Станислав Борисович Малозёмов
Божьи слёзы
– Зачем занимать?– Наташка засмеялась.– Я же работаю, зарплату получаю. Во, гляди.
Она сунула руку в карман тёплого пальто и достала аж пятьдесят рублей.
– Хватит и доехать, и устроиться жить, и на поиски работы, на автобусы потратить.
Витюша хлебнул самогон из горла и поперхнулся. Столько денег в одном месте он не видел очень давно.
– Ты посиди пока тут. – он вытащил из – под кровати пачку журналов за три года последних. «Советский экран» и « Юный техник» – Полистай их примерно часик. А я вернусь от доктора и продолжим планы строить. Да, может, и тянуть не стоит. Поедем сразу.
Хохлов поулыбался Витюшиным предположениям о докторе городском. Ну, что таким макаром он Витюшу хотел пугнуть и тем вынудить бросить пить.
– Ну, не знаю… – сказал он и стал серьёзным. – Сам говоришь, что печень как калёной пикой пронзает всё чаще. Ну, пойдём к нашему любимому доктору Сизоненко. Он талант. Не просто доктор. Он дар божий имеет. Серёжа без городской современной аппаратуры людей наших почти с того света вытаскивает. Полуживых, ёлки!
Сергей Анатольевич выслушал сначала про цирроз Зинчука и Самойленко.
– Это им в районной больнице таким диагнозом по голове дали. Я потом перепроверил, свои анализы сделал. Так у них гепатит. Причем не тяжкий вроде А и Б. У них форма С. Она, слава Гиппократу, лечится. Вот они оба пьют? И будут совмещать житьё с питьём. Я их вылечил. Нет больше и гепатита.
– Да… Кидают за воротник как хороший кочегар в топку, – засмеялся Витюша. Но ведь живут.
– Давай свои анализы и разденься до пояса. У меня тут тепло.
Обследовал он Витюшу подольше, чем городской врач. Крутил его всяко на кушетке, мял бока, что-то замерял на животе пальцами, потом воткнул ему иглу в вену, набрал крови и ушел. При этом лицо его было умиротворенным, он даже насвистывал знакомую мелодию.
– Если всё нормально- разрешишь уехать в город? – спросил Витюша Хохлова. – Я поеду с Наташкой Желябиной. У нас с ней… Ну, короче сплю я с ней. Один раз пока. Но не это главное. С женщиной мне в городе будет легче.
– Так она же сама пьёт. Не как вы, оглоеды, но тоже не по пятьдесят граммов «Саперави» в неделю раз, а тот же первач глушит каждый день. Хоть и не бутылками, конечно. Не как твои дружки да ты сам. Но женщине без помощи трудно выкарабкаться.
– Я буду помогать. Мне это даже хочется, – Витюша смотрел в пол. – А она мне поможет. Мы всё обговорим до мельчайших деталей. Наташка умная. Ей не повезло просто. Мама скончалась, муж погиб. Но она выберется при моей поддержке. А с ней и я. Она хочет завязать не меньше меня.
– Я не против.– Хохлов подал ему руку.– Позвонишь мне оттуда, адрес дашь, место работы. Если что-то не получится у вас, я приеду, заберу домой.
Пришел Сизоненко с тем же выражением лица, только свистел какую – то другую мелодию.
– Ну, а у тебя, Витёк, цирроз.– Он сказал это как- то легко, вообще без тревоги особой. Будто не цирроз убивал Шанина, а понос. – Сорок процентов печени – тю-тю.
–Твою мать!– оценил диагноз Хохлов.
Витюша промолчал, попросил у Сизоненко папиросу, хотя вообще-то не курил. Взял со стола спички и вышел на крыльцо. Плохо обернулось дело. Сергею Анатольевичу он верил как себе. Значит месяц-два, а похоронят без оркестра и рыдающей родни. Женьку Мальцева, убитого Лешим, брат Игорь один хоронил с Витюшей и старой матерью, если не считать мужиков с лопатами, которые гроб засыпали и холмик подняли. Брат крест вбил молотком в мягкую землю и привинтил табличку жестяную. В кладбищенской конторе написали на ней «Мальцев Евгений Васильевич. 12.05. 1938. – 6.11.1974». Вот всё, что после Женьки осталось. Забыли его уже через месяц. Жена бывшая с дочерью уехали жить к брату в другой совхоз за сто тридцать километров.
