Сергей Юрьевич Катканов
Русский смысл
Бог даровал нам свободу, Он хочет, чтобы мы её реализовали, стали свободными настолько, насколько это для нас возможно. Кто ищет свободы, должен искать Бога, потому что реальная свобода возможна лишь в Боге. Свобода от Бога – лишь форма тотального рабства. С Богом человек свободен делать всё, что для него не губительно. Он волен выбирать любой путь, кроме тех, что ведут в пропасть. С Богом человек ограничен лишь объективными законами бытия, нарушать которые – значит разрушать себя. Без Бога человек попадает во власть тысячи тиранов, каждому из которых наплевать на человека и его счастье.
Можно сказать, что есть свобода политическая, а есть свобода духовная. Но это не так. Есть лишь иллюзия свободы и свобода реальная. Политическая свобода – это фикция не только на практике, но и в чистой теории. Почему, когда я вынужден подчиняться воле безликого арифметического большинства, я более свободен, чем подчиняясь, например, воле царя? Большинство так же, как и царь, ограничивает мою свободу, и почему у меня должно быть больше к нему доверия, чем к царю? Потому что я могу повлиять на волю сограждан, как один из них? Но повлиять на царя любому из подданных гораздо легче, чем на миллионы соотечественников, и уж во всяком случае не сложнее. Даже если наверху не царь, а тиран, то из чего следует, что он в большей степени ограничит мою свободу, чем несколько сот депутатов? Даже у тирана есть душа, которая может любить. У парламента нет души. Парламент любить не может.
Если большинство решило не признавать над собой власть Бога, заменив её на свою собственную власть, то каким образом это делает меня свободным? Почему, признавать над собой власть Высшей Силы мироздания, которой ни один царь противиться не может, это несвобода, а признавать над собой власть безликого большинства людей – это свобода? Говорят, что унизительно быть рабом Божиим. А быть рабом арифметического большинства – не унизительно? Каким таким волшебным способом тирания миллионов дарует человеку свободу?
Однажды к Сократу прибежали возбужденные земляки и провозгласили: «Радуйся! Тирана свергли, власть перешла к совету тридцати». А он ответил: «Чему радоваться? Тому что теперь у нас будет 30 тиранов вместо одного?»
Итак, политической свободы не может быть даже в теории, а на практике её и тем более не бывает. Есть только один путь к свободе, о котором сказал апостол Иоанн: «Истина сделает вас свободными». А Истина – в Христе.
Патриотизм
Я очень люблю свою Родину. Люблю русскую историю. Люблю русскую культуру. Хотя ни историю, ни культуру нашу я не склонен идеализировать, но я их люблю. Я люблю великих русских людей – и полководцев, и правителей, и писателей, и святых. Я люблю русский национальный характер. У меня достаточно глубокое ощущение себя русским человеком, и это для меня очень значимо. Тысячу раз я готов повторить вслед за Пушкиным: «Клянусь вам моею честью, что я ни за что на свете не согласился бы ни переменить Родину, ни иметь другую историю, чем история наших предков, какую нам послал Господь».
Полагаю, что имею полное право считать себя русским патриотом. Но я, признаться, совершенно не могу понять, что такое патриотизм в смысле политическом? Если, к примеру, человек любит свою жену, то какие политические выводы для него из этого следуют? Ни каких. А если человек любит свою Родину, приверженцем какой политической системы, какой идеи это его делает? Не понятно. Как говорил кардинал Мазарини: «Политика политикой, а любовь любовью».
Но вот у нас теперь поговаривают, что патриотизм и есть наша национальная идея, и ни какой другой нам не надо. Это для меня непостижимо. Патриотизм – это чувство, а чувства и идеи – понятия из разных смысловых рядов. Понятно, что значит любить Родину, а вот что значит служить Родине? Служить чему именно? Русским березам? Русской культуре? Или той власти, которая есть на настоящий момент в России? Или тем, кто во имя блага России хочет свергнуть эту власть?
Власовцы пели: «Приходи и ты в наш полк, товарищ, если любишь Родину, как мы». А красноармейский поэт писал: «Ни кто не крикнул «За Россию», а шли и гибли за неё». И те, и другие, конечно, объявляли русский патриотизм своих врагов чистейшей демагогией. И те, и другие могли быть вполне искренни. Значит, политический патриотизм может завести нас в прямо противоположные стороны. (Впервые я изложил свои мысли по этому поводу в очерке «С чего начинается Родина?», который можно найти в книге «Священная русская империя»).
