Смеклоф
КиберЧаръ

Чересчур умный дом словно почуял его желание. Рядом со стаканами на подносе появилась тарелка. В ней даже начали высвечиваться контуры чего-то похожего на гамбургер. Поэтому чтобы не соблазниться на фальшивку и не сожрать начарованную еду, пришлось что-то говорить:

– Хозяин разрешил говорить со мной откровенно?

– Уже давно.

– Он на восьмом уровне, я правильно помню?

– Так точно.

– Сколько он должен собирать энергии за сутки? – Пятый Азеф допил минералку и поставил стакан обратно на серебряный поднос.

Умный дом сделал вид, что подсчитывает. Эта его привычка прикидываться живым, жутко бесила.

– Пришёл мои доходы считать? – раздалось из коридора.

Пушкин в одних трусах, покачиваясь, зашёл на кухню, щурясь и потирая нос.

– Четыре месяца уже ничего не собираю. Спать не могу, не восстанавливаюсь, энергия не копится. Был бы заштатным воякой, сдох бы с голоду. Ни на одну подписку не хватило, даже на государственную для малоимущих.

– Она вроде бесплатная…

– Ага! Только есть минимальный энергосбор – шестнадцать тысяч двести сорок две маны, как молодёжь говорит, в месяц.

– Повезло родиться с родословной…

– Да иди ты!

Пятый Азеф натужно засмеялся:

– Откажись!

– Я энергию не по старшинству получил, я за неё отвоевал. Изкурнож!

После крика у стола тут же появились два стула. Пушкин сел, продолжая мять опухшее лицо.

– Мой папаша обрюхатил мою мамку случайно. Она была из простых. Её даже по отчеству никто никогда не называл, не то, что по роду. Я про грамоту даже никогда не слышал. А без неё ни работы, ни энергии. Да мне бы никогда и не рассказали, если бы не война. Знаешь, что свою воинскую повинность можно передать незаконнорождённым сыновьям? Признаёшь, берёшь в свой род и вперёд, на двадцать лет в мясорубку. Если вдруг чудом выживет, получит право на наследство, в самом конце списка после троюродных дядек и тёток. Мне просто повезло, что Пушкины вымерли. По старшинству мне ничего не светило.

– Ещё какие-нибудь родовые тайны расскажешь? – поинтересовался Пятый Азеф, подхватил ещё один стакан минералки и сел напротив хозяина квартиры.

– Мне всё хуже с каждым днём. Слышал, если перейти на следующий уровень, может помочь. Говорят, что сейчас перескакивают на зельях. Ты же в этом разбираешься?

– Иногда забываю, что ты пятнадцать лет воевал и совсем выпал из жизни.

– Я в неё и не западал. Говорю же, мать из простых. Никаких излишеств, никаких надежд, никаких изменений – маленький городок за Уралом.

Пушкин заёрзал, но всё-таки попросил:

– Поможешь?

– На зельях хорошо качаться с пятого по восьмой. Получается быстро и почти без последствий. А дальше лучше всего на стрессе и перегрузках, поэтому меня сослали на войну, чтобы вылез на двенадцатый. Дальше уже даже стрессаки не помогают, только что-то редкое и эксклюзивное, – Пятый Азеф шмыгнул носом, давая понять, что сочувствует.

– То есть, если бы меня перед тем, как отправить на фронт прокачали…

– Ты бы уже был на двенадцатом, это точно.

Пушкин сжал зубы.

– Совсем без вариантов?

– Помнишь того выскочку Хлестова?

– Одиннадцать с половиной?

– Он пытался вылезти на зельях. Зассал на войну идти. Находил самую лютую дурь, расширяющую сознание. Вылез за девятый и поверил, что так и будет дальше. Достал какой-то кактус из какой-то сакральной пустыни в жопе мира, сожрал и начал медитировать, – Пятый Азеф допил воду и взял следующий бокал. – А потом куда-то пропал на полтора месяца, вернулся с одиннадцатым уровнем, но без половины лица и вообще весь пожёванный. Всё ещё хочешь попробовать?

– На рожу мне плевать, он же не из-за зелья такой забаламошенный?

– Это уж точно, – хмыкнул ночной гость и, неловко дёрнув рукой, столкнул полупустой бокал на пол.

Стекло разлетелось вдребезги, а Изкурнож начал прибирать, что-то тихонько бормоча своим мурлыкающим голосом.