Он стоял на крыльце, вроде бы как будто курил, а на самом деле кашлял надрывно, визгливо. Со стороны слушался кашель как очередь из пулемёта, который скорострельно выплёвывал пули и они с визгом улетали в чисто поле.
– Чё, подыхать, так дома и надо подыхать. Куда ехать? Тут хоть Карагозов с кентами придет закапывать. А в городе проваляюсь пару недель в морге и выкинут на помойку. Да и чего жить дальше? Пить я в родной Семёновке вряд ли завяжу. Семью не создам. Кто за меня, алкаша, пойдёт? Работать не берут никуда. – Витюша почесал затылок и вернулся в больничку. Папиросу воткнул в снег на урне, куда до бурана бросали бинты не нужные и ампулы после уколов.
– Сегодня десятое. Двадцать один день до Нового года, – сказал он всем сразу. – Семьдесят пятый, блин, уже. В том году я жить буду в аду, а встретить и отметить его успею, а, Сергей Анатольевич?
Сизоненко и Хохлов засмеялись и слушал их безобидный смех Витюша потрясённо. Он, блин, через месяц «сыграет в ящик», а людям весело. И каким людям! Они поставлены жизнь мою охранять и поддерживать. Во, дают!
– Новый год ты встречай с подругой Наташкой Желябиной. В тошниловку не ходи. Меньше с Натахой выпьешь – однозначно, – разрешил Андрей, милиционер.
– А третьего числа приходи ко мне. Неделю будешь у меня лежать, – доктор Сизоненко поднял Витюшину рубашку и ещё раз осмотрел место, откуда заметно выпирала печень. – Я тебе третьего числа цирроз вырежу. Останется половина органа. Отрежу не сорок процентов, а половину, чтоб случайно не оставить гадость. И потом новые клетки начнут расти. Здоровые. Так только печень умеет. Самовозродиться. И всё! Живи дальше сколько получится.
– Пить нельзя?– Витюша ещё не прочувствовал, что может остаться на «этом» свете и на «тот» не попасть пока.
– Почему нельзя? – снова засмеялся врач Сизоненко. – А как ещё можно цирроз обратно вернуть? Никак. Поэтому – пей, конечно. Помирать всё одно надо. Ты же не Кощей бессмертный, чтобы вечно тут мельтешить. Так какая разница – когда? Сейчас с тебя толку мало, а бухать будешь – лучше не станешь. Ни работы опять, ни семьи. Только ухари из тошниловки, которые уже сегодня не помнят, что Мальцева Женьку и Лёнечку недавно убили. Одноклассников. Сколько орлов из вашей компашки с ними учились в школе?
– До почти весь «шалман» наш. Человек двадцать пять постояльцев забегаловки.
– Я тебе жизнь дам. Шанс к жизни. Имей в виду: шанс! – доктор Сергей учился с Витюшей в ту же смену, но на класс старше. – А вы с Желябиной покумекаете и определитесь – в могилу вам сподручней или в человеческую жизнь. Придешь потом к нам обоим и доложишь что вы для себя выбрали. Лады? Я могу только помочь выжить. А жить заставить не могу. И милиция не может. Да, Андрей?
– А как? – старлею сегодня было все смешно и он улыбнулся широко и по- доброму.– Я могу тебя, Витёк, подогнать под какое-нибудь нераскрытое преступление. Мля, что я говорю! Генерал бы мне лично язык отгрыз за такие слова. Ну, да ладно… И посажу тебя лет на десять. Вероятность того, что ты на «киче» тоже сопьёшься – никакая. Там только авторитеты и лихие уголовники пьют иногда. А ты кто? « Иван»! Простой зек- работяга. Даже не фраер. Будешь потому всегда трезвым. Или чифирить начнёшь. Цирроза не будет, но инфаркт – вполне. Причём быстро. Организм у тебя уже молью укушенный со всех сторон.
– Ладно, иди Виктор. – Доктор пожал ему руку. – Жду третьего января. Удачно тебе новый год встретить!
– Спасибо. Постараюсь. Я с Наташкой буду встречать. Не перепьюсь.– Витюша напялил шапку, слегка поклонился друзьям и первый раз за годы с желанием пошел домой.