В современной России две главные политические силы называются либералами и патриотами. Патриоты считают либералов безродными космополитами, а себя причисляют к тем, кто служит России. В чем же главная идея наших патриотов? В том, что Россия превыше всего? Либералы это комментируют: «Помнится, кое-кто нечто подобное говорил про Германию, так плохо закончилось». Либералы считают патриотов фашистами. На это легко возразить: если человек любит свою жену, так это ещё не значит, что он ненавидит всех остальных женщин, хотя, конечно, своя жена для него действительно превыше других женщин. Но отсюда ещё не ясно, что такое политический патриотизм, или национализм – в наше время между этими понятиями перестали делать разницу.
Чтобы понять смысл идеи, надо проследить её происхождение. Так вот. Читая воспоминания Наполеона, я с удивлением обнаружил, что он говорит про две политических силы революционной Франции: «патриоты» и «сторонники старых порядков». То есть он именно либералов называет патриотами. Вот так неожиданность. А потом узнал, что и в Неаполе либеральных революционеров так же называли патриотами. Непривычненько.
Недоумение моё длилось недолго. Если иметь представление о революционной идеологии, то всё сразу же становится на свои места. Политический патриотизм – явление сравнительно молодое, до Великой Французской революции ни кому и в голову не приходило «служить Родине», потому что это и правда ни чего не значит. Раньше служили Богу, служили королю, сеньору. И Бог, и сеньор – личности, а потому служение им наполнено вполне конкретным содержанием. Но революция отменила Бога, короля и всех сеньоров. Французам стало не за что сражаться, а сражаться было надо, потому что против революционной Франции вдруг оказалась вся Европа. Вот тогда-то либералы и придумали «сражаться за Родину». Это было одновременно и глупо, и гениально. Глупо, потому что служение конкретным лицам подменялось служением маловразумительной абстракции. Ведь Францию создал не Робеспьер, и вандейская контрреволюция ни чего против Франции не имела, и даже Англия не заявляла о намерении стереть Францию с лица земли. И всё же, когда либералы объявили себя патриотами, это было гениально, потому что они перемкнули мотивации с области мысли на область чувства, а толпой всегда легче управлять при помощи эмоциональных мотиваций, мысли она плохо воспринимает, так что вопиющей нелогичности новоизобретенного «патриотизма» ни кто и не заметил, а сражаться за «милую Францию», которую они всегда любили, вдруг показалось вполне естественно.
Итак, патриотизм – чисто либеральное изобретение. Это плохо вяжется с нашими представлениями о том, что либералы – космополиты, но на самом деле космополитизм и патриотизм – это две стороны одной медали, сущностной разницы между ними нет. Это нам сейчас космополитизм и патриотизм представляются диаметрально противоположными ориентациями, но обе эти ориентации – порождения либерализма.
Представим себе ситуацию, когда людям сказали, что «Бога нет, царя не надо». А ведь Богу и царю не просто подчинялись, их любили. Собственно, любовь и была той причиной, по которой им подчинялись, во всяком случае – в идеале. Обворованный таким образом человек, чувствует пустоту, и надо же её чем-то заполнить. И вот ему говорят, что вариантов два: он может любить свою землю, свой народ, а может любить вообще всю землю, считая её своей Родиной, а своим народом считая всё человечество. Так становится очевидно, что разница между патриотизмом и космополитизмом – не качественная, а лишь количественная. Разница только в размерах Родины.
Говорят, что у человека есть малая родина – то место, где он родился, и большая Родина – вся страна. Тогда можно сказать, что космополитизм – любовь к очень большой родине – всей земле, и к очень большому народу – человечеству. Суть одна, а единственный смысл этих игр в слова – научиться жить без Бога. Если бы не либералы и не демократия, любовь к Родине так и осталась бы в ряду естественных человеческих чувств, не получив ни какого отношения к идеологии и политике. И отсутствие каких-либо особых чувств к одной – единственной стране не стало бы поводом для проклятий. Ведь не проклинают же человека за то, что он не хочет жениться.
