Таша Мартинс
На пути к мечте
Как и на прошлом уроке, мы продолжаем обсуждать поэтов Серебряного века. Белла рассказывает о биографии Есенина – рассказывает нудно, пресно, так, что мне быстро становится скучно. Всё-таки очень многое зависит от учителя. Даже самый сложный предмет можно полюбить, если педагог увлечён им, а если рассказывать так, как Белла, то можно отбить всю любовь к самому интересному уроку. Творчество Есенина мне очень нравится, поэтому я много читал про него, у меня даже есть его биография, и сейчас, вполуха слушая нудный бубнеж Беллы, я лениво думаю о том, что мог бы рассказать о поэте лучше, чем она. В конце концов я вообще перестаю концентрироваться на том, что говорит литераторша, и уношусь далеко в свои мысли. О Рите, о музыке, о новой песне, которую написал только вчера, в один присест, вернувшись домой после прогулки с Ритой. Она родилась на волне вдохновения, слова приходили откуда-то из сердца, а потом точно так же пришла музыка…
– Камаев, поделись с нами, о чем таком интересном ты думаешь, что совершенно не слушаешь учителя?
Белла, сложив руки на груди, возвышается передо мной.
– О музыке, – честно говорю я. – А ещё о девушке.
В классе слышатся смешки. Белла поджимает губы:
– Очень интересно. А о творчестве Сергея Есенина ты подумать не хочешь?
– Я уже много о нем думал, – пожимаю я плечами. – И читал о нем тоже.
– Вот как, – Белла Борисовна отходит к своему столу, опирается на него спиной и, сняв с носа очки, с нескрываемым интересом смотрит на меня. – Перед нами знаток, как я посмотрю. Может, ты нам прочтёшь что-нибудь из Сергея Александровича?
– С удовольствием, – я легко поднимаюсь из-за парты и вышагиваю к доске. Остановившись перед классом, оборачиваюсь к литераторше.
– Что вам прочесть?
– А ты много чего знаешь у Есенина? – с неподдельным удивлением спрашивает она. Я согласно киваю. У меня хорошая память – впрочем, у музыканта и не должно быть другой, – я легко запоминаю стихи, даже не напрягаясь, и пару десятков есенинских стихотворений рассказать точно могу.
– Что ж, Станислав, – Беллочка протирает очки подолом пиджака и вновь водружает их на нос. – Прочти свое самое любимое.
– Нет, самое любимое, пожалуй, не стоит, – живо возражаю я. Белла поднимает брови:
– Это ещё почему?
– Боюсь, оно вам не понравится.
Одноклассники опять начинают хихикать. Кирюха с Лео перешептываются и откровенно веселятся. Они знают, какое стихотворение Есенина я люблю больше всего.
– И все-таки ты прочти, а мы послушаем, – твёрдо говорит Белла. Черт, ну я предупреждал, она сама захотела. Я прочищаю горло и, глядя поверх голов, начинаю негромко читать:
– Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои вполукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел…
Шепотки и смешки, гуляющие по классу, смолкают, и в кабинете устанавливается мертвая тишина. Двадцать пять человек не шевелясь слушают меня, и мельком я думаю о том, что благодаря своим выступлениям здорово наловчился держать внимание толпы.
– Я не знал, что любовь – зараза.
Я не знал, что любовь – чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.
Я не знаю, почему так люблю это стихотворение. Оно с первого прочтения привлекло меня. Не пошлостью и грубостью, нет, но тоской, сквозящей за каждым словом, общей атмосферой одиночества и боли, пронизывающей каждую строку.
– Пой, мой друг. Навевай мне снова
Нашу прежнюю буйную рань.
Пусть целует она другого,
Молодая, красивая дрянь…
– Спасибо, Стас, пожалуй, хватит, – словно приходит в себя Белла Борисовна, наконец останавливая мою декламацию. Хорошо, что она успела это сделать, ведь уже очень скоро в тексте должны были бы прозвучать те слова, которые не принято произносить в приличном обществе.
Я наклоняю голову в знак благодарности за предоставленное время, и вдруг мои одноклассники начинают… хлопать. Первой ладонью о ладонь ударяет Наташка Федорук, которой я давно симпатичен (и с которой именно поэтому у меня никогда ничего не было). За ней подхватывают улыбающиеся Кир и Лео, а потом и весь класс – за исключением Раевского, Никоненко и парочки их друзей – начинает аплодировать. Такого я точно не ожидал. Неужели я так хорошо читал?