– Ё!!! – вырвалась из него восклицательная эмоция, когда он вошел в избу. Везде было чисто, печка хорошенько натопленная, грела Наташку с котом Ванькой, который лежал у неё на коленях, а сама она на диване вставляла порвавшийся шнур в оконную занавеску. Пол блестел, пыль отовсюду испарилась, а на столе стояли чайник, две чашки, в блюдцах ждали Витюшу конфеты «буревестник» и печенье «крекер».
– Да я сбегала домой. Кушать у меня тоже нет ничего, но чай и вот это – было. Пьём чай? – Наташка помогла Витюше раздеться и они почти до вечера хлебали грузинский второго сорта как напиток богов. Ели конфеты, печенье и говорили о будущем, которое видели одинаково ясно. Хорошей, доброй представлялась им дальнейшая жизнь. Витюша за разговорами забыл про тошниловку. А Желябина про тёток-собутыльниц.
– Я в ближнем магазине купила две бутылки полусладкого розового вина «Чинар». Азербайджанское оно. Вкуснятина. Не то, что эта сивуха наша. И ведь не берёт его никто. Слабое для наших любителей. Ближе к ночи выпьем, хорошо? – Наташка поставила на стол бутылки. Витюша сглотнул слюну и отвел глаза. Стал глядеть на Наталью, которая как-то успела отлично умыться, причесаться и подпудрить лицо. Симпатичная сидела перед Витюшей женщина. Приятная. Желябина Наталья, соседка.
– Мне здесь третьего января Сизоненко сам операцию сделает. Цирроз весь удалит.– Тихо сказал Витюша.
Наташка захлопала в ладоши.
–Значит Новый год мы встречаем здесь и вдвоём?
– Вдвоём. – Виктор подошел к окну и наблюдал за снегом, почему-то вдруг таявшем сверху при десяти градусах мороза – И не только Новый год вдвоём встретим. Много праздников других, а будней…
Он долго молчал.
– А будней вместе проведём – сколько бог в своём деле, Сизоненко, мне подарит.
Они обнялись и сидели так дотемна. Было им хорошо и оба, каждый сам по себе, старались, но так и не смогли угадать – какая случайная добрая сила столкнула их и придержала, чтобы не успели разбежаться.
Глава восьмая
Старший лейтенант Хохлов Андрей за два дня до Нового года прибежал к Витюше домой когда они с Натальей собирались обедать. Употреблять планировали суп без мяса из вермишели и магазинные рыбные котлеты с макаронами. В сельпо их возят из Оренбурга. Хорошие котлеты. Пахнут рыбой окунь и хлеба в них толкают без перебора. Ели они перед праздником скромненько. Берегли Наташкины деньги на новогодний стол и подарки самим себе. Андрей вломился в избу в тужурке, но без шапки. Спешил, похоже, очень. Азарт и нетерпение принесли в тихий дом Шанина его блестящие охотничьей страстью глаза.
– Привет, Натаха, Витёк, руку жму! Дело двинулось вроде! По убийству Лёни. Я ж по всем районам и в город ориентировку разослал. Сейчас мне позвонил один капитан из Каменск-Уральского совхоза. Сказал, что приходил к нему дьяк из церкви и рассказал, что купила церковь две иконы. Ценные, давнишние, в окладе серебряном. Прихожанин церковный продал. Сказал, что купил старый дом у знакомых. Они в город переехали. А на чердаке были эти иконы.
– А почему они с Лёниного убийства? Кто сказал? – удивился Витюша. – Садись, поешь с нами.
– Не. Я утром наелся, до вечера хватит. Спасибо, – Хохлов сел прямо на порог и расстегнул пуговицу под черным узким галстуком. – Этот дьяк в их милиции нештатный сотрудник. Он обо всех махинациях в церкви доносит. Там воруют и деньги прихожан. Пожертвования. Иконы продают и покупают у барыг. Мы их не трогаем вообще-то. Не положено. Они от государства отделены. А барыг, которые скупают и дальше добро церковное двигают, ловим по его наводке. И тут тоже особый случай. Не церковь нам нужна, а тот, кто принёс иконы. На чердаке он их, бляха, нашел. Воры и Лёнины убийцы сами в церковь не сунулись бы. Нашли местного в какой-нибудь пивнухе, которого в церкви знают, и через него продали иконы. А его напоили потом, да и хватит ему.
– А я чего? – Витюша посмотрел на тарелку. Суп остывал. Ладно, Наталья потом разогреет.
– Ты же Лёнины иконы видел? Видел. Запомнил их, правильно? – старлей поднялся с порога и навис над столом, уперевшись большими ладонями в края.
