! Не человеком! Вы меня притащили сюда! Вы! Из-за вас всё это происходит! Я ненавижу вас всех. Этот город, этих людей, солдат и вас тоже!
Но Рей молчал, он по-прежнему не сопротивлялся моим ударам, и это злило меня ещё больше. Чертов дурак! За что его сделали командующим? Да он просто трус! Разум начал отказывать мне от злости, от пережитых унижений. Я собрала все силы и ударила Рея так сильно, что он еле удержался на ногах, из его губы пошла кровь. И только увидев красные капли, я остановилась, будто все эмоции выключили, и почувствовала себя очень уставшей, вымотанной до предела. Что я творю? Рука отозвалась болью. Я смотрела на Рея, на то, как из его губы продолжает течь кровь и не до конца понимала, зачем я сделала это.
– Простите меня, – Рей с удивлением вытер кровь и посмотрел на свои пальцы, – я виноват перед вами, и, боюсь, мне никак не искупить свою вину.
Я не нашлась, что ответить. Мне и так всё было понятно. Мы никогда не выберемся отсюда живыми, а если и случится такое чудо – разве можно продолжать жить как прежде, после того, что со мной произошло? Как забыть весь этот ужас? Белый карцер с его невыносимыми условиями, смерть Гальера, бесконечный страх быть пойманной и убитой? Раньше я строила планы на следующий день, обдумывала свои поступки, а сейчас просто принимаю тот факт, что моя жизнь больше не принадлежит мне. Да мне даже не думается о завтрашнем дне, ведь его может не быть, и с этой мыслью приходится жить. Нет больше сил. Я прошла к кровати Рея, легла и завернулась в одеяло. Не хочу, чтобы кто-то говорил со мной, не хочу, чтобы вообще кто-то был здесь кроме меня. Я прикрыла глаза и сделала вид, что сплю. Мне было слышно, как Рей прошёл к противоположному концу камеры и сел рядом с решеткой, сквозь приоткрытые глаза, я видела, как он устало прислонился спиной к стене и запрокинул голову, руки безвольно свисали с коленей. Тишина длилась долго: полчаса, может больше. А потом заговорил Франц.
– Это всё так ужасно. Я не думал, что кто-нибудь может так обращаться с женщинами… Не понимаю, как… Когда я был ещё в школе, рядом с моей группой часто гуляла группа девочек. Они все такие маленькие, хрупкие, похожи на ангелов с картинок в детских книжках. Как можно издеваться над ними? Мы, мужчины, ведь гораздо сильнее, чем они. И заведомо знаем, что будем победителями в схватке. Почему эта женщина так поступила с Риной? Это мерзко. Я не могу подобрать слова, чтобы назвать её поступок. Ни за что не поверю, что, вырастая, милые девочки становятся такими жестокими как эта дама из Совета, не хочу называть её по имени. Рина больше похожа на тех чудесных женщин, которые воспитывали нас, заботились о нас. Она не похожа на врага. Да, она немного странная, непонятная, но не злая и не опасная. Даже её порыв выбежать на поле боя – это же не более чем неконтролируемое желание остановить кровопролитие.
– Ты не понимаешь такого отношения, потому что ты – добрый, а люди, не важно, женщины это или мужчины, могут быть разными, в том числе и жестокими. Ты ещё слишком молод и мало видел в этой жизни. Наш мир держится на жестокости, на власти, – Линкок говорил тихо и хрипло, – Рей! Почему ты вообще позволил всему этому случиться?
– Потому что я слаб, капитан.
– Это не правда, командующий! – Франц горячо возражал, и я могла себе представить его выражение лица, обеспокоенное и воодушевленное одновременно, – я видел, какие вы принимаете решения. Слабый человек никогда бы не повел себя так, как вы!
– Может быть он и прав, Франц, – продолжал Линкок, – я могу его понять. Мы давно знаем друг друга, с тех пор, как Рей вытащил меня из опаснейшей ситуации. Кто знает, чего ему это стоило. До сих пор думаю, смог ли бы я сделать что-то похожее для него. И не уверен в положительном ответе.