– Не пойму, зачем тебе эта посуда? – проворчал Пушкин. – Без неё всё то же самое.

Пятый Азеф усмехнулся.

– Ты точно из-за Урала! Сравни это наколдованное дерьмо с настоящим, сам поймёшь, и всякие чаруши в башку лазить не будут. Питалки перестали по-настоящему есть и пить – посмотри на них. У энергопитания есть преимущества? Это иллюзия…

– Опять?

– Ты сам спросил. Мог бы и послушать. А то одному пить скучно, поговорить не с кем.

– Жри пыльцу и болтать не захочется, – промычал Пушкин.

– Я не затем пришёл. Меня дядя навестил, обломал весь кайф и предупредил, что началось!

Рука хозяина накрыла п-руну на плече.

– Ничего не чувствую.

Пятый Азеф пожал плечами.

– Если бы заработал, тебя давно бы прижучили МСБшники или МИФологи. Сидел бы в каких-нибудь застенках… или того хуже в нави. Контролировать пандеклятье хотят все! У кого работающая п-руна, тот и победил.

– Сам знаю. Ещё бы разобраться откуда она взялась. Хочу к оморочнику сходить.

– Совсем что ли? Тебя теперь будут пасти днём и ночью. Наш куратор погиб, и другие могут…

Пушкин подскочил.

– Чего же ты рассиживаешься?

– Я до них не дозвонился.

– Иногда, мне кажется, что ты полный псих!

Пятый Азеф снова пожал плечами:

– На себя посмотри.

Хозяин убежал в комнату.

– Ещё чего-нибудь пожелаете? – угодливо уточнил Изкурнож.

– Прикончи меня, пожалуйста.

– Ты обещал мне помочь! – прилетело из комнаты.

– А кто поможет мне? – вздохнул ночной гость.

– Что я могу для вас сделать? – тут же пропели чары умного дома.

Пушкин вернулся на кухню уже одетый.

– Тебе дали адреса, где началось проклятье?

– Конечно, – пожал плечами Пятый Азеф.

– Вот же… я специально организовал «Уберём ВВ»! Мы три месяца искали место, где всё началось по всей Москве. А тут раз и всё!

– Это МСБ, детка, – вздохнул ночной гость. – Они всё знают, только говорят тогда, когда им это выгодно.

– Ладно, погнали. Куда сначала?

– На улицу Свободы, оттуда поступил первый сигнал.

Бидбей

…асфальт на ощупь тёплый и шершавый, как шкура мифического ящера, распятого на копье. Так же изгибается и струится волнами, напрягаясь на боках. Истончается ближе к крыльям, а к лапам наоборот грубеет и становится твёрдой и убийственно опасной, как алмазный клинок…

– Совсем больной?

– Что? – не понял Дивногорский.

– Усрался со страху? Говно из-под черепу полезло?

– Я это вслух сказал?

– Пять минут какую-то шишень несёшь? – вздохнул Бидбей. – Мне тоже шишово, но я-то держусь.

Они посмотрели вверх, но не увидели ничего кроме надутого пузыря. Его ядовитого блеска и готовых сорваться вниз капель яда. За пределами вздувшейся опухоли проклятья суетились тени, похожие на магов МСБ. Они настраивали размытое оборудование, перемигивающееся тусклыми огнями, что-то глухо кричали и вроде бы ругались.

– Вытащить нас хотят…

– Это у меня говно в мозг полезло? – удивился Дивногорский. – На нас с тобой им насрать. Мы кто? У меня обнищавший род. Мой дед ещё пятьдесят лет назад всё проиграл. И почёт, и уважение, и влияние, и всех питалок. Ничего не осталось по старшинству передать, ни капельки маны. Мать в общаге учительской померла.

– Вот ты чего на училку оскорблялси. Больше не буду. Не ссы, нас стоманово вытащат, – заворчал в ответ Бидбей. – Иначе бы не шмыгали округ.

Смех в пузыре звучал как-то по-другому. Глухо, невнятно, скорее насмешка или звериное урчание. Поэтому и вызвал новую порцию стажёрского гнева.

– Тебя, баламоша, не вытащат…

– А тебя? Ты вообще кто? Откуда у тебя такой род? Ты же…

– Как ты улятькал!