Для обезбоженного сознания патриотизм и космополитизм – лишь две тактики, причем взаимозаменяемые. Либерал может быть патриотом, если его страна окружена странами, враждебным либерализму, тогда есть резон настаивать на любви к Родине и её защите. Так было во времена французской революции. Если же наша страна нелиберальна, при этом окружена либеральными странами, тогда удобнее быть космополитом, чтобы любовь к Родине не перекрыла доступ к единомышленникам. Так у нас сейчас.
Политический патриотизм оказался такой удобной штукой, что постепенно утратил прямую связь с либерализмом и начал легко увязываться с любой идеологией, а лучше всего – с отсутствием какой бы то ни было идеологии.
Вспомним, как во Франции после Наполеона наспех отреставрировали династию Бурбонов. И вот на какой-то роялисткой тусовке появился Талейран. Вот он идет к трибуне, этот всеми презираемый человек, патентованный подлец, профессиональный предатель. Всем же хорошо известно, что Талейран предал всех, кого только мог. Когда грянула революция, он предал Церковь, в которой уже успел стать епископом, предал древнюю аристократию, к которой принадлежал от рождения, предал Бурбонов, которым служил. Потом он предал и революцию, поступив на службу к Наполеону. Потом он предал и Наполеона, переметнувшись к Бурбонам, которых предал уже давно. Полагаю, его выступление ждали с некоторым даже интересом. Что этот подлец сможет сказать в своё оправдание? При помощи какой казуистики он сможет объяснить ту череду предательств, которая и стала его жизнью? Но Талейран не стал пускаться в сложную казуистику, а сказал о своей жизни только одну фразу: «Пятьдесят лет я служил Франции при всех режимах». И всё! И все его враги заткнулись. И нравственный урод вдруг предстал в ореоле героя Франции – великого патриота. Всё-таки Талейран был гением. Раньше меня, как русского патриота, которым я и доныне остаюсь, возмущала фраза: «Патриотизм – последнее прибежище негодяя». А теперь я понимаю её смысл.
Нам сейчас может быть не очень понятна гениальность Талейрана. Для нас такой подход привычен, мы уже без счету раз слышали от перебежчиков, и предателей, и политических проституток: «Пятьдесят лет я служил России при всех режимах». Но по тем временам этот слоган был ошеломляющим политическим изобретением. Раньше служили Богу и королю, потом служили идеалам революции, и только это делало патриотом, а тут оказывается можно служить Родине, и тогда ты получишь право предать не только Бога и короля, тебе можно уже предать и революцию, и всё тебе спишется, потому что ты «всё делал во имя Родины», а если и ошибался, так ведь кто не ошибается?
Вообще-то любая идеология по определению космополитична, в том числе и христианство. Мы уже привыкли к тому, что у нас православные – обязательно патриоты, что православие обязательно связано с традиционализмом и консерватизмом. Но ведь всё может быть и наоборот. В Японии и Китае, например, православные ни как не могут считать себя консерваторами и традиционалистами, да и патриотами им считать себя затруднительно, ведь они отреклись от богов своей земли. Православные во всех традиционно неправославных странах – классические космополиты, которые служат чему-то куда более высокому, чем Родина.
Да и в истории нашей Родины были периоды, когда слово «патриотизм» звучало очень по-разному. Если на царской службе человек мог сказать: «Я православный, поэтому я патриот», то на советской службе порою тот же человек говорил: «Хотя я и православный, но всё-таки я патриот». Чем ещё, кроме патриотизма, православный человек мог оправдать свою службу безбожникам?
«Патриотизм» и «космополитизм» – довольно примитивные игрушки, которые кому-то нравятся своим блеском, кому-то служат для самооправдания, кому-то весьма полезны в политике, но с высшими целями человеческой жизни они ни как не связаны.
Константин Леонтьев писал: «Что такое племя без системы своих религиозных и государственных идей? За что его любить? За кровь? Но кровь ведь ни у кого не чиста, и Бог знает, какую кровь иногда любишь, думая, что любишь свою, близкую. И что такое чистая кровь? Бесплодие духовное! Все великие нации очень смешанной крови.