– Я не знал об этом… – Франц зашевелился, наверное, пытался сесть или встать. Я продолжала слушать и иногда приоткрывать глаза. Линкок наверняка имеет в виду историю с женщиной, про которую мне говорил Судья.
– Рей, ты же не просто так выбрал именно её? Рину. Я не могу ошибаться, – капитан перешел практически на шепот. Моё сердце билось всё сильнее, какие тайны эти люди готовы раскрыть друг перед другом, находясь на грани гибели. Не дождавшись ответа, капитан продолжал, обращаясь уже к Францу. – Дорогой Франсуа, когда-то очень давно, когда вас ещё на свете не было, со мной приключилась очень интересная история. Я жил с женщиной, – Франц охнул, – да, это запрещено. Но, когда я смотрел на неё, мне так сильно хотелось жить – не так как мы живем, а по-другому, что я не мог отказаться от этого. Никак не мог. А всё началось с того, что я просто взглянул на неё, проходя мимо, когда попал в архивы. Удивительно, но она ответила мне тем же. Мы виделись несколько раз, после чего она попросилась перевестись в хозяйки, а поскольку моё положение позволяло держать в доме прислугу, то она без проблем попала ко мне на работу. Мы были счастливы, не побоюсь этого слова. Мы засыпали и просыпались вместе, она готовила для меня. Помню, как теплыми вечерами мы сидели у раскрытого окна и разговаривали не о войне, а обо всем на свете и о нас, о нашем будущем, – капитан умолк ненадолго, явно вспоминая те дни. И продолжил, – позже, когда всё открылось, Рей спас меня, заступился. Переместил её в другой мир и взял меня в свою команду, конечно с лишением всех привилегий, званий и заслуг. Мне пришлось даже сменить имя. Но моя история тут, в общем-то, не причем, просто мне видно то, что не заметно остальным – тем, кто не переживал подобное. Я понял, что с командующим дело плохо, когда его перемещения в другие миры стали настолько частыми, настолько долгими, что иногда штабные искали его часами. Да, он постарел и смотрел на этот мир иными глазами. Но это было не всё. Что-то в его взгляде заставило меня понять, что дело не только в усталости от войны. А ведь я тогда был прав… Ты оказался на моем месте. Не так ли, Рей?
– Вы хотите сказать, что дело было в женщине, в Рине? – Франц не мог скрыть крайнего удивления.
– Линкок… – Рей вздохнул, – вы знаете кто я на самом деле? Да. А вот я не знаю теперь, кто я. Раньше думал, что знал – военный, не просто рядовой солдат, а человек, выполняющий специальные поручения, владеющий знаниями и силой, заслуживший великолепную репутацию и уважение. И вот я здесь, сижу за решеткой, как преступник. И совершенно не знаю, что делать дальше. Вы говорите, что всё дело в женщине. Возможно. Но я сам не готов ответить на этот вопрос. Когда-то, ещё до рождения Гальера, в нашем обществе были разрешены отношения с женщинами, поскольку считалось, что физиологические потребности необходимо удовлетворять полностью, чтобы сосредоточиться на более значимых целях. Но такой подход вносил хаос, потому что взаимодействие с женщинами не ограничивалось только физическим контактом. Было решено перестроить общество под нужны государства. Женщин понемногу убирали из обычной жизни, выстраивая образ матери-воспитательницы, заботливой и непорочной. Образ женщины как жены, подруги, любовницы, в конце концов, сводили на нет, создавая вокруг них атмосферу порочности, низости и пошлости. В еду солдатам стали добавлять разные препараты, чтобы заглушить влечение к женщинам, промывали мозги ещё маленьким детям, внедряя мысль о том, что женщина существует лишь для того, чтобы воспитывать детей и заботиться о слабых. И как видите, это сработало – Франц живой тому пример. Но эта перестройка, конечно же, коснулась не всех. Правители не настолько привержены идеям нашего общества, как требуют того от нас. Им доступно всё. И не только из нашего мира. Но речь не об этом. После такого жестокого