– Блин, я всё детство у Лёни дома торчал. Ну, точнее, заходил в комнату очень много раз. Все иконы помню до единой. Его бабушка ещё живая была. Учила нас молиться, – Витюша скривился. – Но мы как-то не подписались под веру в Бога. Дурные были. Помню я, Андрей, все иконы распрекрасно!
Хохлов обрадовался. И снова пошел к порогу.
– Вот ты приди к дьяку Феофану. Это его кликуха церковная. А вообще он – Сергей Новиков. Скажи, что ты от меня и Горелова, капитана. Пусть он иконы покажет. И потом спроси: может, у того мужика ещё есть? Он, блин, конечно, не знает. Тогда попроси, как найти продавца. Найди и узнай, где он натурально иконы взял? У кого? Что, мол, ты тоже хочешь себе купить. А сказал тебе про образа и про мужика того дьяк Феофан. Ты, мол, сперва хотел в церкви купить…
– А сам ты чего не тряхнешь дьяка? – улыбнулся Витюша. – Бога боишься?
– Я только своего генерала боюсь. И жену немного, – Хохлов приоткрыл дверь. Уходил уже. – Мне пока нельзя там отсвечивать. А если этот мужик сам в деле? Если он знал Лёню и вместе с дружками его грабил? Может, не убивал. Только грабил. Они тогда всё расползутся, как тараканы от дихлофоса и хрен их потом выследишь. Меня же как милиционера и там знают. Я работать начинал, ты ж помнишь, в Каменск-Уральске по распределению. Через год только перевели в родной колхоз.
– Ладно. Поем и съезжу, – Витюша сел поудобнее, взял ложку и глянул в тарелку. Суп уже был разогрет.
– Я тебя докину до посёлка. А там пёхом – пара километров до церкви, – Хохлов ушел и дверь за собой прикрыл мягко. Как будто в доме все спали.
– Не опасно? – Наталья хлебнула суп и тревожно глянула на Шанина Витюшу.
– Ну, не опаснее, чем самогон хлестать до полусмерти. Дай лучше полстакана розового из Азербайджана. Я к нему привыкать стал. Самогон-то уж, глянь, полмесяца и не нюхал. Тебе, кстати, благодаря, – Витюша поел и оделся в полушубок красивый, и шапку достал запасную. Новую. Кроличью.
– Так и я больше ни разу к тёткам не ходила, – обняла его Наташа. – Пью с тобой розовое, восемнадцать градусов. Тоже благодаря! Но уже тебе, а не мне. Ладно. Вечером во сколько ждать?
– Как управлюсь – сразу на попутке приеду. Шофера местные. Денег не берут.
Он вышел за ворота, дождался Хохлова и поехали они по дороге вверх. Каменск-Уральский стоял среди сосен и осин на довольно высоком прилавке перед началом Уральских гор.
Дьяка Феофана Витюша нашел сразу. Показал Феофан обе иконы. Они были из дома Лёниного. Точно. Но дьяку Шанин этого не сказал. Узнал, кто продал и где его найти, как мужик выглядит. Ещё раз оглядел и потрогал иконы. Одна – Владимирской Богоматери, другая – «Всех скорбящих радость».
– Ты будь осторожнее, сын мой, – сказал тихо дьяк, который был явно моложе. – Иконы явно спёрли. В нашей округе такие только у Антонины Грищенко были из Семёновки. И мужичок этот не простой. Ходит сюда, крестится как попало, да на кого попало. Я ему предлагал исповедоваться, так он ответил, что пока не в чем ему каяться. Вишь ты, ангел безгрешный! Так что, ты поаккуратней с ним. Я чую, что у него дружки – бандиты. Есть у нас тут трое. Из города к нам, в дальний край сбежали год назад. Наследили там, похоже. Наши МВДшники за ними приглядывают, справки наводят, в город сообщили.
– Хорошо, Сергей, – Витюша руку пожал дьяку. – А церковь что, не проверяет происхождение икон при покупке?
– Протоиерей наш про них не знает. Я на свои купил. У меня сбережения есть хорошие. Я ещё три года назад служил в Москве. В самом Новодевичьем монастыре при Храме Спаса Преображения над северными воротами.