Язык? Но язык что такое? Язык дорог особенно, как выражение родственных и дорогих нам идей и чувств…
Любить племя за племя – натяжка и ложь. Другое дело, если племя родственное хоть в чем-нибудь согласно с нашими особыми идеями, с нашими коренными чувствами.
Кто радикал отъявленный, то есть разрушитель, тот пусть любит чистую племенную национальную идею, ибо она есть лишь частное изменение космополитической, разрушительной идеи … Политика племенная, обыкновенно называемая национальной, есть не что иное, как слепое орудие всё той же всесветной революции.
Лженациональное движение группирует государства по языку и крови, а не по религиям и не по потребностям особого политического строя (с религией чаще всего столь тесно связанного), группирует не по мистике, личной и государственной, а по этнографии и лингвистике. Нет ни чего истинно национального, то есть культурно обособляющего, в современном движении племенного, физиологического национализма».
Трудно представить себе человека более русского, чем Константин Леонтьев. И вот этот истинно русский человек пишет о том, что чистый патриотизм, то есть патриотизм ни как и ни чем не обусловленный, есть «ложь и натяжка». Более того – «бесплодие духовное». Леонтьев обратил внимание на то, что «патриотизм» – частный случай космополитизма и тесно связан с разрушительной революционной стихией. Люди, которые готовы «служить Родине» только потому, что она – Родина, ставят себя под знамена антихристианской революции, которая уже не первое столетие идет по всему миру.
Мы любим Россию за то, что она – подножие престола Божьего, за то, что она – дом Пресвятой Богородицы. Мы любим русскую землю, потому что за тысячу лет она так пропиталась Истиной, как ни одна другая страна мира. Россия, если бы она отреклась от православия, ни чего не значила бы для нас, как пустая яичная скорлупа. В этом случае нам, русским патриотам, любая страна, сохранившая верность православию, была бы ближе и роднее, чем Россия. Это стало бы для нас трагедией. Но Истина дороже Родины.
Лев Тихомиров тоже был истинно русским человеком. Так вот он писал: «В том, где Отечество грешит против высшей правды, христианин не может быть ему слугой … Условный патриотизм христианских подданных можно считать более полезным с точки зрения широкой политики, чем «безусловный патриотизм», свойственный в сущности лишь народам, находящимся в состоянии варварства».
Сейчас Россия возвращается к «состоянию варварства», требуя от своих граждан «безусловного патриотизма». Это значит, что русские именно тем самым и хороши, тем самым и сильны, что они русские. И не важно, язычники они, или православные, или коммунисты, они всё равно лучше всех, потому что остаются русскими. Но мы оставим такой «патриотизм» язычникам, безбожникам и политическим пропагандистам. Православные могут предложить Отечеству лишь условный патриотизм, то есть они могут быть патриотами лишь при определенных условиях.
Великий русский мыслитель Иван Ильин предпринял очень красивую попытку истолковать патриотизм в духовном смысле. Он писал:
«Мой путь к духу – есть путь моей Родины, её восхождение к Богу – есть моё восхождение. Ибо я тождественен с нею и неотрывен от неё в обращении к Божеству. В этом религиозный корень патриотизма».
«Родина есть духовная жизнь моего народа, в то же время она есть совокупность творческих созданий этой жизни. То, что любит настоящий патриот есть не просто самый «народ», но именно народ, ведущий духовную жизнь».
«То, на что направлена моя любовь к Отечеству есть духовная жизнь моего народа… Именно духовная жизнь есть то, за что и ради чего можно и должно любить свой народ, бороться за него и погибать за него. В ней – сущность Родины…, с нею действительно стоит слить свою жизнь и свою судьбу, потому что она имеет объективную ценность перед Лицом Божиим».
Ильин очень точно и красиво описывает тот зрелый духовный патриотизм, который Тихомиров называет условным. Но не получается ли тут подмены понятий? Ведь если мы готовы служить Родине ради её православия, значит мы и служим православию, а не Родине. Если мы любим Россию ради её духовной жизни, то мы и любим духовную жизнь, а не Россию, как бы тесно они не были связаны, но это всё же разные реальности. Патриотизм – это просто чувство любви к Родине, к Родине, как таковой, со всем её весьма противоречивым содержанием. А любовь только к духовной жизни своего народа, это всё же о другом. Это скорее любовь к Истине. Может быть, нам просто нравится слово «патриотизм», но не нравится его значение, и тогда, чтобы сохранить для себя слово, мы изменяем его значение?