Они снова схлестнулись в молчаливом поединке, но, как и в предыдущие разы, чары не сработали. Даже энергических брызг не вышло. Вообще ничего. Один почти неразличимый пшик.

– Так кто же ты? – не унимался Дивногорский.

Снаружи в пузырь врезалось что-то тяжёлое и, может быть, даже смертоносное, но мусорщики так и остались лежать, приклеенные зелёными лужами к асфальту. За первым ударом последовал второй, третий, четвёртый и пятый. Зелёный полог затрясся, но устоял. Только под куполом закружились жирные споры.

– Точно угробят…

– Да с чего ты…

– Они вообще что-нибудь хорошо делают?

Бидбей поморщился.

– Чё плохо?

– Подписок тебе мало? – взъярился Дивногорский. – Какого шишеня я сам колдовать не могу? У меня хорошо получалось, пока всем не запретили…

– Оттого ты помойки гребёшь? Тута можно? Так тебе и надо! Больше никогда колдовать не будешь.

Смешок стажёра получился настолько ядовитым, что ещё сильнее подпитал разрывающую изнутри ярость.

– А что ещё делать, если ничего нельзя? Для моего же блага, разлелять, её лелять! А то вдруг поранюсь, или проклянусь, или вообще самоприворожусь!

– Не лятькай, притянешь заразу…

– Какую? МСБ уже тут! Хуже них только МИФ.

Они снова задёргались, но чары так и не складывались, поэтому пятый поединок вышел не полезнее предыдущих. В этот раз даже пшика не подпустили.

– На кой те колдовать? Подписка всё делат…

– Что всё? – заорал Дивногорский. – Мне половина того, что в ней есть не нужно, но я за всё плачу своей энергией, которую мог бы потратить на то, что на самом деле хочу. Мне, а не им. Подписку уже даже отключить нельзя.

– Можно!

– Как?

– В полнолуние надо выйти…

– Пошёл ты на свой хутор, травник шишов!

– За травника сглажу! – Бидбей попытался повернуться и залепить напарнику кулаком по лицу, но так и не дотянулся.

– Они всё врут, не отключается она больше. Выбора нет! Или ты во всё веришь? Что детям, которые энергию вообще не собирают – надо помогать! Что пенсионерам, которые забывают подписки оплачивать – очень нужна наша мана! Что наш Кощей достиг двадцатого уровня, потому что особенный? Да? Слава бессмертному архимагу?

– Да! Детям надо помогать.

Дивногорский зарычал сквозь зубы, но сдвинуться с места не смог.

– Да, ладно?

– Дети за себя постоять не могут.

По пузырю снова что-то забарабанило, но он больше не прогибался, только глухо звенел как мусорное ведро.

– Ты голодал? – прорычал Бидбей. – Хочешь узнать мой род? На! Тот самый Бидбей, которого архимаг лобызал после взятия острова, не особо держал член в штанах. Махал им направо и налево. Поэтому у него таких, как я, полстраны.

– Приблудам в роду места нет.

– А меня и не звали! – ещё сильнее завертелся стажёр. – Я малым о подписке только мечтал, нам жрать нечё было, всё чё копили даром в закрома родины отбирали. Знаешь каково? Война прожорливая шмоньища, её питать надо. Только крутые рода геройствованьями балуют, пока их питалки питают. А приблуд питать ваще не надо. У нищих чаруш нету.

На этот раз Дивногорский промолчал. Хотя вопрос: «Чего же ты тогда в них так веришь?», и вертелся на языке.

– Мы и кормили. Фронт рядом. Кто коли не мы? А когда минута свободная выпадет, нас обучали, как вырабатыват для страны ещё больше энергии. Самых толковых дрочили до обмороков. Тада в меня дар и открылся. А таких уже не до обморока – до смерти дрючат! У всех тысяча маны в день, у меня две. Представляешь каково? Когда у тебя под кадык энергии, но кишки от голода сводит? Её трогат нельзя – она для страны. И всё заново. У всех четыре, у меня восемь, а то и десять.

– Ты питалка?

– Глухой чё ли? – зашипел Бидбей. – Говорю же, дар. Так мне и втолковывали всякие техники и приёмы. Наши, ихние. Любые, хоть невидимых врагов, токо бы собирал побольше маны… энергии вашей. Только как ей отъесться не учили.