Растерявшись от неожиданности, я прижимаю ладонь к сердцу.
– Спасибо, ребята…
Мне и приятно, и неловко одновременно.
– Молодец, Стас, действительно хорошо прочитал, – роняет скупую похвалу и Беллочка. – Хотя это не самое лучшее стихотворение Есенина, на мой взгляд…
– А на мой – практически идеальное, – возражаю я, остановившись на полпути к своей парте. Литераторша качает головой:
– Я бы сказала, у тебя весьма своеобразные вкусы относительно поэзии.
– У него они такие не только относительно поэзии, – хохотнув, подаёт голос Раевский с последней парты. Я медленно поворачиваюсь к нему.
– Что ты сказал?
– Что слышал, – огрызается он, не прекращая насмешливо улыбаться. Теперь у него такая политика, пытаться зацепить меня на уроке? Боится, что на перемене я ему зад надеру, а на уроке, думает, не трону?
– А я не слышал, – говорю я, чувствуя, как внутри все закипает, – повтори.
– Камаев, Раевский, разговоры оставить до перемены! – вмешивается Беллочка. – Станислав, сядь на место!
Если бы Раевский внял предупреждению и промолчал, то, возможно, все сошло бы на тормозах. Но именно в этот самый момент он с нахальной ухмылкой произносит:
– Могу и повторить. Вкусы у тебя, говорю, не только в плане стихов своеобразные. Ещё и девчонок выбираешь странных, шалав, например, как Галанина…
– Раевский! – возмущённо вскрикивает Белла Борисовна и добавляет что-то ещё, но что – я уже не слышу. Рванувшись, я перескакиваю сразу через две парты и с размаху бью кулаком по наглой роже. Он ожидает нападения и успевает закрыться от удара, но не может удержаться на месте и падает на Макса, с которым сидит за одной партой. Я падаю следом, сверху, и ещё раз остервенело бью по нему, на сей раз успешно попадая в лицо. Он пинает меня в живот, и мы, сцепившись, валимся на пол. Визжат девчонки, что-то кричит Белла Борисовна, орут парни – кто-то из них подначивает нас к драке, кто-то, напротив, пытается успокоить. Я не разбираю слов, гнев застилает мне глаза, и сквозь красную пелену на веках я вижу только свою цель – разбитую морду Раевского.
Кто-то оттаскивает меня от него; я не сразу понимаю, что это Кирилл и Лео. Раевского тоже держат двое. Нос у него разбит, глаз стремительно заплывает. Я чувствую, как саднит ушибленные ребра, но это ерунда. Зато он так и не попал мне по лицу – и это к счастью, ведь завтра и послезавтра мне выступать. С разбитой физиономией как-то не комильфо выходить к зрителям…
– Камаев! У меня просто нет слов! – возмущается тем временем Белла Борисовна. – Отвратительное поведение, ужасающая агрессия! Начать драку посреди урока!
– Ещё раз скажешь хоть что-нибудь по поводу Риты – пожалеешь, – не слушая её, говорю тем временем я, обращаясь к Раевскому. Он презрительно кривит губы и, вырвавшись от державших его, садится на свое место. Я тоже дёргаю плечом, и Кирюха с Лео наконец отпускают меня.
– Камаев, я очень хочу увидеть твоих родителей, – говорит Белла, и по ней видно, что она еле сдерживается от возмущения. – Директору сообщать пока не буду, только потому, что Раевский сам тебя спровоцировал. Но он не следил за языком, а ты начал драку, а это неприемлемо и возмутительно! Уже второй раз ты позволяешь себе подобные выходки на моем уроке!
– Я передам отцу, чтобы зашёл к вам, – роняю я и только собираюсь сесть на свое место, как из коридора доносятся радостные трели звонка. Не дожидаясь разрешения литераторши, я поворачиваюсь и первым выхожу из класса, а друзья спешат за мной.
Оказавшись у подоконника и убедившись, что вокруг нет никого, кто мог бы нас услышать, Лео с чувством говорит:
– Раевский – кусок дерьма. В следующий раз втроём ему морду начистим.