Это Преображенская надвратная церковь, так её народ зовёт. Сюда меня командировали на пять лет для повышения в чине. Протодиаконом буду когда вернусь. А тут я сам попросился в милиции на сотрудничество. Бог, он, конечно, всё видит, но наказывает только богохульников. А хулиганство, воровство и другие безобразия от прихожан милиция устраняет с моей помощью. Среди прихожан святых и ангелов нет. Всякие сюда приходят грехи замаливать… Не могу я видеть скверну и глаза на неё закрывать. Ну, с Богом. Ступай.
Разыскал Витюша Рому Трегубова в пивной возле автостанции. По описанию дьяка выделил его из двадцати, примерно, пьяниц.
– Слушай, старичок, ты вроде бы иконы продаёшь? Я в церкви был. Мне там сказали как тебя найти, – Витюша глядел на него чистым и просящим взглядом. – У тебя вроде на чердаке их много прежний жилец забыл.
– А ты кто? Откель нарисовался? – посмотрел на него сверху в меру поддатый Рома Трегубов. – И на кой тебе иконы? На лбу написано, что ты безбожник.
– Я из Притобольского. Гена я. Травкин по фамилии. Матери на Новый год подарить хочу. Объехал девять совхозов. Везде – не масть. А твои иконы я посмотрел и проникся. Мне бы что-нито подобное, а?
– А сколько одна стоит – сказать? – засмеялся Рома. – С катушек слетишь. Секретарь обкома бы мог бы купить. Но на хрена ему? А ты не потянешь, не…
– Да наберу, займу у своих. Матери дороже не будет подарка!
–Ты домой когда? – Рома закурил и внимательно оглядел Витюшу.
– Ну, думал купить да и поехать сразу, – Витюша Шанин понял, что иконы здесь.
– Пять сотен рублей одна стоит, – мужик взял Витюшу за пуговицу полушубка. – Есть чем платить?
– Ого! – присвистнул Шанин. – Это мне собрать надо. Сейчас на трассу, на попутку. За день соберу и приеду. А какие иконы?
– А я знаю? Какие-то хорошие. Старинные. Но я сам не врубаюсь. Хожу в церковь и молюсь только на икону Святой троицы. Но эти, которые у меня, очень путёвые. В серебре по краям. И сами доски старинные. Лет двести им точно есть.
– Короче, завтра часам к трём я приеду. Соберу рубли. Ты тут будешь? – Витюша протянул ему руку.
Рома руку не пожал, но ответил.
– Я всегда тут. Ты только не трезвонь никому про меня. Ещё грабанут. Сам понимаешь, я ж случайно их нашел. А ограбят меня уже не случайно. Понял?
– А чего тут понимать? Они мне самому нужны. Чего я буду кому-то ещё рассказывать? Приедут и раньше меня купят. Мне оно надо? Ладно, до завтра.
Витюша вышел и через пятнадцать минут уже «голосовал» на трассе.
Потом на хорошей скорости подрулил «москвич» и тормознул на обочине перед Витюшей, подкинув вверх килограммов сто снежной искристой пыли. Вышли три парня, одетые в одинаковые серые пальто с модными в прошлом десятилетии шалевыми воротниками. Шли к Витюше молча, закинув одну полу пальто на другую и руками её придерживали.
– Приблатнённые, – Витюша угадал, что сейчас его начнут бить.
– Ты, фраер, иконы скупаешь? – спросил один. Ещё не темно было и во рту у него ясно выделялся сияющий золотой зуб.
– Матери на новый год одну хотел купить. Подарок, – Шанин Витя сделал шаг назад.
– А что Ромка иконы продал в церковь – откуда знаешь? – спросил другой, с наколкой-якорем на тыльной стороне ладони.
– Ниоткуда. Я по всем церквям районным езжу и у всех узнаю. Мне предлагали, но не то. А у вас в церкви дьяк показал две иконы. Их Рома продал. А что тут особенного? Ну, продал и продал…
– Дьякон побожился, что никому не скажет. Гонишь ты, фраерок. Вот дьяку мы верим, а тебе нет. Откуда, сука, узнал про иконы? – первый, с золотым зубом, подошел вплотную.
– Ну, если честно, то он мне сказал, что мужик дом купил и на чердаке от старого хозяина иконы остались. Рома их церкви подарил просто. А я так согласен купить, – Витюша плюнул себе под ноги. – А что, запрещено это? Икону купить или лыжи, какая разница? Моей матери лыжи без надобности. А икону – в самый раз. Она очень верующая. Рада будет без памяти.