В пузырь снова загрохотали снаружи, на этот раз намного сильнее. Он закачался и в куполе раскрылись едва различимые отверстия, выпустившие поры.

– Сейчас нашим спасителям достанется, – с усмешкой пробормотал Дивногорский.

Размазанные пятна МСБшников и, правда, забегали, раскричавшись сильнее прежнего. Удары в пузырь прекратились. Стали слышны стоны и подвывания. Совсем тихие, но от этого даже более зловещие.

Напарники прождали ещё две минуты и всё стихло окончательно. Оттащили в сторону даже тускло мигающее оборудование.

– Ничё, ща перестроются, – промычал Бидбей. – Пушкин наверняка уже там. Он нас не бросит. Боевики своих не бросают.

Остатки спор уже не кружили наверху, а медленно парили, опускаясь к застрявшим в масляной луже жертвам. Они задёргались ещё сильнее, пытаясь отталкиваться ногами, руками, колдовали на ходу, но ничего не получалось, хотя все руны на руках невыносимо сияли. Только оставили кожу на асфальте и растратили остатки сил и запасы энергии. Пузырь впитывал все их старания, и мерзкие споры жирнели на глазах. Надувались, лоснились и падали с глухим хрустом. А на их останках поднимались ядовитые зелёные цветы. Полупрозрачные, чахлые и дрожащие от потустороннего холода, словно их корни прорастали из нави.

Сколько Дивногорский не вертел головой, одно из зеленушных пятен всё равно опустилось ему на щёку. Бедняга взвыл, затрепыхался, но так и не оторвался от кисейной жижи. Запахло палёным. Ядовитая спора впилась в кожу и прожигала её, ввинчиваясь всё глубже и глубже. От напряжения голова дёргалась с такой силой, что вырывала прилипшие к асфальту волосы. Траурно гремел вплетённый в бороду бисер.

– Не будешь на других наговаривать и лятькать, – проскрипел Бидбей.

Снаружи снова началась нездоровая суета. Размытые пятна МСБшников рассредоточились вокруг пузыря. Встали на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и Дивногорский заскрипел болезненным смехом, продолжая морщиться от боли. Спора уже растеряла весь жар и яд, но продолжала ворочаться внутри его щеки.

– Сейчас нас так спасут, что мокрого места не останется.

– Чего это они? – заволновался стажёр.

– Не видел такого? – горько усмехнулся наставник. – Это жертвоприношение. Развоплатят нашишь, вместе с этой зелёной дрянью.

– Нееет…

– Тысячу раз, да! Поэтому признавайся быстрее. Потом поздно будет, питалка шишова. Ты что с луны свалился? Питалки не колдуют! Так чего ты мне заливаешь?

Бидбей ошалело таращился на перегруппировку МСБшников. Голая девица на его бороде совсем поблёкла и растворилась в крашеных волосах. Они уже торчали грязными ветками старой метлы, а ядовитые отсветы пузыря делали их болезненно издыхающими.

– Не может быть. Не может быть. Не может бы…

– Ещё как может. Что? Где твой Пушкин? А папаша? Что больше не поможет, брехло?

– Он сроду не помогал, – следом за бородой поблёк и голос. – Его не трогали приблуды.

– Вот так новость! – не удержался Дивногорский.

И чтобы не видеть его надменную породистую рожу, Бидбей закрыл глаза. Презрительные взгляды преследовали его всю жизнь. Видеть их перед смертью – это уже чересчур.

– Меня сберегла госпрограмма развитого здравствования. Они делат донорские операции. Папаша чёто подхватил на фронте и болел сильно. Мана из него хлестала, целители только руками разводили. Говорили в Навь…

– Это и магией то назвать нельзя. Там ещё ничего не изучено, – Дивногорский снова завертелся.

– Развиват госпрограммами…

– Экспериментаторы шишовы, – наставник попытался сплюнуть, но не смог вывернуться и попал себе на подбородок.

Плевок растёкся пеной по бороде.

– В этой программе… транспла…с…тации только родственники. Какато совместимость. Вроде как защита простых от власти.

Дивногорский презрительно заржал, но Бидбей его уже не слышал, продолжая бормотать. Ему становилось всё хуже и хуже. К нему словно какой упырь присосался. Силы таяли так стремительно, как из смертельной раны выплёскивается ещё горячая кровь. Спину простреливало от леденящей стужи, а лоб покрылся болезненной испариной.