– На что он надеялся? – недоумевает Кирилл. – Думал, ты не заступишься за Ритку?
– Думал, что на уроке не полезу в драку, – зло говорю я. – А может, наоборот, специально этого и добивался, чтобы мне проблем с Беллой добавить. Да хрен его знает, мне насрать, что он там думал.
– Неясно, чем ему мелкая не угодила, – говорит задумчиво Лео. – Незнакомую девчонку шалавой обзывать – ну такое себе.
– Вполне в духе Раевского, – не соглашаюсь я. – Да и Рита здесь ни при чем, он меня цепляет. Утром тоже пытался, по Таське даже проехался…
– Чего? – в голос изумленно переспрашивают друзья, и я кратко пересказываю им утреннюю стычку с Раевским. Пока рассказываю, закипаю снова. Парни тоже приходят в бешенство, я вижу это по их лицам.
– Вот гад, мало ты ему врезал! – от души восклицает Кирилл. Иногда мне кажется, что ему нравится наша Таська. – Знал бы, сам бы добавил.
– У тебя все впереди, – ухмыляюсь я и киваю в сторону кабинета. Раевский с разбитой мордой как раз выходит оттуда в сопровождении дружков. Наши глаза встречаются, он замирает на пороге, и некоторое время мы неотрывно пялимся друг на друга. Моя душа жаждет продолжения драки, но первым нападать я не собираюсь и жду его шага. Однако Раевский в конце концов отводит глаза и уходит по направлению мужского туалета. А вслед за ним на пороге показывается Беллочка. Обводит пронзительным взглядом из-под толстых стекол коридор и останавливается на нас троих. Секунду думает, вздыхает, а потом громко сообщает:
– Станислав, я, пожалуй, поступаю непедагогично, но видеть тебя на следующем уроке – это выше моих сил. Исчезни с глаз моих, по крайней мере до тех пор, пока отец или мать со мной не побеседуют.
Пфф. Легко. Она думает, я расстроюсь, что ли?
– Где будешь, рок-стар? – спрашивает Лео, когда я, забрав из кабинета рюкзак, вновь появляюсь в коридоре. – В фойе?
После русского, шестым, у нас стоит физкультура, и от нее меня никто не освобождал, но в моей голове уже рождается план. Прогуливать так прогуливать, сегодня, видимо, звездам угодно, чтобы я не кис на уроках.
– Да не, пацаны, я, пожалуй, свалю, – говорю я вслух. – Поеду к отцу на работу, сразу расскажу ему все. Пусть разбирается с Беллой.
Я совершенно не боюсь, что отец будет меня ругать за драку. Хоть мы с ним и не сходимся в вопросе моего поступления и жизненного выбора, во всем остальном, я точно знаю, он всегда на моей стороне.
Друзья кивают.
– Скажешь Константинычу, что у меня живот прихватило или еще что-нибудь, сам придумай, – обращаюсь я к Кирюхе. Денис Константинович, наш физрук, по совместительству ведет у девятых-одиннадцатых классов и футбольный кружок. – Но на тренировке я буду.
– Вали уже, – машет тот рукой. – Разберусь, что сказать.
Через сорок минут я уже вхожу в клинику отца. Удача поворачивается ко мне лицом – отец обнаруживается на своем месте, у себя в кабинете. Увидев меня, он удивленно вздергивает брови.
– Вот это номер, а ты здесь откуда взялся?
Бросает взгляд на часы, и вдруг на лице его явственно проступает тревога.
– Что-то случилось? Ты в порядке?
– Нет, нет, – спешу успокоить его я. – Все нормально. То есть кое-что случилось, но ничего страшного…
И, плюхнувшись в удобное кожаное кресло возле отцовского стола, я подробно выкладываю ему все, что произошло на уроке литературы, не забыв упомянуть и утреннюю выходку Раевского. Отец слушает внимательно, не перебивая, а когда я замолкаю, просто поднимается из-за стола и снимает со спинки кресла пиджак, параллельно сдергивая с себя белый халат.
– Поехали.
– Куда? – теряюсь я. Отец смотрит на меня как на дурачка:
– В школу, естественно, куда же еще. Ты на машине приехал?
Я киваю.
– Вот и отлично, пошли. Потом вернешь меня назад.