– Короче, я понял, что дьяку Рома иконы подарил потому, что они для него чердачный хлам? – уточнил третий, невысокий, крепкий, без шапки.
– Так и есть. Они оба так сказали.
Тот, что с золотым зубом, достал из кармана финку и взял Витюшу за плечо.
– Если гонишь, мы тебя найдём. А если в натуре купить решил, то завтра приезжай к дьяку. Икона будет у него. Отдашь ему пять косарей, понял? Не отдашь, значит ты фуфлыжник, трепло или «мусорок». Тогда мы к тебе приедем, и я тебя попишу вот этим пёрышком. Притобольск не Москва. Найдём зараз. Сглотнул?
– Какой с меня «мусорок»? – Витюша ещё раз плюнул под ноги, – Я, наоборот, их ненавижу. Я в клубе на танцах закурил возле стенки, а дружинники меня отвели к участковому. И меня на семь суток ни за что заперли.
Тот, что с золотым зубом врезал Витюше поддых и сказал очень увесисто.
– Короче, ты ни Рому не видел, ни нас. Икону заберёшь у дьяка. Башли ему отдашь и гуд бай. Они сели в «москвич» развернулись с визгом колёс на укатанной трассе и через пару минут исчезли.
– Ну, вроде они Лёню и замочили, – сказал себе Витюша и с напряжением памяти записал себе в мозги, как каждый выглядит.
Скоро его взял до Семёновки грузовик с полным кузовом каких-то бочек и через час он уже рассказывал всю историю своего путешествия Хохлову.
– Да, это шушера из города. От чего-то смылись. Прячутся. И промышляют по деревням, – Андрей задумался. – Только вот кто из наших им надул про Лёню, про иконы? И момент они выбрали отличный. Буран. Следы заметает мгновенно. Кто-то навёл из наших. Кто, как думаешь? Знал про иконы ты, а ещё кто?
– Проценко Димка. Наш пятый неразлучный друг. Так он в город уехал жить ещё в семьдесят втором. И он культурный, не блатной. Пересечься с этими огрызками не мог он. У него совсем другая сфера жизни. Художник наш Димка. Работал в кинотеатре. Рисовал афиши к фильмам.
– Пьёт? – Хохлов записал в блокнот «Дмитрий Проценко». – Какой кинотеатр?
– «Октябрь». Он приезжал год назад. Сказал, где работает. А пить – пьёт как и наши. Так он наш и был. Вот бухает натурально без меры. Но рисует красиво. Не выгоняют его.
– Ну, тогда картина прорисовывается, – Хохлов потёр руки. – Там его эти козлы в какой-то тошниловке случайно встретили. Напились. Димка ваш язык распустил, про деревню нашу рассказал, откуда он сам, про тебя, про Лёню, ну, и об иконах им, вполне возможно, натарахтел полные уши. Мол, красивые вещи. Он же художник. Красивое чувствует. Те его добили расспросами. Они умеют вытащить из фраерка, что им надо узнать. Он всё им и продал. И Лёнин адрес, и сколько икон сказал. Он же не думал, что убьют они Лёнчика. Купят иконы подешевле и свалят. В городе толкнут раз в десять дороже. Риска нет вообще. Теперь надо решить, как завтра икону выкупить и взять этого Рому. Я из него, как из стиранной простыни, выжму здесь, в Семёновке, где эти ухари и как их отловить.
И вдруг что- то вспомнил Хохлов. Раньше хотел спросить, но, похоже, закрутился и забыл.
–Ну, а из наших, кто никуда не уехал, могли ещё какие ребятишки знать про иконы? Лёня в пивной сто процентов хвастался. Не может быть, чтобы про такие ценности он по пьянке ни разу не вспомнил.
– Так ещё ведь и Мальцев Женька знал точно. – Витюшины глаза округлились и выражали страшную злость на себя лично. – Нет его больше, вот я и запамятовал про Мальцева. Мы впятером с детства дружили. Женька, Димка, я, Лёня и Валера Камнев, который от самогона помер лет семь назад. Вот козёл я! Когда у нас с Лёнчиком вообще денег не было и взять ни у кого не получалось – Леонид в пивной как раз Мальцеву Жеке предлагал купить одну иконку хоть за червонец.
– А Леший рядом тогда был с вами?