Кроме того, Ильин пишет так, как будто в мире существует только Россия. Нашу страну действительно можно любить ради её духовной жизни, но ведь мы пытаемся определять смысл понятий, а не описывать окружающую действительность. В мире есть очень много стран и народов, которые если кто и способен любить за «акт их духовного самоопределения», то до добра его это не доведет. Если патриот Индии любит свою Родину ради шиваистского служения злу и разрушению, то его, конечно, можно считать патриотом, но готовы ли мы его с этим поздравить? Если великий Китай фактически отрекся от духовной жизни, не выработав в качестве народа ни какого поклонения ни какому богу, то что же означает быть китайским патриотом? Любить собственную бездуховность? Если романно-германская душа Европы из сокровеннейших своих глубин произвела на свет ереси католицизма и протестантизма, губительные для духовной жизни, то для европейца любить «духовность своего национального характера» не означает ли губить свою душу?
Ильинское понимание патриотизма неизбежно порождает одно из двух последствий. Либо надо признать, что подлинный патриотизм возможен только в православной стране, либо надо признать равноправие подлинной духовности с самыми страшными духовными искажениями и даже с полной бездуховностью. Боюсь, что Иван Александрович, сам того не заметив, пошёл по второму пути. Он пишет:
«Обосновать идею Родины и чувство патриотизма, значит показать… их правоту перед всем человечеством». «Национализм открывает человеку глаза и на национальное своеобразие других народов, он учит не презирать другие народы, а чтить их духовные достижения и их национальное чувство, ибо и они причастны дарам Божиим и претворили их по-своему».
Эти слова были бы справедливы лишь в том случае, если бы Истины не существовало вообще. Я люблю и готические соборы, и Бернара Клервосского, и крестоносцев. Но я спрашиваю: «Содержит ли ересь католицизма «правоту перед всем человечеством»?» Я люблю японскую поэзию, люблю самураев, но я спрашиваю: «Является ли буддизм, по сути перекрывающий человеку дорогу к Богу, «причастным дарам Божиим»?» Я люблю Конфуция и восхищаюсь великой китайской стеной, но я спрашиваю: «Когда национальный выбор народа состоит в том, чтобы жить без Бога, является ли это духовным достижением?» Ещё я очень люблю Ивана Ильина, но я спрашиваю: «Не ведут ли его «патриотические» мысли к отрицанию объективности Истины?» Видит Бог, я ни когда не «презирал другие народы» и всегда «чтил их национальное чувство», но я ни когда не забывал о том, что Истина – одна, и она – во Христе, и только православие являет собой чистый, неискаженный тип духовности.
Может быть, патриотизм, которого ни когда не существовало и который вряд ли может существовать, весьма хорош. Но на нашей грешной земле патриотизм есть порождение обезбоженного демократического сознания, это заменитель Бога, потому он и существует, как идол, а идолы требуют жертв. Любого, кто позволит себе хоть одно критическое замечание о своей Родине, жрецы патриотизма тут же пытаются разорвать на части, потому что патриотизм – это не система взглядов и убеждений, это эрзац-религия. Вспомните, что сделали с Чаадаевым, который попытался понять Россию умом. Ни кто ведь не стал с ним спорить, его просто облили помоями и объявили сумасшедшим. А потом были процессы над «безродными космополитами», которым участь Чаадаева показалась весьма завидной. И в наше время то же самое. Стоило актеру Алексею Серебрякову критически отозваться о России, как на него «спустили всех собак».
Лично мне не близки позиции ни Чаадаева, ни «космополитов», ни Серебрякова, но со всеми ими я готов разговаривать «без гнева и пристрастия», на уровне аргументов, потому что я не молюсь на свою Родину, я просто её люблю. Мы станем настоящими патриотами только тогда, когда сокрушим в своей душе идол «патриотизма», то есть перестанем делать из него религию, и в этом нам помогут прекрасные слова Ивана Ильина:
«Истинный патриот любит своё Отечество не обычным слепым пристрастием, мотивированным чисто субъективно и придающим своему предмету мнимую ценность, но духовно, зрячею любовью, исходя из признания действительного, не мнимого, объективного достоинства, присущего любимому предмету».