В школе все решается очень быстро. Я не присутствую при разговоре Беллы Борисовны и отца, меня деликатно выставляют за дверь, но их беседа длится не больше пятнадцати минут, после чего отец появляется в коридоре все такой же невозмутимый и собранный, как прежде.
– Поехали, – кидает он мне. – Хотя нет, пошли-ка к вашему классному, еще ему пару слов скажу.
– Как все прошло? – интересуюсь я по дороге до кабинета Артема Владимировича. Отец спокойно отвечает:
– К тебе претензий больше нет. А насчет твоего одноклассника сейчас хочу переговорить с вашим Артемом.
И, помолчав, добавляет:
– Но это не означает, что ты можешь продолжать устраивать драки на уроке. Старайся все же держать себя в руках хотя бы до перемены. А еще лучше до конца учебного дня…
– Я постараюсь, – искренне говорю я.
Через пятнадцать минут я уже везу отца по направлению клиники. А когда еще через полчаса торопливо забегаю домой, чтобы что-нибудь перекусить и мчать на тренировку, мне звонит Рита. Голос у нее очень встревоженный.
– Ты где? – спрашивает она вместо приветствия.
– Дома, – отвечаю я, почти не жуя заглатывая вчерашнюю холодную котлету и бросая щедрый кусок Мякишу, который, разумеется, с несчастным видом трется рядом.
– Ты в порядке?
– Я? Конечно. А почему ты спрашиваешь? – запоздало удивляюсь я. Рита нервно отвечает:
– Потому что Лео сказал мне, что на литературе ты подрался с Раевским, который врезал тебе по ребрам. И потому что я тебе звонила несколько раз и писала, а ты не брал трубку и не отвечал на сообщения…
Я отнимаю телефон от уха и смотрю на экран. Так и есть – на дисплее высвечиваются значки пропущенных вызовов и неотвеченных смс. И вдруг сердце мое наполняется теплом. Моя малышка, она переживала за меня. Поганец Лео, заставил мою девочку волноваться! Я уже думать забыл про ребра…
– Орешек, все хорошо, – с нежностью говорю я в трубку. – Прости, я, видимо, не слышал звонков. И с ребрами у меня все в порядке, не волнуйся, не так уж и сильно он мне врезал. Ему сильнее досталось…
– Его я видела, – отмахивается Рита, – но с тобой точно все в порядке?
– Абсолютно, – серьезно говорю я. – Я скоро приду в школу. Ты там?
– Да, в фойе, как и всегда. Ты расскажешь мне, что случилось?
– Приду и расскажу, – обещаю я. – Жди меня.
Возле школьного крыльца я снова вижу денди. Он курит в компании ещё троих парней, среди которых я узнаю Олега Стрижевского из параллельного класса. У него есть сестра-близняшка, и она дружит с Марикой.
Денди, видимо, чувствует на себе мой взгляд, потому что поворачивается, и мы встречаемся глазами. Тут же он отворачивается и сплевывает. Я хмыкаю и взбегаю по ступенькам, но не успеваю войти, как слышу требовательное:
– Камаев, стой.
Я поворачиваюсь. Денди стоит за моей спиной и сканирует меня глазами. Его взгляд тяжёлый и злой, и я с удовольствием возвращаю ему его.
– Чего тебе?
– Это ты мне скажи, чего тебе нужно от Риты? – выплевывает он, зло прищурившись.
Я склоняю голову к плечу и с интересом оглядываю его. Он, конечно, следит за собой. Весь такой модный, холеный, на подбородке ни волосочка. Уверен в себе. Да только я тоже уверен.
– А ты ей кто, чтобы я перед тобой отчитывался? – лениво спрашиваю я. В синих глазах денди мелькает плохо сдерживаемый гнев. Ощущение, что ему хочется меня ударить, и он контролирует себя из последних сил. Он ниже меня ростом и меньше в плечах, так что не думаю, что действительно рискнет со мной связываться. А если и попробует, что ж. Одной дракой больше, одной меньше…
– Не лезь к Рите, ты меня понял? – тихо, но с угрозой говорит он. – Найди себе кого-нибудь другого для своих игр.
– С чего ты взял, что я собираюсь с ней играть? – с любопытством спрашиваю я. Он презрительно кривит губы:
– С того, что ты только так и относишься к девчонкам – как к игрушкам. Рита не такая, как другие.