– Ну да! – Витюша от жуткой догадки ещё сильнее округлил и закатил глаза.– Мля! Они всегда вместе везде ходили. Женька отказался купить даже за пять копеек. Сказал, что Лёня сука последняя. Что память о матери пропивать – подляна мерзкая. Пусть, мол, лежат в сундуке как уже двадцать лет лежат. Он ведь с Лёней тоже по малолетству дружил как и я, повторяю. А Миха Леший рядом стоял. Слышал каждое слово. Значит бандитам он Лёню и скормил. И Жеку скинул в воду, чтобы тот уже никогда на него не подумал и не рассказал никому. И повод убрать Женьку придумал он заранее.
А повод придумал толковый. Выпить не на что, а Женька Лешему должен давно. За долгом мы и ездили. Он у Мишки сотню занимал для брата. На свадьбу.Она прошла давно, а деньги зависли. А нам выпить срочно требовалось. Миха сказал, что у Женьки заберёт и неделю гудеть будем. Деньги были у брата Жекиного в Янушевке . Вот мы и поплыли. На обратном пути Миха его вроде как в шутку и скинул. Получил – то он не полностью. Десять рублей всего. Брату, выяснилось, десять и надо было. И не на свадьбу, а запчасть купить на машину. В ЗАГС ехать, а тачка поломалась. Остальные Женька пропил без Михи и без нас втихаря. Вот и повод. Точно, он – наводчик. Это, бляха, Леший потом специально и поехал к бандюганам. У него дядька в Каменск – Уральске живёт. Леший туда часто мотался. Там в пивной и познакомился, видно, с этими тремя ублюдками. Те, гады, подобрали момент, дождались бурана, чтобы следы занесло, и Лёню завалили. Димка из города, выходит, не при делах.
– Да, это правдоподобно. – Старлей присвистнул с довольной физиономией. – Поймаем убийцу – он сам Мишку сдаст. А нет, так я его на зоне допрошу. Он расколется. Срок – то ему не добавят. Он и сидит за убийство Мальцева. Но как соучастник расколется, что про иконы бандитам рассказал. И ему за признание добровольное срок скостят на пару лет. Он это понимает. На зоне ему уже все секреты, чтобы пораньше освободиться, наверняка рассказали. Молодец, Витёк. Ещё одну грамоту получишь. Иди домой. Наташка, небось, уже ужин готовит.
– С розовым полусладким азербайджанским винцом. Самогон больше не пьём, – он пожал руку Хохлову и попросил:
– Меня на задержание Ромы возьми. Я-то его знаю. А деньги где взять?
– Казённые у директора совхоза возьму. Вернём же сразу, – Андрей потянулся. – Завтра заеду за тобой. Рому привезём, и пусть в КПЗ Новый год встречает. А первого числа поедем, и этих похмельных братков повяжем Я поеду вместе с теми двумя сержантами из Притобольска. А ты с нами поедешь. Рома их вряд ли сдаст. Опасно ему. А без тебя мы их не распознаем в пивнухе переполненной. Ну, всё, чеши ужинать. Натахе привет.
И Витюша, довольный сделанным добрым делом, побежал к женщине, которая ещё полмесяца назад никем ему была, а сейчас он без неё и представить не мог новой, посветлевшей своей жизни. И вот только они поужинали теми же котлетами с поджаренными макаронами и луком, вот только запил Витюша всё употреблённое чаем без конфет и сахара, как кровь его, уже не шибко разбавленная самогоном, рванула по телу и даже до мозга доструилась в нужном количестве и приличном качестве. И сказал мозг Витюше внутренним голосом примерно так:
– Вы, шерлоки холмсы хреновы, не сделали главного, когда хату убитого Лёни обследовали. И Хохлов ваш хвалёный – полуфабрикат, а не «мусор» опытный. Вы три бутылки видели и три стакана? Видели, но не трогали. На ручке молотка старлей нашел ворсинки от перчаток. Правильно. Кто убивал – надел перчатки. Но это было после того как они выпили три бутылки по ноль семь литра. Столько, во первых, за пять минут не выжрет даже самый конченный алкаш, а главное – ни один идиот пить и закусывать картошкой в толстых шерстяных варежках не будет. Полный рот набьётся шерстью от варежек. А это жутко раздражает даже сильно вмазавших. Убийца перчатки нацепил когда Лёня уже опьянел. Тогда же и молоток достал из-за пояса. Другие двое вообще без варежек были. Нет же других ворсинок на столе, на картошке или на стакане, который убитому воткнули в рот. В стакане вино было, оно пролилось когда дно стакана мёртвому в рот втыкали. Значит и стакан липкий был. Отпечатков пальцев там полно, дураки вы все!
