Светлана Курилович
Дежа вю
Андрей закрыл глаза и обмяк – он был не в силах двигаться, но, толкнув его в спину, так что он упал и проехал по полу, распахнулась дверь в учительскую, и в проёме предстал сам Цербер: трёхглавый монстр с огромными клыками.
– Ну, что? – проревел он, склонившись к Андрею и обрызгав его слюной. Андрей взвизгнул, почувствовав, как начала вскипать пузырями кожа в тех местах, где на неё упали капли слюны. Но именно эта боль позволила ему, наконец, очнуться, вскочить на ноги и выпрыгнуть в окно, разбив стекло.
С выпученными глазами он понёсся по улице, не видя ничего вокруг, но внезапно заметил районное отделение полиции и ворвался туда, цепляясь за жалкие остатки разума.
– Спасите! – прохрипел он, падая на свободный стул.– Помогите! Меня преследуют дети!
– Хватит нести чушь! – резко отреагировал старший по возрасту и по званию полицейский. – Ворвался, мебель повалил, воду разлил! Серж, арестуй его и посади в камеру! – приказал он второму полицейскому.
– За что?! – взвизгнул Андрей. – Это их надо в камеру! Эти монстры накинулись на меня и хотели сожрать!
Серж, нехорошо улыбаясь, помахивая наручниками, подошёл к нему, и учитель с ужасом увидел, как его глазные яблоки поползли вверх на тонких мохнатых стебельках. Этого его расстроенное сознание выдержать уже не смогло, и он со вздохом облегчения провалился в беспамятство…
Очнулся Андрей камере на заплёванном полу. Долго соображал, что с ним случилось, и его опять посетило ощущение, что всё это уже было, он где-то всё это видел… Но где и когда? Он огляделся, увидел бомжей или пьяниц, сидящих в углу, и один из них показался ему знакомым; он сел и открыл рот, чтобы с ним заговорить, но с заржавленным скрипом отворилась дверь камеры, внутрь вошли двое полицейских, грубо поставили его на ноги и куда-то потащили… И когда они вышли на запруженную то ли людьми, то ли чудищами площадь, где стоял сбитый помост, Андрей внезапно и отчётливо вспомнил всё, до малейшей детали…
Всё повторилось: он опять вырывался, кричал, негодовал; проклинал Бога и всех святых, неистово рвался с цепи, бесновался, ненавидел их и призывал проклятия на их головы. Потом обессилел, упал на доски и покорился своей участи… Палач широко размахнулся, одним ударом отсёк ему голову и поднял за волосы вверх над толпой. Но тут случилось кое-что другое: пока Андрей не умер, Цербер наклонился к его уху и сказал:
– Завтра ты будешь помнить всё… Но ты сам придёшь к нам, потому что ты – теперь наш…
Резкий, пронзительный треск будильника разорвал тишину, и Андрей с огромным трудом, чувствуя себя совершенно разбитым, сел на кровати, опустив гудящую голову на руки. Спутанные волосы неопрятной массой закрывали его лицо, горло неприятно саднило. Он потёр шею и ощутил под пальцами тонкую линию, напоминающую шрам. Андрей вскочил с кровати, наступил на кость, грохнулся, сильно ударившись локтем, но, не обращая внимания на боль, метнулся в ванную. Уставился в зеркало, задрав голову, и увидел перерезающий горло тонкий, ровный, багровый шрам… Андрей вспомнил всё…
Он открыл кран, поплескал в лицо холодной водой и опять взглянул в зеркало: на него смотрело не знакомое ему с детства (может, и не особенно красивое, но такое любимое лицо), а страшная морда с огромными белесыми выпученными глазами, чёрным провалом на месте носа и безгубым ртом, растянутым от уха до уха…
– Господи! – прошептала безобразная щель, и наваждение пропало: на Андрея снова смотрело его лицо.
– Господи, Боже мой! – в ужасе проговорил историк. – Что же мне делать?! Я не хочу становиться одним из них, не хочу!!!
«Пусть лучше они убьют меня!» – обречённо подумал он и, закрыв глаза, сел на холодный кафельный пол.