– Согласен, – серьёзно говорю я. – Не такая. Чувак, я не обязан с тобой откровенничать, но все же скажу. Она мне нравится, и она моя. Я прекрасно понимаю, что и ты на неё запал. Только ты для неё друг детства, не больше. Тот, с кем она играла в песочнице. Тебе ничего не светит, извини.
Он открывает было рот, но я не даю ему вставить ни слова.
– Рита действительно особенная девушка. И она уже сделала свой выбор. Этот выбор – не ты. Так что лучше по-хорошему свали с дороги, окей? И перестань ей написывать, меня это бесит.
Не дожидаясь, пока он ответит, я обхожу его и исчезаю за школьными дверями, спиной чувствуя его взгляд. Кажется, у меня появился еще один личный враг, но мне плевать.
Рита, как и говорила, ждет меня в фойе – на любимом подоконнике с книжкой в руках. Едва завидев меня, она роняет книжку и бросается ко мне. В ореховых глазах плещется тревога, когда она хватает меня за предплечья и беспокойно спрашивает:
– С тобой точно все в порядке? Нигде не болит?
Я не могу сдержать дурацкую улыбку, которая против моей воли расползается по лицу. Она волнуется обо мне, и это так чертовски приятно, что не передать словами. На секунду мне даже хочется, чтобы у меня что-нибудь болело, – тогда, наверное, Рита бы ухаживала за мной…
– Я здоров как бык, – заверяю я ее, успокаивающе поглаживая по запястью, – хочешь, покажу, что все ребра целы?
И в подтверждение своих слов тут же задираю джемпер, обнажая живот. Рита сразу краснеет:
– Все-все, я тебе верю! Не устраивай стриптиз на публике, пожалуйста.
– Тут никого нет, кроме нас, – насмешливо говорю я. Фойе действительно пусто – в половину четвертого в школе уже почти нет учеников. Однако джемпер опускаю.
Мы возвращаемся к подоконнику, на котором Рита сидела, и я подбираю упавшую книжку.
– «Гарри Поттер»? В который уже раз?
– Каждый раз как в первый, – серьезно отвечает она и требует: – Рассказывай уже наконец, что между вами произошло!
Я и не собираюсь делать из этого тайну. Рассказываю все честно – и про утреннюю стычку, и про драку, а потом прямо спрашиваю:
– Орешек, скажи мне честно, у вас с Раевским есть какое-то общее прошлое? Он цепляет меня, потому что мы давно друг друга терпеть не можем, но, возможно, у него есть какие-то счеты и к тебе? Если есть, я должен знать.
Рита отвечает сразу же:
– Если ты имеешь в виду, было ли между нами что-нибудь, то нет, никогда. Но Раевский – ближайший друг Марики…
Марика! Черт, как я мог про нее забыть! Ее нет в школе на этой неделе – я знаю это от Риты, – и, видимо, поэтому она выпала из поля моего зрения. Что, если Раевский прохаживается по Рите именно по наводке Марики?
– Ты думаешь, Марика его подговорила?
Рита пожимает плечами:
– Эту мысль нельзя отрицать, ведь правда? Но вообще я хотела сказать, что Марк был со мной в том лагере после моего пятого класса. Когда Марика стала меня травить…
– Он был свидетелем того, что там произошло? – догадываюсь я. Рита кивает:
– Вроде того. Мы сначала с ним вроде как подружились, но потом никакой дружбы не вышло. А в школе он все рассказал Марике и их дружкам. Но вообще конкретно между нами с ним никакой вражды никогда не было, явной антипатии тоже. Так что или он действительно по просьбе Марики тебя подзуживает, либо просто потому, что у вас плохие отношения, а я по удачному стечению обстоятельств под руку подвернулась. Ну или все сразу.
Скорее всего, малышка права.
– Хорошо, что ты ему врезал, – сердито добавляет Рита. – У него вся морда синяя, под глазом фингал.
Я не чувствую ни капли сожаления. Поделом уроду.
– Но все-таки, Стасик, пожалуйста, не ввязывайся больше в драки, – просительно заглядывает она мне в лицо. – Я не хочу, чтобы ты пострадал.
Я не выдерживаю и крепко обнимаю ее.