Вскочил Витюша, на бегу крикнул Наталье, что побежал срочно к Хохлову, забыл одеться, а потому при вечерних минус двадцати нёсся пусть не как гепард, но как страус – точно.
– Да, бляха-папаха, это мой квак! – Андрей большим кулаком дал себе по лбу. – Это я не милиционер, а дворник возле городского дурдома. На большее не тяну. Побежали в дом к Лёне! Там же никто ничего не трогал! Мы окна-то после похорон заколотили и двери досками крест-накрест пригвоздили. Сейчас я ленту липкую найду и побежим.
Специальную ленту для снятия отпечатков с поверхностей он держал в коробке с патронами от своего «ТТ». Выхватил, обернул её бумагой, взял десять ресторанных салфеток и вскоре они гвоздодёром, из Лёниного сарая взятым, отрывали доски от двери. Всё в комнате было так же как в день убийства. Хохлов надел резиновые перчатки, подаренные доктором Сизоненко,и стал разглядывать на свет стаканы и бутылки.
– Иди, Витёк, на моё место работать. Дубина я стоеросовая, – Хохлов Андрей очень опечален был своим глупейшим промахом. – А я пойду торчать днями в тошниловке на твоё место. Сопьюсь и пусть меня больше на работу вообще никуда не берут. Даже дворником в дурдом.
– Андрей, да не убивайся ты так, – Витюше стало жаль старлея. – Мы ж все на нервах были. А ты, кстати, не эксперт же. Не следователь даже. Ты порядок сохраняешь в посёлке очень грамотно. Один! У нас даже драк не стало на улицах и в клубе на танцах. Тебя весь народ уважает, а кому положено бояться, те опасаются крепко.
Хохлов натянуто, волевым усилием изобразил улыбку, правда, совсем грустную.
– Ну, вот поймаю я сегодня продавца икон, а он мне бандитов и убийцу не сдаст. Вот упрётся рогом и будет долдонить то, что мне не надо. Я, мол, продал свои, на чердаке нашел. И всё. Кому продал – он их не знает. Предложил – купили. А у нас доказательств про то, что иконы именно из Лёниного дома – никак нет. Голяк. Пустота. Ни фотографий, ни свидетелей. Ты тогда малой ещё был, когда иконы эти видел, можешь через столько лет легко и перепутать. А с Лёни, царство ему небесное, нет боле спроса. Вот как оно…
А теперь у меня будут отпечатки. Сам продавец пусть лепечет что ему взбредёт. Главное, он их продал. А кому – найдём. Отпечатки есть. Тех парней ты запомнил, которые тебя пугали на трассе? Запомнил. Будем по тошниловкам их искать в Каменск-Уральске. Повяжем, я вызову эксперта и отпечатки они ему тиснут на его подушечке с красителем. Потом сверим.
– Если совпадёт хоть один, уже можно предъявлять ему убийство, – догадался Витюша Шанин. – А если не он молотком бил, то жизнь свою всё равно спасать будет. И сам назовёт одного из оставшихся двоих. Верно же?
– Вот я и говорю: иди на моё место. Хорошо рассуждаешь. Логично, – засмеялся Холлов и минут через десять закончил снимать на плёнку отпечатки. – Всё. Утром поедем, ты мне продавца издали покажешь, я его возьму и первого января поедем искать блатных. Они точно зеки бывшие. Я не сомневаюсь.
Витюша с трудом выдавил из нутра вопрос, который сам не выпрыгивал: – А вот если я натурально пить завяжу, ты сможешь меня официально оформить своим помощником? Рядовым?
– Учитывая твою постоянную помощь органам, – серьёзно сказал Хохлов и в глаза Витюшины упёрся добрым взглядом. – Я смогу подать ходатайство в УВД области с подписью районного начальника. Тебя пошлют на трёхмесячные курсы, дадут удостоверение и будешь со мной вторым участковым. Напарником. Мне его и положено иметь по штату. Но некого ко мне прикрепить. Все или старые, или без опыта вообще. А у тебя уже есть навыки. Я в характеристике про них напишу. Только не пей хотя бы полгода.
Шанин Витюша шмыгнул носом и кивнул. Хотя сам в это верил не до конца.