– У всех в голове есть место, которое за воображение. Она то и нужно папаше, чтобы выздороветь. За то он и обещал дать мне свой род. Я о грамоте даже в бреду не мечтал. У меня бы всё по-другому. С той руной другая жизнь. Тебе не понять… Забрали меня в госпиталь и начали готовит. Там знашь, как кормили? Энергию не отбирали. Подписку с Паутинником подарили. Научили энергопитаться. Помнишь, как у тебя в первый раз? Какой вкус? – не дождавшись ответа, Бидбей продолжил. – У меня куриный бульон. Как отвар из борщевика. Мы его варили када ничё не было. Кто бы знал, чё тот, как цыплёнок. До сих пор во рту егойный вкус. Там было хорошо, а потом этот… папаша умер без транспла…с…тации, а я остался с родом. Один в госпитале, без маны… по старшинству я в самом конце… зато дар.

– Вот вместе с ним и сдохнешь, питалка брехливая!

Снаружи раздалось монотонное гудение, так что пузырь покрылся мелкой рябью и задрожал.

Алисса

Чары даже не загорелись привычным внутренним огнём сожжённой энергии. Лялька пискнула что-то невразумительное, а Алисса въехала локтем под дых комендантше, но это ничего не изменило. Жильцы дома окончательно сдурели. Чьи-то руки вцепились ей в волосы, кто-то схватил за плечи, больно ущипнул за спину, облапал задницу. Им под колени ткнулось что-то острое и напарницы начали падать под напором толпы.

Если бы внутри осталась хоть капля энергии, можно было отбиться, но… Визг тормозов резанул по ушам и отозвался смачным ударом, подкинувшем несколько человек в воздух и разметавшим остальных. Мимо проскребла когтями по асфальту уборочная машина. За толстым стеклом моргнули ошалелые глаза бородатого водителя. Чары точно копировали заложенную мимику, но несмотря на дикий взгляд чаруши, в них всё равно не хватало чего-то живого. Наверное поэтому, потерявший управление мусорщик выжал из Алиссы нелепую улыбку. Лобовое стекло над клешнями-мусоросборниками треснуло, когда в него воткнулась комендантша. Осколки почему-то полетели внутрь. По крыше стукнула выгнувшаяся рука, оставив кровавые разводы, и пёстрый балахон мятым кулем заскочил внутрь, запутавшись в кислотно-зелёных полимерные кишках, жирных от масляных разводов и собранной энергии. Битые стёкла насквозь прошили бородатую рожу, и начарованный водитель исчез. Чары рассеялись, машина растеряла сказочную внешность и превратилась в железную коробку, которая разворотила толпу, почти доехала до подъезда и упёрлась в облупленную штукатурку передней колонны.

Высоко над головой что-то надрывно гудело и кружило в темноте. На асфальт с грохотом рухнули два бесформенных ящика, которые до потери чар, скорее всего были чарушами доставки. Вокруг сыпались другие пластиковые квадраты, круги и прямоугольники. Как по команде взвыли сирены оповещения.

Напарницы успели пробежать злосчастный дом и свернуть за угол, но тут же наткнулись на ограждение из хмурых сотрудников МСБ в парадной форме. Нелепые мантии с аксельбантами и тонной бесполезных амулетов хорошо привлекали внимание. Да ещё их символ – череп в короне – сверкал на полквартала.

– Вернитесь в карантинную зону… – начал один из МСБшников, но его перебила молодая блондинка со стянутыми в хвост волосами.

Ей нелепый наряд даже шёл. Ещё больше подчёркивал поджатые бледные губы, сморщенный нос и сощуренные серые глаза.

– Вы две баламошки из «Уберём ВВ», – вроде бы вопросительное предложение, прозвучало с яростной уверенностью.

Напарницы даже ответить не успели, а их уже опять втянуло в жерло транспортного перехода. Мелькнула хрустальная гора, и врата раскрылись в глухом тёмном колодце с зарешеченными окнами. Ни одного выхода, только уходящие в бесконечность ночи стены.

– Не дёргайтесь! За мной, молча, – повелела блондинка.

– Да кто ты такая? – рассвирепела Алисса.

– Инспектор Цветуллина! Твой куратор погиб, а ты даже… Завали чароболку и умоляй Энерполза.