– Как бы мне ни было приятно, что ты волнуешься за меня, не надо, – говорю я, уткнувшись лицом в ее макушку. – Я могу за себя постоять. К тому же ладно бы он в мой адрес что-то сказал, но он оскорбил тебя, а этого я никому не прощу.
Неожиданно она обеими руками обнимает меня в ответ, и несколько минут мы просто стоим у подоконника, тесно прижавшись друг к другу. Мне кажется, что все звуки, запахи и вообще мир вокруг перестают существовать – я слышу только биение собственного сердца, гулко отдающееся у меня в ушах, и вижу лишь Ритину макушку, в которую упираюсь губами. Это первый раз, когда мы обнимаемся так долго и так крепко, и я бы все отдал, чтобы эти объятия продолжались как можно дольше. Однако вечно ничего не существует – и Рита первой расцепляет руки и отстраняется от меня. Глаза ее подозрительно блестят.
– Ты не опоздаешь на тренировку?
Черт побери, я уже и забыл, зачем я вообще здесь! Кидаю взгляд на часы – до начала десять минут.
– Беги, – говорит Рита. – Я буду ждать тебя здесь.
– Не скучай, – говорю я напоследок, подхватив сумку с формой. Рита смеется:
– «Гарри Поттер» не даст мне этого сделать.
Полтора часа спустя я уже везу Риту домой к ее подруге. Саша живет в отдаленном районе – неподалеку от ее дома я занимаюсь вокалом, а поскольку мы попадаем в самый час пик, то ехать туда нам придется не меньше часа. Впрочем, я никуда не тороплюсь, а, напротив, даже радуюсь выпавшей возможности провести время вдвоем с Ритой, удобно устроившейся в пассажирском кресле. По дороге мы опять говорим обо всем подряд, но как-то так получается само собой, что незаметно снова съезжаем на тему Раевского и нашей с ним драки. И тогда я осторожно спрашиваю:
– Орешек, а что случилось в лагере?
– После пятого класса? – уточняет она и со смешком добавляет: – Знаешь, я была в лагере трижды, и каждый раз что-нибудь да случалось.
– Если тебе неприятно вспоминать, не вспоминай, – я выкручиваю руль, перестраиваясь в другой ряд. Она мотает головой:
– Нет, нормально. Я расскажу, если хочешь. Хотя ты наверняка будешь смеяться.
– Не буду, – торопливо заверяю я, а сам думаю про себя, что во что бы то ни стало сдержу это обещание. Вне зависимости от того, что же Рита расскажет.
– Тогда мама впервые отправила меня в лагерь, – говорит она, глядя вперед, в лобовое стекло. Мы как раз замираем в очередной пробке. – Я была в восторге, ну, знаешь, впервые оказаться одной далеко от дома – это ж какая я крутая, какая самостоятельная, взрослая, – она улыбается собственным мыслям. – И ребята в отряде были, как мне показалось, хорошие, что девчонки, что мальчишки. Раевский тоже был в моем отряде, и, когда мы выяснили, что учимся в одной школе, как-то сразу стали держаться вместе. Он мне показался очень славным, я еще думала – как будет здорово, если мы подружимся. Что он с Марикой дружит, я тогда не знала. Ну и он, наверное, не знал, что мы с ней… не дружим. Там, в отряде моем, еще был мальчик один. Димой звали, до сих пор помню. Он мне понравился сразу. Он такой был… балагур, весельчак, душа компании, в общем. Прямо как ты, – добавляет она, взглянув на меня, и улыбается. Я улыбаюсь в ответ, хотя слушать про другого мальчишку, который нравился Рите, мне неприятно. Ну и что, что ей тогда было одиннадцать или двенадцать и мы вообще не были знакомы.
– В общем, Раевский с Димой этим общался и однажды по секрету отвел меня в сторонку и сказал, что я Диме нравлюсь и что он хочет со мной погулять. Я, конечно, сразу согласилась. Еще бы нет! Я не была в него влюблена, но он мне действительно нравился. Ну и тем же вечером мы с Димой сбежали через дырку в заборе и пошли по лесу соседнему гулять. Там красиво было. Потом нашли бревно какое-то поваленное, сели. И он ко мне потянулся, ну, чтобы поцеловать…
Я непроизвольно хмурюсь.