«Здоровая потребность в самоуважении, не находя себе правильного удовлетворения, вызывает непреодолимую склонность к самоидеализации, к выделению в национальном характере одних светлых черт и вслед за тем, к превознесению национальных недостатков».
«Любить свой народ и верить в него … не значит закрывать себе глаза на его слабости, несовершенства, а может быть и пороки. Принимать свой народ за воплощение полного и высшего совершенства на земле было бы … больным националистическим самомнением. Настоящий патриот видит не только духовные пути своего народа, но его соблазны, слабости и несовершенства. Национальная гордость не должна вырождаться в тупое самомнение и плоское самодовольство, она не должна внушать народу манию величия».
Советская власть
Это идол местночтимый, имеющий значение только в нашей стране, за её пределами если и есть поклонники советской власти, то там это скорее носители экзотических мнений, а вот у нас советская власть всё больше и больше приобретает черты идола, трогать который становится всё более опасно.
Отношение к советской власти вышло далеко за рамки спора между коммунистами и их оппонентами, в сфере идеологической на советскую власть сейчас активно работают уже далеко не только коммунисты, а чуть ли не весь патриотический лагерь, включая православных. Это вполне закономерно. Ведь не трудно заметить генетическую связь между идолом советской власти и идолом патриотизма, который, не смотря на все увещевания Ильина, остается явлением принципиально бездуховным, основанным на служении Родине независимо от того, во что превратилась Родина, какие силы победили на Родине, и какие ценности навязаны народу. Родине, по мнению патриотов, надо служить даже если она отреклась от своей духовной жизни и встала на путь отрицания всякой духовности. Вот почему патриоты так тщательно оберегают советскую власть от нападок, а противникам советской власти говорят, что они «плюют на гробы своих предков» и являют собой «Иванов, родства не помнящих». По мнению наших патриотов, всё, что сделали наши предки, это по определению хорошо и не может быть плохо, потому что это ведь наши предки. «Любовь к отеческим гробам» патриоты простирают и на те гробы, в которых лежат отъявленные негодяи, самые худшие люди из среды нашего народа. «Ведь это наша история, – говорят патриоты. – все её периоды для нас драгоценны». Если поставить Родину на место Бога, то понятно, что бог всегда прав. Тогда и советская власть не может быть плохой.
На самом деле для русских людей СССР ни когда не был Родиной. СССР – это не другое название России, это название другой страны, возникшей на месте России. Государство, созданное на той же самой территории, это вовсе не обязательно то же самое государство. Юридическое правопреемство здесь не имеет решающего значения, гораздо важнее духовная преемственность, а вот её – то и не было между Россией и СССР.
Россия – это государство русского народа, а народ делает народом не этническая общность и не общность территории, во всяком случае – не это главное. Важнее общность ценностей, которые определяют общность исторической судьбы. А коммунисты, едва пришли к власти, тут же приступили к уничтожению русского народа. В значительной степени – к физическому уничтожению, но не только. Коммунисты решили стереть даже память о русском народе, создав вместо него совершенно другой – советский народ. Опять же, советский народ – это не объединяющее название всех народов России. Это народ, которого ни когда раньше не было в смысле традиций и ценностей. Советский народ с презрительной брезгливостью относился ко всему, что было дорого и свято для русского народа, одновременно, советский человек приходил в восторг от того, что приводило в ужас русского человека. Советские люди и русские люди могли совпадать этнически, при этом они не только не совпадали в духовных ценностях, но и были антагонистами.
Достоевский говорил: «Не понимаю, как можно быть русским и не быть православным». Коммунистические идеологи с ещё большей уверенностью утверждали: «Невозможно быть советским человеком и верить в Бога». Русского народа без православия ни когда не существовало. Именно православие и сделало русских такими, какими они стали. И вот к власти пришли коммунисты, объявили религию опиумом для народа, начали разрушать храмы и убивать священников, а православие велели считать уделом темных и безграмотных людей. Русская история в этот момент прервалась, потому что прервалась преемственность духовных ценностей. В каком смысле люди, растоптавшие духовные богатства, скопленные за тысячу лет русским народом, могут считаться русскими? Конечно, если для кого-то Россия – это «баня, водка, гармонь и лосось», так почему бы этим людям и СССР не считать Россией? Таков именно бездуховный патриотизм. Такова основа восторгов по поводу победы советского (а не русского!) оружия, и в этом я полностью согласен с Владимиром Ларионовым: «Пусть это будет звучать горько для многих, в том числе и для автора этих строк, но выбор тех, кто победил в этой войне на полях сражений, был выбором слепым и бездуховным, выбором тех, для кого Родина была суммой фетишей, но не духовной святыней».