Сколько он так просидел – неизвестно, но звук текущей из крана воды постепенно привёл его в чувство, и рациональный мозг учителя начал выискивать приемлемое решение; но всё сводилось к одному, словно ему кто-то это нашёптывал: он должен был ехать в школу, и там его неминуемо должны были принести в жертву…
– Не хочу! – громко сказал он своему отражению. – Не желаю!
Но ноги сами понесли его в комнату; он оделся, взял ключи, внимательно посмотрел на них, положил на тумбочку, вышел и плотно закрыл за собой дверь. Медленно спустился по лестнице, придерживаясь за перила, нащупал гвоздь, о который укололся вчера, аккуратно перешагнул лужу и побрёл к автобусной остановке. При всём своём угнетённом состоянии порадовался, что удалось остаться сухим, но в это же самое мгновение поскользнулся и со всего размаху плюхнулся в лужу. Промокший насквозь, Андрей стоял и чувствовал, как с его одежды каплями стекает вода и как он постепенно замерзает. Сил двигаться не было никаких, но тут около него тормознуло такси, и водитель, открыв дверцу, сказал:
– Садись, земляк, довезу!
Андрей обречённо сел в машину. Таксист завёл разговор о погоде, но учитель не поддержал его, и он обиженно замолк.
«Что же делать, Господи? – тупо думал Андрей.– Что мне делать?! Я не хочу этого всего!»
И совершенно внезапно в его голову порхающим мотыльком залетела неожиданная мысль: «Чего боится любая нечисть? Святой церкви! Не поехать ли тебе в церковь?»
Мысль была совершенно безумная, потому что Андрей считал себя абсолютным и убеждённым атеистом, но всё-таки спросил у водилы:
– Слушай, друг, а где в этом районе ближайшая церковь?
– Недалеко от школы,– ответил таксист.
– От какой школы?! – ощущая, как тонкой змейкой в душу заползает холодок страха, переспросил Андрей.
– Той, в которую ты направляешься, – заявил он.
«Разве я успел сказать адрес?» – подумал учитель.
– Ты не назвал адрес, но я знаю, что тебе туда надо,– совершенно спокойно сказал шофёр, обернулся, посмотрел на Андрея жёлтыми глазами с вертикальными чёрными зрачками и захихикал. Историк вжался спиной в сиденье, пытаясь отодвинуться от него как можно дальше, а водитель, продолжая хихикать, вытянул губы, словно хотел его поцеловать и плотоядно причмокнул. Андрей негнущимися пальцами стал открывать машину, но тут она остановилась, и дверца распахнулась сама, так что он чуть не вывалился наружу:
– Приехали!!
Андрей вылез из машины и встал, глядя на школу. Большие двери медленно раскрылись ему навстречу, и в дверях показались тётя Катя и Марина, при одном взгляде на которых ему заранее стало тошно, хотя сегодня они ничего не жевали. Андрей поднял голову вверх и взглянул на окна своего класса: там столпился его пятый Г, его «монстрики», как он ласково называл их совсем недавно… Теперь это были самые настоящие, гадкие, уродливые создания, словно порождения одурманенного кокаином воображения, и сердце учителя невольно сжалось от неожиданной тоски: «Почему всё это случилось и с ними тоже?! Почему?! Ведь они совсем маленькие, они никому ещё не успели насолить!»
Дети, раскрыв окно, призывно махали ему, и учитель услышал внутри себя их зов: «Идите к нам, учитель! Дрюня, идите к нам, вы наш!!»
Андрей, качнувшись, сделал шаг вперёд и в последний раз поднял голову, чтобы проститься с этим, в общем-то, не таким уж и плохим миром… «Я плохо жил, – внезапно подумал он. – Но я любил жизнь, она многое дала мне… А я… я сделал что-то такое, чтобы обо мне осталась хоть какая-то память?»
И он, мысленно сжав кулаки, воскликнул:
– Господи, зачем я жил?! Зачем?!
