Светлана Ивановна Небыкова
Стихи мои, откуда вы берётесь?
Сейчас, стоя под сосной и глядя на луну, медленно плывущую над лесом, я думаю о том, что, может быть, мы действительно приходим не один раз на Землю. Игорек так сильно любил меня, что захотел прийти еще раз именно ко мне. Он пришел бы в человеческом облике, но я не дал ему такого шанса. Если бы я женился, у меня родился бы мальчик, похожий на Игорька. А так ему пришлось прийти в облике котенка. Пижон и Игорь слились в моем спутанном сознании этой ночью в единое целое. Мне стало казаться, что я потерял Игоря еще раз.
Как я дошел до дому, помню плохо. Остались в памяти только темнота, какие-то кочки под ногами и нарастающая боль в ноге. У калитки маячила соседка. Меня это тронуло: все-таки волнуется за меня.
Сначала я не слушал, что она говорила. Потом смысл ее слов стал доходить до меня. Про мое лицо: оно было черное, когда они решили продать мне половину дома с сараем и участком. Что-то о яблонях. Потом снова о моем почерневшем лице. Они подумали, что дела мои плохи, отчего не продать: наследников у меня нет, все бы к ним вернулось. А я черным был не от ран, от горя. Я и сейчас черный. Из-за какого-то котенка.
У меня потемнело в глазах. Стиснул зубы, чтобы не ударить. Не убить. А она все говорила. Про белого пса. Охотничьего. Его соседям напротив родственник подарил. Он его к охоте готовил. На кошек натравливал. А потом…
Я снова отключился. Хотел пойти – и едва не упал от боли. А она все говорила. Про то, что хозяева пса сказали ей, чтобы она меня предупредила, чтобы не пускал своего на улицу, да она забыла. Про то, что он на крыльце сидел, вон в том доме, напротив, наискосок. К их калитке этот белый подбежал. Хозяин вышел, Нестор, художник, все сирень рисует. Дверь открыл твоему, позвал его. Этот белый через любые калитки махает. А твой-то глупый был. От Нестора, через забор и побежал через улицу. Белый в два прыжка его догнал. Он закричал словно ребенок. Нестор все видел и слышал.
Она еще что-то хотела сказать, но я не стал слушать. Поднялся на крыльцо, отпер дверь. Доковылял до кровати и лег. Нога горела. Боль заполнила всю комнату. Все углы. Болело все: нога, тело, кровать, стол, стены, потолок. «Такого не может быть. Не может болеть кровать. Не может болеть стол», – подумал я и стал сжимать боль. Она отступила сначала от углов, потом от потолка. Наконец, вернулась в тело. Через какое-то время мне удалось ввинтить ее в ногу. Теперь надо было что-то сделать с ногой. Я стал мысленно сыпать на нее снег. Не помогло. Но я продолжал посыпать ее снегом и обкладывать льдом. Я старался не думать, что будет завтра. Проще всего было бы постучать соседям в стену. Но этого я не сделаю. Мелькнуло в голове, что у меня хватит сил сползти с крыльца и как-нибудь добраться до калитки. Кажется, я ее не закрыл на вертушку. Впрочем, это все не важно. Главное – не сойти с ума от боли. И от чего-то еще, более страшного, чем боль.