Лялька что-то пискнула, послушно плетясь следом, а её напарница сдаваться не собиралась.

– Мы его предупредили…

– Из-за таких как ты, женоненавистники думают, что могут делать с нами что хотят.

– Это ты к чему?

– А то ты не поняла!

Они вошли в заднюю дверь и сразу загорелись сдерживающие чары, оставив на запястьях следы, похожие на отпечатки железных наручей. Алисса скривилась:

– У нас, итак, энергии нет…

– Лучше молчи! Дежурный! К следователю этих!

За решётчатым окном сердито зарычал огромный пёс-чаруша с шипастым ошейником на мясистой шее.

– И не вздумайте здесь жопами крутить, – зашипела Цветуллина, развернулась и зашагала в темноту коридора.

Напарницы остались у дежурки, настороженно оглядываясь. Без лишних вопросов протянули руки ладонями вверх. Перед тем как подтвердить личность, пёс лизнул их, чтобы убедиться, что руна «пополнение», отвечающая за получение энергии, заблокирована.

– Согласно федеральному закону о энергоресурсах, задержанные на территории силовых ведомств не имеют права накапливать энергию…

– Мы и так на мели…

Пёс-чаруша за решётчатым окном предупредительно зарычал, сверил их личные отметки из руны «грамота» с хранилищем данных МСБ и глубокомысленно кивнул.

– Идите в двести четвёртый кабинет, – прогавкал он.

– Что это было?

– Всё из-за тебя, – заныла Лялька, почёсывая шею. – Сидели бы в конторе и горя не знали.

– Теперь узнаешь!

Они поднялись по лестнице. Свет проливался только из окон, поэтому дальше пробирались на ощупь, присматриваясь к каждой двери, пока не нашли нужную. В районном отделе МСБ как будто не было ни души, только духота и уныние.

Алисса потёрла ногу, там, где её коснулся язык дознавателя, и уверенно постучала, но ответа не последовало.

– Уснули там что ли?

– Не ори! – всполошилась Лялька.

– А то что?

Разобраться в том, что будет, они не успели, дверь заскрипела и открылась. Во мраке комнаты за столом полулежал мужчина в мятой рубахе, расстёгнутой до волосатого пуза. В коротко стриженной бороде застряли крошки, а поросячьи глазки болезненно щурились даже от тусклого света.

– Совсем сдурели? – проворчал он. – Сидели бы тихонько, целее бы остались. Итак, уже понаворотили дел.

– Хватит пугать, мы ничего не сделали!

Следователь поморщился и покосился на ладонь.

– Ничего? Как самонадеянно. В лучшем случае, пятнашка.

Уточнять он не стал, а отвалился назад на спинку, растирая и без того красные глаза.

– Такой сон снился… с такой тёлкой…

Лялька пискнула от возмущения, но её перебила Алисса. Она встала в проёме, широко расставив ноги, и без того тонкая юбка почти окончательно растворилась в свете из окна.

– Давайте знакомиться?

– Поближе? – усмехнулся красноглазый.

– А насколько близко надо?

– Посмотрим… – он снова уткнулся в ладонь. – Обвинения в устрашизме…

– Сняты! – отчеканила Алисса.

– Вижу… зато остались обвинения в нарушении режима…

– Это штраф!

– Обычно, да, но сегодня ввели комендантский час!

– Когда мы приняли вызов ещё не было, – попыталась Лялька.

Следователь вздохнул.

– Комендантку вводят не с минуты, и даже не с часа, а с дня целиком. Получается, что вы нарушили не просто режим колдовства для младших уровней. Вы забили на комендантский час, а это уже не штраф. Если добавить сюда гибель куратора при исполнении, по адресу, который вы ему выслали.

– Это он был в пузыре? – Алисса покачнулась.

– Его тело, – поправил красноглазый. – Признаки жизни давно отсутствуют. Любое дело выглядит настолько мерзким, насколько его подать, – он покачнулся в кресле и мотнул головой. – С одной стороны: вы приняли заказ, больше напоминавший розыгрыш про пандеклятье. Предупредили куратора и даже дождались его, прежде чем начать. Вы же видели его тело под куполом проклятья? – он кивнул сам себе. – Вы не использовали никаких чар, не противодействовали сотрудникам МИФ и даже не нанесли никому особого вреда, исключительно в целях самозащиты.