«Патриотизм» всегда приводит к государствопоклонству. Патриоты преклоняются перед государственной мощью и видят в ней самоцель. Да, коммунисты в конечном итоге создали очень сильное государство, но это государство было по сути своей антирусским. Это было государство, поработавшее остатки русского народа и не переносившее русского духа, если с последним не отождествлять перегар. Это просто безумие – видеть в могучем сталинском Советском Союзе возрожденную великую Россию, хотя на эту иллюзию попадались даже некоторые белые эмигранты, во время Великой Отечественной рукоплескавшие победам советского оружия, думая, что это оружие русское. Между тем, государство – это не цель, а средство, и принципиальным является не то, насколько государство сильно, а то, какой цели оно служит. Русское государство было стальными доспехами Церкви. Коммунисты укрепили доспехи и начистили их до блеска, но внутрь посадила беса, а кто-то, не заметив подмены, и до сих пор рукоплещет блеску стали.
Конечно, всё не так просто. Это чистая схема, а жизнь всегда сложнее. И в антирусском советском государстве русское начало продолжало жить, сколько бы его не убивали. Русская душа, истерзанная, заплеванная, полумертвая, загнанная в подвал, всё-таки жила в Советском Союзе. Молитвы православных продолжали возноситься к Небесам и с территории Советского Союза, а значит и Россия всё-таки не до конца исчезла с этой территории. Советская реальность – сложная, смешанная, там был и русский компонент, хотя власть была антирусской. Сложно теперь разобраться, что в этом государстве надо приписать народу советскому, а что народу русскому (Здесь и выше – отрывок из моего очерка «Люди против нелюдей»).
Я отчасти согласен с Владимиром Ларионовым: «Не зря считал Иван Солоневич СССР не черным провалом в русской истории, не АнтиРоссией, но именно Россией. Тяжело, почти смертельно больной, сознательно лишенной своей национальной государственной элиты, но всё-таки Россией, даже при тоталитарном антирусском режиме правления сохраняющей свою таинственную сущность страны с огромным властным потенциалом».
Впрочем, для меня СССР – это именно АнтиРоссия, которая сосуществовала на одной территории с подлинной Россией, но это было сосуществование надзирателя и заключенного. Увидеть в СССР пусть «смертельно больную», но всё-таки Россию, можно лишь впадая в государствопоклонство и преувеличивая значение «огромного властного потенциала» вне зависимости от того, на что этот потенциал направлен.
Да, мы должны быть готовы воспринимать советскую власть сложно, но мы должны идти от простого к сложному. Для начала надо четко, просто и однозначно сказать, что советская власть, как власть государственного атеизма, есть не только власть антирусская, но и вообще античеловеческая. Власть, заставляющая людей жить без Бога, несет людям самое страшное зло, какое только может быть. Поэтому советская власть должна быть осуждена и признана властью отвратительной безо всяких уверток и виляний (Подробнее об этом в моем очерке «Что есть добро?» в главе «Империя зла»). И вот когда мы произнесем принципиальное и однозначное осуждение советской власти, тогда сможем говорить по частностям, усложняя картину советской реальности настолько, насколько захотим.
К числу этих сложностей относится, например, православное понимание Советской власти, как проявления Божьей воли. В принципе я с этим согласен, но не согласен с тем, что советскую власть можно на этом основании оправдать. Наши православные иногда забывают делать разницу между прямым проявлением Божьей воли и Божьим попущением. Бог не может быть источником зла, а попытка коммунистов уничтожить Церковь есть безусловное зло. Это произошло по Божьему попущению. Премудрый Промысел не воспрепятствовал злу ради конечного торжества добра.