– А у меня в этот день, как назло, с самого утра болел живот, – продолжает Рита, словно не замечая моей реакции. – Сначала сильно, потом вроде отпустило, и к тому моменту, как мы с Димой гулять пошли, почти совсем прошел. Но пока мы бродили, заболел снова. Ну и вот представь, Стас. Летний вечер, лес, птички чирикают, первый мальчик, который мне нравится, тянется ко мне, чтобы поцеловать… И мой живот, который решает подвести меня именно в этот самый момент, и на всю округу раздаются очень неприличные звуки…
– Он смеялся? – спрашиваю я с отвращением, представив этого незнакомого Димку. Конечно, смеялся, иначе истории бы не было. Наверное, на Раевского похож или на денди.
– Еще как, на весь лес закатился от хохота. Ну, его можно понять – кто бы не смеялся на его месте, – Рита улыбается, но мне совсем не смешно. Я представляю маленькую Риту, которой стыдно, больно и, наверное, страшно, и мне не смеяться хочется, а заслонить ее собой и крушить всех вокруг, кто посмеет обидеть ее хоть взглядом.
– Я бы не смеялся, – говорю я тихо. В этот самый момент машины впереди наконец начинают движение, и я тоже трогаюсь с места, поэтому не могу посмотреть Рите в глаза, хотя мне очень хочется.
– Ты это ты, других таких нет, – отвечает она так же тихо. А потом добавляет громче: – Ну и все, сказки не случилось. Я, конечно, расплакалась и убежала в лагерь. А он, разумеется, вернувшись, все рассказал друзьям, в том числе и Раевскому. Оставшиеся дни в лагере почти все меня дразнили, я плакала и считала дни до возвращения домой. А потом в школе все началось заново из-за Марики, и я долгое время недоумевала, откуда она-то узнала, пока наконец не увидела ее рядом с Раевским. И тогда до меня дошло. Это было как раз на той самой дискотеке.
Я протягиваю руку и касаюсь Риты. Хочу дотронуться до руки, но промахиваюсь и кладу ладонь на колено. Что ж, это еще и лучше. Рита слегка вздрагивает, но мою руку не убирает.
– Представляю, что ты тогда пережила, малышка.
Это слово само собой вылетает у меня изо рта, я не успеваю придержать его. Про себя я давно называю Риту именно так – даже в телефоне так подписал, – и сейчас, когда я всем сердцем сочувствую той маленькой униженной девочке, это ласковое обращение отказывается оставаться запертым в моей голове.
– Спасибо, – тихо отвечает она. – Да, тогда было ужасно. Но сейчас все в прошлом. Теперь я и сама могу посмеяться над той ситуацией. Такие вот дела.
Некоторое время мы молчим. Не знаю, о чем думает Рита, а я – о ней, о Раевском, о незнакомом Димке, о той давней дискотеке и о себе самом. Тогда я понял, что плачущая передо мной девчонка очень красивая, понял, что ее можно хотеть поцеловать, – и сделал это, но почему же четыре года не мог разглядеть того, что увидел сейчас?.. А она? Когда она увидела меня? Ведь почему-то же она меня поцеловала…
– Давно хотела спросить. А почему волки? – нарушает тишину Ритин мелодичный голос. Выныриваю из своих размышлений и переспрашиваю:
– Что, прости?
– Твое кольцо, – говорит Рита и кивает на мою ладонь, лежащую на руле. Я смотрю туда же. Ах, кольцо!
– Ты знаешь, что символизирует волк? – спрашиваю я вместо ответа. Она хмурится:
– Мм… наверное, силу?
– Самостоятельность, – говорю я. – А еще бесстрашие, верность, преданность. Это символ победы и свободы. В свете того, что ты знаешь обо мне… Становится понятно, почему волки, да?
Она задумчиво кивает, разглядывая кольцо. Потом улыбается уголками рта:
– Они как будто поют.
У меня аж сердце заходится. Она поняла! Она увидела то же, что вижу я!
– Орешек… Ты увидела то, чего не видят другие. Ни Кир, ни Лео, ни Миха, никто не смог этого разглядеть, – полушепотом признаюсь я. – А я, когда его увидел, сразу понял, что это мое кольцо.