– Так всё и было, – подтвердила чуть успокоившаяся Лялька.

– С другой стороны: вы нарушили режим во время комендантского часа, обманули куратора, в результате чего он погиб, – следователь печально вздохнул. – Противодействовали сотрудникам МИФ и даже нанесли им вред при выходе из врат транспортного перехода. Молодые ребята ведь повалились с ног ни с того ни с сего. Может это козни вражеских ведьм?

– У нас энергия на нуле…

Будто не расслышав, красноглазый продолжил бубнить:

– Подвергли опасности жителей дома девять дробь одиннадцать по улице Свободы. Две женщины доставлены к целителям, десятерым нужна максимальная медподписка для скорейшего выздоровления. Кто её будет оплачивать, если у вас энергия на нуле? Всё это тяжкие нарушения, а если вспомнить, что сегодня юбилей революции, то всё тянет на максимальный срок.

Алисса повернулась к напарнице:

– Будешь звонить папочке или сами сообразим?

Та глянула на вспотевшую ладонь и затряслась. Все руны были отключены ещё при входе в отделение МСБ.

– Я так и думала, – одобрительно качнулась рыжая голова. – Взрослые девочки всё решают сами. Особенно когда и с кем.

– Проходите, – донеслось из комнаты. – Только по одной. Я, конечно, хочу обеих сразу, но лучше одна на шухере постоит.

Алисса снова повернулась:

– Первой пойдёшь или побережёшь себя для Пушкина?

Лялька совсем сникла и замотала чёрными волосами.

– Я так и думала, – отозвалась напарница и больше не говорила, но губы продолжали двигаться, пока она спиной отступала в кабинет.

Сразу разобрать, что она шепчет, не получилось, но скоро стало понятно «беги», а через несколько мучительных мгновений удалось различить и «Цветуллина».

– У меня энергии нет, помнишь?

Следователь усмехнулся и по-барски махнул рукой. На мгновение сдерживающие чары на Алиссиных запястьях потускнели, а руна «пополнение», наоборот, вспыхнула, но почти сразу потухла.

– Хватит, – пропыхтел он.

Алиссу развернуло и внесло в кабинет. На несколько мгновений она исчезла в темноте, но потом её сияющую фигуру шмякнуло животом об стол так, что подпрыгнула задница. Она что-то простонала, но больше не двигалась, только вцепилась в столешницу. Юбку задрало на спину сквозняком, и дверь захлопнулась. В тишине пустынного здания раздалось оглушающее лязганье, будто мебель ездила по полу. Скрип-скрип. Скрип-скрип. Скрип-скрип. Скрип-скрип. Скрип-скрип.

У Ляльки заложило уши. Она подскочила. Шагнула в одну сторону, потом в другую, а когда напарница сдавленно вскрикнула, бросилась к лестнице и почти свалилась к зарешеченному закутку.

– Инспектора Цветуллину, быстрее! – заорала она.

Пёс-чаруша правдоподобно подскочил от неожиданности и, задрав морду к потолку, завыл.

– Я хочу во всём признаться, пожалуйста.

– Что за вопли? – давешняя блондинка подошла сама.

Лялька вцепилась в неё, почти затащив на ступени.

– Он… напал… затащил в кабинет! Помогите, пожалуйста. Мы ничего, а он всё по-другому преподнёс! Сказал, что пятнашка. По максимуму, требовал блуду… – у неё сел голос, но Цветуллина, итак, всё поняла.

Её глаза заблестели. Волосы мгновенно наэлектризовались и встопорщились. Инспекторшу приподняло над лестницей и вместе с задержанной занесло на второй этаж. Мимо промелькнули запертые кабинеты. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы – свет так быстро сменялся темнотой, что зарябило в глазах. Начало даже мутить, особенно, когда они резко остановились перед табличкой «двести четыре». Под взглядом Цветуллиной жестянка раскалилась и обуглила дерево вокруг. Дверь распахнулась с такой силой, что её чуть не сорвало с петель. Сдавленно хрипнул следователь со спущенными штанами и придавленная им к столу Алисса.

От вспышки Лялька на мгновение ослепла и поспешно зажала уши от душераздирающего крика.

Пушкин

Они прибыли в контрольную точку магохода, почти у самого оцепления. До него оставалось метров пятьдесят.

– Может здесь получится, – проворчал Пушкин.