И тут же почувствовал, как невидимые узы опутали его тело и настойчиво повлекли внутрь школы. По щекам потекли горячие слёзы, смешиваясь с мокрым снегом, незримая верёвка натянулась ещё сильнее, но Андрей всё стоял, не двигаясь с места, и, задрав голову, смотрел на набрякшее, истекающее дождём небо. Потом взгляд его сместился правее, и он заметил сквозь серую пелену дождя слабое свечение, исходившее от золотой луковки православной церкви.
«Надо пойти в церковь!» – с отчаянием утопающего подумал он и шагнул в её направлении.
– Идите к нам! – завизжали в окне дети, почуяв недоброе.
Андрей взглянул вверх и сделал ещё один шаг по направлению к церкви, ощутив, как верёвка сильнее впилась в его тело. Дети забесновались, некоторые из них забрались на подоконник, собираясь спрыгнуть вниз, и тогда Андрей решительно пошёл в сторону святого храма. Первые шаги дались ему с огромным трудом, как будто к каждой ноге была привязана чугунная гиря, не хватало воздуха, сердце билось скачками, то судорожно стуча, то абсолютно замирая, так что учитель с ужасом, поднимающим на его теле все волоски, думал: «Если я упаду, всё будет кончено!»
Но каждый последующий шаг становился всё легче и легче, так что под конец он смог побежать, опасаясь погони, которой почему-то не было: Дети, таксист, учителя, полицейские стояли и смотрели ему вслед, но не двигались с места.
Андрей открыл тяжёлую массивную дверь и вошёл под своды церкви, не перекрестив лба и не поклонившись – просто вошёл и стоял, вдыхая сладкий аромат ладана, смешанный с запахом горящих восковых свечей. Он не сразу заметил священника, стоявшего в притворе церкви и смотревшего на него.
– Здравствуй, сын мой! – негромко произнёс священник, и Андрей вздрогнул от неожиданности.
– Здравствуйте, здравствуйте… – пробормотал он и замолчал, не зная, как к нему обращаться. Священник почувствовал его замешательство и, одобряюще улыбнувшись, промолвил:
– Зови меня батюшка, сын мой, я давно ждал тебя.
– Давно ждали?! – недоверчиво пробормотал учитель.
– Давно, потому что время пришло, – был ответ, услышав который, Андрей попятился и взялся рукой за ручку двери. В глазах его метнулся ужас, но священник успокаивающе добавил:
– Не бойся, я не из них, я настоящий!
– А чем докажете? – спросил историк.
– Посмотри мне в глаза, – спокойно и просто ответил он, подойдя поближе.
– Стоять, не подходить! – отстранился от него Андрей и вытянул руку ладонью вперёд. Батюшка остановился, Андрей посмотрел ему в глаза и почувствовал, как его страх, отчаянье, душевное опустошение стали постепенно утихать, словно текст, размноженный под копирку и теряющий яркость к последнему листу. Он не увидел там ничего особенного: только мудрость, спокойствие и уверенность в себе – словом, то, чего так не хватало ему в его собственной жизни. Андрей не знал, сколько он так стоял, погружённый в свой внутренний мир, может быть, очень долго, но священник не торопил его, словно понимая, что время сейчас не имеет никакого значения…
Наконец Андрей оторвался от созерцания и, встрепенувшись, посмотрел на лицо батюшки: он увидел, что священнослужитель не очень молод, но и не стар – пятьдесят с хвостиком, может быть; что у него очень доброе, но утомлённое лицо и ясные голубые глаза, окружённые лучиками морщинок.
– Простите, отец, что не сразу поверил вам,– сдавленно сказал историк, на что батюшка улыбнулся. – Просто со мной столько всего произошло за последнее время, вы не представляете!
– Я знаю, – спокойно ответил тот.– Я всё знаю, что с тобой произошло!
Андрей с удивлением вскинул на него взгляд, а батюшка, поманив его за собой, прошёл в небольшую каморку, где стоял топчан, стул и стол с электрическим чайником. Он вскипятил и заварил чай, разлив его по чашкам, и предложил Андрею сесть на стул. Сам он опустился на топчан и повторил:
– Я всё знаю: тебе показалось, что мир изменился или ты попал в другую реальность, так?
– Да.
– Люди стали превращаться в чудовищ, а ты был их жертвой, над которой они глумились, да?