– Ты тоже поющий волк, – улыбается она и неожиданно гладит меня по плечу. Сцепляю зубы и заставляю себя сосредоточиться на дороге, хотя все, чего мне в настоящий момент хочется, – это припарковаться где-нибудь на обочине и впиться в ее манящие пухлые губки.
– Давай музыку включим? – вновь вытаскивает меня из грез Рита. Точно, музыка!
– Орешек, открой бардачок, – прошу я. Она выполняет просьбу.
– Там лежит флешка, видишь? Вставляй ее в магнитолу.
Рита послушно делает, что я говорю.
– Что это?
– Это подборка песен твоих и моих любимых исполнителей, – говорю я, не отрывая глаз от дороги. – Вчера сделал. Это будет наш с тобой общий плейлист.
– Божечки, ты крутыш! – восторженно вскрикивает Рита. – Как здорово!
Даже не глядя на нее, я знаю, что она широко улыбается. Безумно люблю такую ее улыбку и радуюсь вдвойне, когда сам становлюсь ее причиной.
Рита принимается проматывать список, изучая песни, а потом вдруг останавливается.
– Стас… А ты никогда не делал собственных записей? Ну, чтобы ты пел?
Я отрицательно качаю головой.
– Разве что на диктофон.
– Я бы хотела, чтобы у меня были записи твоих песен, – говорит она и вздыхает. – Стас… А ты сам пишешь песни?
Не могу ее обманывать и не хочу.
– Пишу, Орешек. Но не пою их.
– Почему? – ее личико грустно вытягивается.
– Наверное, еще не пришла пора для этого, – пожимаю я плечами. Как сказать, что я просто боюсь обнажать свое сердце перед множеством глаз и ушей? – Может быть, когда-нибудь и решусь.
– А мне споешь как-нибудь? – тихо-тихо спрашивает она. Я быстро взглядываю на нее:
– Тебе спою. Обещаю.
И она снова широко улыбается.
Когда спустя еще минут двадцать мы наконец подъезжаем к дому, где живут Ритина подруга и ее брат, оказывается, что нас ждет целая делегация. Едва мы выходим из машины, как к нам бросается миниатюрная брюнетка с очень длинными волосами и узким, почти кукольным улыбчивым личиком.
– Ну наконец-то приехали, мы уже заждались!
По пятам за девушкой следуют двое парней. В одном я без труда узнаю того самого бугая, который на прошлой неделе привозил Риту в школу, второй, очень худой и высокий, с умными серыми глазами и светлыми длинными волосами, собранными в низкий хвост, первым протягивает мне ладонь:
– Андрей. Можно Энди.
На его шее, выглядывающей из распахнутого воротника куртки, я вижу часть татуировки – какие-то геометрические узоры. Этот парень мне уже нравится.
– Стас, – говорю я, подавая свою руку в ответ.
Рукопожатие у него оказывается неожиданно крепкое для такого тонкого телосложения. Бугай тоже пожимает мне ладонь:
– Дейв.
– А я Саша! – брюнетка порывисто обнимает меня. Все ее кукольное личико сияет. – Мы о тебе наслышаны! Здорово наконец познакомиться!
– Вы что делаете на улице? – подозрительно глядя на каждого из друзей по очереди, спрашивает Рита. Саша весело сообщает:
– Воздухом подышать решили да тебя подождать заодно, в квартире скучно!
Я улыбаюсь, глядя на то, какими честными глазами она смотрит на Риту. Ежу понятно – ее друзья хотели увидеть меня. Значит ли это, что Рита много рассказывала им обо мне?
Однако не успеваю я решить, как относиться к этому факту и радоваться ли, как в моем кармане начинает разрываться телефон. Достав его, я смотрю на экран. Звонит Дэн; это очень странно, что ему сегодня может от меня понадобиться?
– Прошу прощения, – говорю я Рите и ее друзьям и нажимаю зеленую кнопку. – Да?
– Стас, бро, пипец вообще, выручай! – истошный крик Дэна из трубки рвёт мне барабанную перепонку. Это так непохоже на приятеля, что я невольно напрягаюсь. Обычно Дэн расслаблен и весел, а сейчас в его голосе отчётливо сквозит паника.
– Дэн, Дэн, успокойся, чувак, не кричи, – я прижимаю трубку к уху, стараясь говорить спокойно и увещевательно. – Что стряслось?