– Может и нет, – пожал плечами Пятый Азеф. – Но п-руна обязательно заработает.

Он пошёл первым, выставив перед собой повёрнутую внешней стороной кисть. Свет вырывался из кожи и складывался в родовой герб: глухой рыцарский шлем с красными глазами призрака. Младшие МСБшники молча разошлись, но один из старших всё-таки предупредил:

– Зона карантинная, потом проблемы могут быть.

Пушкин криво усмехнулся:

– У кого могут, у того обязательно будут, – и двинулся к пузырю.

Там всё ещё суетилась команда разочарования, хоть и заметно поредевшая. Некоторые сидели прямо на асфальте с позеленевшими лицами, но кое-кто ещё бормотал заклятья серыми губами. Оборудование оттащили подальше от надувшегося зеленушного проклятья и теперь колдовали над здоровенным ящиком. Чёрные доски впитывали свет, поэтому серебряные руны на крышке казались почти бесцветными. Хотя сверкали на ином уровне восприятия и подпрыгивали от заложенных в них заклятий.

Пятый Азеф поморщился. Как хотелось всего этого не видеть. Мерзкие, дребезжащие как нервы, жгуты, сползающие к жирному энерговоду. Полсотни чар нанизанных одна на другую и поддерживающих друг в друге стремление убивать. Он остановился и даже хотел отвернуться, но Пушкин положил руку ему на плечо, пробормотав:

– Там этот твой, одиннадцать с половиной.

– Хлестов? Давай я его сглажу, – сквозь зубы предложил Пятый Азеф.

– Он уже с рождения сглаженный.

Высокий и бледный, как будто изголодавшийся парень с напомаженной бородой, тоже скривился, увидев незваных гостей и даже замахал руками.

– Закрытая территория! – донёсся его дрожащий фальцет.

Пушкин наигранно завертелся по сторонам и даже пару раз оглянулся.

– Прям наглухо? – удивился он. – Пройти невозможно?

Они приблизились и встали в двух метрах от чёрного ящика.

– Мои живы?

– Ненадолго. Эти шишачары ничего не берёт, так что будем аннигилировать…

– Бросай эти шутки!

– Проклятые кактусы, – вздохнул Пятый Азеф. – Как братик? Прилежно служит? Уже, наверное, жопу нашему Кощею подмывает? Дряблая наверно кожа у архимаговой задницы, приходится помучиться?

Хлестов побелел настолько, что его острое лицо провалилось внутрь.

– Не только! – визгливо отозвался он и нажал пальцем на веко.

Зрачок одного из глаз постоянно дёргался от тика, напрягая длинный кривой шрам, вскрывающий щёку до самого подбородка.

Пушкин покачал головой.

– Помочь? Моя магия к твоим услугам.

– Без восьмёрки обойдусь.

– Одиннадцатые с половиной всё сами могут, но правила есть правила.

Хлестова передёрнуло, от чего покалеченное лицо на несколько мгновений потеряло сходство с человеческим. Проступили и другие, более мелкие, покрасневшие шрамы.

– Хотите представлять московские эконормы как специалисты по утилизации магической энергии при чистом колдовстве…

– Это лучше, чем представить тебя в душе, судя по роже, – меланхолично заметил Пятый Азеф. – Хотя я с похмелья представляю, чтобы блевануть.

– Я на тебя тоже передёргиваю, – задрожал скрипящий фальцет.

Руны на чёрном ящике загремели громче, и притихший рыжий МСБшник с кучерявой головой, следящий за перепалкой, шмыгнул носом и продолжил вскрывать их, сверяясь со свитком. Его работа требовала наивысшего сосредоточения. Один неверный образ, воспоминание или впечатление и всё – защитная руна станет атакующей. Остальные тоже утихли, стараясь не встречаться глазами. Молча стояли, пока магические запоры не открылись один за другим. Крышка подскочила, явив подбитые тёмным бархатом внутренности. В отделениях, закреплённые специальными зажимами, покоились трёхслойные сосуды из сакрального хрусталя – первые изобретения для хранения магической энергии. На каждом пожелтевшая этикетка с датой заточения колдуна.

– Ой-ё-ёй, – старательно пискнул Пушкин, – Есть прямо середины двадцатого века, прям сразу после революции. Какие редкие гарнцы. Кунсткамеру с братиком грабанули?