эксперимента с контролем рождаемости и естественных потребностей людей, мы получили прекрасное сильное мужское население, красивое и умное женское, но стали терять способности к перемещению. Детей, рождающихся с такими умениями, становилось всё меньше, да и у остальных силы становились всё более слабыми – они могли перемещаться сами, но не могли переместить кого-нибудь с собой. И это несмотря на то, что в лабораториях постоянно велись работы по улучшению генома. Дети стали рождаться нездоровыми, всё чаще с неизлечимыми болезнями. Природа гораздо умнее людей. То, как причудливо сплетаются человеческие гены в детях, – это действительно удивительно. Но чудеса случаются только в том случае, когда человек сам делает свой выбор. А у нынешнего поколения его нет, никто из нас не может выбрать себе в жены женщину по зову сердца, мы не можем сами решать, от кого будут рождены наши дети, – Рей замолчал, я открыла глаза и увидела, что его поза не изменилась. На мгновение мне показалось, что он ведет разговор не столько с Линкоком и Францем, сколько с самим собой, – я родился, следуя выбору только одного человека. Мой отец не спрашивал у моей матери, хочет ли она рожать меня. Не знаю, сколько ещё таких же, как и я – моих братьев, а может быть и сестер, было убито или отправлено в строй. Но мне повезло. Да, мой отец – Судья. И за это я ненавижу себя больше всего. Всеми своими силами и умениями я обязан ему, его генам. Я – практически он. А кто моя мать – я не знаю. Что произошло с ней после моего рождения – только могу догадываться, но никогда не озвучу эти мысли. Меня растили отдельно от остальных детей, внедряли в общество осторожно. Им нужно было только одно, – чтобы я помогал осуществлять тайные цели Совета. Но мне удалось выбраться из-под их командования и уйти в обычные военные. Скольких людей я погубил, замучил, переместил в далекие миры только лишь потому, что не знал другой жизни, – Рей схватился за голову, посидел, наклонив её к коленям, и рывком вернулся в прежнее положение. – Конечно, они не могли не сохранить для меня все привилегии – потому что я был нужен им, потому что слишком много знал и был опасен. Всё время до и после ухода с должности главного Палача я по частичкам собирал эту историю, чтобы понять, кто я на самом деле. И становился противен сам себе. Потерял всякий смысл, – Рей снова замолчал, я приоткрыла глаза и посмотрела на него, он тяжело дышал, рассказ явно давался ему нелегко, – а потом увидел её… Вы правы, капитан. Правы были во всем и тогда, и сейчас. То, что может дать одно лишь присутствие определенного человека в жизни, – бывает дороже всего. И даже сильнее страха перед неизвестностью и силой.
– Вот так дела… – удивленно протянул Франц.
– Всё даже хуже, чем я думал, – Линкок встал и шумно зашагал по камере, – ты полон сюрпризов… Теперь понятно, почему они так с нами поступают. Они же мстят тебе, Рей. После тебя так и не нашли нового Палача, ты заставил Совет делать всю грязную работу их же руками. Я так старался забыть, что именно ты – Палач. Твои руки по локоть в крови, если не больше… И каждому воздастся… М-да… Что ты думаешь делать дальше?
– Бороться. До последнего. Судя по тому, что я понял из разговоров – всё мировое сообщество обратилось к Совету с вопросом о том, что произошло. Они объяснили, как могли, но миру нужны доказательства, которых у Совета нет. И мы сбежали. Значит, теперь у них единственный выход – показать нас миру, что бы мы дали ответ. Вы же знаете, что нарушения мировых законов так просто не оставляют. Женщина на поле боя – как раз один из таких случаев. И не просто женщина, а из другого мира. Думаю, что Совет подозревают в заговоре против мира. Поэтому, если мы убедительно не объясним ситуацию, то городу точно придёт конец. Проще говоря – Совет хочет бросить нас на амбразуру, как затравку для хищника.
